В шести днях пути на север от Тал-Веррара, в пышной зелени ущелья меж черных прибрежных утесов, притаилось странное селение под названием Салон-Корбо – не поместье, не поселок и уж точно не город, – живущее своей особенной жизнью под сенью дремлющей громады, вулкана Монт-Азар.

Во времена Теринской империи вулкан, очнувшись, в одночасье уничтожил три близлежащие деревни с десятью тысячами жителей, а потом на долгие века погрузился в беспокойную дрему, глухо грохоча и застилая побережье угольно-черными струями дыма, что, впрочем, не мешало стаям воронов беспечно кружить в небесах над древним жерлом. Здесь начиналась жаркая пустыня Адра-Моркала, что вселяет страх в людские сердца и дает приют немногим; бесплодные выжженные холмы, будто застывшие морские волны, тянулись до южных границ Балинеля, самого отдаленного кантона на западной оконечности королевства Семи Сущностей.

В девятый день месяца аурим семьдесят восьмого года Нары Локк Ламора прибыл в Салон-Корбо. Стояла теплая зима, обычная для западных краев. Локк и Жан провели в Тал-Верраре весьма урожайный год, и в тяжелом железном ларце на задке кареты тоненько позвякивала тысяча золотых соларов, выигранная в бильярд у некоего эспарского лорда Ландреваля, болезненно чувствительного к лимонам.

Гавань Салон-Корбо полнилась яхтами, прогулочными барками и галерами с квадратными шелковыми парусами; чуть дальше в бухте на рейде стояли галеон и шлюп под лашенским флагом и с незнакомыми Локку родовыми гербами на штандартах. Дул легкий бриз, солнце светило неярко, а лучи его, пробиваясь сквозь марево вулканических испарений, становились из золотых серебристыми.

– Добро пожаловать в Салон-Корбо, – возвестил лакей в оливково-черной ливрее и в черном фетровом цилиндре. – Как прикажите вас титуловать? И в какой форме лучше всего объявлять о вашем прибытии?

Ливрейная прислужница приставила к подножке кареты деревянный приступок, и Локк, чинно ступив на него, заложил руки за спину, распрямил плечи, с наслаждением потянулся и только потом спрыгнул на землю. Черные волосы Локка были гладко прилизаны, на носу красовались очки в черной оправе, а к подбородку спускались длинные черные усы; черный камзол, узкий в плечах, расширялся от пояса, ниспадая широкими складками к коленям; вместо модных чулок и изящных туфель на Локке были серые панталоны, заправленные в высокие походные сапоги, тоже черные, хотя сейчас их тонким слоем покрывала дорожная пыль.

– Меня зовут Мордави Фервайт, я – негоциант из Эмберлена, – сказал Локк. – Титулов у меня нет, так что объявлять о моем прибытии не потребуется.

– Как вам будет угодно, господин Фервайт, – учтиво сказал лакей. – Графиня Сальеска выражает вам искреннюю признательность за посещение Салон-Корбо и желает вам успехов и удачи во всех ваших начинаниях.

«Гм, выражает искреннюю признательность, – отметил Локк. – А не будет счастлива принять вас у себя…»

Вира Сальеска, лашенская графиня, единоличная и полновластная владычица обширных поместий, основала Салон-Корбо в одном из своих имений; он находился на равном расстоянии от Балинеля, Тал-Веррара и Лашена, но крупные города не заявляли своих притязаний на затерянное в глуши поселение, и Салон-Корбо вскорости превратился в относительно независимый курорт для богачей Медного побережья.

В Салон-Корбо по прибрежному тракту въезжали роскошные кареты и экипажи, по морским волнам подплывали прогулочные яхты и барки, однако Локк на пути туда предавался меланхолическим размышлениям о посетителях иного рода, попадавших в Салон-Корбо совсем иначе.

По пыльным тропам к владениям графини Сальески нескончаемой вереницей тянулись крестьяне, городские оборванцы, нищие и попрошайки; странное поселение у подножья величественного вулкана словно бы притягивало прерывистую череду изможденных людей в обносках.

Локк самонадеянно полагал, что ему известно, зачем они туда направляются, однако кратковременное пребывание в Салон-Корбо быстро внесло горестные поправки в его предположения.

По первоначальному замыслу Локка для завершения подготовки к ограблению «Венца порока» следовало отправиться морем в Лашен или даже в Иссару, но из бесед с состоятельными веррарцами выяснилось, что для этих целей больше всего подходит Салон-Корбо.

Представьте себе пышно зеленеющий проем в черных скалах: прибрежное ущелье, триста ярдов в длину и сто – в ширину. Берега бухты в западной оконечности ущелья огибал полумесяц пляжа, усеянного мелким черным песком. Из скал в восточной оконечности ущелья вырывался бурный поток, устремляясь к морю по ступенчатому каменному руслу. Над потоком высилась резиденция графини Сальески – миниатюрная крепость с величественным замком, окруженная двумя рядами зубчатых стен.

Вдоль склонов ущелья Салон-Корбо, вздымавшихся на двадцать ярдов в высоту, тянулись роскошные сады, густо поросшие папоротниками, увитые ползучими лианами и усаженные цветущими орхидеями, плодовыми деревьями и раскидистыми оливами. Плотный покров буйной зелени, льнущей к черным камням, пересекала сеть рукотворных ручьев, что питали живительной влагой райские кущи графини Сальески.

Посреди ущелья, в кольце садов, покоилась каменная арена; к садовым стенам примыкали десятки особняков, облицованных полированными плитами и обшитых лаковыми деревянными панелями. На сваях, помостах и террасах, соединенных между собой лестницами и крытыми переходами, раскинулся целый город в миниатюре.

В день своего прибытия Локк неспешно прогуливался по этим переходам, с подобающей степенностью приближаясь к цели своего путешествия. Торопиться не приходилось – он намеревался провести здесь несколько недель. Сюда, в Салон-Корбо, как и в веррарские чертоги удачи, стекались толпы состоятельных бездельников: веррарские торговцы, лашенские аристократы, отпрыски знатных родов королевства Семи Сущностей, именитые нессекские вельможи-землевладельцы, окруженные свитой придворных, облаченных в парчу и шелка; попадались и смуглолицые надменные каморрцы, – к счастью, среди них не было по-настоящему важных персон, а потому никакого интереса для Локка они не представляли.

И разумеется, все эти особы не обходились без телохранителей, благо было что охранять – холеные тела, ухоженные лица; о красоте и здоровье этих людей неустанно пеклись лучшие алхимики и лекари. Здесь ни у кого не было ни гнойных язв, ни уродливых опухолей, ни кривых зубов, ни кровоточащих десен, ни впалых от голода щек, ни ввалившихся глаз. От избранного общества, собиравшегося в «Венце порока», посетителей Салон-Корбо отличала изнеженная изысканность. Некоторых повсюду сопровождали музыканты, услаждая пресыщенный господский слух утонченными мелодиями, дабы вынужденное безделье во время прогулки в тридцать или сорок шагов не нагоняло скуку. Чарующие звуки музыки подчеркивали безмерное расточительство – суммы, которые завсегдатаи Салон-Корбо тратили на выход к завтраку, обеспечили бы Мордави Фервайту целый месяц привольного житья.

В Салон-Корбо Локк приехал вовсе не ради того, чтобы облапошить расточительных высокородных бездельников, – у него была совсем иная цель; знатные франты и щеголи, как экзотические птицы с ярким оперением, вели привилегированное существование и привычно купались в изысканной роскоши лишь благодаря неустанным стараниям непревзойденных мастеров: ткачей, портных, сапожников, резчиков, стеклодувов, алхимиков, поваров, певцов, музыкантов и мебельщиков. Всем на свете было известно о мастерах Салон-Корбо, удостоившихся покровительства знатных господ, и о немыслимых ценах на изысканные безделушки.

В одной из крытых галерей в южной оконечности Салон-Корбо Локк отыскал нужную ему мастерскую: длинное двухэтажное здание, без окон и с единственной дверью.

Деревянная вывеска гласила:

Над вывеской красовался родовой герб графини Сальески, знакомый Локку по многочисленным штандартам и эмблемам на мундирах гвардейцев Салон-Корбо и свидетельствующий о том, что мастерская находится под высочайшим покровительством. О вкусах графини Сальески Локк представления не имел, однако же слава господина Бомондена достигла и Тал-Веррара.

На следующее утро Локк, как и полагалось, отправил в мастерскую лакея с просьбой о встрече. Мастеру-мебельщику предстояло изготовить для Локка весьма необычные кресла.

Во втором часу пополудни над Салон-Корбо шел мелкий теплый дождь – точнее, в воздухе колыхалась влажная пелена измороси, клубясь над пышной зеленью садов в ущелье. Дождь разогнал гуляющих, и крытые переходы опустели. Тяжелые серые тучи венчали темную громаду вулкана на северо-востоке. Локк, подойдя к мастерской Бомондена, раздраженно поежился – холодные капли стекали за ворот камзола – и трижды стукнул в дверь.

Дверь немедленно распахнулась. На пороге возник худощавый человек лет пятидесяти, в холщовой рубахе с закатанными до локтя рукавами; на предплечьях виднелись выцветшие зеленовато-черные татуировки – символы принадлежности к гильдии. Многочисленные карманы длинного кожаного фартука были набиты всевозможными инструментами; из одного кармана торчали кошачьи уши. Мебельщик, дальнослепо сощурившись, взглянул на Локка сквозь круглые очки:

– Господин Фервайт? Мордави Фервайт?

Из лености Локк решил, что господин Фервайт, хоть и уроженец далекого северного Вадрана, способен вполне сносно изъясняться по-терински, а потому с легким вадранским выговором произнес:

– Вы ведь господин Бомонден, собственной персоной? Премного благодарен, что нашли время со мной встретиться.

Он обменялся с мебельщиком приветственным рукопожатием и поудобнее перехватил черный саквояж, запертый на железный замочек.

– Да-да, разумеется, – ответил Бомонден. – Проходите, проходите, сударь, не дело под дождем мокнуть. Позвольте предложить вам кофе? Да вы снимите камзол, не стесняйтесь.

– С удовольствием.

Приемная Бомондена занимала просторное помещение с высокими потолками, облицованное деревянными панелями и залитое золотистым сиянием настенных светильников. В дальнем конце комнаты, за прилавком с навесной дверцей, виднелась кладовая, уставленная полками с грудами образцов – дощечки из древесины различных пород, отрезы ткани, кадки воска и склянки со всевозможными полировочными маслами; пахло древесной смолой и свежей стружкой. На ковре у прилавка стояли великолепные резные кресла, обитые черным бархатом.

Локк опустил саквояж на пол, повернулся, скинул на руки Бомондену промокший черный камзол и, снова взяв саквояж, уселся в кресло поближе к выходу. Мебельщик, повесив Локков камзол на бронзовую вешалку у стены, неразборчиво пробормотал какие-то извинения и подошел к холщовой завесе в глубине кладовой – там, по-видимому, и находилась собственно мастерская.

– Лавриса! Кофе принеси, пожалуйста! – крикнул он, прислушался к приглушенному ответу и удовлетворенно кивнул.

Выйдя из-за прилавка, Бомонден устроился в кресле напротив Локка. По морщинистому лицу мастера расплылась приветливая улыбка. Немного погодя веснушчатая худощавая девушка лет шестнадцати вынесла из-за холщовой завесы деревянный поднос с крошечными деревянными ножками, похожий на миниатюрный столик, уставленный кофейными чашечками, серебряным молочником, сахарницей и кофейником. Девушка, опустив поднос между Локком и мебельщиком, учтиво поклонилась гостю.

– Моя старшенькая, Лавриса, – объяснил Бомонден. – Лавриса, познакомься, это господин Фервайт, служащий эмберленского торгового дома бель Саретонов.

– Рад знакомству, – улыбнулся Локк.

В каштановых волосах Лаврисы, припорошенных древесной пылью, мелькали светлые завитки стружек.

– К вашим услугам, господин Фервайт, – снова поклонилась Лавриса и собралась уходить, но тут заметила серые кошачьи уши, выглядывавшие из кармана отцовского фартука. – Папа, а Шустрик тебе зачем? Ты его кофеем угощать собрался?

– Ох, я и забыл совсем. – Бомонден осторожно извлек из кармана крошечного серого котенка.

Локк ошеломленно уставился на зверька – тельце безвольно обмякло, лапы и хвост неподвижны, голова свесилась набок. В чем дело? Ни один уважающий себя кот не потерпит столь бесцеремонного обращения. Лавриса взяла котенка на руки, и только тут Локк увидел, что на кошачьей мордочке жутко белеют широко раскрытые глаза.

Лавриса вышла из приемной.

– Усмиренный котенок… – ошарашенно пробормотал Локк.

– Увы, да, – вздохнул мебельщик.

– Невероятно… Зачем кота усмирять?

– Вот и я не понимаю зачем, – смущенно признался Бомонден; приветливая улыбка исчезла, добродушное морщинистое лицо приняло настороженное, опасливое выражение. – Ну, нашей вины в этом нет. Видите ли, моя младшенькая, Парнелла, подобрала бедняжку, уже Усмиренного, в кустах у гостиного двора «Вилла Верданте»…

Знатным и влиятельным посетителям Салон-Корбо отводили роскошные апартаменты, любезно предоставляемые самой графиней Сальеской, а на гостином дворе «Вилла Верданте», как правило, останавливались путешественники попроще, вот как господин Фервайт.

– Очень странно…

– Мы его в шутку Шустриком прозвали, он ведь почти не двигается. Кормим его насильно, нужду справлять заставляем, сам-то он ничего не может… Парнелла из жалости его придушить хотела, да Лавриса не позволила, ну я и согласился. Нет, вы не подумайте, я девочек не балую, просто…

– Что вы! – Локк сокрушенно покачал головой. – На свете и без того жестокости хватает. Я вас ни в чем не упрекаю, господин Бомонден. Однако странно, что кому-то пришла в голову такая жестокая шутка…

– Ах, господин Фервайт, – нерешительно начал мебельщик, – похоже, вы человек добросердечный… Понимаете, мы люди маленькие, зависимые… Как я на покой удалюсь, мастерская девочкам в наследство достанется, дело налаженное, можно сказать… Имя прославленное, опять же репутация. Так что нам, ремесленникам, лучше не знать, что за странности происходят в Салон-Корбо. Не знать и не любопытствовать без нужды. Ну, вы понимаете…

– Да-да, конечно, – бодро закивал Локк, не желая расстраивать мебельщика дальнейшими расспросами, и решил при случае самостоятельно разобраться в странностях Салон-Корбо. – Разумеется, я вас прекрасно понимаю. Давайте-ка лучше перейдем непосредственно к делу.

– С превеликим удовольствием, – поспешно согласился Бомонден. – Кофе со сливками? С медом?

– С медом, если вас не затруднит.

Бомонден наполнил толстостенные стеклянные чашечки горячим кофе из серебряного кофейника, добавил меда в чашку Локка и так щедро плеснул в свою чашку сливок, что напиток из темно-коричневого стал светлым, как некрашеная кожа.

Кофе оказался превосходным – и очень горячим.

– Мм, – обжегшись, пробормотал Локк. – Отменный напиток.

– Иссарский, – пояснил мебельщик. – Его в огромных количествах поставляют исключительно для графини Сальески, а нам, людям попроще, изредка достаются лишь жалкие крохи. Кстати, ваша служанка упомянула, что вы желаете обсудить весьма необычный заказ.

– Да, заказ весьма необычный, – подтвердил Локк. – Возможно, вы сочтете его шуткой или дерзким розыгрышем, однако, смею вас заверить, это не чудачество. Я вполне серьезен.

Он опустил кофейную чашечку на поднос, водрузил саквояж на колени, достал из жилетного кармана ключик, отпер замок и извлек из глубин саквояжа сложенные листы пергамента.

– Вам наверняка хорошо знаком стиль эпохи поздней Теринской империи, – продолжил Локк, передавая один из листов мебельщику. – Самых последних ее лет, незадолго до гибели императора Талатри в битве с картенскими магами…

– Да, – кивнул Бомонден, – Талатрово барокко, именуемое также Последним расцветом. Мы с Лаврисой в этом стиле кое-что выполняли. Вас интересует сам стиль или какой-то определенный предмет обстановки?

– Мне нужны кресла. Комплект из четырех штук, с кожаной обивкой и золотой инкрустацией, из лакированного серпенного дерева.

– Серпенное дерево – весьма ненадежный материал, мебельщики им редко пользуются, разве что для украшения. Вот из ведьмина дерева…

– Видите ли, мой господин привык, что любые его причуды исполняются точно и беспрекословно, – вздохнул Локк. – Во избежание сомнений он несколько раз повторил, что желает кресла именно из серпенного дерева.

– Что ж, сделаем, из чего сказано, хоть из марципана, раз уж заказчик настаивает. Надеюсь, вы не забудете моего предупреждения о ненадежности древесины.

– Разумеется. Уверяю вас, господин Бомонден, после того как эти кресла покинут вашу мастерскую, никаких нареканий к вашей работе не предъявят.

– Ах, господин Фервайт, за свою работу я ручаюсь, но не в моих силах превратить мягкую древесину в твердую. Кстати, не желаете ли ознакомиться с моим собранием эскизов? У меня как раз есть подборка изображений мебели в стиле Талатрова барокко. Наброски вашего художника заслуживают всяческих похвал, но для того, чтобы составить более широкое представление о…

– Всенепременно, – сказал Локк, с наслаждением отпивая кофе.

Мебельщик снова отошел к завесе в кладовой и крикнул:

– Лавриса! Принеси три тома Велонетты! Да-да, вот эти…

Чуть погодя он вернулся, бережно прижимая к груди три пухлых тома в сафьяновых переплетах; от них веяло древностью и какой-то пряной алхимической пропиткой для сохранности страниц.

– Велонетта… – почтительно произнес Бомонден, опуская книги на колени. – Вы знакомы с ее трудами? Пожалуй, самый известный искусствовед эпохи Последнего расцвета. Увы, сохранилось всего шесть экземпляров ее трехтомника. Здесь по большей части представлены произведения изобразительного искусства, скульптуры, музыкальные композиции и описания алхимических составов, однако же есть и раздел, посвященный мебели… великолепные изображения, право слово. Взгляните, не пожалеете…

С полчаса они изучали рисунки, принесенные Локком, и перелистывали страницы древних фолиантов. Наконец, после долгих обсуждений, стало ясно, какие именно кресла соответствуют взыскательным вкусам заказчика, от имени которого действует господин Фервайт. Бомонден достал стилос и начал торопливо делать какие-то заметки неразборчивыми каракулями. Оказалось, что создание обычного кресла требует весьма тщательной проработки; к тому времени, как завершилось обсуждение ножек и подлокотников, распорок, рам и боковин, шипов и прочих соединений, кожаной обивки и всевозможных материалов для обойных работ, а также подробное описание декоративной резьбы, голова у Локка шла кругом.

– Превосходно, господин Бомонден! – обрадованно заявил он. – И все это – из серпенного дерева, покрытого черным лаком, с золоченой резьбой и золотыми заклепками. И чтоб новехонькие, как будто их чудом перенесли сюда из дворца императора Талатри и никакой пожар их не касался.

– Кстати, господин Фервайт, тут возникает один весьма щекотливый вопрос, – с запинкой начал мебельщик. – Не в обиду будь сказано… Умоляю, сударь, не сочтите за оскорбление, но я обязан вас предупредить, что кресла эти ни в коем случае нельзя выдавать за оригинал. Разумеется, они будут абсолютно точным воспроизведением образчиков мебели в стиле Талатрова барокко, и за качество я ручаюсь, однако истинных ценителей эти кресла не обманут. Да, настоящих знатоков немного, но копию они отличат уже хотя бы потому, что подлинники дышали бы многовековой древностью, а эти кресла будут совершенно новыми.

– Я вас прекрасно понимаю, господин Бомонден! Не беспокойтесь, мой господин заказывает эти кресла, чтобы удовлетворить свой собственный каприз, а вовсе не для того, чтобы выдавать их за настоящие. Даю вам слово, что настоящими их никто и никогда не назовет. Вдобавок человек, для которого они предназначены, – истинный ценитель и знаток.

– Ах, вы меня обнадежили! А еще что вам будет угодно?

– Вот, – сказал Локк, вручая мебельщику еще два листа пергамента. – О внешнем виде кресел мы с вами договорились, но к этому следует добавить еще кое-что – тут все описано, хотя, разумеется, если у вас возникнут замечания или если понадобится внести некоторые изменения, то я с удовольствием…

Бомонден погрузился в изучение эскизов, постепенно осознавая, что именно от него требуется; брови медленно поползли вверх и замерли, чуть подрагивая, словно бы кожа на лбу, оттянутая до предела, будто тетива, готова была метнуть их к полу, как две арбалетных стрелы.

– Весьма курьезное предложение, – наконец произнес он. – Ежели такую диковину сотворить, то… Ох, даже не знаю.

– Увы, это непременное условие заказа, – сказал Локк. – Это или что-нибудь в том же роде, на ваше усмотрение. Без этих устройств моему господину кресла не нужны. За ценой он не постоит.

– Вообще-то, это возможно, – поразмыслив, заявил мебельщик. – Вполне возможно, хотя без небольших изменений не обойтись. Ваш замысел в целом понятен, и, по-моему, его можно усовершенствовать… точнее, нужно, для того чтобы кресла остались креслами. А позвольте осведомиться, для чего нужны все эти… сложности?

– Видите ли, мой господин – человек преклонных лет и, как вы, наверное, догадались, весьма своеобразного нрава. Пожары внушают ему панический страх, но больше всего бедняга боится, что пламя застигнет его в кабинете или в библиотечной башне и он не сможет оттуда выбраться. Вы же понимаете, что основное назначение всех этих устройств заключается в том, чтобы обеспечить моему господину душевное спокойствие.

– Да, конечно, – пробормотал Бомонден; на смену недавнему недоверию пришло желание справиться с необычным заказом и доказать свое мастерство.

После этого переговоры превратились в доскональное обсуждение мельчайших подробностей, и Локку стоило больших трудов направить беседу в нужное русло, то есть подвести мебельщика к разговору о цене.

– В какой монете вы предпочитаете вести расчеты, господин Фервайт?

– Я предполагал, что солары вас устроят.

– Вполне. Скажем… шесть соларов за кресло, – с напускным равнодушием обронил Бомонден – названная сумма была чересчур велика; даже самые роскошные кресла работы признанных мастеров-мебельщиков стоили гораздо дешевле, но по традиции предполагался затяжной торг.

– Что ж, раз вы просите шесть соларов за кресло, то вам шесть соларов за кресло и воздастся, – с улыбкой кивнул Локк.

– О! – ошарашенно выдохнул мебельщик. – О-о! В таком случае, надеюсь, вам не составит труда выписать мне заемный вексель на сумму заказа?

– Отнюдь нет – в обычных обстоятельствах. Но поскольку наши с вами обстоятельства обычными не назовешь, позвольте предложить вам более удобную форму расчета.

Локк вытащил из саквояжа увесистый кошель и выложил на кофейный поднос-столик двадцать четыре золотых солара. Бомонден с волнением посмотрел на деньги.

– Вот, пожалуйста, плата вперед, – заявил Локк. – В Салон-Корбо я предпочитаю тратить звонкую монету. Кстати, вашему городку ростовщик не помешает.

– Ах, я премного вам благодарен, господин Фервайт, премного благодарен! Не ожидал… Погодите, я сейчас подготовлю все нужные бумаги, оформлю заказ по всем правилам и…

– А позвольте осведомиться, у вас в мастерской имеется все необходимое для исполнения заказа?

– Да, мне даже проверять не надо, свои запасы я наизусть помню.

– И все нужные материалы хранятся здесь, в мастерской?

– Совершенно верно, господин Фервайт.

– И сколько времени займет исполнение заказа?

– Гм… учитывая мои существующие обязательства и ваши необычные требования… Пожалуй, за шесть-семь недель управимся. Вы сами товар заберете или его вам отправить?

– Опять же, принимая во внимание не совсем обычные обстоятельства, я надеялся на более гибкие сроки…

– Позвольте мне ответить на любезность любезностью – пять недель вас устроит?

– Господин Бомонден, предположим, вы с дочерями приступите к работе над заказом сегодня же, сразу после моего ухода, и больше ни на что не будете отвлекаться, пока кресла не будут готовы. Сколько времени уйдет на исполнение заказа в таком случае?

– Ох, господин Фервайт, да поймите же, у меня все расписано, а мои заказчики – важные особы и задержек не терпят. Весьма важные особы, господин Фервайт! – умоляюще протянул мебельщик.

Локк выложил на столик четыре золотые монеты.

– Господин Фервайт, ради Двенадцати богов, будьте благоразумны! Ваши кресла… это же просто кресла. Поймите, я приложу все усилия, чтобы наибыстрейшим образом выполнить ваш заказ, но не имею права делать это за счет остальных заказчиков.

Локк придвинул еще четыре монеты к горке золота на столике.

– Господин Фервайт! – взмолился Бомонден. – Мы бы и за меньшую цену взялись бы за исполнение вашего заказа, но сначала обязаны удовлетворить остальных. Как я объясню задержку предыдущим заказчикам?

Локк, опустив еще восемь золотых на две стопки из четырех монет, построил башенку.

– Господин Бомонден, взгляните – сорок соларов! А только что вы радовались двадцати четырем.

– Сударь, но ведь правила приличия требуют соблюдать строгую очередность! Сперва я должен обслужить тех, кто сделал заказ раньше…

Локк со вздохом вытряхнул из кошеля последние десять соларов. Башенка золотых на кофейном столике развалилась.

– Представьте, что у вас не хватило материалов – какой-нибудь редкой древесины, полировочных масел, обивочной кожи – и за ними пришлось посылать в Тал-Веррар; шесть дней пути туда, шесть дней обратно… Неужели с вами такого ни разу не случалось? По-моему, вполне приемлемое объяснение.

– Но заказчики будут недовольны… Огорчатся…

Локк вытащил из саквояжа еще один кошель и выставил его вперед, будто кинжал.

– В таком случае предложите им частичную компенсацию… Вот, берите, не стесняйтесь! – предложил он и небрежно вытряхнул часть денег из кошеля на столик.

Веселое позвякивание золотых монет – дзинь-дзинь-дзинь – эхом раскатилось по приемной.

– Господин Фервайт, да кто вы?! – изумленно выдохнул мебельщик.

– Большой ценитель кресел, – сказал Локк и швырнул полупустой кошель на груду золота рядом с кофейником. – Ровно сотня соларов. Отмените встречи, отложите работу над другими заказами, принесите извинения заказчикам и выплатите неустойку. Ну и когда будут готовы кресла?

– Через неделю, – подавленно прошептал Бомонден.

– Вот и договорились! На время работы над моим заказом ваша мастерская превращается в мебельную лавку Фервайта. Между прочим, на гостином дворе меня дожидается железный сундук, полный золотых монет, так что я готов осыпать вас золотом до тех пор, пока вы не согласитесь на мои условия. Остановит меня только смерть. Ну, по рукам?

– Ох, по рукам! И да помогут нам боги.

– В таком случае – за работу! Начинайте пилить и строгать, а я буду на «Вилле Верданте» прохлаждаться. Если вам от меня что-то потребуется, пришлите лакея ко мне в апартаменты – пока заказ не будет готов, я никуда не уеду.

– Взгляните, в руках ничего нет, в рукавах моей великолепной сорочки тем более ничего не спрячешь…

Локк, в панталонах и легкой шелковой рубашке с закатанными рукавами, стоял перед большим зеркалом в апартаментах «Виллы Верданте» и пристально вглядывался в свое отражение.

– Сами понимаете, из воздуха колоду не вытащишь… о, а эта откуда взялась?

Правой рукой он сделал замысловатый жест, колода выпала из непослушных пальцев, и карты разлетелись по комнате.

– Тьфу ты… – буркнул Локк.

Ловкость рук возвращаться не спешила.

Неделю свободного времени надо было чем-то занять, а потому он решил ознакомиться с любопытной забавой, устраиваемой в Салон-Корбо, ради которой сюда стремились и праздные бездельники в золоченых каретах, и бедняки, покорно глотавшие дорожную пыль.

Забаву называли Потешными войнами.

В самом центре Салон-Корбо графиня Сальеска построила арену – миниатюрное подобие знаменитого терим-пельского амфитеатра «Стадия-ультра», – окруженную высокой каменной стеной, где в нишах красовались мраморные статуи Двенадцати богов. Вороны, с превеликим удобством устроившись на головах изваяний, хриплым карканьем встречали толпу у ворот. Локк, пробираясь ко входу, не переставал изумляться огромному числу всевозможных служителей: были здесь и лекари, неотступно следовавшие за паланкинами, в которых восседали дряхлые старцы, мнимые страдальцы и изнеженные ленивцы, были здесь музыканты и фигляры, телохранители и толмачи, заботливые слуги с опахалами, веерами и хрупкими грибами шелковых зонтиков для защиты господ от солнечных лучей…

Легенды гласили, что даже самым искусным лучникам было не под силу выпустить стрелу, способную из конца в конец пересечь императорскую арену Терим-Пеля; диаметр арены в Салон-Корбо составлял всего пятьдесят ярдов. Трибун как таковых не было – арену, выложенную гладкими каменными плитами, окружала двадцатифутовая каменная стена, где располагались роскошные зрительные галереи под шелковыми балдахинами, трепещущими на ветру.

Трижды в день гвардейцы графини впускали туда зрителей из числа знатных гостей Салон-Корбо. Вход в одну из галерей – на стоячие места – был бесплатным, а вот отдельные ложи и кресла стоили немало, и доступ к ним требовалось заказывать заранее. Для знакомства с Потешными войнами Локк решил ограничиться стоячим местом в бесплатной галерее – скромный эмберленский торговец Мордави Фервайт ни для кого интереса не представлял и мог не заботиться о своей репутации.

В круге арены виднелся квадрат игрового поля – гигантское подобие доски для игры в «Погоню за герцогом»: двадцать рядов из двадцати чередующихся черных и белых плит в каждом; каждая плита была размером ярд на ярд. Роль деревянных или костяных фигурок на этой доске исполняли бедняки в черных или белых накидках – по сорок человек на стороне каждого из двух соперников; ради этого они и совершали долгое изнурительное паломничество в Салон-Корбо.

Локк уже знал, что бедняков, именуемых претендентами, селили в две вместительные казармы близ арены, кормили дважды в день и ничем не ограничивали срок их пребывания в Салон-Корбо. Каждому из претендентов присваивали номер и трижды в день проводили лотерею, отбирая восемьдесят человек для участия в очередном сражении Потешных войн. От претендентов требовалось немного – стоять, двигаться и повиноваться приказам, – поэтому среди них были даже восьми– и девятилетние дети. Если претендент, избранный для участия в сражении, отказывался от этой чести, его незамедлительно изгоняли из владений графини Сальески и запрещали сюда возвращаться; в жаркой бесплодной пустыне за пределами города несчастного ждала верная смерть от голода и жажды.

Два десятка гвардейцев, вооруженные выпуклыми щитами и деревянными дубинками, вывели на арену претендентов, которые и не думали сопротивляться сильным, мускулистым бойцам. Претендентов выстроили на противоположных концах игрового поля, по две шеренги с каждой стороны; шестнадцать рядов между ними оставались свободными.

На стене, окружавшей арену, друг против друга располагались две ложи: одна под черным шелковым балдахином, вторая – под белым. Так же как и в чертогах удачи, где посетители загодя заказывали особые места за игорными столами или залы для игры в бильярд, места в этих ложах приобретались заранее, за неимоверные суммы, а желающих было хоть отбавляй. Временный владелец ложи – черной или белой – получал неограниченное право распоряжаться соответствующей группой претендентов в потешном сражении.

В то утро военачальником Белых была юная лашенская виконтесса. Она с нетерпением ожидала начала битвы, а вот ее многочисленная свита пребывала в непонятном волнении; придворные напряженно переминались, переглядывались и изучали какие-то записи. Военачальником Черных был ириденец средних лет, судя по всему, преуспевающий негоциант, который привел в ложу своих детей – сына и дочь.

При желании соперники могли – разумеется, по договоренности – наделять фигуры на поле необычными свойствами, например повышенной ударной силой или возможностью передвигаться особым образом, что обозначалось накидками разных цветов; однако же сегодняшнее сражение Потешных войн велось в полном соответствии с правилами «Погони за герцогом». Распорядители начали объявлять ходы; черные и белые фигуры на поле опасливо двинулись навстречу друг другу; расстояние между противниками постепенно уменьшалось. Локк рассеянно наблюдал за игрой, недоумевая, чем вызван интерес окружающих к этому довольно скучному представлению.

В ложах было всего шестьдесят или семьдесят зрителей, окруженных пристальным вниманием вдвое большего числа слуг – капельдинеров, телохранителей, посыльных, секретарей и прочих, не считая ливрейных лакеев графини, деловито сновавших по галереям и готовых исполнить любой каприз высокопоставленных гостей. Возбужденный гомон голосов и напряженное любопытство зрителей шли вразрез с происходящим на игровом поле.

– И что в этом увлекательного? – пробормотал Локк по-вадрански.

Как только была взята первая фигура, на игровое поле выбежали демоны.

Военачальница Белых намеренно подставила под удар одну из своих фигур, мужчину средних лет. Скопление Белых на этом участке игрового поля явно указывало на попытку заманить противника в западню, но военачальник Черных решил рискнуть. Распорядитель Черных отдал приказ, и девушка в черном, пройдя по диагональному ряду плит, коснулась плеча мужчины в белом. Он понуро свесил голову. Зрители восторженно захлопали в ладоши, но тут слева от Локка послышались дикие крики, и из распахнувшихся в стене дверей выбежали шестеро в замысловатых нарядах из черной кожи с алой оторочкой и в жутких алых масках с развевающимися черными гривами. Толпа встретила их приветственными восклицаниями. Демоны, угрожающе размахивая руками, подпрыгивая и улюлюкая, подскочили к испуганно съежившемуся мужчине в белой накидке, схватили его за руки и за волосы, выволокли за край игрового поля и выставили перед зрителями, как жертву, приведенную к алтарю. Один из демонов обернулся к военачальнику Черных и громовым голосом произнес:

– Возвестите кару!

– Я, я скажу, – закричал мальчик из ложи военачальника Черных.

– Мы же договорились, что сначала это сделает твоя сестра, – упрекнул его отец. – Ну, Теодора, не смущайся.

Девочка, задумчиво поглядев на арену, встала на цыпочки и прошептала что-то на ухо отцу.

– Моя дочь желает, чтобы гвардейцы отколотили его дубинками, – объявил ириденец. – По ногам.

Демоны распластали мужчину на арене, прижав его к земле, а гвардейцы старательно осыпали ударами тяжелых дубинок ляжки, икры и щиколотки бедолаги до тех пор, пока верховный демон не подал им знак остановиться. Зрители вежливо, но без особого восторга захлопали в ладоши, и демоны уволокли окровавленную жертву с арены.

Следующий ход Белых снял с доски фигуру Черных.

– Возвестите кару! – гулко пронеслось над ареной.

– Продаю право за пять соларов! Первому желающему, – объявила лашенская виконтесса.

– Покупаю! – выкрикнул старик в роскошном одеянии из бархата и парчи.

Верховный демон согласно кивнул. По знаку старика его лакей швырнул одному из гвардейцев кошель монет, гвардеец доставил деньги лашенской виконтессе. Демоны проворно подтащили девушку в черной накидке к старику, который придирчиво оглядел свою жертву и заявил:

– Снимите с нее лохмотья!

Демоны сорвали с девушки ветхое холщовое платье; она, не желая доставлять удовольствия своим мучителям, не стала прикрывать свою наготу, а замерла, с вызовом глядя на старика.

– Чего еще изволите? – осведомился верховный демон.

– Волосы ей обкорнайте, – заявил старик.

Зрители восторженно зашумели и захлопали в ладоши. Девушка испуганно вздрогнула – волосы, длинные и густые, волнами спадавшие до пояса, очевидно, были единственным предметом ее законной гордости (ведь и беднякам нужно чем-то гордиться). Верховный демон, издав ужасающий вопль, замахал сверкающим кривым кинжалом. Девушка безуспешно пыталась вырваться из цепких рук демонов, но ее держали крепко. Верховный демон медленно, безжалостно начал срезать длинные пряди и швырять к ногам своей жертвы, так что вскоре она стояла посреди черного ковра своих волос. На обезображенной голове меж редких пучков остриженных волос кровоточили многочисленные порезы и царапины, струйки крови ползли по лицу и шее. Наконец несчастную уволокли с арены.

Игра продолжалась. Локку становилось не по себе. Неумолимое солнце приближалось к зениту, тени съеживались, жара усиливалась. Живые фигуры, изнемогая от жажды и усталости, продолжали двигаться по раскаленным каменным плитам игрового поля – до тех пор, пока очередную жертву не снимали с доски. Локку вскоре стало ясно, что дозволялось изобретать любые, самые изощренные и унизительные способы наказания, лишь бы они не приводили к смерти. Демоны, к неимоверному восторгу зрителей, с усердием исполняли все приказы игроков.

«О боги, – запоздало сообразил Локк. – Сюда приходят не за игрой следить, а карами упиваться!»

Так вот зачем здесь вооруженные гвардейцы! Для устрашения несчастных на игровом поле… Любая попытка сопротивления была бы с легкостью подавлена, а тех, кто посмел бы нарушить приказ или покинуть свое место, ждали побои. Живые фигуры беспрекословно повиновались и так же беспрекословно принимали наказания, которые становились все мучительнее.

– Забросайте ее гнилыми фруктами! – заявил сынишка военачальника Черных.

Четыре демона грубо отволокли под стену старуху в белой накидке и принялись забрасывать ее переспелыми яблоками, грушами и помидорами. Несчастная скорчилась, прикрывая седую голову тощими морщинистыми руками, а вокруг нее росла груда склизких, гнилостных ошметков.

Военачальница Белых, не замедлив отомстить противнику, следующим ходом сняла с доски фигуру Черных – коренастого паренька. На этот раз виконтесса решила сама выбрать наказание.

– Графине Сальеске, нашей радушной хозяйке, не понравится, что мы ее великолепную арену испачкали! – заявила она. – Вот пусть он и уберет всю эту мерзкую жижу – языком! И чтобы дочиста вылизал.

Зрители восторженно захлопали в ладоши. Верховный демон подтолкнул парня к горе отбросов, откуда недавно увели старуху, и приказал:

– Вылизывай, мерзкая тварь!

Парень нерешительно опустился на колени, а демон хлестнул его по спине семихвостой плеткой. Удар впечатал несчастного в стену; из носа хлынула кровь.

– Эй, кому говорят! – завопил демон. – Что, не доводилось языком девок ублажать?! Ну-ка, расстарайся!

Парень, с трудом сдерживая тошноту, начал вылизывать каменные плиты; всякий раз, как он давился гнилым куском, демон обрушивал на него удар плети. Зрители ликовали до тех пор, пока окровавленного, дрожащего от унижения юношу не уволокли с арены.

Так продолжалось все утро.

«О боги, как они все это терпят? И почему?» – размышлял Локк, с отвращением разглядывая разряженных богачей, окруженных толпой слуг и телохранителей. Ряды живых фигур на арене постепенно редели. Черный камзол Мордави Фервайта насквозь пропитался потом.

Сюда, во владения графини Сальески, самые богатые и знатные люди на свете приезжали лишь затем, чтобы вволю насладиться запретными, извращенными удовольствиями; ни в одном городе Терина богачам не позволялось невозбранно, ради потехи, глумиться над бедняками, унижать их, калечить и оскорблять. Скорее всего, Потешные войны на арене – лишь малая, видимая часть того, что на самом деле происходило в Салон-Корбо.

Локка возмущала такая вопиющая несправедливость. Да, конечно же, случались смертные бои на потеху толпе, но в них принимали участие добровольно, либо ради славы, либо во избежание худшего приговора за совершенные преступления. Да, Многохитрый Страж был не в силах помочь всем глупым, нерасторопным и неудачливым бедолагам, а потому их ждала виселица. Однако же вот эта бессмысленная забава не поддавалась разумному объяснению.

Бессильный гнев язвой выедал Локку внутренности.

Именитые гости Салон-Корбо не имели ни малейшего представления, кто такой Локк и на что он способен. Они даже не подозревали, каких дел может натворить Каморрский Шип, если ему, вместе с Жаном, представится возможность от души порезвиться в Салон-Корбо. За месяц-другой Благородные Канальи разведают все, что можно, а прознав обо всех мерзких делишках, разнесут это воронье гнездо в клочья, придумают, как положить конец Потешным войнам, ограбят всех игроков, пустят по миру графиню Сальеску, выставят на посмешище всех этих мерзавцев и так подмочат репутацию Салон-Корбо, что сюда больше никто и никогда носа не сунет.

Но…

– О Многохитрый Страж, – прошептал Локк, – зачем, зачем ты меня сюда сейчас привел?

В Тал-Верраре, где они вот уже целый год как готовили крупное дело, Жан дожидался приятеля, совершенно не догадываясь о том, что происходит в Салон-Корбо. Локку предстояло вернуться в город, привезти кресла и приступить к исполнению дерзкого и невероятно сложного замысла, уже сейчас требовавшего отчаянных усилий.

– Ох, будь оно все проклято! – пробормотал Локк. – Чтоб им всем провалиться в преисподнюю.

Каморр, много лет назад. Липкие клочья серого тумана влажной пеленой обволакивали Локка и отца Цеппи; старик вел мальчика домой, в Храмовый квартал, после первой встречи с капой Венкарло Барсави. Локк, осоловелый и взмокший от пота, отчаянно цеплялся за шею своего Усмиренного козла.

– Не бойся, дружок, ты не принадлежишь Барсави, – сказал Цеппи. – Он могущественный союзник, с которым лучше не ссориться, и властный повелитель, требующий безоговорочного подчинения, да. Но ты капе не принадлежишь. Да и мне тоже, коли на то пошло.

– Значит, я не должен…

– Соблюдать Тайный уговор? Быть исправным маленьким пезоном? Должен, но только для виду, Локк. Только для отвода глаз. Если последние два дня твои глаза и уши не были плотно зашиты сыромятным шнуром, ты наверняка уже понял, что я намерен сделать из тебя, Кало, Галдо и Сабеты… – Цеппи хищно оскалился. – Подобие мощной катапультной стрелы, которая вонзится в самое сердце драгоценного Тайного уговора Венкарло.

– А… – Локк предпринял очередную попытку собраться с мыслями. – А почему?

– Гм, так сразу и не объяснишь… Потому что… Ну, это из-за того, кто я есть. Надеюсь, в один прекрасный день и ты таким станешь – посвященным служителем Многохитрого Стража.

– А капа что-то не так делает?

– Ну вот, дружок, – сказал Цеппи, – правильные ты вопросы задаешь. Хорошо ли он обращается с Путными людьми? Да, конечно. Тайный уговор всем на пользу – стражники не свирепствуют, в городе спокойно, воров на виселицу отправляют редко. Однако у служителей любого из богов есть особые заповеди – законы и установления, которые сами боги своим служителям предписывают. По большей части заповеди эти сложные и путаные, а вот у служителей Великого Благодетеля их всего две, и обе очень простые. Первая: ворам – благоденствие. Правда, просто? Нам приказано друг другу помогать, укрывать, жить в мире – ну, по возможности – и всеми силами стремиться к процветанию нашего брата. Эту заповедь Барсави строго соблюдает, даже не сомневайся. А вот вторая заповедь… – Цеппи, понизив голос, вгляделся в туман – мало ли кто там подслушивает. – Вторая заповедь: богачам – назидание.

– Это как?

– Назидание – это напоминание о том, что они уязвимы. Что на всякий замок отмычка найдется, что любое сокровище можно украсть. Нара, Госпожа вездесущих хворей и недугов, да минует нас ее прикосновение, насылает на людей болезни, дабы мы не забывали о том, что мы не боги. Вот и мы, служители Многохитрого Стража, напоминаем богачам о том, что они не всевластны. Мы – камешек в башмаке, заноза под ногтем, предвестие грядущей кары богов. Так что первая заповедь ничуть не важнее второй.

– А вам Тайный уговор не по нраву, потому что он богачей защищает?

– Нет, не то чтобы не по нраву… – Цеппи, поразмыслив, наконец произнес: – Барсави не служитель Тринадцатого бога, ему заповеди не предписаны. Он поступает так, как считает нужным ради общей пользы, по своему разумению. Понимать я это понимаю, а вот согласиться с этим не могу. Я перед богом обязан дать благородным каморрским донам, всем этим титулованным аристократишкам голубых кровей, самую чуточку на своей шкуре испытать то, чем жизнь награждает всех остальных, – хорошего пинка под зад.

– А Барсави… ему знать об этом не обязательно?

– Нет, конечно. По-моему, пока Барсави заботится о благоденствии воров, а я – о назидании богачей, для Многохитрого Стража наш город будет преисполнен святости.

– И как это можно вытерпеть? Нет, я знаю, им за это платят, но Потешные войны… О боги… гм, о Святые Сущности! Что заставляет их сюда приходить? Ради чего они покорно сносят побои, издевательства и унижения? Зачем?!

Локк, сжав кулаки, взволнованно расхаживал по мастерской Бомондена. Шел четвертый день его пребывания в Салон-Корбо.

– Господин Фервайт, вы же сами и ответили – им за это платят, – сказала Лавриса Бомонден, опустив одну руку на спинку незавершенного кресла, а другой поглаживая Шустрика, сидящего в кармане фартука. – Те, кому выпал жребий участвовать в сражении, получают медный центир; те, кого выводят из игры, получают серебряный волан; а еще между всеми участниками каждого сражения разыгрывают лотерею, и один из них получает золотой солар.

– Но отчего вообще на такое соглашаются? Из отчаяния?

– Причин много: неурожай, голод, разруха… Фермы пустеют, торговцы разоряются. У кого земельный надел отнимут, где моровое поветрие пройдет. В городах жить тяжело – ни денег, ни здоровья. Те, у кого совсем ничего не осталось, сюда приходят в надежде прокормиться и подзаработать – глядишь, за унижения серебро или золотишко перепадет. А господам развлечение…

– Это… это порочно. Просто извращение какое-то!

– А у вас, господин Фервайт, сердце слишком доброе, хоть вы и заплатили целое состояние за какие-то кресла… – Лавриса осеклась и отвела глаза. – Ох, простите, сударь, я не…

– Ничего страшного, Лавриса. Я человек небогатый, подневольный. Но даже мой господин… Понимаете, сами мы люди скромные, бережливые… в чем-то даже прижимистые. Жить стараемся по справедливости. Ну, не без причуд, конечно, но жестокости в нас нет.

– Знатные господа из Семи Сущностей часто в Потешные войны играют, я своими глазами видела, господин Фервайт.

– Мы, вообще-то, не родовитые, из купцов… Эмберленские торговцы. Увы, за нашу знать мы не в ответе, да и не очень-то хочется за них ответ держать. Я во многих городах побывал, видел, как люди живут. Видывал и бои на потеху толпе, и казни, и нищету, и голод, и отчаяние – но такого никогда не встречал. Те, кто Потешными войнами развлекается, и на людей-то не похожи – знай себе каркают, как стая воронья, да воют, будто шакалы. Тьфу, жуть пробирает.

– В Салон-Корбо один закон – как графиня Сальеска повелит, так тому и быть, – сказала Лавриса. – Гостям ее все дозволено, им на забаву Потешные войны устроены, а запретов никаких нет – с бедняками и простолюдинами как хотят, так и обращаются. Вы просто никогда не видели, каковы знатные господа на самом деле, без притворства. Им на всех плевать… Знаете, откуда у нас Шустрик? Парнелла случайно увидела, как какая-то знатная дама велела новорожденных котят усмирить, чтобы ее сыночку сподручнее было невинных тварей мучить. Он их ножом тыкал… За ужином скучно стало, вот и развлекался. Так что, господин Фервайт, добро пожаловать в Салон-Корбо. Житье здесь беззаботное… на первый взгляд. Вы нашей работой довольны?

– Да, – медленно произнес Локк. – Вполне доволен.

– Не сочтите за дерзость, господин Фервайт, прошу вас, послушайте моего совета – забудьте о Потешных войнах. Представьте себе, что этой проклятой забавы попросту не существует. Мы все так делаем…

– Ах, сударыня, я… Я постараюсь, – пообещал Локк.

Разумеется, своего обещания Локк не сдержал. Утром, днем и вечером он стоял в галерее один-одинешенек, от угощения отказывался, знакомств ни с кем не искал. В ложах сменялись зрители, на арене шли потешные бои, а изощренные издевательства тянулись бесконечной чередой. Иногда побои и удушения оканчивались плачевно: демоны, увлекшись, наносили своим жертвам тяжкие увечья. В особо безнадежных случаях, дабы не затягивать мучений несчастных, им милосердно проламывали череп под аплодисменты восхищенных зрителей.

– О Многохитрый Страж, – пробормотал Локк, когда увидел это в первый раз, – хоть бы священника какого-нибудь позвали…

Он догадывался, что с ним происходит. В глубинах сознания, как в темной пучине сонного озера, беспокойно ворочалось чудовище, пытаясь вырваться на свободу. Каждое мучительное унижение, каждое жестокое наказание, порожденное извращенным воображением избалованных чад под одобрительные смешки заботливых родителей, придавали чудовищу новые силы; беснующаяся тварь пыталась сокрушить и осмотрительность Локка, и дальновидный трезвый расчет, и твердое намерение во всем придерживаться задуманного.

Локк нарочно разжигал в себе злобу, чтобы, словно невзначай, поддаться на уговоры чудовища.

Прежде Каморрский Шип был вымыслом, личиной, которую Локк лишь по необходимости применял для воровских проделок, однако сейчас призрачный вымысел словно бы обретал плоть, превращаясь в неуемного алчного монстра, и все настойчивее требовал, чтобы Локк нарушил заповеди своей веры.

«Выпусти меня, – шептал призрак, – выпусти на свободу! Богачам – назидание. Я им такой урок преподам, что они его надолго запомнят…»

– Прошу извинить меня, сударь, за то, что нарушаю ваше уединение… Позвольте осведомиться, отчего Потешные войны не доставляют вам удовольствия?

Локк, погруженный в унылые размышления, только сейчас заметил, что в галерее появился еще один посетитель, лет на пять старше Локка, – загорелый стройный мужчина с длинными каштановыми кудрями и аккуратной бородкой клинышком. Бархатный камзол, отороченный серебристой парчой, обтягивал широкие плечи; в руках, заложенных за спину, незнакомец держал длинную трость с золотым набалдашником.

– Ох, простите, я не представился – Фернанд Генруза, барон третьей креации, из Лашена.

О приобретении лашенского титула барона третьей креации как раз и подумывали Локк и Жан, обсуждая грядущий отход от дел.

Локк коротко поклонился:

– Мордави Фервайт, ваша милость. Из Эмберлена.

– О, так вы негоциант?! И наверняка преуспевающий, иначе бы отдыхать сюда не приехали. А в чем же причина вашего недовольства?

– С чего вы взяли, что я недоволен?

– Вы стоите здесь в одиночестве, к угощению не притрагиваетесь и на каждую битву Потешных войн взираете с таким выражением, будто… будто вам горсть угольков в подштанники всыпали. Я вас из своей ложи несколько раз видел. Вы проигрались? Я с удовольствием поделюсь с вами своими наблюдениями о том, как лучше всего делать ставки в Потешных войнах.

– Спасибо, ваша милость, но я ставок не делаю. Я просто… смотрю и остановиться не могу.

– Очень странно. Значит, вам не нравится?

– Нет, ваша милость, не нравится.

Локк, сглотнув, обернулся к барону Генрузе. Правила приличия запрещали Мордави Фервайту, низкородному торговцу и к тому же вадранцу, перечить знатным особам, пусть даже и с купленными титулами, а уж тем более заводить с ними разговор о неприятных вещах, однако же Генруза сам потребовал объяснения. Локк, не представляя, какой ответ удовлетворит барона, опасливо начал:

– Вам никогда не доводилось видеть разбитую карету на дороге? Или человека, попавшего под лошадь? Жуткое зрелище – изувеченные тела, кровь, обломки, – а глаз от него не отвести.

– Нет, не доводилось.

– Прошу прощения, ваша милость, но, по-моему, именно это вы трижды в день имеете удовольствие лицезреть из вашей ложи.

– Ах вот как?! По-вашему, Потешные войны – предосудительное зрелище?

– Скорее, жестокое зрелище, ваша милость. Слишком жестокое.

– Жестокое зрелище? Позвольте осведомиться, в сравнении с чем – с настоящей войной? С моровым поветрием? Вы в Каморре никогда не бывали? То, что там происходит, достойно служить истинным мерилом жестокости для здравомыслящего человека, господин Фервайт.

– Насколько мне известно, – сказал Локк, – даже в Каморре никому не позволено ради удовлетворения минутной прихоти прилюдно избивать старух… раздевать их догола, забрасывать камнями, волосы выдирать, обривать налысо, алхимическими зельями травить, клеймить, насильничать или еще какие надругательства измышлять… Знаете, так дети у беспомощных букашек крылья и лапки обрывают – для забавы.

– Господин Фервайт, их что, насильно сюда пригнали? Под угрозой смерти заставили тащиться по выжженной пустыне в Салон-Корбо? Пешком сюда добраться непросто.

– Ваша милость, но ведь им ничего другого не остается. Они сюда от отчаяния приходят – жить-то не на что! Фермы пустеют, торговцы разоряются… Разруха, нищета… Или с голоду помирать прикажете?

– Гм… Фермы пустеют, торговцы разоряются, корабли на дно идут, империи гибнут… – глубокомысленно изрек Генруза, наставив на Локка золотой набалдашник трости. – Все мы во власти богов, и жизнь наша богами ниспослана. Может, молиться надо чаще, истовее? Или жить скромнее, бережливее, с оглядкой на будущее? Тогда, глядишь, и не придется беднякам сюда приходить, щедротами графини Сальески пробавляться. А она в полном праве за свои щедрые дары плату требовать.

– За щедрые дары?

– Здесь у бедняков есть кров, еда и возможность денег заработать. А как получат они свой золотой, так и уходят, не жалуясь.

– Ваша милость, золотой солар достается одному человеку из восьмидесяти! Для счастливчика это, конечно же, целое состояние, он таких денег в жизни не заработает. А остальные семьдесят девять день за днем только надеждой и живут… А что скажете о тех, кто на арене гибнет – по нелепой случайности, по недосмотру демонов? Им-то что за радость от обещанного золота? Это же убийство!

– Смерть на арене – воля Азы Гийи. Не в нашей с вами власти, господин Фервайт, решать, кому жить, а кому смерть принять. Людям это неподвластно. – Брови Генрузы грозно сошлись у переносицы, на щеках вспыхнули пятна гневного румянца. – Да, за пределами Салон-Корбо подобное сочтут убийством. Однако же сюда приходят по своей воле, вот как мы с вами. Могут и не приходить…

– И умереть с голоду.

– Ах, полноте, господин Фервайт, я свет повидал и вам советую кругозор несколько расширить. Конечно, здесь есть и те, кому совсем худо, но большинство приходят ради денег, за легким заработком. Вот, взгляните, кто сейчас на арене – все молодые, здоровые…

– Ну а кто же еще нелегкий путь выдержит, ваша милость?

– Похоже, господин Фервайт, что от избытка чувств вы стали глухи к доводам рассудка. Странно… эмберленских златохватов я всегда полагал людьми черствыми.

– Может, мы мягкосердечием и не отличаемся, зато в безнравственности нас не обвинишь.

– Вы забываетесь, господин Фервайт. Беседу с вами я завел оттого, что мне ваше настроение любопытно… Впрочем, теперь понятно, откуда оно проистекает. Позвольте дать вам совет. Весьма вероятно, что климат Салон-Корбо нисколько не способствует укреплению вашего здоровья, а ваше недовольство не только неуместно, но и чревато всяческими неприятностями.

– Мое пребывание в Салон-Корбо подходит к концу, и задерживаться здесь я не намерен.

– Вот и славно. В таком случае не стоит затягивать и созерцание Потешных войн, господин Фервайт, дабы не привлекать к себе излишнего внимания. Видите ли, гвардейцы графини Сальески весьма трепетно относятся к исполнению своих обязанностей. В Салон-Корбо недовольных не терпят – ни на арене, ни среди зрителей.

«Ох, с каким удовольствием мы б его по миру пустили, голого и босого, – настойчиво шептал Локку внутренний голос. – Да так, что он бы свой последний ночной горшок в лавку ростовщика снес, лишь бы за долги горло не перерезали…»

– Прошу прощения, ваша милость, – пробормотал Локк. – Благодарю за благосклонный совет, он мне очень кстати. Не беспокойтесь, я больше никому не доставлю излишних хлопот.

Кресла были готовы к утру девятого дня пребывания Локка в Салон-Корбо.

– Превосходно, – вздохнул он, поглаживая лакированные подлокотники и мягкую кожу обивки. – Изумительная работа, как я и предполагал. А предложенные усовершенствования?

– Все в полном соответствии с вашими требованиями, господин Фервайт, – заверил Бомонден.

Лавриса стояла чуть поодаль; у стола, заваленного всевозможным столярным и плотницким инструментом, десятилетняя Парнелла сосредоточенно заваривала чай на переносной алхимической плитке, в непосредственной близости от склянок с остатками полировальных составов. Локк мысленно дал себе слово хорошенько принюхаться к любому предложенному напитку.

– Ваше мастерство непревзойденно, господин Бомонден.

– Нас вдохновили ваши… полновесные доводы, господин Фервайт, – ответил мебельщик.

– А я люблю делать всякие диковинки, – добавила Парнелла.

– Ха! Пожалуй, лучшего слова и не подберешь… – Локк поглядел на четыре кресла, испытывая гнетущее чувство досадливого облегчения. – Что ж, в таком случае упакуйте их для перевозки, а я тем временем найму две кареты, чтобы к обеду отправиться в путь.

– Обычно из Салон-Корбо уезжать не торопятся.

– Прошу прощения за излишнюю откровенность, но должен признаться, что мне в тягость каждый миг, проведенный в Салон-Корбо. – Локк вытащил из кармана кошель и вручил его господину Бомондену. – Вот вам еще двадцать соларов – и забудьте о существовании этих кресел, словно их и не было никогда. Договорились?

– Я… мы… разумеется, господин Фервайт, мы неукоснительно исполним любую вашу просьбу… Позвольте заметить, ваша щедрость…

– Дальнейшему обсуждению не подлежит, ради моего же удовольствия. И не будем больше об этом – все равно я скоро уезжаю.

«И это все? – пробормотал внутренний голос. – Придерживайся задуманного? Ни во что не вмешивайся, ничего не предпринимай и, поджав хвост, возвращайся в Тал-Веррар?»

Значит, пока Локк с Жаном будут наживаться за счет Реквина и мошенничать в роскоши игорных залов «Венца порока», на каменных плитах арены в Салон-Корбо все так же будут страдать несчастные, а над ними все так же будут издеваться холеные бездельники в ложах… Избалованные дети все так же будут, забавы ради, отрывать крылья и лапки у беспомощных букашек и давить их изящным башмачком.

– Ворам – благоденствие, – чуть слышно прошептал Локк, поправил шейный платок и, перебарывая тошноту, отправился заказывать кареты.