Когда Джеки Ларсен однажды утром 2001 г. вышла из церкви в своем городе Гран-Мараис, в штате Миннесота, она встретилась с Кристофером Боно — милым невысоким юношей с прекрасными манерами. Боно сказал, что его машина сломалась и он ищет, кто бы смог его подбросить к друзьям в Тандер-Бэй. «Я предложила ему прийти ко мне в магазин, и я найду его друзей в телефонной книге и позвоню им, чтобы они приехали за ним», — вспоминала Ларсен позже.

Когда этот юноша появится, Ларсен ощутила боль в желудке. Сначала она подумала, что он откуда-то сбежал, но что-то сказало ей, что все обстоит совсем не так. Она настояла на том, чтобы они поговорили на улице, на тротуаре. «Я сказала ему: "Я мать, и я до.лжна поговорить с вами как мать... Судя по вашим манерам, у вас прекрасная мать"». При упоминании о матери взгляд Боно остановился на Ларсен. «Я не знаю, где моя мать», — ответил он.

После окончания разговора Ларсен направила Боно в церковь, чтобы тот поговорил с пастором. Она также позвонила в полицию и предложила проверить номер его машины. Машина была зарегистрирована на имя его матери в Южном Иллинойсе. Когда полиция позвонила ей домой, никто не взял трубку. Войдя в квартиру, полицейские увидели, что она залита кровью, а в ванне лежит мертвая Лия Боно. Кристофера Боно, 16 лет, обвинили в убийстве первой степени.

У Джеки Ларсен возникло предчувствие. Она интуитивно почувствовала, что что-то не так. Такие чувства нередко возникают на очень короткое время. После 30 лет интервьюирования кандидатов на получение работы на факультете я узнал, что впечатления секретаря нашей кафедры, которая встречалась с соискателем всего лишь на минуту, дают очень точный долгосрочный прогноз его пригодности к работе. Наша секретарь в этом не одинока. Всем нам приходилось сталкиваться с тем, что впечатление о человеке формируется в течение нескольких минут первой встречи с ним — на основании его живости, манеры говорить и жестов.

Давайте поговорим об открытии Налини Амбади и Роберта Розенталя, касающемся скорости нашей социальной интуиции. Простые «тонкие срезы» чьего-нибудь поведения могут открыть очень многое. Амбади и Розенталь записывали на видеомагнитофон, как 13 студентов-старшекурсников Гарварда читали учебные курсы студентам младших курсов. Затем наблюдатели просматривали три «тонких среза» поведения каждого преподавателя — десятисекундные клипы из начала, середины и конца занятия — и оценивали уверенность, активность, душевную теплоту и прочие качества каждого преподавателя. Эти рейтинги поведения, основанные на 30 секундах преподавания за весь семестр, поразительно точно предсказывали, какую среднюю оценку студентов тот или иной преподаватель получит в конце семестра. Наблюдения за еще более тонкими срезами — три двухсекундных клипа — давали рейтинг, который все еще коррелировал с оценками студентов. (Такая большая корреляция наполовину объясняется вариациями в оценках разных студентов, данных ими в конце семестра.)

В различных экспериментах «тонкие срезы» изучали с помощью видеоклипов (сопровождаемых или не сопровождаемых звукозаписями), наблюдений сзади через окно с односторонней видимостью за тем, как люди входят в комнату и приветствуют друг друга или выносят оценки по фотографиям. Услышав, как люди произносят вслух алфавит, наблюдатели были способны сделать интуитивное предположение, достаточно точное, относительно их социальной ассертивности. Понаблюдав 90 секунд за тем, как люди ходят и разговаривают, наблюдатели могли примерно оценить, как окружающие оценивают этих людей. Взглянув на чью-то фотографию, люди приобретали некоторое понятие о личностных характеристиках этого человека.

Даже микроскопически тонкие срезы говорят нам о чем-то. Когда Джон Бар предъявлял изображение предмета или лица всего лишь на 200 миллисекунд, люди все оказывались способны оценить изображение. «Мы обнаружили, что все оценивается как хорошее или плохое в течение четверти секунды просмотра этого», — говорит Бар. За мгновение ока, до включения каких-либо рациональных размышлений, мы обнаруживаем, что нам нравится или не нравится абстрактная картина, доберман или новый сосед.

Существует древняя биологическая мудрость, которая выражает связь между восприятием и реакцией. Встречая незнакомца в лесу, человек должен был мгновенно оценить, друг это или враг. Те, кто мог точно просчитать поведение незнакомца, с большей вероятностью выживали и оставляли потомков; это помогает объяснить, почему люди сегодня могут с первого взгляда распознавать выражение гнева, печали, страха или удовольствия. Это маленькое чудо — то, что первые 10 секунд отношений говорят нам так много, или то, что наша способность читать невербальные сигналы встречается во всех культурах. (Улыбка остается улыбкой во всем мире — нет ни одного народа, который бы выражал счастье нахмуренным видом.) Более того, когда китайцы пытаются строить предположения об экстраверсии американцев и их желании понравиться на основе фотографий, они делают это так же единодушно и точно, как и американцы, пытающиеся выносить такие же интуитивные суждения в отношении китайцев. Наша быстрая социальная интуиция содержит в себе достаточно инсайтов, чтобы хорошо нам служить.

В главе 1 я описал два способа познания (бессознательный и сознательный). Первый — простой, эмоциональный, основанный на рефлексах; второй — сложный, рациональный, основанный на рефлексии. Я также описал нашу двойственную систему памяти (имплицитную и эксплицитную). Некоторые вещи мы знаем имплицитно, но не можем вспомнить эксплицитно. Третий пример параллельной обработки информации (интуитивной и рациональной) — это то, что Тимоти Уилсон и его коллега называют нашей двойственной системой аттитюдов. Уилсон, социальный психолог из Университета Вирджинии, утверждает, что ментальные процессы, которые контролируют наше социальное поведение, отличаются от ментальных процессов, посредством которых мы объясняем свое поведение. Зачастую нашими действиями руководят установки на уровне «внутреннего голоса», а затем рациональный разум придает им смысл.

В девяти экспериментах Уилсон с сотрудниками обнаружили, что выражаемые аттитюды по отношению к предметам или людям обычно предсказывают последующее поведение. Однако если сначала попросить участников эксперимента проананализировать свои чувства, то сообщения об их установках становятся бесполезными. Например, сообщение пар о том, что они довольны своими взаимоотношениями, позволяло достоверно предсказать, что они будут продолжать встречаться и несколько месяцев спустя. Другие участники эксперимента, прежде чем оценивать свое счастье, сначала перечисляли все причины, в силу которых они думают, что их отношения хороши или плохи. После того как они делали это, их выражаемые аттитюды оказывались бесполезными для предсказания будущего их отношений. Препарирование отношений явно привлекало внимание к легковербализируемым факторам, которые на самом деле были менее важны, чем аспекты отношений, с трудом выражаемые словами. «Иногда, — как писал поэт Теодор Рётке, — копание в самом себе — сущее проклятие, которое делает старую сумятицу еще запутаннее».

В более позднем исследовании Уилсон с сотрудниками просили испытуемых выбрать один из двух плакатов, чтобы взять его с собой. Те участники, которых сначала просили определить причины их выбора, обычно отдавали предпочтение юмористическому плакату, позитивные свойства которого с большей легкостью поддавались вербализации. Но спустя несколько недель они были менее удовлетворены своим выбором, чем те участники эксперимента, кто руководствовался своим внутренним чувством и выбирал другой плакат. Интуитивные первые впечатления могут быть очень действенными, особенно если поведением руководят чувства, а не рассудок.

Ощущения на уровне внутреннего голоса .лучше, чем вербализованные ощущения, позволяют предсказать не только некоторые формы поведения, но и суждения экспертов. Уилсон и Джонатан Скулер обнаружили, что предпочтения студентов колледжа в отношении различных сортов клубничного джема позволяли лучше всего предсказать суждения экспертов в том случае, когда студенты отвечали без излишних размышлений. Мгновенные предпочтения студентов в отношении тех или иных учебных предметов также позволяли лучше, чем рационально проанализированный выбор, предсказывать заключение экспертов. Уилсон предполагает, что мы зачастую не осознаем, почему мы чувствуем именно так, а не иначе. Размышления о причинах наших чувств направляют наше внимание на правдоподобные, но, с большой вероятностью, ошибочные факторы. Иногда права оказывается интуиция: следует прислушиваться к собственному сердцу.

Эти открытия яаляются иллюстрацией к двойной системе наших аттитюдов. Наши автоматические, имплицитные установки зачастую оценивают что-то или кого-то иначе, чем наши сознательно контролируемые, эксплицитные установки. Наши симпатии и антипатии, предпочтения и предрассудки яаляются отчасти бессознательными, отчасти осознаваемыми. С детства, например, у нас может сохраниться привычный непроизвольный страх или неприязнь к .людям, к которым сейчас мы испытываем уважение и восхищение. Уилсон отмечает, что хотя эксплицитные аттитюды могут изменяться относительно легко, «имплицитные установки, подобно старым привычкам, изменяются гораздо медленнее».

Современные исследователи-психологи также противопоставляют рациональное и интуитивное знание, делая различие между академическим интеллектом (который оценивается по тестам на интеллект и академические способности) и тем, что Нэнси Кантор и Джон Килстром называют социальным интеллектом — ноу-хау, — который помогает нам справляться с социальными ситуациями и управлять собственным поведением в них. Все мы хорошо знаем людей, которые способны показать лучшие результаты в тесте SAT, но при этом ведут себя деструктивно из-за отсутствия социальной чувствительности и проницательности. И в самом деле, как отмечают Сеймур Эпстейн и Петра Мейер, если академические способности являются показателем социальной компетентности, то почему тогда умные люди «не являются, по большому счету, более эффективными в создании более прочных браков, успешном воспитании своих детей и достижении более высокого уровня психологического и физического благополучия».

Важнейшей частью социального интеллекта является то, что психологи Питер Саловей и Джон Майер называют эмоциональным интеллектом — способность воспринимать, выражать и понимать эмоции и управлять ими. Эмоционально интеллектуальные люди отличаются высокой степенью самоосознания. Они справляются с жизнью, не позволяя своим эмоциям наносить им урон посредством дисфункциональной депрессии, тревожности или гнева. Стремясь к долгосрочному вознаграждению, они могут отложить получение вознаграждения, вместо того чтобы действовать импульсивно. Их способность к эмпатии позволяет им читать эмоции окружающих и умело реагировать на них — они знают, что сказать другу, у которого горе, как подбодрить коллегу, как уладить конфликт. Они эмоционально мудры и поэтому зачастую более успешны в карьере, браке и родительских обязанностях, чем те, кто умнее с академической точки зрения, но обладают более низким эмоциональным интеллектом. В ходе одного исследования, проведенного специалистом по эмоциям из Университета Делавэра Кэрроллом Изардом, оценивали способность пятилетних детей распознавать и обозначать эмоции на лице. Даже после исключения влияния таких переменных, как вербальные способности и темперамент, пятилетние испытуемые, которые могли точнее всего различать эмоции, становились потом девятилетними испытуемыми, способными легко заводить друзей, сотрудничать с учителем и эффективно справляться со своими эмоциями.

Майер, Саловей и Дэвид Карузо продолжили свои исследования (которые Дэниэл Гоулман популяризировал и распространил на более широкие области в своей книге «Эмоциональный интеллект» («Emotional Intelligence»)), разработав многофакторную шкалу эмоционального интеллекта (MEIS), которая оценивает и общий эмоциональный интеллект, и три его компонента

• Восприятие эмоций. Оценивает способность людей распознавать эмоции, передаваемые раз-личным выражением лица, музыкальными отрывками, графическими изображениями и историями.

• Понимание эмоций. Оценивает способность .людей распознавать, как эмоции меняются со временем, предсказывать различные эмоции (например, эмоция водителя, машина которого сбила собаку, побежавшую за палкой, и эмоции владельца собаки), и понимать, как сочетаются эмоции. (Вопрос звучит так: какие две эмоции объединяет оптимизм — удовольствие и предвкушение; принятие и радость; удивление и радость, удовольствие и радость? Ответ: удовольствие и предвкушение.)

• Регуляция эмоций. Люди ранжируют стратегии, которые они или окружающие могли бы использовать, сталкиваясь с различными проблемами.

Первые исследования с использованием MEIS и ее обновленной более краткой версии показывают, что эмоциональный интеллект характеризуется устойчивостью, целостностью и возрастной динамикой, т. е. свойствами, присущими истинной форме человеческого интеллекта.

Иногда повреждения мозга могут снижать эмоциональный интеллект, не затрагивая при этом академического интеллекта. Антонио Дамасио, невролог из Университета Айовы, зарегистрировал более двух тысяч пациентов с повреждениями головного мозга. Он рассказывает об Элиоте, мужчине с нормальным интеллектом и памятью. «После удаления опухоли головного мозга Элиот живет без эмоций. Я никогда не видел даже намека на эмоцию во время своих многочасовых бесед с ним, — рассказывает Дамасио. — Ни печали, ни нетерпения, ни разочарования». Когда Элиоту показывают неприятные изображения раненых людей, общественных волнений и природных катастроф, он не показывает — и понимает, что не чувствует, — никаких эмоций. Как мистер Спок из «Звездного пути» и андроид Дейта из «Звездного пути: следующее поколение», он знает, но не может чувствовать. И из-за отсутствия эмоциональных сигналов социальный интеллект Элиота резко снизился. Будучи неспособным адаптировать свое поведение к чувствам окружающих, он потерял работу. Он стал банкротом. Его брак развалился. Он снова женился и снова развелся. По последним данным, он попал под опеку к своему брагу и находится в процессе получения инвалидности.

Для большинства людей эмоции просто есть. Мы принимаем их как данность. Но где же «живут» эмоции? Несомненно, вы можете вспомнить случаи, когда вы эмоционально реагировали на ситуацию, прежде чем сознательно истолковать или обдумать ее. Как вы это делали? Как мы за миллисекунды, ниже порога чувствительности радара нашего сознания, обрабатываем угрожающую нам информацию? Локализовали ли специалисты-неврологи очаги социальной и эмоциональной интуиции в нашем головном мозге? Хотя человеческие способности не локализованы в одном конкретном месте, исследователи смогли обнаружить, почему эмоции иногда предшествуют мыслям.

Некоторые из эмоциональных путей головного мозга обходят корковые зоны, задействованные в процессах мышления. Один такой путь ведет от глаза через таламус — коммутатор ощущений в головном мозге, к миндалевидному телу, паре центров, контролирующих эмоции и расположенных в толще височной доли головного мозга. Этот короткий путь от глаза к миндалевидному телу, в обход коры, позволяет вам эмоционально реагировать еще до вмешательства интеллекта.

Миндалевидное тело посылает больше импульсов в кору больших полушарий, чем получает оттуда. Это помогает нашим эмоциям преобладать над мышлением, вместо того чтобы помогать мышлению управлять эмоциями, отмечают исследователи мозга Джозеф Леду и Джорж Армани. После того как кора проинтерпретировала нечто как угрозу, власть захватывает думающий мозг. В лесу мы подпрыгиваем от шороха листьев, предоставляя потом коре головного мозга решать, рожден ли звук подкрадывающимся хищником или просто дуновением ветра. Некоторые наши эмоциональные реакции не включают в себя произвольного мышления. Сердце не всегда подчиняется разуму.

Миндалевидное тело — это главный компонент нашей системы оповещения об опасности, которая являлась одним из аспектов социальной интуиции, помогавшей нашим предкам инстинктивно избегать хищников и несчастий, а также знать, кому можно доверять. Другим компонентом, по сообщениям Дамасио с коллегами, является область лобных долей, расположенная как раз над глазами. Авторы исследовали шесть пациентов с повреждениями этой области. Общий интеллект у них оставался неповрежденным, однако травма повредила эмоциональные воспоминания, лежащие в основе эффекгивной интуиции. Исследователи давали пациентам и десятерым нормальным испытуемым некоторое количество фальшивых денег и четыре колоды карт, повернутых рубашкой вверх. Затем участники эксперимента должны были открыть 100 карт, начиная с верха колоды, надеясь открыть те карты, которые сулили денежное вознаграждение, и избежать тех карт, которые влекли за собой денежный штраф. Две колоды были «плохими»; как правило, карты сулили вознаграждение в $100, но иногда «велели» участникам отдать крупные суммы денег, что в общем итоге приводило к убыткам. Другие колоды были «хорошими»: они давали вознаграждение в сумме лишь $50, зато штрафы были менее суровыми, что в сумме давало выигрыш. Принимая во внимание этот риск, — «чтобы все было как в жизни», с ее неопределенными опасностями и вознаграждениями, неэмоциональные пациенты демонстрировали минимум стресса, вытаскивая карты с суровыми штрафами, и при этом дольше тянули карты из «плохих» колод. Нормальные люди демонстрировали более эмоциональную реакцию на суровые штрафы и начинали избегать «плохих» колод задолго до того, как могли сформулировать, по какой именно причине они так поступают. Благодаря их эмоциональным воспоминаниям у них возникал импульс на уровне внутреннего голоса (интуиции), который и определял выбор. Во многих ситуациях реальной жизни, начиная от игры в покер и заканчивая заседанием совета директоров, сознательные рассуждения возникают после интуитивного знания, коренящегося в эмоциональных воспоминаниях. Иногда «унция интуиции перевешивает фунт размышлений».

Классические (павловские) условные рефлексы усиливают эти импульсы интуиции. После того как голодные собаки Павлова многократно слышали звук колокольчика перед получением пищи, их тела интуитивно знали, когда надо начать слюноотделение в предвкушении пищи. Когда исследователь Майкл Домьян включал красный свет как раз перед тем, как предъявить перепелам самку, самцы начинали реагировать сексуальным возбуждением на свет; интуитивная мудрость их тел подготавливала их к предстоящему свиданию. Страхи тоже вырабатывают классические условные рефлексы в нашей интуиции. Через год после ранения в плечо и бок после массового убийства в 1905 г. в Данблейне, Шотландия, шестнадцати пятилетних детей и их учительницы Мэтью Бирни все еще с ужасом реагировал на игрушечные пистолеты и звук лопающихся воздушных шаров. Это явление стали исследовать в лабораториях, сравнивая детей, подвергавшихся и не подвергавшихся насилию. В случае детей, переживших опыт насилия, гневное лицо на экране компьютера порождало в мозге волны, которые были сильнее и сохранялись более длительное время.

По мере выработки условных рефлексов стимулы, напоминающие отвратительные или привлекательные объекты, будут, по ассоциации, пробуждать интуитивное отвращение или симпатию. Привлекательная в норме пища, например сливочная помадка, будет непривлекательной, если предложить ее в отвратительной форме, например в виде собачьего кала. Мы воспринимаем взрослых с детскими чертами лица (круглое лицо, большой лоб, маленький подбородок, большие глаза) как обладателей детской теплоты, готовности подчиниться и наивности. В обоих случаях эмоциональные реакции людей на один и тот же стимул интуитивно распространяются и на сходные стимулы.

Вывод: благодаря нашим нейронным обходным путям, хранилищу эмоциональной памяти И условно-рефлекторным симпатиям и антипатиям наше тело аккумулирует и накапливает адаптивную интуицию.

Есть и другие направления социально-психологических исследований нашей социальной интуиции. Давайте кратко рассмотрим их для того, чтобы завершить наш обзор возможностей социальной интуиции.

Эффект простого предъявления. Десятки экспериментов, начатые Робертом Заджонком, показали, что знакомство питает симпатию. Повторное предьявление увеличивает нашу симпатию но отношению к новым бессмысленным словам, музыке, геометрическим фигурам, китайским персонажам, лицам и даже буквам своего собственного имени. Ричард Морланд и Скотт Бич продемонстрировали эффект простого предъявления следующим образом: четыре в равной степени привлекательные женщины молча появлялись перед двумя студентами в течение одного, пяти, десяти и пятнадцати сеансов. В конце курса студенты просмотрели слайды с каждой из этих женщин и оценили их привлекательность. Кто лучше всего выглядит? Та которую они видели чаще всего. Эта связь между степенью знакомства и симпатией не должна удивить молодого жителя Тайваня, который написал более 700 писем своей возлюбленной, убеждая ее выйти за него замуж. Она и в самом деле вышла замуж — за почтальона.

Оглядываясь назад, мы снова видим в этом мудрость. То, что наши предки считали знакомым, обычно было безопасным и доступным. Незнакомые вещи гораздо чаше оказывались опасными. Заджонк предполагает, что эволюция жестко заложила в нас интуитивное стремление устанавливать связи со знакомым и настороженно относиться к незнакомому. Однако наше предпочтение на уровне «внутренностей» всего знакомого имеет и негативную сторону — интуитивные, примитивные, автоматические предрассудки в отношении всего незнакомого.

Спонтанное приписывание свойств. Наблюдая за окружающими, мы не можем бороться с искушением выносить суждения. Мы быстро, спонтанно и непроизвольно делаем выводы о характерах окружающих людей. В одном из экспериментов Джон Дарли и Пейджер Гросс показывали студентам Принстонского университета видеозапись того, как Ханна, студентка четвертого курса, сдает устный экзамен, в ходе которого она дает правильные и неправильные ответы на вопросы. Половина студентов, увидевшая ранее Ханну на фоне унылого городского пейзажа бессознательно сделала вывод о ее слабых способностях и запомнила, что она не ответила на половину вопросов. Другая половина студентов, видевшая ранее Ханну в цветущей пригородной зоне, сделала вывод о том, что у нее более высокие способности к обучению, и запомнила, что Ханна ответила на большинство вопросов правильно.

Это приписывание свойств было неявным и непроизвольным, поскольку студенты заявляли, что на их решение об успеваемости Ханны ничего не влияло.

У людей также есть одна интересная особенность: когда они слышат, как один человек рассказывает о другом плохие или хорошие вещи, они приписывают говорящему плохие или хорошие качества. Во время нескольких экспериментов Линда Мэй, Донал Карлстон и Джон Сковронски обнаружили, что если мы разносим сплетни о каком-то человеке, то слушатели могут бессознательно ассоциировать содержание этих сплетен с нами. Назовите кого-нибудь дураком или ничтожеством, и впоследствии люди могут отнести к этим категориям вас. Опишите кого-нибудь как тонкого и сочувствующего человека — и вы тоже будете казаться таким. Даже тех, кто приносит дурные вести, инстинктивно не любят, равно как и незнакомцев, которые напоминают нам о неприятном человеке.

Моральная интуиция. Являются ли ваши моральные суждения и поступки результатом разумного выбора или быстрой интуиции? Находясь под влиянием психолога Лоренса Кольберга и философа Джона Роулза, ученые склонились к рациональной модели. Но, основываясь на новейших исследованиях двойной обработки информации — наших двух способах познания, — социальный психолог из Университета Вирджинии Джонатан Хайдт показал, что разум выносит множество моральных суждений точно так же, как он выносит эстетические суждения — быстро и автоматически. А затем мы рационализируем наши непосредственные чувства. Точно так же как мы испытываем отвращение, видя людей, совершающих бесчеловечные действия, мы ощущаем подъем — трепет, тепло и жар в груди, — когда видим людей, проявляющих необычную щедрость, сострадание или мужество. Мы также испытываем вдохновляющее желание последовать их примеру.

Одна женщина в экспериментах Хайдта рассказала, как однажды снежной зимой ехала в машине вместе с тремя молодыми людьми и «увидела пожилую женщину с лопатой, которая расчищала подъездную дорожку к дому. Я не обратила на это никакого внимания, но один из парней попросил водителя высадить его... когда я увидела, как он соскочил с заднего сиденья и подошел к этой леди, у меня буквально отвисла челюсть от удивления — я поняла, что он предложил ей свою помощь в уборке снега с дорожки». Картина этой неожиданной доброты вызвала душевный подъем: «Я почувствовала, что мне хочется выпрыгнуть из машины и обнять этого парня. Мне хотелось петь и скакать от радости или бегать и смеяться. Мне захотелось говорить о людях прекрасные вещи... Я вернулась домой и рассказала об этом своим соседям по квартире, которые буквально схватились за сердце. И хотя я всегда считала этого парня всего лишь другом, в тот момент я испытывала к нему романтическое чувство».

В исследованиях социальной интуиции, проведенных Хайдтом, сначала возникали эмоции, а потом приходил черед рационализации. «Может ли человеческая мораль на самом деле запускаться моральными эмоциями, в то время как рассуждения о морали создают .лишь видимость контроля?» задает вопрос исследователь. Он предполагает, что на самом деле «моральные суждения включают в себя быстро возникающие инстинктивные чувства, или эмоционально нагруженную интуицию, которая затем запускает моральные рассуждения». Моральные рассуждения направлены на то, чтобы убедить окружающих в том, что мы интуитивно чувствуем.

Объяснение морали с позиции социальной интуиции получило дальнейшее подтверждение в исследовании моральных парадоксов. Представьте себе сорвавшуюся вагонетку, которая вот-вот врежется в пятерых людей. Все они погибнут, если вы не переведете стрелку, которая направит вагонетку на другой путь, где она убьет только одного человека. Должны ли вы переводить стречку?

Большинство скажет, что да. Убить одного и спасти пятерых. А теперь представьте себе ту же самую дилемму. Но для того чтобы спасти пятерых, вам нужно толкнуть одного незнакомца на рельсы под колеса вагонетки — он погибнет, но его тело остановит вагонетку. Убить одного и спасти пятерых?

Хотя во втором случае логика остается той же самой, но большинство людей на этот раз дадут отрицательный ответ. Пытаясь понять почему, команда принстонских исследователей под руководством выпускника философского факультета Джошуа Грина воспользовалась компьютерным томографом, чтобы проникнуть внутрь черепа людей, размышлявших над подобными дилеммами. Только тогда, когда моральная дилемма второго типа (с личным участием — выталкиванием человека на рельсы) затрагивала область эмоций в головном мозге, эта область активизировалась; когда человек испытывал печаль или испуг — включался свет. Хотя обе дилеммы подразумевали одинаковую логику, личный выбор включал эмоции, питающие моральную интуицию. Моральное суждение — это нечто большее, чем размышления; это чувство на уровне «собственного нутра»'.

Эмоциональное заражение. Чтобы ощутить, что чувствуют окружающие, позвольте своему телу и лицу «отзеркаливать» их позы и выражение лиц. В экспериментах такая имитация пробуждает эмпатию. На самом деле вам даже не нужно пытаться делать это. Наблюдая за выражением лиц, позами и голосами окружающих, мы естественным образом и бессознательно повторяем их реакции. Мы синхронизируем свои движения, позы и тон голоса с окружающими. Это не только помогает нам интуитивно понять их чувства, но и обеспечивает «эмоциональное заражение». Нам весело среди счастливых людей, и мы чувствуем уныние среди подавленных людей. Неудивительно, что одно исследование, проведенное среди британских медсестер и бухгалтеров, выявило «связи настроения» — общие подъемы и спады настроения — у этих различных категорий работников. И не вызывает удивления сообщение Десмонда Тьюту: травма, испытанная членами Южноафриканской комиссии по выяснению правды и примирению, во время слушания отчетов об ужасающих происшествиях, «острее всего проявлялась у наших переводчиков, потому что они были вынуждены говорить от первого лица, одновременно превращаясь в жертву и оставаясь переводчиком». Повторяя слова и жесты страдания, они сами испытывали эти же страдания.

Эмоциональное заражение происходит автоматически. Мы обычно не осознаем, что у нас на лице появляется гримаса, когда другой человек испытывает боль, и улыбаемся, когда улыбается другой человек; мы явно не заставляем себя повторять эти выражения лица (которые иногда можно проследить лишь по незаметным мышечным сокращениям). Представьте, что вы участвуете в эксперименте, описанном Таней Чартранд и Джоном Баром, работая с напарницей, которая время от времени либо потирает лицо, либо покачивает ногой. Стали бы вы (подобно участникам этого эксперимента) тереть лицо руками, оказавшись в паре с потирающей лицо, или покачивать ногой, оказавшись в паре с покачивающей ногой? Если да, то вы втянулись в это подражательное поведение без какого-либо сознательного намерения. Но, делая это, вы интуитивно ощущаете, что чувствует другой человек; кроме того, это помогает другому человеку ощутить вашу эмпатию. Бессознательная мимикрия облегчает социальные интеракции.

Клиент-центрированная терапия Карла Роджерса превращает эмоциональную мимикрию — так называемое активное слушание — в акт намеренной эмпатии. То, что клиент выражает, вербально или невербально, консультант повторяет и формулирует заново. Поэтому мы не должны удивляться тому, что, отвечая на вопросы анкеты, определяющей тип личности по Майерс Бриггс, 70% консультантов, психологов и психотерапевтов называют себя интуитами, хотя доля шпунтов среди населения составляет примерно 25%.

Точность эмпатии. Некоторые люди кажутся особенно искушенными в чтении мыслей, чувств и намерений окружающих. Похоже, что они обладают интуитивной силой волшебного зеркала в историях о Гарри Полтере: «Я показываю не твое лицо, а желание твоего сердца». Для исследования точности эмпатии Уильям Иккис и его коллега делали видеозаписи многочисленных интеракций двух людей (иногда не знакомых друг с другом, иногда друзей или супругов, а иногда клиента и терапевта). Затем они давали каждому участнику беседы просмотреть эту пленку, останавливаясь в тех местах, которые вызвали у них особую мысль или чувство (и записывая, что именно это было). Затем запись включали снова, и наблюдателя (а иногда второго участника беседы) просили предположить, что первый человек думает или чувствует в каждый из этих моментов.

От чего зависит точность распознавания проявлений психики? Наша интуиция оказывается самой точной, когда мы пытаемся постичь своих друзей, а не незнакомцев. После 38 лет брака я знаю, как истолковать тот или иной взгляд своей жены, тот или иной тон ее голоса. Когда вы хорошо кого-то знаете, вы можете распознать, что застывшая улыбка, когда все вокруг поют « Happy birthday to you» на самом деле скрывает стыд от того, что пришлось оказаться в центре внимания. Есть люди, которых, в общем, легче постигать. А есть и те, кто лучше постигает окружающих, — они обладают более высокой точностью эмпатии. Просматривая одну за другой видеозаписи интеракций между людьми, они демонстрируют чуткость и умение различать мысли и чувства других людей. Однако очень любопытно, что практически нет никакой корреляции между тем, насколько люди точны в толковании психических проявлений окружающих, и тем, что они сами <)умают о точности своих интерпретаций. Тем не менее люди могут научиться этому. Иккис пишет, что, получая обратную связь, люди повышают точность своей эмпатии. Учитывая важность социальной интуиции не только для психотерапевтов, но и для специалистов по ведению переговоров, учителей, дипломатов, директоров по персоналу, полицейских, судей, торговых агентов, родителей и влюбленных, это очень хорошая новость.

Выявление лжи. Однако лишь немногие из нас научились точно выявлять обман. Вывод из сотен экспериментов, проведенных за последнюю четверть века, звучит гак: большинство людей не слишком хорошо распознают ложь. Я демонстрирую этот феномен на своих занятиях. Вдохновившись одним остроумным экспериментом, я приглашаю десять добровольцев поговорить о конкретном жизненном опыте (лучший отпуск, поразительный талант, самые ранние воспоминания и т. д.). Перед тем как рассказывать свою историю, они тянут листки бумаги из шляпы, на пяти из которых написано «Лгите», а на остальных пяти — « Говорите правду». После того как каждый из добровольцев расскажет всамделишную или выдуманную историю, присутствующие в аудитории должны определить, услышат и ли они правду или ложь. Типичный результат: вероятность выявления лжи составляет примерно 50%.

Но есть несколько совершенно исключительных людей, которые развили у себя умение обнаруживать фальшь. Психологи Пол Экман и Морин О'Салливан показали это на примере демонстрации видеофильмов студентам университета. После того как все студенты посмотрели либо фильм о природе, либо совершенно отвратительный, шокирующий фильм, исследователи беседовали со студентами так, как если бы все они наслаждались фильмом о природе. Выдающие ложь сигналы — например, повышение тона голоса — помогали исследователям в 86% случаев определять, говорит студент правду или ложь. Кроме того, исследователи предложили 39 студентам колледжа, 67 психиатрам, 90 специалистам по детекторам лжи, 110 судьям и 126 полицейским определить лжецов. Члены всех пяти групп выдвигали предположения равной степени вероятности. Только шестая группа опытных специалистов, изучающих толпы людей — агенты разведки США, — показала лучший результат, определяя ложь в 64%.

Во время следующего исследования команда Экмана выявила еще три группы опытных «ловцов на лжи». Просматривая видеозаписи людей, высказывавших свое мнение но таким вопросам, как смертная казнь — или прямую противоположность своего мнения, — служащие федеральных правоохранительных органов (по большей части, агенты ЦРУ) выявляли лжецов в 73% случаев. Клинические психологи, занимающиеся проблемами лжи, выявляли обман с точностью 68%, а следователи из Лос-Анджелеса, обладающие практической сметкой, — с точностью 67%. Похоже, что по мере обучения и приобретения опыта люди так же хорошо, как и компьютеры, способны обнаруживать мельчайшие выражения вины, отчаяния и страха у лжеца. Почему же большинство из нас являются столь скверными детекторами лжи? Экман убежден, что это следствие того, что мы получаем слишком мало корректирующей обратной связи о том, кто дурачит нас, а кто говорит правду, а также потому, что мы слишком полагаемся на то, что люди говорят, и не обращаем достаточного внимания на промелькнувшее выражение липа собеседника и на его удлиняющийся нос Пиноккио. Люди, обладающие необычайно развитыми навыками в идентификации «сверхбыстротечных» выражений лица, более точно определяют ложь. И, что очень примечательно, люди с повреждениями мозга, которые делают их менее чувствительными к речи, гораздо точнее оценивают сигналы лица, тела и голоса и, таким образом, точнее выявляют ложь. Во время одного недавнего исследования жертвы инсульта, страдающие афазией (потерявшие речь), оказались способны выявлять лжецов в 73% случаев, фокусируясь на выражении лица; людям без афазии не удалось продемонстрировать более высоких показателей. Как говорят нам «обладатели интуиции», большинство из нас, по всей вероятности, обладает нереализованным потенциалом развития социальной интуиции.

История, которая произошла 15 мая 1995 г., позволила мне непосредственно убедиться в том, как легко мы принимаем ложь за правду. За несколько месяцев до этого у меня была чудесная беседа с Джоном Беннеттом, учредителем фонда филантропии «Новой эры». Мы оба состояли в консультационном совете еще одного фонда, и во время перерыва, за чашкой кофе, Джон Беннетт объяснил мне, что его Фонд получает средства от семи исключительно состоятельных людей. «Людей типа Джона Темплтона и Лоренса Рокфеллера», — сказал мой собеседник, показав на этих двух человек, сидевших в комнате, «но не от них». Желая поощрить других к занятию филантропией, эти спонсоры анонимно собирали пожертвования от других лиц. Некоторые из них смогли получить деньги примерно от 400 организаций, начиная от Университета Пенсильвании и Филадельфийского оркестра и заканчивая христианскими благотворительными организациями типа World Vision и Теологической семинарией Фуллера. Организации могли вносить деньги в «Новую эру» на полгода, а потом получать обратно в двойном размере, проценты шли на текущие расходы «Новой эры». Через полгода условного депонирования люди (среди них были бывший секретарь казначейства Уильям Саймон и певица Пат Буи) могли отдать свои удвоенные вклады на выбранные благотворительные цели.

Услышав об этом в первый раз, я почувствовал душевный подъем. Я отправился домой, чтобы рассказать своей жене и друзьям об этой удивительной истории. История оказалась еще более удивительной, когда я узнал, что я оказался среди тех, кто попался на ложь Джона Беннетта Анонимных спонсоров не существовало. Благодаря подозрительному и скрупулезному бухгалтеру колледжа карточный домик этой величайшей мошеннической схемы рассыпался после того, как у людей выманили $356 миллионов. Можно только удивляться, что заставляет человека изобретать схему, которая обречена на провал и приведет самого автора и его семью к краху. (Большая часть денег была возвращена после того, как победители и проигравшие от этой финансовой пирамиды договорились о сотрудничестве, а Беннетт отправился в тюрьму.)

Остается только удивляться тому огромному числу людей, которые, доверившись своей интуиции, отправились явно не в том направлении. Впоследствии я посмеивался, говоря, что если бы Беннетт пригласил меня участвовать в этом мероприятии, я бы отнесся к нему более скептично. Но в глубине души я знал, что он смог бы надуть меня точно так же, как остальных. Было ли совпадением, что Джеки Ларсен, увидевшая в Кристофере Боно нечто неправильное, была женщиной, а большинство обманутых Джоном Беннеттом — мужчинами (а может быть, мужчины просто склонны контролировать деньги, которые он обещал впоследствии)? Действительно ли женская интуиция, как считают многие, превосходит мужскую? По собственному опыту знаю, что этот вопрос об интуиции задают чаще всего.

Гендер и эмпатия. Во время проведения опросов женщины в большой степени склонны считать себя эмпатичными, поскольку способны радоваться вместе с теми, кто радуется, и плакать с теми, кто плачет. В меньшей степени тендерные различия в эмпатии проявляются в наблюдаемом поведении. Женщины в чем-то более склонны плакать или сообщать о своих переживаниях в ответ на переживания другого человека Различие в эмпатии позволяет объяснить, почему и мужчины, и женщины описывают свою дружбу с женщинами как более близкую, приносящую радость и подпитывающую их, чем дружбу с мужчинами. В поисках эмпатии и понимания и мужчины, и женщины обычно обращаются к женщинам.

Гендер и распознавание эмоций. Одно из объяснений тендерных различий в эмпатии заключается в умении женщин распознавать эмоции окружающих. Проанализировав 125 исследований чувствительности к невербальным сигналам, Джудит Холл сделала вывод о том, что женщины обычно превосходят мужчин в расшифровке эмоциональных посланий. Когда женщинам показывали двухминутный немой видеоролик лица расстроенной женщины, они делали более точные предположения относительно того, критикует ли она кого-то или обсуждает свой развод. Хотя мальчики в среднем набирали на 45 баллов больше (из 200 или 800 баллов) в рациональном математическом тесте SAT, девочки превосходили мальчиков в чтении выражения лица. В других экспериментах чувствительность женщин к невербальным сигналам позволяла им лидировать при определении лжи. Женщины также превосходят мужчин в распознавании того, является ли пара на самом деле любящей и романтической или притворяется, а также кто из двух людей на фотографии является начальником, а кто — подчиненным. Чувствительность женщин помогает объяснить их более выраженную эмоциональную реакцию и на тяжелые, и на радостные ситуации. Она может также играть роль в умении женщин невербально выражать эмоции. Это особенно справедливо для положительных эмоций, как отмечают Эрик Коатс и Роберт Фелдман. Когда наблюдатели смотрели пятиминутные немые видеоклипы, на которых были сняты мужчины и женщины, вспоминающие времена, когда они испытывали счастье, печаль или гнев, счастье женщин всегда распознавали с большей легкостью.

Пол и способ познания. Тендерные различия в интуиции легко переоценить. Есть мужчины, которые более эмпатичны и чувствительны к невербальным посланиям, чем средняя женщина. Но этот разрыв реально существует, и некоторые феминистки превозносят его как «женский путь познания». Говорят, что женщины чаще, чем мужчины, основывают свои знания на интуитивной и личной основе. Посмотрите на список десяти победителей и участников, занявших второе место (выдающихся рациональных скептиков XX в. по определению «Skeptical Inquirer»), — все они являются мужчинами. В разделе «Наука и паранормальное» в каталоге весна-лето 2001 г. издательства Prometheus Books (знаменитого своим скептицизмом) я насчитал среди авторов 110 мужчин и 4 женщины.

Для сравнения вместе с моим ассистентом мы проверили половую принадлежность авторов книг об интуиции, в том числе и тех, которые я упоминал во введении к этой книге; 52% оказались женщинами. Затем мы проверили авторов двух разделов, содержащих 253 книги на тему «Новой эры» в нашем местном магазине «Barnes & Noble»; 37% составляли женщины. Похоже, что скептицизм является в культуре маскулинной характеристикой, а интуиция и духовность — фемининной. «Активация интуиции всегда начинается со сдвига в сторону мягкости и молчания», — объясняет Пенни Пирс в «Intuition Magazine». Она поощряет своих читателей «приглушить мужской ум», тот вид сознания, которым и мужчины, и женщины должны пользоваться для достижения конкретных результатов. «Мы так часто пребываем в нашем линейном, "левополушарном мужском уме", что для нас нормально отождествляться с ним. Мы забыли, что существует в равной степени мощное, комплементарное (взаимодополняющее) состояние сознания — тихое, неспешное и свободное от напряжения: "женский ум". Женский ум не ориентирован на цель; он просто наблюдает, включает в себя, оценивает и присутствует в том, что замечает».

«Вау!» — восклицают ученые, в том числе и некоторые феминистки. Изначально ли связаны эти гендерные различия с принадлежностью к тому или иному биологическому пату или это социальная чувствительность тех, кто занимает подчиненное положение? Люди, обладающие малой социальной властью (и женщины, и мужчины) учатся настраиваться на тончайшие нюансы выражения босса. Когда же они сами становятся боссами, они могут настраиваться на малейшие сдвиги в настроении своих подчиненных. Это же явление проявляется и в стиле речи: здесь мужчины склонны действовать так, как действуют люди, облеченные властью, — говорят уверенно, бесцеремонно прерывают других, касаются рукой собеседника, более пристально смотрят прямо на него, меньше улыбаются. Формулируя эти результаты с точки зрения женщин, можно сказать, что женщины склонны влиять не напрямую — они меньше перебивают собеседника, более чувствительны, более вежливы, менее дерзки. Поэтому стоит ли женщинам прекращать изображать улыбку, отводить глаза терпеть, когда их перебивают, настраиваться на более тонкие сигналы, а вместо этого смотреть людям в глаза, говорить уверенно и ловить собеседника на слове? Джудит Холл полагает, что не стоит. Она ценит менее авторитарный стиль женской коммуникации, отмечая следующее: «Считается, что невербальное поведение женщин нежелательно, однако в сознание внедряется еще один миф: что мужское поведение нормально и что именно женское поведение является девиантным (отклоняющимся от нормы) и нуждается в объяснениях».

Эволюционные психологи добавляют, что генетические и культурные корни тендера природные и воспитанные — эволюционировали параллельно друг другу. Эволюционное давление могло способствовать отбору женщин с навыками расшифровки невербального выражения своих потенциальных детей и партнеров (тогда как перегруженные тестостероном мужчины были заняты охотой и добычей пищи). Тиффани Грэм и Уильям Иккис предполагают, что по мере того как поколения сменяли друг друга, «эти мелкие, но достоверные гендерные различия становились все более заметными» и вошли в народную мудрость относительно различий мужчин и женщин. В конце этой совместной генетически-культурной эволюции «женщин не просто считали лучшими, чем мужчины, дешифровщиками невербальных сигналов: от них стали ожидать этого».

По какой-то причине западная традиция исторически рассматривает рациональное мышление как мужское, а интуицию считает женским качеством, отмечает историк-феминистка Эвелин Фокс Келлер. «Женский путь познания», как утверждает Мэри Беленки со своими коллегами, дает больше простора личным знаниям, субъективным знаниям, внутреннему голосу интуиции. Исследовательница утверждает, что женщины просеивают конкурирующие идеи не столько посредством неприязненного скрупулезного исследования, сколько проникая внутрь разума другого человека, зачастую во время дружеской беседы, чтобы узнать и испытать этот способ мышления. Возможно, Беленки со своими единомышленниками переоценивают тендерные различия, но их аргументация в какой-то степени подтверждается наличием тендерных различии в чувствительности к невербальным сигналам и самооценках эмпатии. Более того, Розмари Пачини и Сеймур Эпстейн выявили тендерные различия по своей шкале оценки рациональности (например, «Я наслаждаюсь решением интеллектуальных задач») и экспериментальности («Мне нравится полагаться на мои интуитивные впечатления»). Исследователи сообщают, что «мужчины более склонны, чем женщины, идентифицировать себя с рациональными способностями, а женщины чаще, чем мужчины, идентифицируются с эмпирической обработкой информации и успехами в ней». Аналогично, отвечая на вопросы популярного теста Майерс—Бриггс, почти шесть мужчин из десяти выходят «думающими» типами (заявляя о том, что принимают решения объективно, используя логику), а три женщины из четырех — «чувствующими» (заявляя, что они принимают решения субъективно, основываясь на том, что чувствуют правильным).

Когда я заканчивал эту книгу, мой хороший друг, Мэри Пифер, попросила меня прочесть рукопись ее новой книги «Посреди всего: беженцы со всего мира прибывают в наш город» («The Middle of Everywhere: The World's Refugees Come to Our Town»). Мой способ анализа опыта беженцев в Америке подразумевал бы проведение исследований, обработку результатов опросов, изучение миграции, занятости и состояния здоровья. Подход Мэри состоял в том, что она подружилась с семьями беженцев из Восточной Европы, Африки, Южной и Центральной Америки и Азии и озвучила в своей книге их эмоции и переживания. Став няней и советчиком для этих людей, садясь вместе с ними за стол, отправляясь вместе с ними в кемпинг на выходные, посещая центры иммиграционной службы, Мэри получила эмпатию и понимание, и, благодаря своей книге, она дает нам возможность тоже встать на путь эмпатии и понимания. Беленки не удивилась бы, узнав, что основную часть читательской аудитории Мэри Пифер составляют женщины. Без объяснений и преувеличений тендерных различий — женщины могут быть отъявленными скептиками, а мужчины — чувствительными и интуитивными — эти два способа познания, возможно, могут дополнить друг друга. Вероятно, рациональным скептикам следует открыться иному пути знания, а обладателям интуиции — сделать свое критические мышление более острым.

Мне было интересно, связаны ли видимые гендерные различия в открытости нетрадиционным способам познания с принадлежностью к тем или иным религиозным общинам. Анализируя данные (ничего не могу сделать с этим), собранные Национальным центром изучения общественного мнения у более чем 40 тысяч человек (начиная с 1972 г.), я выяснил, что 23% мужчин и 33% женщин заявили о том, что посещают религиозную службу хотя бы раз в неделю. Меня заинтересовало также вот что: не связаны ли явные гендерные различия в скептицизме и духовности с более высокой эмпатией и близостью с окружающими у женщин (судя по их самооценке)? Женщины проводят больше времени, заботясь о дошкольниках и пожилых родителях. По сравнению с мужчинами, они покупают в 3 раза больше подарков и поздравительных открыток, пишут в 2-4 раза больше личных писем, совершают на 20% больше междугородных телефонных звонков друзьям и родственникам. Когда женщин просят принести фотографии с изображением их жизни, они гораздо чаще мужчин приносят фотографии своих родителей или фотографии, на которых они изображены с другими людьми. Однако у женщин и мужчин сходства больше, чем различий. Но именно мелкие отличия пленяют наше воображение, одно из которых заключается в том, что женщины кажутся более эмпатичными, чувствительными к невербальным сигналам и более склонными к родственным чувствам.