Новые пути в психоанализе
Мое желание произвести критическую переоценку психоаналитических теорий проистекает из неудовлетворенности терапевтическими результатами. Я столкнулась с тем, что почти у каждого пациента имеются проблемы, для решения которых общепринятые психоаналитические теории не предлагают никаких средств и поэтому остаются неразрешенными.
Как, вероятно, поступает большинство аналитиков, вначале я приписывала возникшую у меня неуверенность отсутствию опыта, понимания или ориентации в определенных областях, Я вспоминаю, как изводила своих более сведущих коллег вопросами типа: что Фрейд или они понимают под Я, почему садистские импульсы связаны с «анальным либидо» и почему столь много различных наклонностей рассматривается как выражение латентной гомосексуальности — не получая, однако, ответов, которые казались бы мне удовлетворительными.
Впервые я начала всерьез сомневаться в правильности психоаналитических теорий, когда познакомилась с концепцией женской психологии Фрейда, и эти сомнения усилили его постулат о влечении к смерти. Но прошло еще несколько лет, прежде чем я смогла критически разобраться в сути психоаналитических теорий.
Как будет видно на всем протяжении данной книги, система теорий, постепенно создававшаяся Фрейдом, является настолько согласованной, что, однажды в ней укоренившись, уже становится сложно делать наблюдения, на которые бы не влиял его образ мышления. Лишь осознав спорность предпосылок, на которых основана вся система, приобретаешь более ясное видение источников тех ошибок, которые содержатся в отдельных теориях. Со всей искренностью я могу сказать, что считаю себя вправе высказать критику, содержащуюся в моей книге, потому что свыше пятнадцати лет я последовательно применяла теории Фрейда.
Сопротивление ортодоксальному психоанализу, которое испытывают многие психиатры, а также непрофессионалы, обусловливается не одними лишь эмоциональными причинами, как это полагают, но также спорным характером многих теорий. Полное опровержение психоанализа, к которому часто прибегают эти критики, достойно сожаления, потому что оно ведет к отказу не только от сомнительных положений, но вместе с ними и от обоснованных, препятствуя признанию всего того, несомненно, ценного, что может предложить психоанализ. Я обнаружила, что, чем более критическую позицию я занимала по отношению к ряду психоаналитических теорий, тем больше осознавала конструктивную ценность фундаментальных открытий Фрейда и тем больше путей открывалось для понимания психологических проблем.
Таким образом, цель данной книги состоит не в демонстрации того, что неверно в психоанализе, а в том, чтобы, устранив спорные моменты, дать возможность психологу развиться до вершин его потенциальных возможностей. Основываясь как на теоретических соображениях, так и на практическом опыте, я полагаю, что диапазон проблем, которые могут быть поняты, значительно расширится, если мы освободимся от некоторых исторически обусловленных теоретических предпосылок и откажемся от теорий, возникших на этой основе.
Мое убеждение, выраженное в самой краткой формулировке, сводится к тому, что психоанализ, представляя собой инстинктивистскую и генетическую психологию, должен перерасти эти свои ограничения. Что касается последней, Фрейд склонен рассматривать возникающие в последующей жизни особенности чуть ли не как прямые повторения детских влечений или реакций; поэтому он ожидает, что более поздние расстройства исчезнут, если будут выяснены лежащие в их основе детские переживания. Когда мы отказываемся от такого одностороннего истолкования развития, мы приходим к пониманию того, что связь между ранними переживаниями и позднейшими особенностями является более сложной, чем это предполагает Фрейд: невозможно изолированное повторение изолированных переживаний, но в формировании определенной структуры характера принимает участие вся совокупность детских переживаний, а более поздние затруднения проистекают из этой структуры. Поэтому на передний план нашего внимания выдвигается анализ реально существующей структуры характера.
Что касается инстинктивистской ориентации психоанализа: когда черты характера более не объясняются как конечный результат инстинктивных влечений, видоизменяемых лишь окружающей средой, акцент полностью переносится на жизненные условия, формирующие характер, и нам приходится заново искать те факторы окружающей среды, которые ответственны за возникновение невротических конфликтов; таким образом, нарушения в человеческих взаимоотношениях становятся решающим фактором в развитии неврозов. В таком случае социологическая ориентация занимает место доминировавшей ранее анатомо-физиологической. Когда мы отказываемся от одностороннего рассмотрения принципа удовольствия, подразумеваемого в теории либидо, стремление к безопасности приобретает большую весомость, и роль тревоги в порождении стремления к безопасности предстает в новом свете. В таком случае релевантными факторами в развитии неврозов становится уже не эдипов комплекс и не какая-либо другая разновидность детских стремлений к удовольствию, а все те неблагоприятные воздействия, которые заставляют ребенка ощущать себя беспомощным и беззащитным и воспринимать окружающий мир как потенциальную угрозу. Вследствие своей боязни потенциальных опасностей ребенок вынужден развивать определенные «невротические наклонности», позволяющие ему справляться с миром и достигать некоторой степени безопасности. Нарциссические, мазохистские, перфекционистские наклонности, увиденные в таком свете, не являются дериватами инстинктивных сил, но представляют собой, прежде всего, попытку индивида отыскать путь через дикую местность, полную неведомых опасностей. Явная тревога в неврозах, следовательно, есть не выражение страха Я оказаться раздавленным стремительным натиском инстинктивных влечений или быть наказанным гипотетическим Сверх-Я, но результат непригодности специфических защитных приспособлений.
То влияние, которое это фундаментальное изменение точки зрения оказывает на конкретные психоаналитические концепции, будет обсуждаться в последующих главах. Здесь достаточно отметить некоторые общие соображения.
Сексуальные проблемы, хотя они и могут иногда преобладать в симптоматической картине, более не рассматриваются в качестве динамического центра неврозов. Сексуальные затруднения являются скорее следствием, нежели причиной невротической структуры характера.
С другой стороны, возрастает значимость моральных проблем. Буквальное истолкование тех моральных проблем, с которыми пациент якобы борется (Сверх-Я, невротические чувства вины), по-видимому, ведет в тупик. Они являются псевдоморальными проблемами и должны быть разоблачены как таковые. Необходимо помочь пациенту посмотреть прямо в лицо моральным проблемам, присутствующим в каждом неврозе, и научить его с ними справляться.
Наконец, когда Я более не рассматривается как орган, всего лишь проводящий в жизнь или сдерживающий инстинктивные влечения, такие человеческие качества, как сила воли, способность оценивать и принимать решения, вновь приобретают прежнюю значимость. В таком случае описываемое Фрейдом Я предстает не как универсальный, а как невротический феномен. Деформация спонтанной индивидуальной личности должна тогда быть признана первостепенным фактором развития и сохранения неврозов.
Неврозы, таким образом, представляют собой особую разновидность борьбы за жизнь в неблагоприятных условиях. Саму их суть составляют расстройства в отношениях к себе и другим, а также конфликты, возникающие в этих отношениях. Смещение акцента на факторы, действующие в неврозах, значительно расширяет задачи психоаналитической терапии. Цель терапии будет заключаться тогда не в том, чтобы помочь пациенту справиться со своими инстинктами, а в ослаблении его тревоги до такой степени, чтобы он мог обходиться без своих «невротических наклонностей». Помимо этой цели вырисовывается абсолютно новая терапевтическая задача восстановления индивидуальности в первозданном виде, возвращения спонтанности, с тем, чтобы человек нашел точку опоры в самом себе.
Говорят, что наибольшую пользу от написания книги получает писатель. Для меня работа над этой книгой действительно оказалась полезной. Необходимость формулировать мысли весьма помогла мне прояснить их. Извлекут ли пользу другие, заранее никто не знает. Я полагаю, что существует немало аналитиков и психиатров, испытавших сходные с моими сомнения в обоснованности многих теоретических утверждений. Я не ожидаю, что они целиком согласятся с моими положениями, ибо они не являются ни совершенными, ни окончательными. Они также не предназначены для того, чтобы стать началом новой психоаналитической «школы». Я надеюсь, однако, что они достаточно ясно изложены, чтобы дать возможность другим людям самостоятельно проверить их обоснованность. Я также надеюсь, что те, кого всерьез интересует применение психоанализа к обучению, социальной работе и антропологии, получат некоторую помощь в прояснении проблем, с которыми они сталкиваются. Наконец, я надеюсь, что те непрофессионалы, а также психиатры, которые были склонны отвергать психоанализ как конструкцию из поражающих воображение, но необоснованных предположений, получат в результате этой дискуссии представление о психоанализе как о науке, устанавливающей причины и следствия, и как о конструктивном инструменте уникальной значимости для понимания себя и других.
В период моих смутно осознаваемых сомнений в обоснованности психоаналитических теорий двое коллег ободряли и поддерживали меня: Харальд Шульц-Хенке и Вильгельм Райх. Шульц-Хенке поставил под вопрос терапевтическую ценность детских воспоминаний и подчеркнул необходимость анализа, прежде всего, актуальной конфликтной ситуации. Райх, хотя в то время он был поглощен спорами по поводу теории либидо, указал на необходимость анализа в первую очередь защитных тенденций характера, выстроенных невротиком.
Мое критическое отношение формировалось и под влиянием более общих представлений. Прояснение мною благодаря Максу Хоркгеймеру некоторых философских концепций позволило мне понять интеллектуальные предпосылки фрейдовского мышления. Большая свобода от догматических верований, которую я нашла в этой стране, разрушила представление о необходимости воспринимать психоаналитические теории как нечто само собой разумеющееся и дала мне смелость продолжать двигаться в том направлении, которое я считала правильным. Кроме того, знакомство с культурой, которая во многих отношениях отлична от европейской, помогло мне понять, что многие невротические конфликты обусловлены в конечном счете культурными условиями. В этом отношении мои знания расширились благодаря знакомству с работами Эриха Фромма, который в ряде статей и лекций критиковал отсутствие культурной ориентации в трудах Фрейда. Он также позволил мне по-новому увидеть многие проблемы индивидуальной психологии, например, понять огромное значение в развитии неврозов утраты человеком своего Я. Приходится сожалеть, что во время написания этой книги систематическое изложение им роли социальных факторов в психологии еще не было опубликовано, и поэтому я не могла его процитировать во многих случаях, где мне хотелось бы это сделать.
Я пользуюсь представившейся возможностью выразить благодарность мисс Элизабет Тодд, которая редактировала эту книгу и очень помогла мне как своей конструктивной критикой, так и своими предложениями по более ясной организации материала. Я выражаю также признательность моей секретарше, миссис Мэри Леви, чьи неустанные усилия и прекрасное понимание сослужили мне поистине неоценимую службу. Я также в долгу перед мисс Эллис Шульц, научившей меня лучшему обращению с английским языком.
