День, в который все произошло, начинается (как и все дни в последнее время) с того, что Джо тихо стучит в дверь. Я перекатываюсь на другой бок и выглядываю из окна: в утреннем тумане газон пуст. Видимо, пока я спала, всю мебель перенесли обратно в дом.

Я спускаюсь вниз. Бабуля сидит на своем обычном месте на кухне, голова ее замотана полотенцем. Сжимая в руках чашку кофе, она смотрит на пустой стул Бейли. Я присаживаюсь рядом:

– Пожалуйста, прости меня за вчерашний вечер. Я знаю, как тебе хотелось провести этот ритуал ради Бейли, ради нас всех.

– Все в порядке, Ленни. Мы еще проведем этот ритуал. У нас уйма времени. – Она берет меня за руку и рассеянно гладит меня по ладони. – А еще я, кажется, поняла, что приносит нам неудачу.

– Правда? И что же это?

– Помнишь маску, которую Биг привез из Южной Америки, когда изучал там эти свои деревья? Думаю, она проклята.

Я всегда ненавидела эту маску. На нее наклеены искусственные волосы, брови в изумлении приподняты, рот зияет рядом блестящих волчьих клыков.

– Мне всегда от нее было не по себе, – сообщаю я бабушке. – И Бейли тоже.

Бабуля кивает, но мысли ее, кажется, блуждают где-то далеко. Думаю, она меня не слушает. Это так непохоже на нее в последнее время.

– Ленни, – задумчиво начинает она, – у вас с Тоби все в порядке?

У меня внутри все сжимается.

– Конечно. – Я сглатываю и из последних сил стараюсь, чтобы мой голос звучал естественно. – А что такое?

Она прожигает меня внимательным взглядом:

– Не знаю. Просто вчера вы вели себя странно.

Блин. Блин. Блин.

– А Сара почему так давно к нам не заглядывает? Вы поругались? – продолжает она, погружая меня в пучину вины.

И как раз в этот момент на кухню заходят дядя Биг с Джо. Мои спасители!

Дядя говорит:

– Мне кажется, мы сегодня наблюдали признаки жизни в пауке номер шесть.

– Клянусь, он дергался, – подтверждает Джо.

– Тебя чуть родимчик не хватил, ты подпрыгнул так высоко, что мог протаранить крышу. Но это, наверное, просто ветерок: букашка все еще мертва. И Ленни-цветок никак не оклемается. Надо пораскинуть мозгами. Может, поставим его под ультрафиолетовую лампу?

– Привет.

Джо подходит ко мне со спины и кладет руку на мое плечо. Он смотрит на меня с такой теплотой, что я улыбаюсь. Наверное, я буду продолжать улыбаться ему, даже когда меня вздернут на виселице (а я не сомневаюсь, что меня ждет именно такая судьба). Я на секунду накрываю его руку своей и вижу, что бабуля заметила это. Она встает, чтобы приготовить завтрак.

Я почему-то чувствую вину за пепельный омлет, которым нам приходится давиться. Будто я сбила нашу семью с пути выздоровления, на который мы встали только вчера. Джо с дядей продолжают шутливую беседу о воскресших жуках и взрывающихся тортах (похоже, им это никогда не наскучит!). Я старательно избегаю бабулиного подозрительного взгляда.

– Мне сегодня рано на работу. Мы обслуживаем вечеринку у Дуайеров, – сообщаю я своей тарелке и боковым зрением вижу, что бабушка кивает.

Она уже знает о празднике, потому что ее пригласили составлять букеты. Ее то и дело просят помочь с цветами для свадеб и дней рождения, но она редко соглашается: терпеть не может срезанные растения. Мы все знаем, что в ее саду под страхом смерти запрещено подстригать кусты и срывать цветы. Наверное, в этот раз она не отказалась, просто чтобы развеяться. Иногда я представляю, как бедные садовники со всего города чешут в затылке и не знают, что им делать со своими несчастными глициниями и покинутыми фуксиями, раз бабушка ушла в отпуск.

Джо говорит:

– Я провожу тебя до работы. Мне все равно надо в музыкальный магазин.

Предполагается, что мальчики Фонтейны летом работают у родителей, помогают им в гитарной мастерской, в которую их отец переделал старый сарай. Но у меня складывается впечатление, что вместо этого они только и делают, что репетируют со своей группой.

Мы выходим из дома. До моей работы семь кварталов, но, похоже, идти мы будем часа два: каждый раз, когда Джо хочет что-то сказать (то есть каждые две секунды) он останавливается.

– Ты что, не умеешь говорить на ходу?

Он замирает и отвечает: «Не-а». Мы молча идем около минуты, а потом он опять не выдерживает, останавливается, поворачивается ко мне, берет меня за руку и говорит, что мне надо поехать в Париж. Там мы с ним будем играть в метро, зарабатывать кучу денег, питаться только шоколадными круассанами и пить только красное вино. И не спать ночи напролет, потому что в Париже никто никогда не спит. Я слышу стук его сердца и думаю: А почему бы и нет? Я могу снять эту печальную жизнь, как старое платье, и отправиться в Париж вместе с Джо. Мы сядем в самолет, перелетим океан и окажемся во Франции. Да хоть сегодня! У меня есть сбережения. У меня есть берет. И клевый черный лифчик. Я знаю, как говорить jе t'aime. Я люблю кофе, шоколад и Бодлера. И я достаточно наблюдала за Бейли, чтобы понять, как правильно завязывать шарф. Мы и правда можем полететь! В голове у меня становится так пусто, что я вот-вот подпрыгну и улечу в небо. Я сообщаю об этом Джо. Он берет мою руку в свою, а другую вытягивает вверх, как Супермен.

– Вот видишь, я был прав, – объявляет он с улыбкой, и улыбка эта могла бы осветить всю Калифорнию.

– Боже, ты такой потрясный, – выпаливаю я.

Наверное, я сейчас умру. Поверить не могу, что сказала это вслух. Джо, похоже, тоже: он улыбается так отчаянно, что через эту улыбку не может пробраться ни одно слово.

Вдруг Джо снова останавливается. Я думаю, что он опять заговорит про Париж, но этого не происходит. Я смотрю на него. У него такое серьезное лицо, точь-в-точь как вчера в лесу.

– Ленни… – шепчет он.

Я гляжу в его лучезарные глаза, и дверь в моем сердце распахивается настежь.

Когда мы целуемся, я вижу по ту сторону двери небо.