Глава пятая
Заговор против Черноморского флота

К середине 1916 года Черноморский флот уже окончательно перехватил инициативу на море. Противник почти не вылезал из Босфора, лишь иногда решаясь на одиночные вылазки, да и то, больше для поддержания общественного мнения, чем для решения каких-то реальных задач. На повестку дня встал вопрос о подготовке и организации десантной операции на Босфор. Этой работой Кетлинский занимался уже вплотную. По одним данным операция носила условное наименование «Царьград», по другой «Нахимов». Впрочем, возможно, и то и другое – это лишь домыслы более позднего времени. Между тем, несмотря на все достигнутые успехи, над командованием Черноморского флота сгущались тучи.

Впрочем, интрига началась многим раньше. Все началось еще 11 февраля 1915 года, когда на Севастопольский вокзал прибыл императорский поезд Николая II, совершавшего вояж по южным губерниям и пожелавшего «лично видеть боевую работу нашего флота и славных моряков-севастопольцев». На перроне царя встречали морской министр генерал-адъютант Григорович, товарищ министра внутренних дел генерал-майор свиты Джунковский, командующий флотом Черного моря адмирал Эбергард и другие. Приняв рапорт командующего флота и хлеб-соль горожан, государь на катере отправился на внутренний рейд, обошел корабли эскадры и посетил линкор «Ростислав» и крейсер «Кагул».

Накануне визита в феврале 1915 году императора Николая в Крым адмирал Григорович пригласил командующего Черноморским флотом Эбергарда в великокняжеский дворец и официально сообщил ему, что в штабе Верховного главнокомандующего и в столичных «высших сферах» недовольны начальником штаба флота контр-адмиралом Плансоном и особенно флаг-капитаном по оперативной части капитаном 1 ранга Кетлинским. Последний вызывал особую неприязнь министра. Григорович «дружески посоветовал» командующему флотом согласиться на замену своих ближайших помощников, назвав даже их будущих преемников. Однако такое предложение не соответствовало представлениями Эбергарда о служебной этике. Он категорически отказался снимать с должностей своих проверенных соратников, заявив, что всю ответственность за положение дел на флоте несет он лично.

Более того, делая вскоре императора доклад о положении дел на вверенном ему флоте, Эбергард посчитал необходимым внести в затеваемую интригу полную ясность и рассказал императору о сделанном ему министром предложении.

Из воспоминаний капитан 1 ранга Н.Р. Гутана: «Андрей Августович (Эбергард – В.Ш.) на разрешение Государя говорить, в присутствии оставшегося в салоне морского министра, доложил следующее: «Я имею сведения, что в Ставке недовольны деятельностью моего начальника штаба и флаг-капитана, и мне предлагают их сменить. Но за боевую деятельность флота, Вашим Величеством мне вверенного, отвечаю я один. И если это недовольство действительно существует, я Всеподданнейше прошу Ваше Величество меня заменить, и ради блага России и пользы флота буду считать это Высочайшей мне милостью». Государь был удивлен и спросил А.А., откуда у него эти сведения. А.А. ответил: «Мне сообщил это Генерал-Адъютант Григорович». Тогда Государь, обернувшись к Адмиралу Григоровичу, спросил морского министра, откуда он это знает, и прибавил: «Я только что сам был в Ставке, и Великий Князь мне ничего по этому поводу не говорил». Адмирал Григорович ответил, что об этом много говорят в Петербурге. На это Государь возразил: «Иван Константинович, нельзя же всякому вздору верить». И, обращаясь к А.А., прибавил: «Я вполне вам доверяю и доволен вами и деятельностью флота, о чем можете объявить в приказе». Вопрос был исчерпан, а флот на следующий день снова вышел в море».

Капитан 1 ранга В.М. Альтфатер, перебравшийся в Морской отдел Ставки и заведовавший там балтийскими делами, усиленно продвигал Непенина, рассчитывая, видимо, в дальнейшем на поддержку этого бесхитростного и порядочного человека. Хотя, как считал Тимирёв, более подходящим кандидатом на пост командующего Балтийским флотом был Колчак. Черноморским направлением в Ставке заведовал капитан 1 ранга А. Д. Бубнов, в будущем – известный теоретик и историк военно-морского искусства. Он-то и продвигал туда своего друга Колчака.

В своей книге воспоминаний А.Д. Бубнов пишет: «К осени 1916 года операции эти (имеются в виду операции Черноморского флота под командой Эбергарда – В.Ш.) привели к разрушению копей и портовых сооружений Зангулдака и к уничтожению всех паровых и более или менее значительных парусных судов турецкого торгового флота, последствием чего явилось полное прекращение снабжения Константинополя углем, а турецкой армии боевыми запасами по морю. Это чрезвычайно затруднило и так уже тяжелое положение Турции и турецко-германского флота, ибо впредь пришлось доставлять уголь по уже сильно обремененной железной дороге из Германии, а снабжение Анатолийской армии боевыми запасами производить на расстоянии тысячи километров сухим путем без железных дорог. Однако, несмотря на наличие в составе Черноморского флота новых мощных броненосцев, набеги немецких крейсеров на Кавказское побережье продолжались, ибо наши броненосцы были тихоходные и не могли их настичь. Набеги эти послужили в течение зимы 1915-16 года предметом резких жалоб наместника на Кавказе великого князя Николая Николаевича верховному командованию и раздражали общественное мнение. Набеги эти могли быть прекращены лишь путем тесной блокады или минирования Босфора. Но, несмотря на повторные указания верховного командования командующему Черноморским флотом адмиралу А.А. Эбергардту в этом смысле, командование Черноморским флотом упорно отказывалось принять эти меры, ссылаясь на то, что для блокады Босфора нет вблизи его подходящих баз, а для минирования не хватает мин заграждения, ибо большинство минного запаса было израсходовано для обороны наших берегов. Хотя эти возражения были до известной степени справедливы, всё же морской штаб верховного главнокомандующего полагал, что даже в существующей обстановке и с наличными средствами Черноморского флота можно было бы предпринять более энергичные действительные меры в районе Босфора в целях воспрепятствования выходу судам турецко-немецкого флота в Черное море.

При выяснении этого вопроса оказалось, что главным противником этих мер был начальник оперативного отделения штаба командующего Черноморским флотом капитан 2 ранга Кетлинский, пользовавшийся неограниченным доверием и поддержкой командующего флотом А. А. Эбергардта. В целях побуждения командования Черноморским флотом к более энергичным действиям против Босфора я был командирован с соответствующими указаниями верховного командования в Севастополь, где был в достаточно недружелюбной степени встречен чинами штаба флота. Подкрепленные рядом неопровержимых стратегических и тактических доказательств, продолжительные мои разговоры с Кетлинским и чинами штаба, находившимися всецело под его влиянием, не привели ни к каким результатам. Это было тем более странным, что Кетлинский был одним из талантливейших офицеров нашего флота и что принятые впоследствии против Босфора энергичные меры, назначенным вскоре после этого новым командующим флотом адмиралом А.В. Колчаком, немедленно достигли полностью желаемых результатов.

Упорство Кетлинского в этом вопросе было настолько загадочным, если не сказать больше, что в лучшем случае можно было подозревать в нем недостаток личного мужества, необходимого для ведения решительных операций. Моя поездка послужила лишь к обострению отношений между морским штабом верховного главнокомандующего и командованием Черноморским флотом, и дало повод по возвращении моем в Ставку к острой переписке моей с чинами штаба Черноморского флота, принявшей вскоре с их стороны недопустимые, особенно в военное время, формы.

В конце концов, начальником Морского штаба верховного главнокомандующего был дан командующему Черноморским флотом совет – заменить Кетлинского другим, более отвечающим оперативной работе офицером, на что адмирал А.А. Эбергардт ответил категорическим отказом и заявлением, что он всецело разделяет оперативные взгляды своего начальника оперативного отделения и с ним не расстанется. Тогда было принято решение о смене самого адмирала Эбергардта.

Но привести в исполнение это решение было не так просто, ибо адмирал Эбергардт пользовался благоволением Государя и поддержкой флаг-капитана его величества адмирала Нилова, с которым он был в дружеских отношениях. Вследствие этого морской министр и начальник Морского Штаба Верховного Главнокомандующего опасались натолкнуться на отказ со стороны Государя.

Тогда в Морском Штабе был составлен строго научно обоснованный, всеподданнейший доклад, в котором деятельность командования Черноморским флотом была подвергнута объективной критике, и, к вящему удивлению адмиралов И.К. Григоровича и А.И. Русина, этот доклад был Государем утвержден без единого слова возражения. По этому докладу адмирал Эбергардт был назначен членом Государственного совета…»

Вот всего одна цитата из того самого скандального доклада по морскому штабу Верховного Главнокомандующего, приведшая к снятию с должности адмирала Эбергарда. Мне кажется, что эта цитата наглядно демонстрирует, как был составлен этот доклад: «Поставленная Черноморскому флоту с началом войны задача – поддерживать господство на море – наилучшим и исчерпывающим образом могла бы быть выполнена сосредоточением главных боевых усилий Черноморского флота против Босфора как единственного выхода флота противника в море. Составленные еще в мирное время и известные командующему флотом планы операций на Черном море именно и преднамечали сосредоточение боевых усилий флота против Босфора, и в соответствии с этими планами создавались необходимые боевые средства, и должна была протекать боевая подготовка личного состава флота. В начале войны, до вступления в строй новых линейных кораблей и миноносцев, активная деятельность нашего флота против Босфора могла почитаться спорной – в смысле возможности осуществления полной его блокады – вследствие сравнительной слабости флота и значительной зависимости его от баз. Но и в начале войны высказывались некоторыми морскими начальниками соображения о возможности поддерживать блокаду Босфора наличными силами флота при условии организации погрузки угля в море, в чем наш флот приобрел обширный опыт при неоднократных погрузках угля в океане в минувшую войну. Командующий флотом Черного моря не счел, однако, возможным сделать опыт в этом направлении и совершенно отказался от мысли блокировать Босфор…»

Что здесь можно сказать? Даже из первых абзацев доклада видна предвзятость голословных утверждений Русина и Бубнова и всех стоящих за ними.

Ведь только поэтому Эбергард вынужден был каждый раз выводить в крейсерство всю свою тихоходную и громоздкую эскадру. Это приводило к неимоверному напряжению Черноморскому флота и преждевременному износу механизмов старых кораблей. С вступлением же в строй двух новейших мощных дредноутов, новых эсминцев и подводных лодок действия флота по нарушению неприятельских сообщений сразу же переросли в весьма эффективную блокаду Босфора. Обо всем этом Григорович, Русин и Бубнов прекрасно были осведомлены, однако, по какой-то причине, преднамеренно умолчали.

И это притом, что сегодня историками наглядно доказано, что именно российский Черноморский флот был единственным из всех воюющих флотов Великой войны, который настойчиво искал встречи с неприятелем в его водах. Никто даже не вспомнил, что перед началом боевых действий адмирал Эбергард настойчиво просил разрешить ему неожиданно войти в Босфор и нанести упреждающий удар по туркам, чтобы нейтрализовать «Гебен». Неужели эти опытнейшие штабные офицеры не знали, что единственная оборудованная база блокирующих Босфор сил – Севастополь – находилась почти в 300 милях, т. е. на расстоянии более чем суточного перехода флота от пролива? Неужели они не понимали, что, имея противником линейный крейсер «Гебен», который почти вдвое превосходил в скорости наиболее боеспособную 1-ю бригаду линейных кораблей, а по мощи артиллерии был сопоставим с тремя лучшими линкорами Черноморского флота вместе взятыми, командующий флотом не имел возможности разделять свои силы? Или для них было новостью, что в распоряжении Эбергарда отсутствовали быстроходные крейсера и мореходные подводные лодки, способных нести непрерывный дозор у Босфора?

Впрочем, морской генеральный штаб, а затем и морской штаб главковерха, учрежденный в январе 1916 года, не прекращали своих дальнейших попыток сместить черноморское командование. Особенно старались в этом начальник Морского генерального штаба адмирал А.И. Русин и его флаг-капитан А.Д. Бубнов. Сделать это было не так-то легко, так как Эбергард пользовался на Черноморском флоте большим авторитетом среди офицеров.

Относительно готовности Балтийского флота к Первой Мировой войне, как и непогрешимости командующего Балтийским флотом Н. О. Эссена, весьма аргументировано пишет известный военно-морской историк Р.М. Мельников в своей книге «Линкор „Павел Первый“: „Вместо предполагавшейся, просто и ясно понимаемой, главной боевой задачи: сражения с превосходящими силами противника на артиллерийско-минной позиции – флот (имеется в виду именно Балтийский флот – В.Ш.) оказался в условиях борьбы, к которой был не готов. Хуже того – часть уроков той войны оказалась забыта. Достаточно указать на зачаточное состояние тральных сил, совершенно неудовлетворительные технику и боевую подготовку подводных лодок. Им из совершенных в 1915 г. 20 торпедных атак (выпущено 50 торпед) не удалась ни одна (А.В. Томашевич. „Подводные лодки в операциях русского флота на Балтийском море в 1914–1915 гг.“, М.,-Л., 1939 г.). В полной неподготовленности флота к артиллерийскому бою признавался сам Н.О. Эссен (дневниковая запись, приведенная в примечаниях к книге Р. Фирле. „Война на Балтийском море“, т 1, Л, 1926 г.)… Теперь приходилось на ходу импровизировать во множестве ранее не рассматривавшихся в штабах, новых боевых задачах. Как писал в 1924 году самый яркий представитель отечественной тактической мысли М.А. Петров, в предвоенное время вся работа тактики уходила преимущественно в решение задач, связанных со свойствами оружия (М.А. Петров. „Морская тактика Балтийского флота“, Л., 1924 г.). Прекрасно была обеспечена артиллерийская подготовка одиночного корабля (бой „Новика“ на Балтике), появилось искусство бригадной стрельбы („Пантелеймон“ в Черном море, против „Гебена“), хорошо налаженным считалось бригадное и полубригадное ведение огня. Всесторонне была освоена практика минных постановок. В остальном же, как В.А. Петров подчеркивал по собственному штабному опыту, повсеместно проявлялось "отсутствие заранее разработанной научной мысли и той работы, которая могла бы быть выполнена заблаговременно до начала войны… Свой вклад в неподготовленность флота к войне внес и Генмор (Генеральный Морской штаб – В.Ш.), который отклонил планы активных минных постановок, предлагавшиеся Н.О. Эссеном, и вычеркнул Моонзунд и острова из операционной зоны флота. Доля вины ложилась здесь на перерабатывающего предвоенный план операций А.В. Колчака (Морской журнал, № 28/4, Прага, 1930 г.). Пришлось силы и средства тратить на импровизацию в ходе войны, а для обороны островов спешно, в экстремальных условиях, строить далеко не оптимальные батареи в палубных, а не в башенных установках. Свою роль во всех этих просчетах сыграло и предубеждение Н.О. Эссена к штабной работе, которую он, по свидетельству С. Г. Тимирева, часто отождествлял с „канцелярщиной“, "почему и терпел ее лишь как неизбежное зло… Соответствующий (негативный – В.Ш.) настрой складывался и в штабе (имеется в виду именно штаб Балтийского флота – В.Ш.), отчего работа в нем шла „бессистемно, нервно, несогласованно“. Иначе и нельзя было справляться с ней при крайней малочисленности штаба. „Работа была живая, спору пет; но очень часто она делалась впустую и не доделывалась“ (С.Н. Тимирев. «Воспоминания морского офицера“, С-Пб, 1998 г.).

Я совсем не хочу опорочить память адмирала Эссена и окружавших его многочисленных талантливых офицеров-балтийцев, однако будем объективны, что в целом, и Балтийский, и Черноморский флот имели приблизительно одинаковый уровень боевой подготовки, так как возглавлялись адмиралами и офицерами, имевшими одинаковый уровень боевого опыта и оперативного мышления. В чем-то и где-то опережали балтийцы, где-то, наоборот, первенствовали черноморцы, что вполне естественно в соревновании двух любых стратегических объединений. Однако принижать реальные успехи Черноморского флота в силу лишь того, что во главе Балтийского находились в то время любимцы нынешних российских историков Н.О. Эссен и А.В. Колчак, по меньшей мере, непорядочно.

В книге своих воспоминаний «Флот» А.П. Лукин, так описывает отношение черноморских офицеров к своему командующему адмиралу Эбергарду: «Двужильный старик – звали мы его. Высокообразованный моряк, с благородной душой и рыцарским сердцем, старый холостяк, лингвист, и, как говорила молва, – женоненавистник. Человек государственного ума и огромного опыта. Флот его любил и почитал. Все глубоко жалели, когда он ушел. С мостика корабля он попал прямо в кресло Государственного Совета».

Неплохо лично относился к нему и император Николай, но непрекращающиеся доносы на старого адмирала и бесконечные интриги постепенно делали свое дело.

Что касается флаг-капитана по оперативной части командующего Черноморским флотом, то Кетлинский был известен не только политическими интригами, в которых его обвиняли политические противники и, в первую очередь представитель флота при ставке контр-адмирал Бубнов. Сегодня историки говорят о Кетлинском, не только как о любимце командующего, но и как о незаурядном оперативном работнике, главном разработчике той грамотной стратегии, которой придерживался Черноморский флот в 1914–1916 годы, и которая вызвала весьма непонятное, на первый взгляд, неудовольствие ставки и императора, якобы, отсутствием активности и наступательности. На самом деле все было как раз наоборот. Именно черноморцы, не гонясь за внешними эффектами, занимались титанической черновой работой, готовя флот после вступления в строй первых дредноутов к решительной борьбе за господство на Черном море, а затем и к грандиозной операции на Босфор, которая должна была ознаменоваться самой ожидаемой в России победой в мировой войне – окончательным решением в ее пользу «Константинопольского вопроса».

Сейчас историки более объективно высказываются по поводу деятельности и командующего Черноморским флотом адмирала Эбергарда и по поводу начальника оперативного отдела флота капитана 1 ранга Кетлинского. Даже простое сравнение потерь в первый год войны говорит само за себя. Если Черноморский флот потерял всего лишь старый минный заградитель «Прут» и еще более старую канонерскую лодку «Донец» (которую, впрочем, вскоре подняли и ввели в строй), то Балтийский новейшие корабли минный заградитель «Енисей» и крейсер «Паллада».

Успехи в 1914 году между соперничавшими флотами были тоже почти равными и те, и другие взорвали на своих минах по неприятельскому крейсеру. Впрочем, и противник у черноморцев был куда более грозный. Новейший линейный крейсер «Гебен» – это не старые крейсера, которые Германия держала на Балтике против России. Единственное в чем превзошли балтийцы черноморцев, так это в организации боевых действий в первые часы войны. Если Эссен, не дожидаясь приказа свыше, на свой страх и риск начал ставить минные заграждения в Финском заливе, то Эбергард оказался не на высоте при первом набеге германо-турецких кораблей на Черноморские порты. Впрочем, и здесь в больше мере виноват был не сам адмирал, а политики, которые до последнего часа уверяли его в возможности избежать войны на Черном море, да на наши порты на Балтике никто в первые дни войны не покушался. В остальном никаких фактических претензий у ставки к Эбергарду не было, а блистательный бой главных сил Черноморского флота против «Гебена» у мыса Сарыч и сегодня считается классическим. Однако всего этого оказалось недостаточно, чтобы противостоять могущественной и амбициозной «партии балтийских младотурок».

Первая атака на командующего Черноморского флота адмирала Эбергарда началась еще весной 1916 года, когда без каких-либо объяснений был отправлен в отставку начальник штаба Черноморского флота высокопрофессиональный и опытный контр-адмирал К.А. Плансон (впоследствии он будет убит в 1921 году в Крыму). Эту атаку Эбергард с Кетлинским кое-как отбили, и на место Плансона был назначен вице-адмирал А.Г. Покровский – тоже весьма опытный и грамотный офицер-черноморец.

В обозначившемся в 1916 году противостоянии адмирала Эбергарда и ставки верховного главнокомандующего, Кетлинский был весьма заметной фигурой, причем фигурой уже не просто известного военного специалиста, но и военно-морского деятеля игравшего не последнюю роль в подковерной борьбе во флотских кулуарах. А борьба там шла не шуточная.

Ведущую роль в ней играла группа балтийских офицеров, группировавшихся под крылом командующего Балтийским флотом адмирала Эссена, в нее входили: Колчак, Непенин, Альтфатер, Рентгартен, Дудоров, Вердеревский и другие, получившие ироничное прозвище «младотурок», по аналогии с одноименной партией молодых офицеров-реформаторов в тогдашней Турции. Практически все представители этой группировки были активными участниками русско-японской войны и порт-артурцами, что придавало им определенную популярность.

Группировка «младотурок» являлась на тот момент самой могущественной. Она имела серьезные связи не столько в императорском дворце, сколько в думе среди представителей различных партий, от самых правых монархических до левых революционных, а так же среди масонов. Другая, несколько более слаба, группа офицеров собралась вокруг популярного морского министра Григоровича. Недостатком этой «партии» была ее ориентация исключительно на царя. Еще одна военно-морская партия во главе с адмиралом Русиным и капитаном 1 ранга Бубновым образовалась при ставке верховного главнокомандования. Эта «партия» имела серьезное влияние вначале на верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, а потом, на принявшего руководство военными действиями императора. Однако в силу своей малочисленности и отдаленности от столицы (ставка находилась в Могилеве), больших политических связей не имела. И, наконец, еще одна военно-морская политическая «партия», образовалась вокруг командующего Черноморским флотом адмирала Эбергарда. Признанным лидером этой «черноморской партии» и был Кетлинский. Недостатком этой группировки являлось так же отдаленность от столицы, неучастие большинства черноморских офицеров в русско-японской войне и, как следствие этого, недостаток военного авторитета. Кроме этого с началом Мировой войны существенную роль стал играть и национальный вопрос, поэтому немецкое происхождение адмирала Эбергарга и польское Кетлинского не прибавляло им популярности. Что касается балтийского визави Эбергарда адмирала Эссена, то его немецкое происхождение компенсировалось в глазах политиков блестящим порт-артурским прошлым. Помимо этого и министерская и могилевская «партии» явно тяготели к «младотуркам», так как ее члены были бывшими балтийцами. Все это и предопределило полный разгром «черноморской оппозиции».

Впрочем, и здесь было не все так просто. Когда в конце 1915 года внезапно для всех скоропостижно скончался командующий Балтийским флотом адмирал Эссен, на его место министр Григорович поставил своего протеже вице-адмирала Канина. Однако Канин не устраивал «младотурок», как не устраивал их и черноморский командующий Эбергард. Именно поэтому против них была развернута масштабная политическая интрига, к которой были привлечены военно-морская «партия» ставки и офицеры министерства, взявшие в оборот императора Николая и морского министра Григоровича. Блестяще организованная и выполненная политическая интрига завершилась практически одновременным снятием с должностей обоих неугодных «младотуркам» командующих флотами. На вакантные места были тут же назначены лидеры «младотурок» – на Черноморский флот вице-адмирал Непенин, на Черноморский вице-адмирал Колчак.

Забегая вперед, отметим, что «младотурки» цепко держали власть на флоте в своих руках вплоть до середины 20-х годов. И это, несмотря на все революции и гражданскую войну! Когда в начале Февральской революции был убит Непенин, его место занял вполне лояльный все революционерам контр-адмирал Максимов, а морское министерство возглавил известный масон «младотурок» Вердеревский.

При большевиках фактическое руководство флотом перешло к еще одному видному «младотурку» Альтфатеру. Одновременно другой выдвиженец этой же политической группировки Колчак был назначен Антантой верховным правителем России.

4 июля 1916 года вырвавшийся из Босфора «Гебен» (это был его последний выход в Черное море) обстрелял Туапсе. И хотя толку от этого обстрела не было никакого, а сам «Гебен» тут же бежал обратно в Босфор, этот факт мгновенно стал достоянием самой широкой общественности. Его вполне сознательно раздули, чуть ли не размеров Цусимы, и именно этот, в общем-то, самый заурядный эпизод войны на море, стал поводом к расправе над адмиралом Эбергардом и его флаг-капитаном.

Уже 9 июля 1916 года морской министр, с подачи адмирала Русина, представил императору доклад, сочиненный Бубновым. В докладе деятельность Эбергарда, разумеется, описывалась в самых черных тонах. Зачитав доклад, Григорович внезапно попросил императора назначить на пост командующего Черноморским флотом контр-адмирала А.В. Колчака – начальника минной дивизии Балтийского моря. «Я видел, что Государь не очень доволен такой моею просьбою, но, к моему удивлению, он легко согласился…», – вспоминал министр. Думаю, что в данном случае Григорович не сказал всей правды. История «внезапного» назначения Колчака, как хорошо теперь известно, сопровождалась его предварительными поездками на «консультации» к думским масонам, тем, которые в скором времени организуют т. н. Февральскую буржуазную революцию.

Говоря о реальных боевых заслугах Колчака, следует признать, что практически все они искусственно раздуты, а то вовсе высосаны из пальца и на проверку оказываются ложью. Так утверждения Колчака, что именно на его минах погиб под Порт-Артуром японский крейсер «Такасаго», абсолютно голословно, т. к. мины в том районе ставили сразу несколько миноносцев, к тому же японский крейсер мог подорваться на одной из многочисленных сорванных штормами мин, которыми тогда изобиловали прибрежные воды. Единственное же реальное личное участие Колчака в морском бою в годы Первой мировой войны на Балтике, ознаменовалось фактически полным провалом, затеянной им операции. При атаке германского конвоя 31 мая 1916 года в Норчепигской бухте, Колчак смог утопить лишь неприятельское судно-ловушку (для отвлечения нападавших и предназначенную!), бездарно упустив в благоприятнейшей обстановке весь неприятельский конвой, для уничтожения которого его и посылали. Утверждения Колчака о том, что он, якобы, уничтожил в том бою чуть ли не 8 транспортов, до сих пор никем не подтверждено. Вообще Колчак на всем протяжении своей жизни всегда грешил сочинительством несуществующих подвигов и последующим пиаром. Не чурался он впоследствии даже присвоения самому себе и звания полного адмирала, да история его «романтических отношений» с мадам Тимиревой, на самом деле совсем не красит Колчака, как офицера, который фактически сожительствовал с женой своего боевого товарища и сослуживца.

Даже беглое ознакомление с послужным списком Колчака заставляет изумиться тому, почему этот, в общем-то, обычный офицер был внезапно вознесен на одну из высших должностей в военно-морской иерархии.

Итак, до 1912 года Колчак служит начальником оперативной части в Морского генштабе. Надо признать, что Колчак был достаточно известен в определенных кругах, как полярный путешественник и специалист по гляциологии (науке о льдах), но к военно-морской службе эти его личные увлечения никакого отношения не имеют. С 1914 по 1915 год Колчак является флаг-капитаном по распорядительной части командующего Балтийским флотом. В декабре 1915 года его назначают начальником минной дивизии Балтийского флота, в обход установленному правилу – обязательному прохождению перед назначением на контр-адмиральскую должность такой важной служебной ступеньки, как командование кораблем 1 ранга. Но не будем в данном случае особо придирчивы, ведь шла война, и вопросы назначения надо было решать быстро без излишней формальности. В должности начальника дивизии Колчак провел лично лишь одну провальную операцию в Норчепигской бухте, о которой мы уже говорили выше. По большому счету за провал этой операции его вполне можно было снимать с должности, как начальника, не выполнившего поставленной перед ним боевой задачи и не сумевшего организовать управление и взаимодействие отрядов кораблей в море. Но в апреле 1916 года (т. е. всего через три месяца нахождения в должности) Колчака неожиданно производят в контр-адмиралы. А еще через каких-то два месяца, не имея больше никаких новых заслуг, он, еще более неожиданно для всех, вдруг становится вице-адмиралом и командующим Черноморским флотом.

Впоследствии Колчак так объяснил свое назначение командующий Черноморским флотом: «…Назначение меня в Чёрное море обусловливалось тем, что весною 1917 года предполагалось выполнить так называемую Босфорскую операцию, то есть произвести уже удар на Константинополь… На мой вопрос, почему именно меня вызвали, когда я все время работал в Балтийском флоте… генерал Алексеев сказал, что общее мнение в ставке было таково, что я лично, по своим свойствам, могу выполнить эту операцию успешнее, чем кто-либо другой.

В данном случае Колчак, сам того не желая, несколько приподнимает завесу тайны над своим назначением. Дело в том, что фактически руководивший тогда всеми Вооруженными силами России генерал Алексеев являлся масоном весьма высокого градуса посвящения. Он упоминается, в частности, в знаменитом «масонском списке» Н. Берберовой, как видный деятель весьма влиятельной «Военной ложи», возглавляемой видным политическим деятелем Гучковым, главным организатором будущего февральского переворота. Помимо всего прочего Алексеев был и лично дружен с Гучковым, который почти в открытую готовил свержение царя. Как отмечал зарубежный русский историк Г.М. Катков в своей книге "Февральская революция": "Заговор Гучкова был не единственным, в это время вынашивались и другие планы, но к весне 1917 года Гучкову, очевидно, удалось продвинуться дальше прочих…»

В прессе встречается информация, что жандармерия уже в начале 1916 года взяла Колчака в секретную разработку, как «человека Гучкова». Основания для этого у нее были. Жандармский генерал Спиридович пишет в своих воспоминаниях о неких важных собраниях в Петербурге, в октябре 1916 года на частных квартирах, в том числе и у Максима Горького. Там, якобы, возник некий «морской план» дворцового переворота, на который были, якобы, согласны Колчак и Капнист. Упоминает Спиридович в этой связи и Гучкова. Генералу Спиридовичу вторит в своих воспоминаниях убийца и Распутина князь Феликс Юсупов. Князь впоследствии вспоминал, что сразу после февральского переворота, он встретился еще с одним из главных заговорщиков-масонов Родзянко: «Завидев меня, Родзянко встал, подошел и спросил с ходу: «Москва желает объявить тебя императором. Что скажешь?» Не впервые слышал я это. Два уже месяца находились мы в Петербурге, и самые разные люди – политики, офицеры, священники – говорили мне тоже. Вскоре адмирал Колчак и великий князь Николай Михайлович пришли повторить: «Русского престола добивались не наследованием или избраньем. Его захватывали. Пользуйся случаем. Тебе все карты в руки. России нельзя без царя. Но к романовской династии доверие подорвано. Народ более не желает их». Итак, если верить Юсупову Колчак был среди тех, кто пытался заменить на престоле Императора Николая Феликсом Юсуповым.

Заметим, что впоследствии Колчак сразу и всецело признал и февральский переворот, и режим Временного правительства, предав столь доверявшего ему императора Николая Второго. Сегодня мало кто знает, что единственным из всех флагманов российского флота, кто в первые дни революции заявил, что «остаётся верен его величеству» был лишь вице-адмирал М.К. Бахирев. Все остальные, стараясь не опоздать, поспешили заверить новую власть в своей полной к ней лояльности, наплевав и на присягу, и на адмиральскую честь. Первыми из перевертышей, разумеется, оказались вожди «младотурок» – Колчак, Непенин и Русин.

Как теперь хорошо известно, Колчак был назначен на должность командующего Черноморским флотом не только по требованию думского масонского лобби, но и при прямой протекции резидента английской разведки в России полковника Сэмюэля Хора и британского посла в Российской империи Бъюкенена и протежировании масонской оппозиции в Государственной Думе. Здесь есть, над чем задуматься. С чего бы это англичанам стремиться поставить во главе наиболее стратегически опасного для них Черноморского флота в преддверии грандиозной Босфорской операции решительного, честного и талантливого адмирала? Ведь именно боязнь того, что Россия наконец-то решить в ходе Первой Мировой войны вопрос с Черноморскими проливами в свою пользу и определило все дальнейшее отношение Лондона и к императору Николаю и к российской монархии в целом? Если уж ставить во главе Черноморского флота своего человека, то уж не для того, чтобы он решал стратегические задачи Российской империи. «Своих» ставят, как известно, исключительно для того, чтобы они верой и правдой отрабатывали «свой хлеб».