Книга: Пуля для адмирала Кетлинского
Назад: Глава девятая Суд. Приговор. Казнь
Дальше: Глава одиннадцатая Таинственные взрывы 1916 года

Глава десятая
Так кто же взрывал «Аскольд»?

Хотя попытка взрыва крейсера «Аскольд» произошла, как мы уже знаем, до назначения на него Кетлинского, однако в его дальнейшей судьбе это событие имело самое роковое значение, а потому мы попробуем разобраться в том, кто и почему мог готовить взрыв крейсера.
Так что же на самом деле произошло в ночь с 19 на 20 августа в далеком французском порту?
Из воспоминаний инженер-механика крейсера «Аскольд» В.Л. Бжезинского: «Всестороннее сопоставление всех материалов, известных до сих пор, привод выводу, что организация покушения документально не выявлена. Возможны три причины взрыва:
– провокация взрыва для создания дела с целью подавления революционного строения команды и приведения её в беспрекословное повиновение;
– диверсия для ослабления вооруженных сил на Севере;
– халатность, приведшая к самовозгоранию заряда.
Наиболее обоснованным логикой и обстановкой признается первый вариант, хотя нет данных, исключающих последующие, в особенности, третий».
К версиям мичмана Бжезинского следует добавить и версию, появившуюся после революции – взрыв готовили офицеры корабля, как некую провокацию против матросов. Отметим, что матросскую версию о том, что инициаторами подготовки взрыва были офицеры корабля революционный мичман Бжезинский даже не рассматривает, как заведомо абсурдную. Не согласиться в данном случае с мичманом Бжезинским трудно.
Сразу следует отмести и версию, о самовозгорании снаряда, так как в ходе расследования были найдены реальные доказательства подготовки взрыва. Попробуем разобраться с каждой из версий. Сама вероятность организации заранее спланированной и организованной некими внешними силами диверсии не представляется невозможной. Организация подобных актов на кораблях в годы Первой Мировой войны не была таким уж из ряда вон выходящим событием. Многочисленные свидетельства очевидцев говорят о том, что на протяжении всего ремонта в Тулоне вокруг матросов «Аскольда» постоянно крутились весьма подозрительные личности, обещавшие большие суммы денег за организацию взрыва крейсера. Так, по заявлению комендора матроса П.М. Ляпкова, ему за взрыв корабля предлагали сорок тысяч франков, поэтому комендор твердо считал взрыв делом «немцев, не иначе, как с их науки». Не была на высоте и организация допуска на борт работавших на корабле рабочих французов. Все эти факты нашли отражение в выводах первой следственной комиссии, проведенной в 1916 году в Тулоне.
Из хроники событий: «…Суд и ряд свидетелей считали покушение на взрыв крейсера как акт диверсионный, а не политический, повлекший за собой, при настоящем взрыве, гибель всей команды, спавшей на корабле. Никаких материалов о революционной деятельности четырех расстрелянных матросов в документальных материалах суда и следствия, а также в секретной переписке по «Аскольду» не обнаружено.
Улики – наличие поддельного ключа к погребу, вывинченные ударные трубки, шнур, свеча, спички и нахождение четырех расстрелянных в наиболее безопасных местах на корабле в бодрствующим состоянии были против обвиняемых».
Историк Д. Заславский пишет: «…Во время войны не только на кораблях, но и на заводах распространена была боязнь взрывов. Всюду искали и видели германских шпионов, закладывающих бомбы, адские машины, бикфордовы шнуры. Боязнь была преувеличена,… но основания для такой боязни были. За время войны было взорвано в разных местах несколько заводов и кораблей. Для германских агентов разлагающаяся, полная недоверия и злобы среда матросов «Аскольда» должна была представлять немалый соблазн. Но и без всяких агентов, могла в минуту раздражения, сорваться у того или иного матроса шальная фраза о взрыве крейсера».
Вообще, германские (или австрийские) диверсанты в Тулоне не бездействовали. И вскоре после взрыва на «Аскольде» на французском крейсере «Кассини», стоящем в том же Тулоне произошел взрыв в артиллерийском погребе. Шесть человек, выданных самими матросами, были казнены. История, происшедшая на «Кассини» как две капли воды напоминает события на «Аскольде». Все в этих двух странных историях совпадает вплоть до деталей. Во-первых, тот факт, что взрыв готовился без использования «адских машинок» (т. е. заранее подготовленных мин), а при помощи подручных средств, причем в обоих случаях не слишком профессионально. Во-вторых, тем, что для организации взрыва привлекались члены экипажа, причем в обоих случаях это были именно матросы-артиллеристы. В-третьих, в обоих случаях взрывы не удались из-за низкой квалификации подрывников, которые были быстро выявлены и казнены в одном и том же форту. Наконец, не может не настораживать и то, что обе попытки взрыва произошли в одном и том же порту, вдобавок с разницей по времени в какой-то месяц.
Из данной информации можно сделать вывод, что в Тулоне на судоремонтном заводе работала достаточно хорошо организованная диверсионная группа. При этом данная группа имела свой почерк. Ее члены не участвовали непосредственно в подготовке диверсионных актов, чтобы не подвергать себя излишней опасности. Они вербовали неустойчивых морально и жадных до денег матросов со стоящих в ремонте кораблей (преимущественно артиллеристов) наскоро обучали их подготовке простейшего заряда и… ждали результатов.
Не выдерживает критики утверждение некоторых историков, что взрыв на «Аскольде» был подготовлен столь неумело, что был более похож на дешевую инсценировку. Наоборот! Все было, возможно, наоборот гениально просто. Перед нами классический пример того, как при минимуме средств, следует организовывать диверсии. Никаких профессиональных «адских машинок», а только подручный материал. В случае взрыва никаких доказательств никогда не могло быть найдено. Вполне возможно, взрыва на «Аскольде» не произошло по двум причинам. Во-первых, по счастливой случайности не взорвался 75-мм снаряд, которому была уготована роль детонатора. Во-вторых, у организаторов взрыва попросту не выдержали нервы. Они поспешили покинуть место взрыва, не проверив, надежно ли все подготовлено.
Однако на этом сходства данных происшествий заканчиваются. Если в случае с попыткой взрыва на «Аскольде» французское командование не слишком одобрило решение Кетлинского о казни матросов-подрывников, то когда подобное произошло на «Кассини», французские диверсанты были тут же расстреляны без всякого сожаления. Кроме этого, никаких последствий этот расстрел для Франции и французского флота не имел. Если о нем изредка и упоминают французские историки, то исключительно как о мелком досадном эпизоде, не больше. Для российского же флота «тулонское дело» имело весьма драматические последствия.
Вспомним, что именно в том же 1916 году и практически в тоже время (2 августа) взорван австрийскими диверсантами итальянский дредноут «Леонардо да Винчи». Но и это еще не все! 20 августа 1916 года была взорван российский дредноут «Императрица Мария». 26 сентября 1916 года в Архангельском порту взорвался груженый взрывчатыми веществами пароход «Барон Дризен». 13 января 1917 года взлетели на воздух груженные боеприпасами пароходы российский «Семен Челюскин» и английский «Байропия», и так далее. Возникает впечатление, что именно в 1916 году, когда стало очевидным, что Германии не удастся выиграть войну, германский Генеральный штаб в отчаянной попытке уйти от поражения, хватался за любые средства, чтобы нанести урон противнику: против Англии неограниченная подводная война, против России финансирование революционеров-пораженцев и т. д. Весьма дешевое и эффективное уничтожение боевых кораблей противника в его собственных базах с помощью диверсантов весьма способствовало ослаблению союзных флотов, а, следовательно, позволяло оттянуть дату окончательного поражения.
Нельзя исключить, что в случае с «Аскольдом» и «Кассини» германские агенты были весьма стеснены в финансовых средствах. Их денег хватало лишь для вербовки и подкупа нескольких матросов, не больше. Это вполне объяснимо, так как старые крейсера, да еще на второстепенном театре военных действий для германской агентуры приоритетными не являлись. Однако определенный интерес для немцев он все же представлял.
«Аскольд» был действительно далеко не нов, будучи построен еще до русско-японской войны. На это обращают внимание ряд историков, придерживающихся точки зрения, что немцам, якобы, вообще ни к чему было взрывать столь старый корабль. Однако не все так просто.
Однако обратим внимание, что диверсия произошла на корабле вскоре после того, как он был включен в состав флотилии Северного Ледовитого океана. Эта флотилия выполняла важнейшую стратегическую задачу – обеспечивала снабжение русской армии вооружением через Романов-на-Мурмане (ныне Мурманск) и Архангельск. Теперь обратим внимание на два взрыва транспортов в Архангельском порту. Кроме этого, на выходе в Средиземное море из Суэцкого канала от взрыва (вполне возможно внутреннего) погиб броненосный крейсер «Пересвет», так же включенный в состав флотилии Северного Ледовитого океана и торопившийся к месту своей постоянной дислокации в Мурманск.

 

Броненосец в Суэцком канале

 

После гибели «Пересвета», и, в случае удачи диверсии на «Аскольде», (обе эти диверсии, возможно, были звеньями единого плана) флотилия Северного Ледовитого океана оставалась с одним старым-престарым броненосцем «Полтава», который никакой боевой ценности уже не представлял и со старым неисправным крейсером «Варяг». В этом случае, боевые возможности флотилии оказывались минимальными. При этом никакой реальной возможности пополнить боевой состав крупных кораблей на Северном театре военных действий у России больше не было.
Заметим кроме этого, что взрыв боевого корабля не столь уж простое дело, а потому германским агентам выбирать особо не приходилось. На войне, как на войне! Если есть возможность нанести противнику, хоть малейший урон, надо его наносить! Если есть возможность взорвать какой-нибудь корабль, необходимо его взрывать! Конечно, в первую очередь, немцы, как и их союзники – австрийцы, стремились взрывать новейшие дредноуты, но когда таковых под рукой не оказывалось, они, разумеется, не брезговали и старыми крейсерами.
* * *
Теперь рассмотрим следующую версию – взрыв на «Аскольде» готовили представители «пораженческих» революционных партий. Для начала вспомним, что в годы Первой мировой войны большинство социалистических и просто революционных партий Европы и России полностью поддерживали свои правительства в войне. Чуть ли не единственное исключение представляли собой российские партии большевиков и левых эсеров, прозванных пораженцами. Логика пораженцев была проста: поражение России в войне вызовет революционную ситуацию, которая приведет к свержению царизма и установлению республики, вначале буржуазной, а потом и социалистической. Выполняя эту программу, большевики и левые эсеры вели активную антивоенную пропаганду, а потому особенно преследовались властями.
Помимо германских диверсантов, как мы знаем, в Тулоне было полным-полно революционеров всех мастей. Несомненно, были там и представители пораженческих партий. Недовольство матросами порядками, установленными командиром корабля Ивановым-Тринадцатым на борту, привело к тому, что они почти открыто стали угрожать офицерам расправой. Последние особого внимания на такие случаи не обращали, считая это пьяным бахвальством. И зря! Как известно человек в порыве ненависти, готов порой к самым крайним мерам.
Любопытно, что в декабре 1948 года в Центральный военно-морской архив ВМФ неожиданно пришло письмо от жителя Пятигорска П.М. Ляпкова. Это был тот самый Ляпков, который в свое время давал показания на следствии в Тулоне в 1916 году, и которому германские агенты, якобы, предлагали 40 тысяч франков за взрыв крейсера. В своем письме бывший «аскольдовец» обращался с просьбой дать ему справку о прохождении службы на флоте. Помимо просьбы в своем письме он написал следующее: «Во Франции в Тулоне мы пробыли 11 месяцев… сделали восстание на крейсере «Аскольд». Нас изловили 8 человек». О своей версии 1916 года он на этот раз не проронил ни единого слова: ни о германских агентах, ни о 40 тысячах. Начальник архива немедленно отправил в Пятигорск письмо с просьбой более подробно изложить тулонские события. Ляпков на просьбу откликнулся. Во втором письме он написал следующее: «Начальство (в Тулоне) вело разгульную жизнь на глазах команды. Не найдя виновников в хищении (трех) винтовок, начальство еще хуже стало обращаться с командой, били по щекам, арестовывали. И в одну из попоек офицерства комендор Бирюков решил взорвать пороховой погреб близ офицерской кают-компании, но это ему не удалось. Он взорвал один патрон 75-мм, а пороховой погреб остался невредим. Этот (Бирюков) был мой друг и я об этом (готовящемся взрыве) знал…». Вот так!
Разумеется, показания Ляпкова 1948 года полностью противоречат его же показаниям 1916 года. Но почему? Возможно, старый «аскольдовец» вполне сознательно решил героизировать свою флотскую молодость. Не секрет, что к старым революционерам относились при Советской власти особо внимательно, это обеспечивало и повышенную пенсию, и многие другие льготы (санатории, продпайки и т. д.). Это особенно было важно в голодном послевоенном 1948 году. Однако, не исключено, что Ляпков, который сам в 1916 году, избежал расстрела, писал чистосердечную правду. Он был участником безрассудно безжалостного заговора, в случае успеха которого, должна была погибнуть большая часть команды, во имя сведения личных счетов.
Старший офицер крейсера капитан 2 ранга Быстроумов считал, что взрыв на «Аскольде» – результат деятельности партии «пораженцев». В подтверждение он ссылался на письмо Ждан-Пушкина (лейтенанта французской армии и поручика запаса русской армии) командиру крейсера Иванову и лейтенанту Смирнову. В письме тот сообщал, что в Париже некие патриотично настроенные революционеры протестовали против пропаганды «пораженцев» среди матросов «Аскольда».
В апреле 1917 года, когда крейсер стоял в Англии, гардемарин Ф. В. Эрике при встрече с капитаном 2 ранга Быстроумовым упомянул, что социалист И. М. Майский (политэмигрант, а затем советский посол в Англии, академик), приезжавший на «Аскольд» в апреле и читавший лекции, определенно говорил, что взрыв на «Аскольде» в 1916 году – это результат ленинской пропаганды. Может все обстояло именно так, а может хитрый Майский просто решил занести в заслугу своей партии весьма выгодный с точки зрения революционной пропаганды «тулонский инцидент».
Разумеется, и большевики, и левые эсеры могли организовать взрыв «Аскольда». Но спрашивается зачем? Никакого влияния на нагнетание революционной обстановки в России взрыв крейсера в далеком Тулоне не имел бы, как не имели таинственный взрыв крейсера «Пересвет» в Средиземном море и бездарная гибель крейсера «Жемчуг» в далеком никому не ведомом Пенанге. Другое дело, если бы крейсер был взорван в России в крупном порту на виду тысяч соотечественников. Взрывать просто так, чтобы «потренироваться» и навербовать несколько десятков революционно настроенных матросов. Но революционные матросы без корабля в 1916 году никому не были нужны, так же как никому не были нужны в 1905 году не менее революционные «потемкинцы» после сдачи своего броненосца властям Румынии.
Можно осторожно предположить, что могло иметь место некое «диверсионное содружество» германских агентов и революционеров-пораженцев. Это вполне возможно, так как именно в это время уже шли интенсивные переговоры Ленина и Парвуса о финансировании деятельности пораженческих партий по подготовке революционных выступлений в российской армии и на флоте. С этой точки зрения «Аскольд» представлял, разумеется, не лучший вариант. Но, организовав на нем успешную диверсию, пораженцы могли этим наглядно продемонстрировать германской разведке свои возможности, и добиться увеличения собственного финансирования. Ленин, как известно, был большим мастером компромиссов. Однако ни малейших доказательств нашим домыслам нет, а потому все это лишь «замки, возведенные на песке».
Поэтому данную версию, видимо, следует охарактеризовать так: вполне возможно, но не слишком вероятно.
Несколько более вероятно может выглядеть предположение, что взрыв пыталась организовать группа анархиствующих матросов из хулиганских побуждений. Именно так, порой совершенно беспричинно, будут убивать своих офицеров матросы на Балтике в феврале 1917 года. Обиженные на офицеров матросы вполне могли попытать отомстить им именно таким, изуверским способом. Это вполне соотносится с письмами Ляпкова, который, не смотря на революционную риторику, признает, что его друг Бирюков просто решил отомстить обидевшим его офицерам, но это у него не получилось.
Раздражение матросов вызывали немецкие фамилии офицеров корабля Петерсена, Ландсберга, Ланга. Их считали германофилами и чуть ли не немецкими шпионами. Лейтенант Ланг, к примеру, прибыл на «Аскольд» уже после расстрела. Тем не менее, уже через несколько месяцев (сразу после Февральской революции) команда потребовала его списания с корабля в числе других офицеров.
* * *
Из всех российских революционных партий в годы Первой Мировой войны самую бескомпромиссную и последовательную пораженческую позицию занимали большевики, считая, что чем хуже дела России на фронте, чем больше поражений и погибших, тем объективнее лучше для дела революции.
Не вызывает сомнений, что в период пребывания «Аскольда» в портах Италии, Франции матросы крейсера имели возможность получать нелегальную антивоенную литературу, встречаться с революционными агитаторами, а постоянное общение с французскими рабочими, ремонтировавшими корабль в Тулоне, и встречи с русскими солдатами, воевавшими во Франции и через Тулон возвращавшимися в Россию ранеными, усиливали антивоенное настроение. Большевистская пропаганда против войны всегда находила внимательных слушателей, а провокаторы усиленно следили за настроением матросов в иностранных портах.
Сегодня историками известны имена наиболее революционно настроенных матросов «Аскольда». Это, прежде всего, анархист унтер-офицер Степан Самохин. Он в свое время уже участвовал в мятежах на Балтике в 1905 году, был осужден на каторгу, которую отбывал на Нерченских рудниках. С началом войны Самохин был снова призван на флот из запаса и служил во Владивостокском флотском полуэкипаже. Служил Самохин, несмотря на свою принадлежность к анархизму, весьма неплохо, почему и был затем переведен на «Аскольд». Командование корабля, разумеется, прекрасно знало о «боевом» прошлом Самохина и держало его в поле зрения, однако тот, по-прежнему, служил без всяких замечаний, пользуясь заслуженным авторитетом, как среди офицеров, так и среди команды.
Близкими к социал-демократическим кругам были бывший матрос с крейсера «Россия» Семен Сидоров, где он вместе с Т.И. Ульянцевым так же участвовал в подпольной революционной работе, П.Ф. Пакушко – бывший электрик с крейсера «Жемчуг» (дававший показания на осужденных), машинист Д.Ф. Мальцев, электрик М.И. Седнев и унтер-офицер В.М. Титов. При этом ни один из них не был прямо причастен к попытке взрыва крейсера.
Отдельно в этом ряду стоит фигура машиниста I статьи Павла Князева, который, как мы знаем, был каким-то образом замешан в «тулонском деле». Вспомним еще раз воспоминания Кетлинского о весьма красноречивой встречи приговоренных к казни с Княжевым, когда осужденные сами попросили об этой встрече, во время которой умоляли Княжева в чем-то признаться, но тот это сделать категорически отказался.
При этом П. Княжев в исторических трудах о революционном движении на «Аскольде» традиционно считается одним из в первых большевиков крейсера, причем, человеком, имевшим весьма тесные связи с большевистской эмиграцией еще до революции. Здесь не лишне вспомнить, что именно большевистское крыло РСДРП в годы Первой Мировой войны являлось наиболее яростной и последовательной пораженческой партией. По логике вещей даже не сам подрыв, а сам факт его инсценировки был (как показало время) весьма выгоден большевикам. Как мы уже знаем, попытка подрыва вызвала ответные репрессии в адрес матросов. Следствием этого стала быстрая революционизация команды со всеми вытекающими отсюда последствиями. Забегая вперед, скажем, что именно взвинченная после «тулонского дела» аскольдовская команда стала впоследствии главной движущей революционной силой на всем русском Севере. Так что с точки зрения подготовки будущей социальной революции, «Аскольд» был весьма важен не только для германской агентуры, но и для пораженческих партий (помимо большевиков к таковым относились и анархисты). Если искать виновных по принципу «кому это было выгодно», то большевики с анархистами имели заинтересованность, если даже не к взрыву «Аскольда», а к его имитации, нисколько не меньше, чем германская или австрийская агентура.
Бывший аскольдовец С. Сидоров в своей книге «Не хотим быть битыми» (Профиздат, М., 1932 г.) написал следующее: «Бирукова (так в книге – В.Ш.), Бешенцева, Шестакова, фамилию четвертого я позабыл, и несколько активнейших членов нашего кружка, очевидно, выдала «шкура».
Фраза весьма любопытная. Если некая «шкура» выдала», это значит было что «выдавать», т. е. переданные в руки правосудия были реально виновны в организации диверсии. Заметим, что С. Сидоров в феврале 1917 года, как и матрос Князев записался в партию большевиков. При этом в своих мемуарах С. Сидоров более тему своей осведомленности об организации диверсии и ее участниках больше не развивает, ограничившись лишь данным намеком.
И все же, никаких реальных доказательств того, что какая-либо из пораженческих революционных партий имела отношение к организации и подготовки взрыва у нас нет.
Поэтому наряду с данной версией, вполне может иметь место и версия о попытки мести со стороны одного или нескольких матросов, сводящих свои личные счеты с начальством.

 

Дочь К.Ф. Кетлинского писательница Вера Кетлинская

 

Это косвенно подтверждает и проведшая свое независимое расследование обстоятельств подготовки взрыва много лет спустя провела дочь К.Ф. Кетлинского писательница Вера Кетлинская. Из документов В. Кетлинской (материалы, суммированные в специальной разработке ЦГА ВМФ, были завизированы ленинградским истпартом): «…Анализ всех следственных материалов 1916–1917 гг. показал, что никаких обвинений в организации революционного восстания или заговора никому из обвиняемых не предъявлялось. В свидетельских показаниях и приговоре суда ничего о революционном заговоре не записано. Наоборот, суд и ряд свидетелей считали покушение на взрыв крейсера как акт диверсионный, а не политический, повлекший за собой, при настоящем взрыве, гибель всей команды, спавшей на корабле. Никаких материалов о революционной деятельности 4 расстрелянных матросов в документальных материалах суда и следствия, а также в секретной переписке по «Аскольду» не обнаружено».
Впрочем, и архивная справка В. Кетлинской тоже не бесспорна…
* * *
Существует еще одна версия – взрыв (а точнее инсценировку взрыва), якобы, организовали офицеры корабля. Суть данной версии такова: боясь связей матросов с русскими политическими эмигрантами и роста революционных настроений, офицеры стали следить за командой, вербуя осведомителей из кондукторов и штрафованных. Чтобы найти повод для расправы над матросами, в ход были, якобы, пущены провокации. По указанию старшего офицера капитана 2 ранга Быстроумова кондуктор И. И. Борисов тайно вынес и спрятал на берегу две винтовки. В пропаже обвинили команду. Но вскоре винтовки нашлись, и провокация провалилась. Тогда Быстроумов и кондуктор Мухин подготовили и с помощью провокатора устроили взрыв в патроне в артиллерийском погребе. Некоторые члены кают-компании знали о взрыве и с ясным удовлетворением встретили известие о нем. Во время следствия офицеры, угрожая оружием, вымогали нужные показания. Одним из оснований для обвинения стали показания матроса-доносчика Пивинского. Никаких серьезных улик против обвиняемых не было. Расстрел четырех невинно осужденных матросов – кровавое преступление реакционного офицерства против революционных моряков.
Эта точка зрения на события в Тулоне была принята с советской историографии как единственно возможная и повторялась из публикации в публикацию, вплоть до недавнего времени. При этом авторы использовали только те факты, которые подтверждали версию с офицерами-провокаторами, отбрасывая все, что в нее не укладывалось.
Неизвестно кто первым запустил слух, что попытку взрыва инициировали ненавистные офицеры, чтобы расправиться с командой. И скрыть некие аферы, окружавшие ремонт крейсера. Но все это будет оглашено только после революции. Осенью 1916 года все сидели, держа язык за зубами. К тому же Кетлинский, приняв дела, на заканчивающим ремонт крейсере, не обнаружил ни незаконного расхода финансов, ни плохого качества ремонта ни каких-либо иных «афер». Все было в пределах нормы. Это значит, что даже с этой точки зрения офицерам не было никакого повода имитировать подготовку к взрыву корабля.
В работе историка С.Ф. Найды «Революционное движение в царском флоте» бездоказательно утверждается, что главным организатором провокаций на «Аскольде» был инженер-механик Петерсен, а его сообщниками лейтенант Ландсберг и старший офицер Быстроумов. «Это были как раз те офицеры, которые прославились своей жестокостью и которых не любили не только «нижние чины», но даже в офицерской среде». В статье «Из истории революционного движения на крейсере «Аскольд» говорится, что непосредственными организаторами провокационного взрыва стали старший офицер Быстроумов, инженер-механик Петерсен и кондуктор Мухин. Увы, никаких доказательств этому приведено не было.
Ряд историков, и в том числе профессор Тарасов в свое время обращал внимание на тот факт, что взрыв был организован настолько неумело или наоборот умело, что никакого взрыва произойти просто-напросто не могло. Помимо этого префект Тулона вице-адмирал Руйс в беседе с вновь назначенным командиром «Аскольда» капитаном 1 ранга Кетлинским однозначно заявил следующее: «…Позвольте высказать вам откровенно свое мнение: во всей этой истории вина падает исключительно на офицеров!» Раньше эту фразу тоже комментировали, как косвенное подтверждение причастности офицеров к взрыву. Однако такое утверждение, прямо скажем, натянуто. Кетлинскому вице-адмирал Руйс говорил вовсе не о том, что офицеры сами собирались взорвать собственный корабль, а о том, что к данному происшествию привела низкая организация порядка на корабле, за которую ответственны именно офицеры.
В.Я. Крестьянинов и С.В.Молодцов в книге «Крейсер «Аскольд» пишут: «Суть этих (матросских – В.Ш.) обвинений заключалась в следующем: офицеры крейсера умышленно затягивали ремонт, используя стоянку в Тулоне для отдыха и развлечений. После ремонта должного улучшения ни в одном механизме не наблюдалось, «и крейсер был умышленно выведен из строя». Обвинения достаточно странные. Можно подумать все матросы как один рвались в бой и проклинали своих офицеров за трусость. События 1917 года в Моонзунде показали, к сожалению, обратное. Именно офицеры велели за собой колеблющихся матросов в бой своим примером, вдохновляя оробевших и уговаривая сомневающихся. Неужели на «Аскольде» собрали со всего флота худших из них? Наоборот! Крейсер «Аскольд» представлял российский флот, сражаясь вместе с союзниками, и руководство Морского министерства России стремилось укомплектовать его лучшими представителями морского офицерского корпуса.
В 1917 году переведенные на Балтийский флот матросы «Аскольда» в своем коллективном письме с требованием расследования тулонских событий, прямо утверждали, что попытка взрыва была инсценирована реакционными офицерами с целью, найти повод для расправы над матросами. В письме приводились и косвенные аргументы. Так, например, незадолго до взрыва в погреб, якобы, спускался старший офицер корабля с лично преданным ему унтер-офицером, причем именно они оба после взрыва первыми и оказались у погреба. При этом старший офицер даже не объявил пожарную тревогу, чтобы спасти спящую команду. Здесь тоже не все так просто. То, что старший офицер капитан 2 ранга Быстродумов осматривал в ремонте артиллерийский погреб с заведующим этим погребом унтер-офицером – это его прямая обязанность. Старший офицер в российском флоте, согласно корабельного устава, вообще был обязан ежедневно обходить все основные помещения корабля. Артиллерийский погреб, разумеется, обязательно в перечень этих помещений входит. То, что старший офицер прибежал в числе первых, так потому, что его первым и разбудили. Вполне естественно, что с ним прибежал и заведующий носовым артпогребом унтер-офицер. Почему Быстроумов не объявил аварийную тревогу? Тут тоже есть объяснение. Старший офицер, оценив обстановку и лично спустивший в задымленный погреб (откуда его, почти задохнувшегося от дыма, вытащили наверх), принял решение не будоражить и так издерганную команду, разобраться со всем самому, а остальное оставить на утро.
Как считают приверженцы данной версии, несколько подозрительно велось и само расследование (самое первое). Срочно было схвачено восемь человек, имевших хоть какое-то отношение к погребам. Четвертых из них вскоре отпустили, а остальных изолировали от команды. Одновременно на корабле было арестовано и списано в штрафные части более сотни матросов, то есть почти каждый пятый, якобы, так или иначе причастных к преступлению. Разумеется, что сотня матросов, готовящая взрыв самих себя – это полнейший абсурд.
Ко времени попытки взрыва определенная часть команды уже имела достаточно тесные связи с революционерами различного пошиба. Из Парижа в Тулон специально для встречи с «аскольдовцами» наведывалась известная эсерка Кресовская, не только знакомившая матросов с последними политическими новостями, но и проводившая определенную организационную работу по созданию эсеровской ячейки на крейсере. О встречах матросов с Крестовской командованию корабля было кое-что известно от осведомителей. Командир принимал определенные меры для изоляции команды. Однако полностью помешать общению с эсеркой эмигранткой он так и не смог. Есть мнение, что, помня урок «Потемкина» капитан 1 ранга Иванов мог решиться на столь крайнюю меру, как инсценировка взрыва своего корабля. Это, якобы, стало известно морскому министру, потому что вскоре Иванов был заменен на Кетлинского. Однако все эти домыслы не имеют никаких документальных подтверждений.
Помимо конфирмации приговора, Кетлинский поспешил списать с крейсера и тех офицеров, которые, по его мнению, были каким-то образом причастны к событиям, связанным с подготовкой взрыва.
По версии историка В.Тарасова взрыв вообще был устроен некими безымянными «агентами царской охранки»: «Взрыв, как и было рассчитано, вреда кораблю никакого не причинил, зато создал необходимую атмосферу для арестов многих матросов, подозреваемых в связи с революционерами. Было арестовано около 150 матросов…»
Вот не было у охранки больше забот в 1916 году, чем организовывать взрывы на собственных кораблях для того, чтобы отправить полторы сотни матросов из Франции в Россию, когда это можно было легко сделать и без всякой инсценировки. НО В. Тарасов, сам был бывшим матросом-балтийцем времен Гражданской войны, а потому зорко стоял на страже их интересов. К тому же и свои научные труды он издавал в 30-е – 40-е годы, когда иную версию «тулонского дела» власти просто бы не поняли.
Аскольдовец С.Сидоров считал, что «бунтом офицеры хотели оправдать затянувшейся на 11 месяцев ремонт». При этом, разумеется, никаких доказательств не приводит. Такое утверждение весьма неправдоподобно. Для чего офицерам крейсера было оправдываться в том, в чем они были совершенно не виноваты? Начнем с того, что никаких претензий к командиру по поводу времени ремонта в Морском министерстве не было. Там прекрасно понимали (и это докладывал военно-морской атташе), что задержка с ремонтом вызвана исключительно тем, что французы ремонтировали в первую очередь свои корабли, а «Аскольд» ремонтировался по «остаточному принципу». Во-вторых, если кого следовало винить в многомесячном ремонте, так это только атташе и представителей министерства, не согласовавших с французской стороной вопрос ремонта «Аскольда» заранее.
Историк О.Ф. Найда пишет: «В ночь с 20 на 21 августа разразились новые события; был произведен провокационный взрыв в пороховом погребе. В донесении о происшествии командир крейсера писал морскому министру: «Сегодня в 2 часа ночи взорвался 75-миллиметровый патрон в погребе под офицерским помещением. Несчастья с людьми и повреждений нет. Имеются ясные признаки злого умысла». 10 сентября последовало новое донесение: «Следствие по делу о взрыве закончено. Выяснено, что во время взрыва офицеры, кроме трех, и вся команда были на корабле и спали на своих местах, не исключая и места, где был взрыв…»
Это донесение, как и акт дознания, считает Найда, свидетельствовало, что взрыв был провокационный, причем он был так организован, чтобы не взорвать корабль, имевший полный комплект боезапаса.
До сих пор так и осталось невыясненным, кто был исполнителем этой провокации. В список офицеров-провокаторов были необоснованно включены инженер-механик Петерсон, лейтенант Ландсберг и старший офицер Быстроумов. По мнению Тарасова и Найды – это были как раз те офицеры, которые прославились своей жестокостью и которых не любили не только «нижние чины», но даже в офицерской среде.
Уж не знаю, по каким источникам эти историки знали такие тонкости, кто с кем из офицеров «Аскольда» водит кампанию. Для этого надо было, как минимум, иметь свидетельства двух-трех офицеров крейсера. Кроме этого тяжелый характер человека еще не факт, что он одновременно отъявленный вражеский диверсант.
Относительно затягивания ремонта корабля офицерами, для того, чтобы, якобы, веселиться во французских кафешантанах, никаких доказательств, разумеется, не имеется. Утверждение этого рядом советских историков 30-40-х годов абсолютно голословны. Российские офицеры флота были преданны своему делу и в своем подавляющем большинстве людьми чести и долга. Уж кто, кто, но они на такую подлость по отношению к своим сражающимся товарищам и к своему Отечеству в целом, просто бы не пошли. Порукой тому боевая биография командира «Аскольда» капитана 1 ранга и Георгиевского кавалера Иванова. НЕ МОГ такой заслуженный офицер, как капитан 1 ранга Иванов во время войны саботировать приказы командования и уклоняться от участия в войне. За всю историю российского флота ни одного такого случая не было вообще никогда!
Огульное обвинение офицеров крейсера в затягивании ремонта могло выдвигаться людьми либо совершенно не знающими обстоятельств ремонта, либо ослепленными классовой ненавистью. Договорились до того, что объявили ремонт «преступным актом», в результате которого «судно было умышленно выведено из строя». Офицерам поставили в вину, что «многие части, изготовленные заводом, принимались в гораздо худшем виде, чем они были раньше. Например, рамовые подшипники были поставлены с оставшимся металлом. В холодильниках была заменена лишь малая часть трубок и то своими средствами». Как же в действительности обстояло дело? Вообще причин задержки ремонта было много. О некоторых из них говорилось выше. Основной же причиной стали рамовые подшипники главных машин. Специалисты завода не смогли справиться с заливкой подшипников. Перезаливку выполнили на заводе в Марселе и опять с дефектами. Срок службы трубок в котлах и холодильниках кончился в начале 1916 года. Но французские заводы не принимали заказ на изготовление новых трубок. Поэтому французская наблюдающая комиссия решила провести частичную замену, используя имеющийся на крейсере запас. Интересно, что во Владивостоке осталось большое количество новых трубок для «Аскольда». Но в Петрограде почему-то решили выслать их на Балтику в порт Петра Великого. По окончании работ холодильники выдержали испытание, и это давало надежду, что трубки прослужат еще некоторое время до получения новых. Поэтому вскоре, когда холодильники потекли, в этом обвинили офицеров. В числе других причин задержки ремонта, кроме нехватки рабочей силы, следует назвать: отсутствие на рынке свободных металлов и материалов, на получение которых требовалось разрешение; загруженность транспорта воинскими перевозками; невозможность сразу определить срок выполнения главной работы – ремонта машин; трудность замены деталей механизмов крейсера, построенного в Германии (другие размеры, технология). Так, при замене линолеума на палубах, оказалось, что во Франции его не выпускают нужной ширины. Пришлось бы переставлять медные планки, крепящие линолеум, сверлить новые отверстия в верхней и броневой палубах, и заделывать старые. После долгих поисков нашли завод, взявшийся за поставку. Но линолеум стал приходить в негодность еще до выхода крейсера из Тулона. И опять были виноваты офицеры. Интересно, что французы меняли линолеум на палубах три месяца. Впоследствии англичане ту же работу сделали за две недели при меньшем числе рабочих.

 

 

Не слишком симпатичным представляется, на первый взгляд, старший инженер-механик крейсера Петерсен. В.Я. Крестьянинов и С.В.Молодцов в книге «Крейсер «Аскольд» писали: «С момента ухода «Аскольда» из Владивостока механизмы ни разу не подвели крейсер. В значительной мере это стало возможным благодаря стараниям старшего инженера-механика крейсера Петерсена. Да и полная разборка, и ремонт главных и вспомогательных механизмов в Тулоне вряд ли были бы возможны без его участия. Аккуратный и пунктуальный Петерсен, когда командир поручил провести ему следствие по делу о приобретении и хранении нелегальной литературы и оружия, энергично занялся розыском. Естественно, что его отношения с командой, бывшие до этого нормальными, резко ухудшились. Приехавший на крейсер Кетлинский, обратил внимание на ненормальную роль Петерсена, ставшего «каким-то штатным расследователем крамолы». Петерсен сообщил, что ни французская, ни русская полиция ничего не делают, и если прекратить свой розыск, то крейсер будет взорван. На вопрос капитана 1 ранга Кетлинского: «Что разве дело не кончилось?» – Инженер-механик ответил: «Это не кончится, пока наше правительство ведет свою сумасшедшую политику».
Отметим, что механиком Петерсен был отличным – это бесспорно. То, что он с энтузиазмом взялся за наведение порядка на корабле, тоже не представляет ничего особенного. Разве это ненормально, когда офицер всеми возможными силами старается разобраться в причинах волнений в команде и проявляет при этом завидную инициативу. По крайней мере, это намного лучше, если бы офицер забросил свои дела на корабле и коротал время во французских кафешантанах. Кроме этого, как механик, Петерсен лучше всех других офицеров корабля представлял, насколько был уязвим ремонтировавшийся «Аскольд» с разобранными системами пожаротушения, ремонтирующимися насосами и другими механизмами. Вполне возможно, что именно по этой причине он столь рьяно и взялся за предотвращение возможной трагедии.
Как кадровый офицер ВМФ, прослуживший на флоте более тридцати лет, отмечу, что всегда на каждом корабле имеется свой внештатный дознаватель, который осуществляет расследование различных происшествий. Вполне логично, что эту функцию взял на себя инженер-механик крейсера, ведь помимо всего в его подчинении была большая часть команды (машинисты, электрики, кочегары), которых он знал намного лучше других строевых офицеров.
Не совсем понятна произошедшая незадолго перед выходом «Аскольда» из Тулона история с мичманом Гуниным. Как-то, будучи вахтенным начальником, Гунин разрешил отлучиться со своего поста вахтенному матросу Брезкалину. При проверке командиром Кетлинским оказалось, что на своих местах не было ни Брезкалина, ни Гунина. Командир потребовал объяснений от мичмана и тот подал рапорт на Брезкалина. Кетлинский возмутился таким поступком офицера и наказал его арестом на 5 суток. После Февральской революции все были удивлены, когда команда не потребовала списания мичмана Гунина. Гунин громко заявил среди матросов, что, конечно, он оказался виноватым, раз Брезкалин шпион старшего офицера. Честный Брезкалин попал в шпионы, а Гунин – в герои среди матросов. Это, в общем-то, мелкое событие было первым эхом расстрельного дела. Через некоторое время последовали дела и куда более серьезные.
При изучении материалов следствия версия об офицерском заговоре, не выдерживает серьезной критики. Во-первых, хочется обратить внимание на то, что в соответствии с организацией службы на кораблях русского (и вообще, любого военного флота), старший офицер без ведома и санкции командира ничего подобного произвести не мог, да еще в условиях военного времени. Даже в случае благополучного исхода «провокации» ни один уважающий себя командир не счел бы возможным продолжение службы с такими подчиненными, которые могут себе позволить такое самоуправство. Могла ли «провокация» готовиться под руководством и с ведома капитана 1 ранга С.А. Иванова? Он – командир крейсера, заслужившего в боях и походах прекрасную репутацию, о нем пишут газеты и журналы мира. Взрыв на крейсере – происшествие чрезвычайное, свидетельствует о низкой организации службы, наносит ущерб престижу корабля, офицеров, а в первую очередь командира и старшего офицера, отвечающих за порядок на корабле. Кроме этого такое происшествие значительно уронило бы престиж российских моряков в глазах союзников, а к данному вопросу на этот момент относились очень щепетильно. А если бы при организации инсценировки что-то бы пошло не так, и на «Аскольде» действительно бы прозвучал взрыв? Мог ли позволить уважающий себя командир (да и остальные офицеры) рисковать боевой единицей в годы войны, когда нашему флоту и так катастрофически не хватало кораблей?
Ради чего командование крейсера могло пойти на риск взрыва в погребе под своими собственными каютами? По версии «провокационного взрыва» это сделано для того, чтобы получить повод для расправы над революционно настроенными матросами. Но гораздо более логичным было бы для этого, после сообщений Рябополова и Виндинг-Гарина, обратиться по команде и списать подозреваемых неблагонадежных матросов без ущерба для карьеры самого командира. Это можно было сделать без огласки под предлогом предоставления отдыха. Фискальство и провокации, еще со времен обучения, в Морском корпусе, считались нетерпимыми среди офицеров флота.
По мнению нового командира крейсера некоторых офицеров можно было смело назвать выдающимися как по знаниям, так и по нравственным качествам. Старшего офицера крейсера капитана 2 ранга Быстроумова – штурмана, артиллерист Кетлинский считал прекрасным морским офицером, человеком с высоким чувством долга, всегда говорящим правду, хотя бы и во вред себе. Требовательный к себе и другим, Быстроумов однако имел довольно тяжелый характер, не признавал чужого мнения, никогда никого не хвалил, даже когда человек этого и заслуживал. Служить с ним было тяжело не только матросам, но и офицерам. При этом приступив к исполнению обязанностей старшего офицера в середине июня 1916 года, Быстроумов прилагал все силы для ускорения ремонта, старался личным примером подавать пример экипажу. Он всегда приходил раньше всех к месту развода на работы и уходил с места работ, когда матросы уже мылись. Обвинять его в затягивании ремонта было просто несправедливо.
Несмотря на то, что связь многих матросов с революционерами была доказана, капитан 2 ранга Быстроумов все же увеличил отпуска на берег, так как считал, что раз офицеры находились в дружеских отношениях с русскими эмигрантами, то нельзя и команду наказывать за такие знакомства. В соответствии с уставом и принятым в 1911–1912 годах на Балтийском флоте порядком, он разделил команду по поведению на четыре разряда. Первый разряд пользовался наибольшими льготами: мог ходить ежедневно после работы на берег. Почти такие же права были и у второго разряда. Третий и четвертый разряды пользовались только отпусками, как ими пользовалась вся команда до введения разрядов. После этого нововведения команда заметно стала лучше работать. Процент матросов, повышенных в разрядах по поведению, был намного больше, чем пониженных.
Кроме этого известно, что ни капитан 2 ранга Быстроумов, ни приехавшая к нему жена, не говорили по-французски. Поэтому они тяготились пребыванием в Тулоне и мечтали о Севере, куда госпожа Быстроумова собиралась отправиться вслед за своим мужем. Так что никаких личных мотивов у старшего офицера для того, чтобы задерживаться в Тулоне так же не имелось.
Что касается обвинения капитана 2 ранга Быстроумова в организации на крейсере взрыва, то, не говоря уже о моральной стороне дела, сама версия провокационного взрыва кажется смехотворной. Достаточно представить, что взрыв патрона произошел в артиллерийском погребе, начиненном боевыми припасами, чтобы понять абсурдность этого обвинения. При этом, как известно, «организаторы взрыва» находились в своих каютах как раз над артиллерийским погребом. На крейсере находился полный боезапас, и можно было выбрать любой, другой нагреб, или, по крайней мере, уйти с корабля. Даже при самом точном расчете могли произойти любые случайности. В самом деле, осколки разорвавшегося патрона могли вызвать воспламенение других патронов. В беседках были повреждены 9 патронов, причем один так сильно, что из него торчал порох. Кто мог дать гарантию, что удастся справиться: с пожаром в погребе? Ведь кингстон затопления погреба оказался засоренным, и вода практически не поступала. После этого случая крейсер поставили в док и прочистили все кингстоны.
Привлеченный в качестве эксперта по делу о взрыве старший минный офицер крейсера лейтенант Маслов пояснил, что вылетевший из патрона снаряд взорваться не мог, так как для его взрыва требовались два удара большой силы. Детонации других снарядов и патронов также произойти не могло: ни тол, ни русский бездымный порох не детонировали сами собой, а требовали специальных детонаторов. А вот в результате пожара, по мнению Маслова, погреб мог вполне взорваться.
Подводя итог третьей версии, напрашивается вывод, что она самая маловероятная и даже где-то абсурдная. В свое время эта версия была «запущена» в исторический оборот лишь с одной целью – облагородить беспорядки на «Аскольде», придать им характер справедливого возмущения хороших матросов плохими офицерами, повысить революционность матросов и выставить казненных диверсантов невинными жертвами некой офицерской провокации.
Дочь К.Ф Кетлинского Вера Кетлинская впоследствии писала: «Трагичность ситуации на «Аскольде» была в другом: чем бы ни вызывалась попытка взрыва, это событие наслоилось на общее возбуждение матросов, выступило на фоне общероссийской предреволюционной обстановки и специфической, созданной неумным и разложившимся командованием корабля, атмосферой подозрительности, ненависти, провокаций и сыска, столь накалившейся, что Иванов-6 немедленно использовал случившееся для новой репрессии – списания с крейсера всех носителей «крамолы»… Понимал ли новый командир корабля сложность сложившейся ситуации? Успел ли в первые же дни ощутить эту недопустимую атмосферу? Судя по приведенному выше документу, кое-что понимал, и кое-что успел ощутить. Человек по натуре мягкий и справедливый, не революционер, но и не реакционер, он был в то же время профессионалом военным и как командир, был поставлен в условия, когда нужно было принимать меря быстрые и решительные, чтобы взять в твердые руки весь экипаж корабля, офицеров и матросов, и в кратчайший срок снова превратить крейсер в боевую единицу флота…»
Назад: Глава девятая Суд. Приговор. Казнь
Дальше: Глава одиннадцатая Таинственные взрывы 1916 года