Утреннее солнце согревало спину сержанта Фаррата, который завтракал на заднем крыльце. Он упер кончик банана в тарелку и рассек его вдоль, потом нарезал на небольшие кусочки. Отложил нож и аккуратно очистил кожуру при помощи изящной десертной вилки. Положил маленький полумесяц в рот, тщательно прожевал. Он тоже слышал про зеленое платье и теперь размышлял, не обратиться ли к Тилли за страусиным пером. Съев тост с джемом, сержант смахнул крошки со своего наряда – ансамбля из блузки и юбки, как у Риты Хейворт, который он скопировал по журнальной фотографии, запечатлевшей свадьбу Риты и принца Али Хана. В своей копии шляпки он увеличил поля до восемнадцати дюймов и украсил ее нежно-голубой вуалью и белыми розочками из гофрированной бумаги. Сержант вздохнул: идеальный туалет для посещения скачек.

В это время на холме Тилли, склонившись над машинкой, вшивала шестидюймовую «молнию» в лиф нового платья густого лилового оттенка. Умелые пальцы продвигали ткань под иглой. В кухню вошла Молли. По пути к задней двери она клюкой смела со скамьи солонку, перечницу, вазу с засушенными цветами и курильницу для благовонных палочек. Тилли продолжала шить. На веранде Молли прислонилась к стене и устремила взгляд на приближающуюся фигуру. По холму поднимался молодой человек; он широко размахивал руками, чтобы не потерять равновесия из-за деформированной ноги, обутой в огромный ботинок. У ворот молодой человек снял замусоленную кепку и встал, тяжело дыша и сияя от уха до уха. Лицо его было усыпано воспаленными прыщами с белыми гнойными головками, из маленького рта торчало слишком много зубов. Куртка была ему мала, а штаны – велики.

– Миссис Даннедж? – обратился он к старухе.

– Сама знаю, – буркнула она.

Улыбка юноши померкла.

– Это я, Барни.

– Мы родственники?

– Нет.

– Слава богу.

– Я пришел к Тилли.

– С чего ты взял, что она захочет тебя видеть?

Барни заморгал и нервно сглотнул. Физиономия у него вытянулась, бедняга начал мять кепку.

– Привет, Барни! – Улыбающаяся Тилли вышла из-за спины матери.

– О, я так рад, – облегченно вздохнул Барни и вдруг заметил, что Тилли одета лишь в коротенькую ярко-синюю шелковую комбинацию.

Он смущенно переминался с ноги на ногу, сильно припадая на деформированную стопу.

– Тебя Тедди прислал?

– Да.

– Послушай, Барни. – Тилли спустилась на одну ступеньку, и он шагнул назад. – Возвращайся домой и передай Тедди, что я не пойду с ним на скачки. Это мой окончательный ответ.

– Знаю, только… Может, ты захочешь пойти со мной? – Он снова потоптался, теребя кепку.

Молли собралась что-то сказать, но Тилли обернулась и закрыла ей рот ладонью.

– Можешь хоть покончить с собой, Молли, мне все равно, и на скачки я не пойду, – заявила она.

Ожоги на бедрах Молли все еще саднили, когда она принимала ванну. Тилли повернулась к приунывшему пареньку.

– Не то чтобы я не хотела идти с тобой…

– Вот-вот, в этом все и дело. Она не хочет с тобой идти, потому что ты идиот, – заявила Молли.

Тилли опустила голову, медленно досчитала до десяти, потом посмотрела на Барни. В его маленьких голубых глазах стояли слезы.

– Будь добр, зайди в дом и подожди немного, пока я дошью платье, – попросила Тилли. – Мне нужно всего несколько минут. – Посмотрев на мать, она строго сказала: – А ты оставайся здесь.

– Думаешь, уйду из дома и напьюсь в дым? – Молли подмигнула Барни: – Входи, входи, парень, я налью тебе чаю. Не пей ничего, что она тебе поднесет, она злая колдунья. Наверное, жутко неудобно таскать за собой такую уродливую ножищу, а? У тебя поди и горб есть?

Сержант Фаррат стоял перед зеркалом, разглядывая свой новенький американский утягивающий корсет с высокой талией, который «успешно скрывал лишний вес, не препятствуя свободному дыханию». Он не спеша оделся, взял в руки простенький фотоаппарат, любуясь своей постройневшей фигурой. Сержант сфотографировал свадебный ансамбль а-ля Рита Хейворт, разложенный на кровати, и нахмурился.

Переполненные трибуны ожидали следующего забега. Элсбет чувствовала себя не в своей тарелке: теплый, пропахший лошадьми воздух явно был ей не по нраву. Уильям Бомонт появился под руку с Гертрудой Пратт, за ними шел Элвин. Зрители прекратили обмахиваться программками и вытаращились на пришедших. Мона ахнула, рука Элсбет потянулась к марказитовой броши на воротнике. Миссис Бомонт отвернулась, поднесла к глазам театральный бинокль и демонстративно устремила взгляд на пустой барьер вдалеке. Мона, поднеся к губам платочек, придвинулась к матери. Уильям, Гертруда и Элвин пробрались сквозь толпу и сели рядом с Элсбет. Элвин просиял и приветствовал ее взмахом руки; слабая улыбка Гертруды была обращена куда-то к верхушкам деревьев, Уильям же улыбнулся изумленной публике на трибунах вполне искренне.

– Ну что, Элсбет, вы на кого-нибудь поставили?

– Я не играю на деньги, – сухо ответила миссис Бомонт.

Элвин Пратт коротко хохотнул.

– Значит, просто посмотреть пришли?

Элсбет отняла бинокль от глаз и передала его Моне.

– А я, пожалуй, поставлю на Удачную Партию, кобылку под номером тринадцать, – радостно продолжил Элвин.

Окружающие вновь принялись обмахиваться программками.

– Ясное дело, на кого же еще вам ставить, – язвительно проговорила Элсбет.

Гертруда покраснела, Уильям закусил губу и стал рассматривать собственные шнурки. Элвин встал, откашлялся и громко – очень громко – сказал:

– Миссис Бомонт, будучи уверен, что встречу вас здесь, я воспользовался этим случаем и принес с собой ваши неоплаченные счета… за последние два года.

Он расстегнул пиджак и полез во внутренний карман.

– Решил сэкономить на почтовых расходах. Ну вы понимаете.

Элсбет выхватила у него толстую пачку счетов. Гертруда поднялась со своего места и с гордо поднятой головой прошествовала через толпу к выходу.

Уильям встал вслед за Элвином, пронзив мать гневным взглядом.

– Черт бы тебя побрал! – выругался он и ринулся сквозь скопление соломенных канотье, шляпок, беретов и рук в белых перчатках, яростно обмахивающихся программками у него за спиной.

Тилли вышла к столу на кухне в новом платье и широкополой соломенной шляпе. Барни поспешно вскочил, опрокинув стул, и сглотнул. К кончику непропорционально длинного подбородка прилип обломок сахарной глазури с кокосовой стружкой. Тилли стояла посреди тускло освещенной кухни в шикарном платье из чесучи цвета аметиста. Низкий квадратный вырез, жесткий лиф с заниженной талией. Чуть выше колен в несколько рядов струились пышные атласные оборки, руки оставались открытыми. Увидев на ногах Тилли черные сандалии с ремешками, Барни почему-то подумал, что в такой обуви ей трудно удерживать равновесие.

– Барни, – мягко произнесла Тилли, – ты должен кое-что знать. Твой брат попросил пригласить меня на скачки, чтобы потом отослать тебя и самому остаться со мной. Он даст тебе денег, чтобы отделаться, и все. Как ты думаешь, разве это честно?

– Нет, нечестно. Я уже забрал у него деньги.

Тедди ожидал на углу библиотеки в старом, но отполированном до блеска «форде», когда Тилли в своем великолепном платье, мерцающем на солнце, проплыла мимо него под руку с хромоногим Барни. Они увлеченно болтали, переходя на другую сторону к реке, и продолжали игнорировать Тедди, который медленно ехал за ними всю дорогу вдоль улицы, ведущей к футбольному стадиону – вне сезона он превращался то в ипподром, то в поле для игры в крикет. Женщины, одетые в цветастые хлопчатобумажные платья на пуговицах и юбки в бантовую складку, так и застывали на месте с выпученными глазами. Открыв рты от изумления, они показывали на Тилли пальцами и шептали: «Подумать только, возомнила себя королевской особой!» Тилли под руку с Барни прошла к стойлам. Тедди шагал рядом, старательно улыбался и приподнимал шляпу, встречая знакомых, которые таращились вслед Тилли. Все трое встали спиной к толпе и облокотились на загородку, чтобы рассмотреть лошадей.

– Моего лучшего друга зовут Грэхем, – сообщил Барни. – Это конь.

– Прямо как ты, – сквозь зубы процедил Тедди.

– Я люблю лошадей, – улыбнулась Тилли.

– Мама говорит, я недоделанный. А отец сказал, что я выбил только пять очков из десяти, – продолжил Барни.

– Про меня тоже много чего говорят, – утешила парня Тилли. До ее ушей долетели перешептывания, и она очень тихо, так, что Тедди едва расслышал, произнесла, обращаясь к Барни: – Если хочешь, уйдем отсюда.

Тедди обернулся. Сзади собралась толпа женщин: они стояли парами и группами, переговаривались друг с дружкой, разглядывали свои наряды – платья из штапеля с бледным рисунком, подкладные плечи, задрапированные талии, выдающиеся линии бюста, высокие жесткие воротнички, рукава длиной в три четверти, твидовые костюмы, перчатки и невзрачные тесные шляпки с вуалетками. Все дело было в лиловом платье. Они обсуждали платье Тилли!

– Не стоит уходить, – заметил Тедди.

К ним подошла Гертруда Пратт.

– Ты сама сшила это платье? – спросила она, встав между Тилли и Барни.

– Да, – осторожно ответила Тилли. – Я портниха. Вы знакомы с Барни? – Она указала на Барни, смущенно шаркающего за спиной Гертруды.

– Кто не знает Барни? – пренебрежительно отмахнулась Гертруда, разглядывая Тилли. Какое интересное лицо, какая нежная кожа – белая, точно алебастр. Эта девушка похожа на героиню кинофильма, вокруг нее даже воздух другой.

– А-а, Гертруда, вот вы где! – воскликнул сержант Фаррат.

Она обернулась:

– О, какой прелестный зонтик!

– Да, утерянное имущество. Уильям вас разыскивает. Полагаю, вы найдете его там, на…

Гертруда вновь повернулась к Тилли:

– Сержант имеет в виду Уильяма Бомонта. Мы с Уильямом помолвлены… то есть почти помолвлены.

– Поздравляю, – сказала Тилли.

– Так ты – профессиональная портниха?

– Да.

– А где ты училась?

– За границей.

– А вот он и сам сюда идет, – объявил сержант Фаррат.

Гертруда проворно метнулась наперерез, схватила долговязого молодого человека под руку и увела его.

– Тилли, ты сегодня очаровательна, – сияя улыбкой, сделал комплимент сержант Фаррат.

Она, однако, пристально смотрела на жениха Гертруды, а тот – на нее.

– Я помню его, – сказала Тилли.

– В школе он часто писался, – вставил Тедди.

Уильям счел эту высокую девушку с необычным лицом и широкими плечами просто сногсшибательной. Братья Максуини по обе стороны от нее походили на караульных, охраняющих прекрасную статую.

Гертруда нетерпеливо потянула Уильяма за рукав:

– Это…

– Миртл Даннедж и отродье Максуини. Они друг друга стоят.

– Я слышал, что она вернулась, – не отрывая глаз от Тилли, сказал Уильям. – Она очень красива.

Гертруда опять дернула его за рукав. Он повернулся к своей пухлой, кареглазой подружке. Нос и веки у нее опухли от слез, мордашка обгорела под солнцем.

В тот вечер Гертруда полулежала на заднем сиденье машины, раздвинув колени. Руки Уильяма шарили у нее под юбкой, губы прижимались к губам, он жарко сопел. Гертруда вдруг резко отвернула лицо и сказала:

– Пора заняться делом.

– О да! – вскрикнул Уильям и бросился расстегивать ширинку.

– Нет! – Гертруда оттолкнула его.

Она стала отбиваться, размахивая руками в темноте, все еще ощущая на себе мокрые губы Уильяма, который неуклюже целовал ей шею. Гертруда выскользнула из-под него и была такова. Уильям остался в родительском автомобиле, потный, с набухшим членом и сбитым дыханием. Почесав затылок, он поправил галстук и вздохнул.

Уильям поехал в привокзальный отель, но там было темно и тихо. Заметив мягкий желтый свет в окошке на вершине холма, Уильям зачем-то поехал в ту сторону и остановился у подножия, чтобы выкурить сигарету. Мона говорила, что девчонка Даннедж, видимо, много поездила по миру и теперь выводит мисс Димм из себя, спрашивая в библиотеке какие-то странные книжки. По словам Рут Димм, она даже получает иностранную почту: каждый месяц ей приходит французская газета.

Уильям поехал домой. Мать ждала его у окна.

– Что ты творишь? – простонала она.

– Почему бы и нет?

– Ты не можешь жениться на этой уродливой корове!

– Могу, если захочу, – вздернул подбородок Уильям.

– Тебя окрутили, и не надо много ума, чтобы понять, каким образом! – гневно воскликнула Элсбет, глядя на единственного сына.

– Я хочу жить своей жизнью, хочу иметь будущее! – закричал Уильям высоко, резко.

– У тебя есть жизнь!

– Только не моя!

Грохоча каблуками, Уильям направился в свою комнату.

– Не-е-ет! – завыла миссис Бомонт.

Уильям оглянулся:

– Либо она, либо Тилли Даннедж.

Элсбет рухнула в кресло. Проходя мимо комнаты Моны, Уильям крикнул:

– Тебе тоже пора кого-нибудь себе подыскать, сестренка!

Рука Моны замерла во влажной промежности, она испуганно закусила уголок простыни.

На следующий день Уильям отправился к Элвину Пратту, и к вечеру все было решено. И пускай Уильям женится на неровне, зато он поставил мать на место.