Страницы из дневника, найденного в обувной коробке, забытой в «грейхаунде» где-то между Талсой, штат Оклахома, и Луисвиллом, штат Кентукки

Видимо, я уже давно гоняюсь за Скарлет. Вчера был Лас-Вегас. На стоянке у казино нашлась открытка. Там малиновой помадой было написано слово. Одно слово: «Помни». На обратной стороне – шоссе в Монтане.

Я не помню, что́ надо помнить. Я в дороге, еду на север.

В Монтане или, может, в Небраске. Пишу в мотеле. Снаружи беснуется ветер, я пью черный мотельный кофе – и завтра буду его пить, и послезавтра. Сегодня в закусочной маленького городка один человек произнес ее имя. «Скарлет в пути», – сказал этот мужик. Полицейский из автоинспекции – подхожу послушать, а он тему сменил.

Он рассказывал о лобовом столкновении. Битые стекла блестели на асфальте, точно бриллианты. Мужик обратился ко мне «мэм», очень любезно.

– Достает не работа, – сказала женщина. – Достает, как на тебя люди смотрят. – Ее била дрожь. Ночь выдалась зябкой, а женщина оделась не по погоде.

– Я ищу Скарлет, – говорю.

Она стиснула мне руку, потом погладила меня по щеке, так ласково.

– Ищи, детка, ищи. Найдешь, как дозреешь. – И заскользила прочь по улице.

Это было уже не в маленьком городке. Может, в Сент-Луисе. Как понять, что ты в Сент-Луисе? Ищу перешеек, переход меж Востоком и Западом – может, он там и есть, но что-то незаметно.

Чуть позже был мост через реку.

Вдоль дороги заросли черники. Красная нитка запуталась в кустах. Мне страшно: а вдруг я ищу то, чего больше нет. Может, и не было никогда.

Сегодня случился разговор с женщиной, прежде любимой. В кафе в пустыне. Она там официантка, давным-давно.

– Я думала, ты едешь ко мне, – сказала она. – Похоже, я для тебя лишь очередная остановка в пути.

Мне было нечем ее утешить. Она меня не слышала. Надо было спросить у нее, где Скарлет, – может, она знала.

Ночью мне снилась Скарлет. Огромная и дикая, и она охотилась на меня. Во сне было понятно, какая она с виду. Просыпаюсь в пикапе, припаркованном у обочины. Какой-то парень светит фонариком мне в окно. Называет меня «сэр», просит предъявить документы.

Говорю ему, кто я, по-моему, есть и кого ищу. Он лишь смеется и уходит, качая головой. Насвистывает песенку – я такую не помню. Еду на юг, в новое утро. Иногда я боюсь, что это уже одержимость. Она идет пешком. Я еду в машине. Почему она вечно опережает меня?

Нашлась обувная коробка, я в ней храню всякие штуки. В джексонвиллском «Макдоналдсе» съедаю гамбургер с сыром, выпиваю шоколадный коктейль и раскладываю на столе все, что хранится в коробке: красная нитка с куста черники; открытка; полароидный снимок, найденный на пустыре, заросшем фенхелем, рядом с бульваром Сансет, – на снимке шепчутся две девчонки, лица расплывчаты; аудиокассета; какие-то золотистые блестки в крошечном пузыречке, который мне подарили в Вашингтоне; страницы, выдранные из журналов и книг. Фишка из казино. Этот дневник.

– Когда ты умрешь, – говорит черноволосая женщина за соседним столиком, – из тебя теперь смогут сделать бриллиант. Тут все по-научному. Я хочу, чтобы меня так и помнили. Хочу сиять.

Тропы, которыми ходят призраки, начертаны на земле древними словами. Призраки не пользуются автотрассами. Они ходят пешком. Может быть, я гоняюсь за призраком? Иногда я будто смотрю ее глазами. А иногда – будто она смотрит моими.

В Уилмингтоне, Северная Каролина. Пишу на пустом пляже, солнечный свет переливается на воде, и мне так одиноко.

Мы все выдумываем по ходу. Правда же?

В Балтиморе, стою в переулке под осенней моросью и думаю, куда иду. Привиделась Скарлет в машине, которая ехала на меня. Скарлет сидела рядом с водителем. Лица не разглядишь, но волосы у нее были рыжие. Женщина за рулем престарелого пикапа была толстой и счастливой, и у нее были длинные черные волосы. А кожа смуглая.

Потом ночую в доме у незнакомого человека. Просыпаюсь, а он говорит:

– Она в Бостоне.

– Кто?

– Та, кого ты ищешь.

Я спрашиваю, откуда он знает, но он не желает говорить со мной. Через некоторое время просит меня уйти, ну, и вскоре я ухожу. Хочу поехать домой. Я бы с радостью, если б только знать, где мой дом. А так снова в путь.

В полдень проезжаю Ньюарк, вижу верхушку Нью-Йорка, уже тогда замазанную пыльной взвесью, а теперь окрашенную в ночь грозой. Это мог быть конец света.

Думаю, свет закончится в черно-белых тонах, как старое кино. (Волосы черные как смоль, моя радость, кожа белее снега.) Может быть, мир не рухнет, пока у нас есть цвета. (Губы алые как кровь, вновь и вновь напоминаю себе.)

В Бостон приезжаю под вечер. Ищу и ищу ее в зеркалах и отражениях. Бывает, вспоминаю времена, когда белые пришли в эти края, когда черные высадились на берег, спотыкаясь в кандалах. Вспоминаю времена, когда на эту землю пришли краснокожие, когда земля была моложе.

Я помню времена, когда земля была одинока.

– Разве можно продать свою мать? – так ответили первые люди, когда их попросили продать ту землю, по которой они ступали.

Она говорила со мной вчера вечером. Точно она. Прохожу мимо телефона-автомата на улице в Метайри, штат Луизиана. Телефон звонит, я беру трубку.

– У тебя все нормально? – говорит голос в трубке.

– Это кто? – спрашиваю. – Может быть, вы ошиблись номером.

– Может быть, – говорит она. – Но у тебя все нормально?

– Я не знаю, – говорю.

– Знай, что тебя любят, – говорит она. И я понимаю, что это наверняка она. Мне хочется сказать ей, что я тоже ее люблю, но пока собираюсь, она вешает трубку. Если это была она. Мы говорили меньше минуты. Может быть, кто-то и впрямь ошибся номером, хотя я сомневаюсь.

Я уже так близко. Покупаю открытку у бездомного парня, который сидит на тротуаре, разложив на расстеленном одеяле всякое, и малиновой помадой пишу на открытке: «Помни», так что теперь никогда не забуду, но ветер вырывает открытку из рук и уносит куда-то, и пока я, наверное, пойду дальше.