Психологическая интерпретация науки начинается с четкого понимания того факта, что наука есть творение человеческого разума, а не автономное образование с присущими ему внутренними закономерностями. Корни науки лежат в человеческих мотивах, ее цели — цели человека, она создана, обновляется и поддерживается человеческими усилиями. Ее законы, организация и формулировки вытекают не только из исследуемой с ее помощью реальности, но также из природы человека, который проводит это исследование. Психолог, особенно если он обладает клиническим опытом, вполне естественно и спонтанно подходит к любой конкретной теме, затрагивающей людей, обращаясь при этом к самим людям, а не к создаваемым ими абстракциям, к ученым, а не только к науке как таковой.

Ошибочные попытки доказать неправомерность такого подхода, стремление сделать науку полностью автономной и саморегулирующейся, считать ее бескорыстной игрой с внутренними правилами, подобно шахматам, должны быть отвергнуты психологом как не соответствующие реальности.

В этой главе мы бы хотели остановиться на некоторых важнейших следствиях того факта, что наука является первым из всех творений человека и ее целесообразно изучать с психологической точки зрения.

Исследование ученого, очевидно, является основным и даже обязательным аспектом исследования науки. Поскольку наука как явление отчасти представляет собой увеличенную проекцию некоторых аспектов человеческой природы, любое продвижение в направлении изучения человеческой природы автоматически сказывается на науке. Например, на всякую науку и на всякую теорию в рамках науки оказывает влияние углубление наших знаний о 1) природе ошибок и объективности, 2) природе процесса абстрагирования, 3) природе креативности, 4) природе приобщения к культурным нормам и сопротивления ученого этому приобщению, 5) искажении восприятия за счет желаний, надежд, тревог, ожиданий, 6) природе роли или статуса ученого, 7) антиинтеллектуальных тенденциях в нашей культуре, 8) природе убеждений, вере, уверенности и т. д.

Наука основана на человеческих ценностях и сама является системой ценностей

(Bronowski, 1956). Человеческие эмоциональные, когнитивные, экспрессивные и эстетические потребности служат источником науки, ставят перед ней цели. Удовлетворение этих потребностей и является «ценностью». Это касается и любви к безопасности, и любви к истине или определенности. Эстетическое удовлетворение потребностей в краткости изложения, элегантности, простоте, точности, аккуратности представляет собой ценности для математика и ученого, а также художника или философа.

Это утверждение несколько не согласуется с тем фактом, что мы как ученые разделяем и, вероятно, всегда будем разделять ценности нашей культуры, хотя бы в известной мере — например, честность, гуманность, уважение к личности, благо общества, демократическое уважение права людей принимать собственные, пусть даже ошибочные, решения, сохранение жизни и здоровья, избавление от боли, доверие, если человек его заслуживает, благородство и т. п.

Очевидно, что таким выражениям, как «объективность» и «беспристрастное наблюдение», следует дать более точное определение. Словосочетание «исключительные ценности» изначально обозначало исключение теологических и других авторитарных влияний, которые могли исказить факты. Такое исключение в наше время не менее важно, чем в эпоху Возрождения, поскольку нам по — прежнему хочется оперировать фактами, максимально близкими к реальности. Если религиозная система в современном мире более не представляет значимой угрозы для науки, существуют прочные политические и экономические догмы, которые не менее опасны.

Вместе с тем единственный известный способ предотвратить искажение нашего восприятия природы, общества или самих себя с помощью человеческих ценностей — постоянно осознавать эти ценности, понимать их влияние на восприятие и, благодаря такому пониманию, вносить соответствующие коррективы. (Под искажением я подразумеваю смешение психологических детерминантов с реальными, когда требуется оценить последние.) Изучение ценностей, потребностей и желаний, ошибок, страхов, интересов и невротических проявлений должно стать основным направлением всех научных исследований.

Это положение обязательно должно учитывать общие тенденции всех людей к абстрагированию, классификации, умению видеть сходство и различия и в целом обращать избирательное внимание на реальность, строить и перестраивать ее в соответствии с человеческими интересами, потребностями, желаниями и страхами. Организовывать воспринимаемые при этом образы в некие рубрики и категории, с одной стороны, желательно и полезно, а с другой — бесполезно и вредно, поскольку в процессе организации отдельные свойства, аспекты реальности выделяются, а другие затушевываются. Следует иметь в виду, что природа дает нам ключи для классификации, которые в некоторых случаях очевидны и надежны, а в других — двусмысленны и сомнительны. Нам часто приходится классифицировать явления природы. Причем мы не всегда делаем это в соответствии с очевидными, внешними признаками, свойственными самой природе; мы также исходим из представлений человека, наших бессознательных ценностей, склонностей и интересов. Хотя в идеале наука должна от них избавиться или свести к минимуму эти человеческие детерминанты теории, вряд ли этого можно достичь путем их отрицания; скорее, есть смысл лучше узнать и понять их.

Необходимо заверить обеспокоенных ученых в том, что задача этого рассмотрения ценностей состоит в том, чтобы поставить перед наукой цель, в частности расширение знаний о природе и очищение уже имеющихся знаний путем изучения носителей этих знаний (Polanyi, 1958,1964).

Законы человеческой психологии и нечеловеческой природы в чем — то схожи, но в некоторых аспектах они различаются. Тот факт, что человек живет в мире природы, не означает, что он обязательно живет по ее правилам и законам. Человеческое существо, живущее в реальном мире, безусловно, с ним связано, однако это не лишает его возможности иметь внутренние законы, отличные от законов природы. Желания, страхи, мечты, надежды — что общего можно найти между ними и камешками, проводами, температурой или атомами? Философия строится по иным законам, чем, например, мост. Отношения в семье и взаимодействие атомов в кристалле изучается по — разному. Наш разговор о мотивах и ценностях не обусловлен стремлением субъективизировать или психологизировать нечеловеческую природу, хотя человеческую природу можно и должно психологизировать.

Эта нечеловеческая реальность не зависит от желаний и потребностей человеческих существ, она не может быть доброжелательной или злой, она лишена целей, задач и функций (цели есть только у живых существ), не имеет воли и аффекта. Эта реальность будет существовать и тогда, когда перестанет существовать человек, что не так уж маловероятно.

Познать эту реальность такой, какова она есть, а не такой, какой мы бы хотели ее видеть, желательно с любой точки зрения, как из чистого «бескорыстного» любопытства, так и при желании научиться прогнозировать и контролировать эту реальность с учетом насущных человеческих потребностей. Кант был абсолютно прав, утверждая, что мы никогда не сможем до конца познать нечеловеческую реальность, хотя мы можем к ней приблизиться, узнать ее более или менее полно.

Исследование социологии науки и ученых заслуживает большего внимания, чем уделяется ей сейчас. Если ученые испытывают влияние культурных детерминантов, такое же влияние испытывают и создаваемые ими продукты. В какой мере наука нуждается во вкладе со стороны представителей разных культур, в какой мере ученые должны быть отдалены от собственной культуры, чтобы их восприятие было максимально точным, в какой мере ученый должен быть интернационалистом, а не, скажем, американцем, в какой мере результаты труда ученых зависят от их классовой или кастовой принадлежности — на все эти и подобные вопросы следует дать ответы, чтобы полностью понять эффект культуры, искажающий восприятие природы.

Наука представляет собой всего лишь средство получения знаний о природной, социальной и психологической реальности. Творческий художник, философ, литератор — гуманист или, скажем, землекоп в равной мере могут открывать истину. Их следует так же поощрять к этому, как и ученых. Эти аспекты личности не должны восприниматься совершенно изолировано друг от друга. Ученый, который в душе поэт, философ или даже мечтатель, несомненно, превосходит своих более узко специализированных коллег.

Если взглянуть на науку с точки зрения такого психологического плюрализма, как на средоточие разнообразных талантов, мотивов и интересов, то граница между ученым и неученым практически исчезнет. Философ науки, который занимается анализом и критикой научных концепций, стоит к ученому гораздо ближе, чем последний к инженеру. Историк науки ранее мог быть историком или ученым, это не имеет значения. Клинический психолог или врач, который занимается тщательным исследованием конкретного случая, может больше узнать от романиста, чем от своих коллег — теоретиков или экспериментаторов.

Я не вижу возможности четко отделить ученых от неученых. Не представляется возможным даже использовать критерий проведения экспериментальных исследований, поскольку множество людей, номинально считающихся учеными, никогда не проводили, да и не способны провести настоящего эксперимента. Преподаватель химии в школе считает себя химиком, хотя он не открыл в химии ничего нового, а просто читал специальные журналы и воспроизводил поставленные другими опыты, словно готовил блюдо по рецепту. Он, вероятно, может считаться ученым с меньшим основанием, чем, скажем, смышленый 12–летний школьник, который систематически исследует подвал в доме, или скептически настроенный покупатель, не доверяющий заявлениям рекламодателей.

Что общего у директора исследовательского института с ученым? Его время полностью посвящено административной и организаторской работе, хотя и у него может оставаться желание реализовать себя на научном поприще.

Если идеальный ученый сочетает в себе свойства творческого генератора идей, добросовестного экспериментатора, создателя философских систем, историка, технолога, организатора, просветителя, писателя — публициста, просителя и оценщика, можно легко подсчитать, что в идеальной научной команде должны работать девять разных специалистов, каждый из которых выполняет свою функцию и которые не должны быть учеными в общепринятом смысле этого слова!

Если складывается впечатление, что противоречие между ученым и неученым чересчур упрощено, следует принять во внимание такое наблюдение: чрезмерная специализация в какой — либо одной области в конечном счете вредит человеку, поскольку страдает все его существо. Как правило; разносторонний, здоровый индивид практически все делает лучше, чем ущербный человек, который пытается заниматься исключительно умственной деятельностью, подавляя собственные влечения и эмоции, парадоксальным образом становится больным, способным мыслить лишь как больной человек, т. е. его умственная деятельность нарушается. Таким образом, надо полагать, что ученый, который одновременно еще и художник, как ученый гораздо лучше, чем его коллега, который только ученый и больше никто.

Если воспользоваться историческим методом, этот факт становится совершенно очевидным. Все великие ученые отличались широтой интересов, их ни в коем случае нельзя было назвать узкоспециализированными технологами. От Аристотеля до Эйнштейна, от Леонардо до Фрейда великий первооткрыватель был чрезвычайно разносторонней личностью, с гуманистическими, философскими, социальными и эстетическими интересами.

В заключение следует отметить, что психологический плюрализм в науке говорит о существовании множества путей к знаниям и истине, что творческий художник, философ, литератор как в качестве отдельных индивидов, так и в качестве аспектов одного индивида могут быть открывателями истины.

При прочих равных условиях можно ожидать, что ученый (или художник, машинист, служащий), который счастлив, уверен в своей безопасности, невозмутим и здоров, будет лучшим ученым (или художником, машинистом, служащим), чем несчастный, тревожный, больной и обремененный заботами. Люди с невротическими проявлениями склонны к искажению реальности, они делают скоропалительные выводы исходя из этой ложной картины, боятся новизны и неизвестности, слишком обременены личностными потребностями, чтобы точно оценивать действительность, легко пугаются, слишком сильно зависят от мнения окружающих и т. д.

Этот факт имеет как минимум три следствия. Во — первых, ученый (или, лучше сказать, искатель истины) должен иметь здоровую психику, чтобы лучше справляться со своей работой. Во — вторых, можно ожидать, что по мере совершенствования культуры с параллельным улучшением здоровья граждан поиски истины также облегчатся. И в — третьих, следует ожидать, что, благодаря психотерапии, отдельные ученые смогут лучше выполнять свои специфические функции.

Мы уже говорили о том, что лучшие социальные условия помогают искателю знаний по причине человеческой склонности к академической свободе, должностям, высоким доходам и т. п.