Глава двадцать третья

Ошеломленный, Фулкром уронил подсвечник, который с грохотом упал на пол, расколов плитку, но даже это не отвлекло его от созерцания образа в зеркале.

– Ты… ты же умерла.

Очень белая кожа, гладкие черные волосы с густой челкой и рана на шее – вероятно, от того арбалетного выстрела, который ее убил, – придавали Адене жутковатый вид. Зато, увидев ее теперь, он лишний раз убедился в том, как они с Лан похожи – вернее, были бы похожи, будь Адена жива.

– Верно, – сказала Адена.

– Так как же ты… – Фулкром взмахнул рукой по направлению к зеркалу. – Почему ты здесь? Или это сон?

– Для тебя? Вряд ли. Для меня – не знаю. У меня, наоборот, такое чувство, точно я долго спала, а теперь наконец проснулась.

Фулкром изо всех сил пытался осознать то, что видел. Он выскочил из ванной, распахнул в комнате окно и подставил голову ледяному ветру, надеясь разогнать остатки сна. Ветер уносил вдаль облачка пара от его дыхания. Минуту спустя он осторожно вошел в ванную, надеясь, что фантом исчез.

Адена была еще там и робко улыбалась ему.

– Привет, – сказала она. – Я здесь.

Тогда Фулкром включил все свои аналитические способности.

Приглядевшись, он увидел, что она вся светится, не сильно, но заметно, точно омытая лунными лучами. На ней было непонятное одеяние из тонкого белого полотна, кожа выглядела синюшной и нездоровой. За ней не было ничего, кроме отражения некоторых предметов из его ванной. Значит, она в зеркале – это просто призрак. Тогда он стал задавать себе вопросы: не спит ли он, не пьян ли, не наглотался ли галлюциногенов? – и на все отвечал отрицательно.

– А она красивая, эта твоя новая девушка, – продолжала Адена. – Мне она понравилась.

– Лан? – вырвалось у Фулкрома, который вдруг испытал ничем не объяснимый и совершенно иррациональный приступ вины. – Как ты о ней узнала?

– Ну, я… В таком состоянии, как у меня, все время что-то видишь. Но это ничего, что ты встречаешься с другими женщинами. Я ведь умерла, в конце концов.

– Как ты попала туда, в зеркало?

– Жрец нас отпустил. Не знаю, что именно он сделал, но, после того как он побывал там, многие из нас смогли уйти. – Она показала рукой куда-то вниз. – Хотя, по правде говоря, многим это было совершенно не нужно, они и так уже наелись жизнью досыта; вернулись только те, у кого остались здесь неоконченные дела или что-то в этом роде. Кстати, ты хорошо выглядишь, милый.

– Жрец, – повторил Фулкром.

– Да, Ульрик, – ответила Адена. – Хороший человек, хотя и глупеет, когда расчувствуется. Но намерения у него добрые.

«Ульрик… а он-то тут при чем?»

– Не понимаю. Тебя ведь убили, а не посадили в какую-нибудь тюрьму – как он мог освободить тебя?

– Меня же не сожгли, ты помнишь? – ответила Адена. – Власти решили, что я преступница. Они думали, что я участвовала в том ограблении, и запретили меня сжигать. Меня похоронили в могиле – ты ведь наверняка видел, как мой труп опускали в землю? Помнишь?

– Ну да, я… – Фулкром присел на край табурета и прикрыл руками лицо, вспоминая плакальщиков и дождь, который превращал комья земли на крышке ее гроба в грязь, пока его опускали вниз. Потом он снова поднял голову. – Я пытался доказать всем, что это недоразумение, пытался даже повлиять на них через свои связи.

– Знаю, милый. – Лицо Адены было по-прежнему безмятежно, хотя и немного не от мира сего. А вот кожа изменилась, сквозь нее стали проступать какие-то узоры.

– Что было потом? – спросил Фулкром.

– Моя душа попала в ловушку под городом, как души всех, кого не сожгли на костре, а похоронили в могиле. – Она усмехнулась. – Надо полагать, что жрецы Джорсалира не всегда врут. И знаешь что: нас там много, тех, кому отказали в освобождении души, и не только преступников, – хотя, понятное дело, там все говорят, что невиновны. Так вот, мы сидели там, под Виллджамуром, и вдруг пришел этот Ульрик, вошел туда, где мы… чуть не сказала «жили», но ведь это же не настоящая жизнь, правда?

Фулкрома удивила легкость, с которой она говорила о смерти. Хотя она и при жизни ничего не принимала всерьез…

«Хватит, придурок. Это еще не доказательство».

Адена продолжала:

– Так вот, Ульрик побормотал что-то над нами и выпустил нас всех – на небо, как он, наверное, думал. У него была с собой какая-то книга, из нее он и читал заклинания, а когда кончил, те из нас, кто хотел, смогли пойти за ним по каким-то странным коридорам прямо в город. Конечно, не сразу, но прежде нам вообще никогда не удавалось покинуть нижний мир. Мы все были заперты в нем, где-то под Виллджамуром.

Фулкром старательно обдумывал услышанное, едва удерживаясь от смеха, до того дико все это звучало. Но хуже всего было то, что он ей верил.

– Я сразу пошла к тебе, – продолжала Адена, – хотя пока я могу только отражаться в зеркалах. Некоторые из нас уже ходят по улицам, – надеюсь, у меня тоже когда-нибудь получится. А пока расскажи мне про Лан.

Фулкром отвернулся.

– Я не хочу говорить о ней.

– Почему? Она ведь важна для тебя, а ты важен для меня.

– Просто не хочу, и все.

– Ну ладно, не будем ссориться сразу, как только я вернулась. Мы с тобой и так только и делали, что ссорились, перед тем как меня убили.

Фулкрому стало больно.

– Вовсе нет.

– Ты просто не помнишь, ты же был занят работой. А с моей памятью все в порядке, она вернулась ко мне в неизмененном виде. В нижнем мире говорят, что живые имеют обыкновение убивать реальность. Не успеет что-нибудь случиться, смотришь, а оно уже вывернуто наизнанку.

Возможно, она была права. Он вечно прощал ее за что-нибудь, вечно закрывал глаза на способы, которыми она добивалась всего, чего хотела. Он был для нее легкой добычей, теперь он вспомнил.

– Ты что, застряла там, в зеркале?

– Вроде того, – сказала она. – Пока я не могу пойти дальше. Похоже, мертвый не может сразу взять и появиться в мире живых, переход осуществляется медленно, постепенно. Может быть, со временем и я приобрету физическую форму.

– А откуда ты все это знаешь? – спросил Фулкром в отчаянии. – У вас там что, клиника своя, что ли, куда вы приходите поболтать о проблемах возвращения?

– Только не надо сарказма, милый. Когда я была жива, ты всегда был безупречным джентльменом.

Он опять вздохнул и стал смотреть в пол, на стены, куда угодно, лишь бы не видеть той, кого он так упорно пытался забыть все эти годы. Наконец он все же взглянул на нее, но тут же сказал:

– Мне надо спать.

– Ну конечно – иди спи, а я скоро вернусь.

– Постучи, когда будешь возвращаться, – сказал он, но ее образ в зеркале уже начал тускнеть. В квартире как будто стало одним источником холода меньше – вторым было распахнутое окно в комнате, которое он тут же поспешил закрыть. Но, опуская раму, он заметил несколько призрачно светящихся фигур, которые скользили по висячим мостам Виллджамура.

Нет, он не будет заниматься этим прямо сейчас. Он устал, расстроен, ему надо справиться со своими воспоминаниями.

Лан не спала и, лежа на боку, глядела из окна своей комнаты на море. Огромные столбы снега несло над волнами, они трепетали, словно белые знамена на ветру, а за ними уходило вдаль сланцево-серое небо.

Несмотря на погоду, настроение у нее было хорошее. Нет, даже отличное. Вчера вечером с Фулкромом она почувствовала себя так, словно благополучно обошла самое большое препятствие в своей жизни. Ведь он, такой организованный и профессиональный в работе, оказался таким же неловким и неумелым в деле построения отношений, как и она сама, и это почему-то облегчало задачу.

Встав, она прошла в угол комнаты, к раковине, умылась и стала надевать черную рыцарскую форму. Пальцем она обвела у себя на груди крест в круге, их символ, который она заметила на стене пещеры у входа в Кейвсайд, словно предупреждение. Он же красовался на многочисленных флагах и флажках, поступивших в продажу по приказу императора, – маленькие девочки покупали их и пришивали на свою самодельную форму, играя в нее.

Лан задержалась у зеркала – расчесала волосы, взяла ножницы, подровняла челку. Слегка подкрасилась. Теперь, когда ее не окружала цирковая суета и рядом не толклись другие девушки, эти маленькие утренние ритуалы доставляли ей наслаждение. Она больше не испытывала неловкости, ведь теперь ей не приходилось ловить на себе многозначительные взгляды.

Закончив со сборами, она вышла в общую комнату, где нашла парней уже за завтраком из овсянки.

– Как, у нас сегодня утро без женщин? – спросила Лан, проходя мимо широкого окна с видом на море.

– Оказалось, – ответил ей Вулдон между двумя ложками каши, – что красноречие Тейна иной раз действует не хуже контрацептива.

Лан даже не стала переспрашивать, о чем он.

– А как у тебя дела с твоим ухажером? – Тейн вскочил с кресла и прошелся перед ней, игриво помахивая хвостом. Зрачки его глаз превратились в две хищные полоски. – Ты уже дала ему… ну, это? – И он провел рукой перед ее животом снизу.

По какой-то причине тупая шутка Тейна развеяла всякую неловкость, и ей было совсем не больно и не обидно думать о том, что он так беззастенчиво называл своими словами.

– Я не позволю тебе, бесхарактерный тип, испортить что-то хорошее, – сказала она. – Но если уж тебе так надо знать, то нет, ничего не было.

– Лан, ты должна сказать нам, если вы двое решите стать любовниками. – Вулдон протопал к очагу поворошить огонь и подкинуть в него пару поленьев. – Так что выкладывай. Нам надо знать – конфликт интересов и все такое прочее.

– Ну хорошо, мы целовались, но больше мне сказать нечего, – ответила, нахмурившись, Лан. – И не беспокойтесь, я не позволю своей личной жизни повлиять на нашу совместную работу.

– Вот и хорошо, потому что сегодня нам предстоит чертовски сложная задача. – Вулдон выпрямился и сложил на груди руки. – Все, кто имеет хоть мало-мальский вес в Виллджамуре, придут сегодня на это клятое открытие, – проворчал он, – и все будут глазеть на нас, городских душек и милашек. Расслабишься – и все прокакаешь, а значит псу под хвост вся наша работа, да и мы сами.

– Ничего я не прокакаю. – Лан даже обиделась, что он так откровенно в нее не верит. Интересно, это оттого, что она уже напортачила однажды, или он вообще считает, что от женщин ничего путного ждать не приходится?

Вся Гата-Маер, крупнейшая улица пятого уровня города, была запружена людьми. Кутаясь в шали, плащи и шубы, люди шли под крупными хлопьями снега к новому крытому ирену – первому крытому торговому месту в городе, не считая Кейвсайда. Сначала люди шли по одному, по двое: эти, самые ранние посетители планировали купить по паре безделушек и разойтись; потом за ними повалили толпы: они, точно жуки-кровавики, роями выскакивали из переулков и стекали по горбатым мостам, вливаясь в основную массу.

Воздух был заряжен ожиданием. Ведь это был не просто очередной ирен, это был вызов, брошенный ледниковому периоду, смелый жест, утверждающий, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Более того, торжественное открытие было разрекламировано до такой степени, что люди уже готовы были поверить, что им предстоит присутствовать при событии, сравнимым лишь с рождением нового бога.

По всему городу висели плакаты, объявляющие о грядущем событии; знамена с новыми знаками трепыхались на металлических флагштоках; повсюду в толпе горожан глашатаи кричали о приближении торжественного события.

– Всем этим людям, – заметил Тейн, обводя толпу внизу таким жестом, словно то были обитатели какого-нибудь адского королевства, – следовало бы завести себе хобби. Не может быть, чтобы новый ирен был главным событием их жизни.

Лан не удержалась и засмеялась при виде отчаяния, выразившегося на шерстистой физиономии Тейна. Рыцари уже давно стояли на самой верхотуре нового здания, наблюдая за стекающейся к ирену толпой, а заодно служа отпугивающим средством для всех желающих натворить бед.

– И это говорит парень, который всю жизнь только и делал, что закатывал вечеринки, – буркнул Вулдон.

– Я не просто закатывал вечеринки, я формировал заинтересованные сообщества – а это совершенно иной вид искусства.

Лан решила, что архитекторам надо отдать должное: ирен получился внушительным. Его создатели не пытались подражать эстетике окружающих его строений – нет, они явно работали, думая о будущем. Трехэтажный фасад, отделанный зеленой слюдой, сверкал, точно громадный изумруд; кое-где по его поверхности были разбросаны включения светлого песчаника, наводящие на мысли о кожных болезнях. Ритм стрельчатых оконных арок каждого этажа указывал на внимание к геометрии.

Будет это место популярно или нет, покажет будущее; но сейчас люди останавливались перед зданием и смотрели – кто молча, с вытянутым лицом, кто жестикулируя и улыбаясь. Лан подумала, что по крайней мере одно свое предназначение – отвлекать людей от мыслей о тяготах этого мира – здание уже выполнило.

– Вулдон, – спросил Тейн, перекрикивая гудение ветра, – а тебе приходилось решать подобные задачки в твои былые дни?

Вулдон, примостившись на внешней стене, с удивлением поглядел вниз. Потер мощный щетинистый подбородок.

– В те времена моя работа сводилась большей частью к позированию для чего-то. Я пытался возражать, но, похоже, этим ребятам просто надо было во что-то верить. С солдатами тоже такое случается, – стоит им вернуться из какой-нибудь дальней кампании, как они, в особенности командиры, тут же становятся объектами всеобщего внимания.

– Ну, не знаю, – возразила Лан. – По-моему, от нас все же больше толку.

– Полностью с тобой согласен, – объявил Тейн. – А ты, Вулдон, просто не умеешь ценить хорошее и остаешься занудой.

Вулдон дернул плечом, встал и отряхнул форму.

– Мне плевать, кот, даже если это так, – просто я вижу вещи такими, какие они есть, и не спорю с этим. Нам и так хорошо – деньги нам платят, жизнь у нас приятная, да и вниманием мы не обижены.

– Не обижены? – переспросил Тейн, по-кошачьи расхаживая по крыше. – Добрая половина населения этого города смотрит на нас как на богов. – Словно в доказательство своих слов, он помахал людям внизу, и они тут же ответили ему рукоплесканиями и приветственными криками.

– Зато для кейвсайдеров мы не боги, – сказал Вулдон.

– Что с них возьмешь, с этих неандертальцев! – отвечал Тейн.

На крыше появилась городская стража – сначала четверо солдат, потом шестеро, и вот, наконец, целый взвод выстроился в два ряда, образовав проход. Солдаты вытянулись по стойке смирно, и на крыше в развевающейся пурпурной с золотом тоге появился сам император Уртика. На нем были также высокие сапоги, пурпурная туника и меховой плащ для защиты от резкого ветра. Он подошел к Рыцарям, и, когда расстояние между ними сократилось, Лан почувствовала резкий запах арума, исходящий от его одежды.

– Селе Уртики, – вовремя вспомнила она.

Тейн и Вулдон подошли к ней и встали рядом.

Уртика профессионально улыбнулся и начал заготовленную заранее речь.

– Мои Рыцари Виллджамура, до чего же прекрасно вы выглядите. – Его голос оказался богаче модуляциями, чем она могла припомнить. – Вы за короткий срок стали инструментом, а возможно, и главной причиной снижения уровня преступности в нашем городе. Горожане испытывают к вам глубокое уважение, а также члены Совета – и я сам.

– Спасибо, мой император. – Лан почувствовала, как фыркнул рядом с ней Вулдон, и понадеялась, что никто больше этого не заметил.

– Сегодня, как вам известно, важный день. Я сам буду открывать этот невероятный ирен – великолепное строение! На каждом этаже дежурит городская стража и данный им в подкрепление отряд пехоты – но я в последнее время получаю… угрозы. – Голос изменил ему на мгновение, и Лан внезапно увидела в его глазах следы бессонных ночей. – Анархисты, по-видимому, считают сегодняшнее событие символом всего того, против чего они настроены. Я не могу позволить меньшинству разрушить праздник добропорядочных граждан. Этот ирен должен стать символом богатства, власти и гордости нашего города.

Лан улыбнулась, но внутренне усомнилась: еще неизвестно, кто здесь в большинстве. Может быть, те, кто умирает сейчас с голоду у городских ворот? Или те, кто борется за человеческую жизнь в Кейвсайде? Вряд ли это те немногие избранные, что собрались сейчас внизу праздновать открытие здания, единственное предназначение которого – служить получению удовольствия и обозначению статуса.

Фулкром носился по городу под небольшим снегопадом.

В этом районе Виллджамура всюду, куда ни глянь, что-то строили или перестраивали. Лошади тянули по булыжной мостовой гигантские повозки, груженные камнем или бревнами. Фасады через один покрывала паутина лесов, словно сотканная неким гигантским пауком, а по ней к небесным высотам карабкались каменщики и другие рабочие.

Фулкром примчался в гостиницу, где остановился Ульрик, – хлипкое беленое строение, каких было много в нижних уровнях города. Он забарабанил в дверь комнаты жреца, но ему никто не ответил. В тесном, безвкусно декорированном холле с красными обоями на стенах, красной мебелью под старину и броскими картинами Фулкром разыскал хозяина гостиницы и принялся расспрашивать его о жреце.

– Нет, я его не видел, – отвечал тот.

– Может быть, вы слышали какие-нибудь звуки из его комнаты? – настаивал Фулкром. – Или к нему кто-нибудь приходил?

– Да нет, он тихий, ни с кем не общается. Никто к нему не ходит, ни друзья, ни родственники. В столовой с другими постояльцами он тоже не ест, хотя это нормально – кто бы захотел есть с этими придурками? – но, когда я прохожу мимо него, он всегда улыбается.

– А в его передвижениях нет ничего странного? – спросил Фулкром.

– В смысле – как он ходит?

– Нет, – вздохнул Фулкром. «Идиот!». – В смысле – когда он уходит и приходит?

– Встает с петухами, ложится с курами. Хотя в последние два дня он вроде как не возвращался.

– Благодарю за помощь. Если увидите его снова, пошлите мне сообщение в главное здание Инквизиции. Расходы вам оплатят.

– Сделаем, сэр.

Фулкром вернулся в свой кабинет в Инквизиции. Там, в тишине и относительном покое, он около часа просидел за столом, глядя в пространство и обдумывая происшедшее.

Дверь отворилась, Варкур заглянул внутрь и только потом стукнул в косяк. Для такого крупного румеля он двигался на удивление тихо.

– Фулкром, у тебя минутка есть?

– Конечно, сэр, входите.

Варкур аккуратно прикрыл за собой дверь и подошел к столу, неся в руках толстую пачку бумаг. Положил ее перед Фулкромом.

– Что это? – спросил тот.

– Заявления, вчерашние, – объяснил Варкур, видимо взволнованный. – Ты у нас занимаешься всякой чудно́й хренотенью. Тебе ее и разгребать.

– Простите, не понимаю.

– За прошлую ночь мы получили кучу заявлений, и все от граждан, которые… – Варкур наклонился к нему, словно стесняясь говорить вслух, – которые заявляют, что вчера ночью в их дома приходили мертвецы. Будь их один или двое, я бы засадил их в камеру на ночь, чтобы проспались. Но у нас тут более сорока заявлений граждан, которые пишут, что вчера ночью их посетили мертвые – или, по крайней мере, те, кого считают мертвыми, – и до смерти напугали их самих.

Фулкром медленно выдохнул.

– Хорошо, сэр. Я этим займусь.

– Только не говори об этом никому и не трать слишком много времени на эту ерунду. Не надо, чтобы люди видели, как мы бегаем и проверяем то, что вообще может оказаться неправдой.

– Я все понял, сэр, – заверил его Фулкром.

Варкур вышел из комнаты. У двери он остановился и сказал:

– Знаю, ты им не нянька, но все же – как эти твои Рыцари, готовы к сегодняшнему?

– Думаю, что да, сэр.

– Хорошо. Не люблю я, когда работу Инквизиции делают парни из городской стражи, тем более в присутствии императора. Слишком они заносчивы и нечувствительны к деталям. Зря нас туда не позвали – каждый раз, когда нам говорят, что мы где-то не нужны, там-то и жди беды.

Когда дверь за Варкуром наконец закрылась, Фулкром опустил голову на стол.

Все это становилось очень серьезно.

Его проблема не уходила. Когда-то он любил Адену больше жизни, много недель после ее смерти не мог заставить себя даже говорить о ней с кем-нибудь. Мало того, ее еще и обвинили в преступлении, которого она не совершала. Жестокий конец для такой красивой, изысканной женщины.

Люди тогда начали шептаться за его спиной – сначала говорили о том, как ему не повезло, выражали сочувствие, потом все стало куда серьезнее: сослуживцы стали подвергать сомнению его пригодность к работе следователя Инквизиции. Фулкром ушел в работу с головой и понял, что это единственный способ перестать думать о ней. Постепенно боль прошла, но осталось нечто вроде осадка в мыслях, от которого он не мог избавиться, как ни старался. Но вот прошли годы, и появилась Лан – эксцентричная, очаровательная, ни на кого не похожая. Некое подобие надежды затеплилось в его душе.

И вот прошлой ночью – и время-то как подгадала! – вернулась она… Фулкром начал перелистывать заявления прошлой ночи.

«Мой Джед стоял прямо у изножья кровати – двадцать лет прошло, а он был как мальчик».

«Я принимала ванну, когда из-за моей спины вылез призрак и начал меня целовать!»

«Их было двое – те самые, которые обобрали меня на улице до нитки два года тому назад, – стояли и светились, и ножи у них были те же самые, что в ту ночь. Они дразнили меня и мою жену, мы всю ночь потом не спали».

Все истории как две капли воды походили на его собственную – призраки и фантомы преследовали живых в Виллджамуре. «Что же натворил этот жрец, будь он неладен?»

Дорога внутри ирена освещалась многочисленными узорчатыми светильниками, в которых горело широкое конусообразное пламя. Белый мраморный пол, искрящиеся слюдой стены и потолок сверкали безукоризненной чистотой; их поверхности отражали звуки шагов и рикошетом отсылали их вдоль по коридору.

Лан нервничала под грузом возложенной на них ответственности.

Для Рыцарей это было не рядовое появление перед жителями города, когда их осыпали аплодисментами и комплиментами; нет, сегодня к каждому их шагу будут прикованы взгляды тысяч глаз. Случись что-нибудь, и люди бросятся искать защиты не у городской стражи, а у них, Рыцарей, – рукотворного символа надежды.

Коридор поворачивал не под прямыми углами, но плавно изгибался из стороны в сторону, наводя на мысли о гигантских размерах здания. Вскоре они оказались у железной винтовой лестницы, которая повела их вниз, мимо портретов знаменитых военных при всех регалиях. У подножия лестницы они повстречали отряд стражников в малиновой с серым форме, – обступив с четырех сторон Уртику, они продвигали его вперед, выставив перед собой тускло блестящие стальные щиты, точно собираясь ввязаться в драку.

И вот они уже уровнем ниже – помещения здесь просторнее, светлее, в потолках световые люки, вдоль лестниц деревянные перила, на стенах золоченые кенкеты. Все сверкает, точно во сне.

Повсюду слонялись люди, имевшие, как догадалась Лан, какое-то отношение к ирену. Богатеи, в роскошных туниках и платьях. И все до одного жаждали встречи со знаменитостями.

– Чудно́ как-то, – шепнула Тейну Лан.

– Обожаю, – отвечал Тейн, здороваясь за руку с каким-то торговцем. – Вот почему я так люблю бывать в тавернах. Обожаю, когда меня обожают. – И тут же в сторону: – Очень рад встрече. Сожалею, но мне нужно спешить.

– Тейн, – прервал его Вулдон, – не забывай следить за ними. Не пропускай ни одного их движения, особенно если оно покажется тебе странным.

– Слежу, большой брат, слежу. Я ведь слышу десятки разговоров сразу. Причем мне даже не надо думать об этом, все происходит само собой, а я могу сосредоточиться на другом.

– Ты как, нормально, Лан? – спросил Вулдон.

– Ага. – Лан вглядывалась в густеющую толпу, гомон которой достиг, казалось, предела.

Бритый мужчина в темно-коричневом капюшоне, чуть старше тридцати лет с виду, подошел к ней и стал требовать поцелуя – поклонник. Сначала она его игнорировала, не хотела устраивать сцену в публичном месте, но он не отступал, смеялся дурацким смехом.

– А ты прямо конфетка в этой форме, – промычал он и протянул руку, чтобы схватить ее за грудь.

Лан схватила его за протянутую руку, поддала коленкой в живот, и он перегнулся пополам. С неожиданной силой, удивившей ее саму, она рванула его за волосы вверх и сжала ему горло. И прорычала, глядя в его пьяную рожу, от которой разило алкоголем:

– Оставь меня в покое, понял?

Человек с трудом кивнул, и она отпихнула его от себя. Хватаясь за горло руками, он скрылся в толпе.

– Классно ты его отделала, – серьезно сказал Вулдон. – Готов поспорить, быть женщиной в твоем положении не так-то просто – то и дело натыкаешься на такие вот сюрпризы.

– Пошел ты!

И снова вперед, через толпу народа, следом за стражниками, которые уже разомкнули свое каре, подойдя сзади к платформе в огромном атриуме, устроенной так, чтобы ее можно было видеть с любого уровня ниже. Над платформой два огромных световых люка: деревянный переплет заполняют стекла такой прозрачности и чистоты, равных которым Лан не видела никогда. Воздух внутри был ничуть не спертым, дышать было так же легко, как на любом уличном ирене. В то же время трубы нового, завезенного из Виллирена отопления время от времени тихонько покашливали, поперхнувшись огненным зерном, и наполняли теплом здание. «С ума сойти…»

Увидев над собой императора, люди стихли.

Откашлявшись, он начал:

– Сегодня знаменательный день. День прогресса…

Пока он читал по памяти подготовленную заранее речь, Рыцари заняли позицию за стражей, против другой стороны, откуда им было хорошо видно все происходящее. Магазины – общим числом около сотни – занимали три этажа; в основном в них торговали шляпами и одеждой, но также и кое-чем другим – дизайнерской мебелью и даже оружием; между магазинами встречались и бистро.

– …из новейших материалов, разработанных в сотрудничестве с культистами, с использованием технологий великих древних, живших за тысячу лет до нас…

На верхнем уровне, у перил, расположились стрелки с заряженными арбалетами. Один из них глянул на Лан, кивнул и только потом перевел взгляд на людей внизу. Пока император продолжал свою речь, Лан тоже стала обшаривать взглядом толпу в поисках любых признаков беспокойства.

Хотя каких именно признаков надо было ожидать, оставалось непонятным. На входе всех без исключения обыскали, изъяв любое оружие, – шаг, казавшийся насмешкой на фоне того, что скоро здесь будут продавать любые клинки отменного качества. Лан обратила внимание на людей в цветах корпорации Шелби: белые ремни на фоне темно-красной формы бросались в глаза. Похоже, их наняли охранять самые дорогие магазины.

Она сосредоточилась на руках людей: вот кто-то полез в карман, словно собираясь достать что-то оттуда, кто-то пихает локтями соседей, многие жестикулируют.

Вдруг за стеклом на крыше что-то мелькнуло. Может быть, птеродетта или патрулирующая гаруда?

Но тут ее отвлек шум снизу. На кого-то упал портрет. В углу сразу вскипел смех, ошеломленного мужчину вытащили из-под рамы, поставили на ноги, а он все вертел головой, пока стражники возвращали картину на место. Затем пострадавшего увели.

Император говорил без запинки, его голос заполнял огромное пространство атриума. Люди слушали его с интересом. И тут Лан показалось, что шевеление на крыше повторилось.

Протолкавшись через ряды стражи, она добралась до Тейна и Вулдона, которые следили за толпой внизу.

– Пойду схожу на крышу, – сказала она. – Туда можно как-нибудь выйти, не привлекая внимания?

– Так же, как пришли, – шепнул Вулдон, водя глазами по ирену. – Поддержка нужна?

– Не знаю пока. Посмотреть хочется.

– Ну хорошо. Мы здесь, если что.

Лан взглянула через чердачный люк наверх, где над ней простиралась крыша, схватилась за края и, пользуясь больше цирковыми навыками, чем своими новыми силами, подтянулась.

На крыше она съежилась рядом с водостоком на корточках – ветер толкал ее с такой силой, точно хотел сбросить назад в люк, пряди волос облепили лицо; она убрала их, чтобы не мешали. Повсюду вдали взмывали в туманную высь городские башни.

Крыша уходила вверх плавным изгибом; материал кровли напоминал шифер, только шершавый; на нем легко было держаться. Где-то впереди сверкали стеклами световые люки. Каждый был в ширину шагов по двадцать.

И там, прямо возле одного из люков, она увидела… ползущую тварь. Лан передвинулась вдоль края крыши чуть дальше, чтобы лучше рассмотреть ее, не привлекая внимания к себе. С этой новой позиции она хорошо видела тело, покрытое морщинистой коричневой кожей, вдвое крупнее человеческого, короткие лапы, обрубок хвоста…

Лан оступилась на плохо закрепленной плитке, та громыхнула под ее ногой; тварь сначала застыла, услышав шум, потом повернулась: у нее не было морды – ни глаз, ни носа, ни ушей, – только пасть, утыканная рядами острых зубов, истекающая слюной.

Тварь затопотала на месте, разворачиваясь. Густая слизь падала из пасти ей под лапы. Вдруг с неожиданной, ошеломительной скоростью тварь бросилась вперед. Когда между ними оставалось всего несколько шагов, Лан подпрыгнула и взмыла в воздух. Тварь вскинулась на дыбы, когтя передними лапами пустоту, пытаясь затормозить на краю крыши, но не смогла, и через пару минут снизу донесся глухой звук: ее тело ударилось о булыжную мостовую.

Снизившись, Лан заглянула через карниз. Внизу, в пустынном переулке, она увидела пурпурную каплю из плоти и требухи.

«Что это еще за дрянь?»

Лан осмотрела крышу, но ничего такого больше не увидела. Тогда она пошла вдоль края, время от времени взглядывая вниз.

Позади ирена группа людей в темных плащах и шарфах на лицах стояла в окружении ведер с водой. Лан разглядела, что они ставили перед собой на землю какие-то темные комки размером с ладонь, а потом поливали их водой из ведер. Непонятная масса начинала подергиваться и шевелиться, растягиваться и раздуваться во всех направлениях.

Темный комок принял форму точно такой же твари, какая атаковала ее за минуту до этого, и один из трех неизвестных, держа перед собой меч – явно для защиты, – стал пинками подгонять ее к стене ирена, по которой она полезла вверх, пока не скрылась из виду. Провожатый вернулся к своим, которые тем временем вытряхнули из мешка третий комок и повторили весь процесс сначала.

Жуткие вопли и крики о помощи понеслись тем временем из ирена; градус истерии, царившей внутри, чувствовался даже через крышу.

Лан шагнула с края. Она зависла в воздухе, прицелилась и с точно рассчитанной скоростью рухнула в переулок, чтобы не пострадать самой, но наверняка повредить троицу внизу. Она врезалась в двоих сразу, попав одному ногой в затылок, другому в грудь, и они, упав, лежали очень тихо – то ли мертвые, то ли без сознания. Третий замахнулся на нее мечом, но Лан активизировала свою способность аккумулировать энергию – и меч, вырвавшись из его рук, загрохотал по мостовой. Не дав ему опомниться, она дважды коротко ударила его в живот, пнула ногой в лицо, и тот упал рядом со своим мечом.

После падения у нее болела нога, но она, не обращая на нее внимания, сняла шарфы с лиц двух незнакомцев – это оказались мужчина и женщина, – но никого из них не узнала. Женщина не подходила под описание Шалев. Все трое были еще живы, так что она стащила их в одну кучу и порвала на узкие полосы опустевший холщовый мешок. Потом связала их по рукам и ногам крепко-накрепко.

Собрав мечи, она припустила к передней части здания, где из главных дверей ирена уже вытекал на широкую Гата-Маер поток горожан. Три недавно созданные твари атаковали их сзади, побуждая бежать быстрее.

Лан снова воспользовалась запасами своей энергии и поднялась в воздух. Описав дугу, она обрушилась на одну из тварей сверху и по самую рукоятку вогнала в ее затылок меч; тварь осела, коротко простонала и застыла. Обойдя тварь спереди, она увидела, как от нее во все стороны разбегаются люди, да и было отчего: из пасти мертвой твари свисала человеческая нога в сапоге, а пол вокруг нее устилали тела тех, кто не успел убежать: у каждого не хватало одной, а то и двух конечностей. Хорошо еще военные времени даром не теряли и помогали людям побыстрее укрыться от опасности, нимало не затрудняя себя уничтожением тварей.

Еще одно чудовище было уничтожено таким же образом, что и первое: мечом в затылок; на этот раз жучки-кровавики не заставили себя ждать. Они редко встречались на такой высоте, но теперь нахлынули блестящим черным потоком и пировали, вырывая мощными челюстями фрагменты плоти из ран.

Последняя тварь оказала сопротивление. Она бросилась на Лан; та подпрыгнула и, подтянув ноги так, что легла в воздухе почти горизонтально, вонзила меч в боковую поверхность головопасти. Но тварь умерла не сразу – удар оказался недостаточно силен. Еще некоторое время она, истекая кровью, топталась вокруг своей оси, утратив способность контролировать движения. При этом она пыталась броситься на любого, кто пробегал мимо. Вскочив ей на загривок, Лан опустилась на одно колено и вогнала клинок в толстую шкуру на ее шее. С громким свистом тварь опустилась на землю и издохла. Взглянув на фасад нового ирена, этого торжества роскоши и современности, Лан заметила на нем две развевающиеся черные тряпки.

«Как же сюда попали анархисты?»

Она побежала ко входу, проталкиваясь через толпу, а когда та стала слишком плотной, просто поднялась в воздух и побежала у всех над головами. На землю она опустилась уже перед самым входом, у распахнутых двойных дверей.

Там она замерла от ужаса, увидев то, что было внутри.

Торжественное открытие ирена превратилось в кровавую бойню. Кровь лужами стояла на полу, сверху дождем сыпались стрелы из луков и арбалетов, без разбора поражавшие не только чудовищ, но и ни в чем не повинных людей. Взбесившиеся исчадия ада метались по мраморному вестибюлю, хватая зубами все, что движется, скользя в крови и разрывая на части все, что попадало в их пасти.

Вулдон, судя по всему, был где-то рядом. Точно, вон он, в дальнем конце вестибюля, в каждой руке по мечу, разит паршивых выродков направо и налево. Тейн был повсюду сразу; пользуясь своим необычайным проворством и ловкостью, он выхватывал людей чуть ли не из пасти чудовищ и успевал еще когтистой лапой полоснуть то по одной чешуйчатой спине, то по другой.

Твари, хотя и свирепые, оказались нестойкими; они плохо соображали, неважно контролировали свои движения и вообще были ужасно неуклюжими. С каждой минутой их становилось все меньше; наконец издохла последняя, а вокруг всхлипывали люди, раненые звали на помощь, и весь еще недавно девственно-белый пол покрывали темно-красные лужи и крошево из костей. Всего чудовищ оказалось штук двадцать, каждое значительно выше и крупнее Вулдона. Тот уже стаскивал трупы в кучу, а Тейн, весь в чужой крови, стоял и созерцал картину побоища, точно силясь понять, как такое могло произойти. Высоко над ними снова появился император Уртика, вышедший из-под прикрытия солдат, чтобы осмотреть кровопролитие внизу.

Даже издалека Лан видела, как он шокирован. Вдруг стекло в одном из световых люков треснуло, осколки посыпались вниз. Острые, точно прозрачные мечи, они падали на мраморный пол и разбивались вдребезги, а из дыры в потолке полыхнула вспышка пурпурного света; из нее появилась женщина с бритой головой, в темном плаще, который развевался вокруг нее, когда она спускалась вниз. Шалев.

Наверху Уртика уже нырнул в свой металлический панцирь, а Лан во весь дух мчалась к преступной культистке, намереваясь во что бы то ни стало перехватить ее, пока та не наделала дел. Вулдон и Тейн, наоборот, спешили к императору и, крича: «Уберите его, укройте его, вы, черти!» – отталкивали солдат от края, пока снайперы целили в Шалев.

Женщина встала на одно колено, вскинула над собой согнутую в локте руку, точно для защиты, в ее другой руке мелькнул какой-то механизм. Стрелы со звоном врезались в невидимую стену, но не отскакивали от нее, как от обычного препятствия, а, повисев мгновение в воздухе, точно время вдруг остановилось, безвредно осыпа́лись на пол.

Лан уже почти поравнялась с Шалев, их разделяло всего шагов тридцать; император был где-то наверху сзади. Шалев выпрямилась, угрожая реликвией отряду солдат, которые прикрывали императора. Лан настроилась на ощущение встроенного в ее тело аппарата, того самого, что обладал способностью отталкивать огонь, и стала ждать, пока сила аккумулируется внутри ее, стараясь накопить ее побольше, хотя и рисковала сама при этом разорваться на части.

Когда реликвия в руках Шалев ожила, Лан подпрыгнула, вытянула руки и вытолкнула из себя всю накопившуюся внутри энергию, сотрясаясь в полете, точно выпускающий воздух шар.

Стремительными толчками покидая ее парящее в воздухе тело, энергия перерубила поток света, шедший из реликвии Шалев. Лан показалось, будто из нее вытягивают душу. Она конвульсивно содрогнулась и включила другой имплантированный в ее тело механизм.

И увидела россыпь пурпурных искр.

Услышала крики.

Потом вокруг была только чернота.

Фулкром отыскал священника позже, в тот же день. Посыльный принес долгожданную весть о его возвращении в гостиницу, и Фулкром понесся через весь город, несмотря на грозно нахмурившееся небо.

– Ульрик, – начал он с порога, – что ты натворил? Ты же выпустил мертвых.

Жрец вздохнул, нисколько не удивленный.

– Вижу, ты тоже заметил.

– Еще бы мне не заметить! – перебил его Фулкром. – И не я один, знаешь ли.

Жрец робко отвернулся и побрел к печке, пошевелить угли. Жестом он пригласил Фулкрома войти, и тот прикрыл за собой дверь.

Причудливые фрагменты пергамента устилали пол, между ними тут и там стояли пустые бутылки с оплавленными свечами. Пробираясь между пергаментами, Фулкром заглянул в некоторые из них, – кстати, пергаменты, оказывается, были не только на полу, но также на стенах и даже на окне, – но обнаружил, что не может не то что прочесть их, но даже опознать язык, на котором они написаны. Конечно, он был не специалист в таких делах, но все же шрифт, который в одних фрагментах был совершенно неузнаваем, точно инопланетный, в других выглядел смутно знакомым, как далекое эхо ямурского. Странные символы, таинственные рисунки и резные деревянные фигурки окружали его со всех сторон.

Ульрик продолжал рассеянно ворошить угли кочергой.

– Зачем ты сделал то… то, что нужно было сделать для того, чтобы выпустить духов в город? – спросил Фулкром.

– Вообще-то, я не собирался этого делать, – ответил Ульрик. – Надеюсь, я не совершил ничего противозаконного. Ты ведь пришел не затем, чтобы арестовать меня, правда?

Фулкром угрюмо усмехнулся.

– Даже не представляю, за что бы я мог тебя арестовать.

– Вот и хорошо, – отвечал Ульрик. – Если ты не за этим пришел, так, может, выпьем чаю? Мы на востоке завариваем его совсем по-другому. – И Ульрик потянулся к маленькому круглому чайнику, подвешенному над огнем.

– Ладно, чай так чай, – сказал Фулкром. – А потом ты расскажешь мне, что именно ты сделал и как, ведь я считал, что показываю тебе всего лишь дорогу в библиотеку, а оказалось, что я проводил тебя в какие-то иные уровни бытия.

– Что лишний раз подтверждает, как мало жители города знают о своих библиотеках, – ответил Ульрик. Тем временем он, покрыв руки плотной тканью, поднял с огня чайник, отнес его в сторону и стал наливать чай в маленькие фарфоровые чашечки.

Потом передал одну Фулкрому, и тот сделал глоток. Напиток оказался вкуснейшим; пожалуй, он никогда раньше не пробовал ничего подобного – жидкость согревала, питала и успокаивала. Фулкром почувствовал, как, против его воли, утихает наполнявшая его ярость.

Ульрик определенно не любил торопиться. Вот и теперь он медленно опустился на потрепанный кожаный стул и не спеша стал пить свой чай.

– Трудно объяснить, куда я ходил и что делал. Возможно, проще будет показать. Лучше тебе взглянуть на них своими глазами, на этих существ, ты ведь любишь во всем доходить до самой сути.

– Ты про подземный мир? – спросил Фулкром. – Ведь это оттуда просачиваются мертвые?

– Под городом, под миром… Честно говоря, по-моему, все эти названия ничего не объясняют, но пока придется обойтись ими. Да, речь идет о пространстве под городом, где обитают пойманные души и куда втекают пять рек.

– Реки под городом? Но это же смешно.

– Из всего, что тебе довелось увидеть в последнее время, реки под городом, возможно, еще не самое комичное.

– Верно, – согласился Фулкром. Он уже утратил ясное представление о том, что считать странным, а что нет. Но поскольку он сам отвечал за такие вещи в Инквизиции, то чувствовал себя обязанным разобраться до конца. – Ладно, пошли, я хочу поглядеть.

– Так тому и быть, – ответил Ульрик.

На город обрушился нежданный снегопад, по древним улицам несло крупные хлопья снега. День клонился к вечеру, и горожане благоразумно сидели по домам, спасаясь от плохой погоды, – все, кроме подростков и детей, которые жадно рассматривали новые рисунки и истории МифоТворца, расклеенные им накануне.

Тысячи окон над ними излучали теплый мягкий свет – это горели лампы, свечи, камины. Птеродетты, спасаясь от снега на подоконниках и под карнизами, заглядывали в окна жилищ, пока маленьких пернатых вуайеристов не разогнала промчавшаяся вверху гаруда.

Пройдя через сад стеклянных цветов – место, где в городе был впервые убит стражник, – и поднявшись по лестнице, Ульрик и Фулкром вошли в библиотеку, где сразу устремились в просторный зал, освещенный в основном масляными лампами. Два высоких витражных окна пропускали разноцветный свет в верхние этажи; правда, сейчас, когда снаружи бушевала пурга, внутри было очень мрачно.

Ульрик уже знал многих здешних служащих по именам, и теперь, прежде чем заговорить с ними, сложил руки ладонями вместе и слегка склонил голову в знак приветствия. Один библиотекарь протянул Ульрику фонарь, чтобы они могли сами освещать себе путь, и монах рассыпался в благодарностях.

– Люди здесь очень хорошие, – зашептал он Фулкрому. – Больше всего на свете они любят книги – восхитительное человеческое качество, не правда ли?

Они как раз шли мимо желтовато-белого, украшенного богатой резьбой балкончика. С него открывался вид на скрипторий – громадный каменный зал, где множество молодых мужчин и женщин в плащах сидели за пюпитрами, согнувшись каждый над своим пергаментом, каждый со своей толстой свечой.

– Бедняги, – посочувствовал им Ульрик. – С годами их зрение утратит прежнюю остроту. Спины согнутся. Суставы начнут болеть. За всякое знание приходится платить болью.

Кто-то внизу поднял голову и, приложив палец к губам, послал им строгий взгляд и жестом велел проходить.

В темном коридоре Ульрик взволнованно зашептал Фулкрому:

– Это первый скрипторий вне стен джорсалирского монастыря или церкви, который я вижу. Несчастные молодые писцы трудятся не на церковь, а на империю, многие из них еще совсем дети, только что из школы. Потихоньку заглядывал в их пергаменты, посмотреть, что они пишут, – оказалось, в основном копируют речи политиков и угрозы, адресованные разным племенам в составе империи, на их языках. Некоторые переписывают пособия по обучению ямурскому. Идет планомерное поглощение языков.

Жрец выжидательно смотрел на Фулкрома.

– Ничего противозаконного тут нет, – отвечал он. – Возможно, ты думаешь, что это неправильно, но людей на окраинах империи нужно приучать к нашим обычаям.

– Да ты хотя бы бывал на этих окраинах, говорил с теми, кого здесь называют дикарями? – набросился на него Ульрик, впервые за все время позволив себе вспышку гнева.

– Нет, но…

– Вот и не повторяй чепухи. Это простые, мирные люди, следователь, и они подвергаются эксплуатации. Ложь вашей империи развращает их. Насильственное обучение языку и обычаям победителей приводит к потере ими своего «я» и к еще большему закабалению. Посмотри на свой город: беженцы за его стенами умирают от голода и холода, и никому нет до них никакого дела; жители Кейвсайда, униженные и доведенные до отчаяния, с оружием в руках борются за равные с богатыми права на жизнь. Виллджамур – город, где нуждами многих жертвуют ради удобства меньшинства. И при всем этом ты искренне считаешь другие народы дикарями?

Фулкром задумался. Ульрик чем-то напоминал ему прежнего наставника, инспектора Джерида, и Фулкрому вдруг стало неловко.

Грубый голос Вулдона.

Шарканье шагов неподалеку, голоса стражников, лениво перекидывающихся словами, ароматы.

С усилием Лан разлепила глаза.

Блестящие стеклянные пузырьки с разноцветным содержимым окружали ее со всех сторон, на некоторых были этикетки. Ровными рядами они стояли на полках и в стеклянных шкафах. Позади длинного стола, точнее, прилавка были баночки с другим содержимым, наподобие пудры, и вдруг она поняла, что именно эти баночки и пузырьки распространяют те запахи, которые она чувствовала.

В полумраке комнаты она разглядела Тейна, стоявшего рядом с ней на коленях: его мохнатое лицо выражало тревогу.

– Леди очнулась, – объявил он.

Вулдон громыхнул где-то над ними и тоже опустился на корточки рядом с ней, придерживаясь одной рукой за пол, чтобы не упасть.

– Как самочувствие, Лан? – спросил он непривычно нежно.

– Дерьмовое, – ответила Лан.

– Вид у тебя соответствующий, – сказал Тейн и наконец-то улыбнулся – ей сразу стало легче.

– Спасибо, – вздохнула Лан.

Пришел культист, белокурый мужчина чуть старше тридцати, знакомый с виду, – он работал где-то недалеко от их убежища на вершине утеса – и сделал Лан укол в живот, на что та от усталости даже не обратила внимания. Вскоре к ней вернулась способность ощущать окружающий мир – заныла спина, она почувствовала, что лежит на голом холодном полу. Общее состояние у нее было, как после схватки с медведем.

– Что случилось? – спросила Лан.

– Шалев случилась, – ответил Вулдон, потирая широкую нижнюю челюсть. Он отошел, чтобы не мешать культисту оценить состояние пациентки, но тот скоро кивнул, похоже удовлетворенный процессом, и скрылся. – А еще, – продолжил Вулдон, – ты, кажется, спасла императору жизнь. По крайней мере, он так думает.

– Этого я не помню, – отвечала Лан.

Вулдон стал пересказывать ей последовательность событий. Шалев направила на императора реликвию, чтобы убить его магией, но благодаря вмешательству Лан остальным хватило времени, чтобы отвести его в безопасное место. Вулдон и Тейн, проводив его в эвакуационный тоннель, тут же вернулись и успели застать оглушенную взрывом Шалев прежде, чем та растаяла в цветном тумане, причем ее ранения не помешали ей предварительно отправить на тот свет двух снайперов.

– Уртика, наверное, захочет повторить ту презентацию, чтобы еще раз похвастаться нами перед публикой, – заключил Вулдон с улыбкой, что для него было большой редкостью. – Так что ты молодец, девочка.

Ей было приятно заслужить наконец его одобрение. А еще ей была важна вера Вулдона в ее способности, и она радовалась, что ее сегодняшняя жертва не была, по крайней мере, напрасной.

– Где мы?

– В аптеке, – сказал Вулдон. – Все в том же ирене.

– Значит, Шалев мы не взяли.

– Еще возьмем, – сказал Вулдон. – Зато теперь мы знаем, что она уязвима, а это уже кое-что. Еще мы знаем, что она предсказуема – любит большие события, своего рода шоу, а на этом ее можно будет попытаться поймать.

– Тогда почему у меня такое чувство, будто мы проиграли? – спросила Лан.

Вулдон, кряхтя, поднялся.

– Это уже твоя личная проблема. Ничем не могу помочь. Разве что советом – наслаждайся всеобщим вниманием и славой, вот как Тейн.

Лан попыталась сесть, но не смогла – устала. Она уперлась локтями в пол и засмеялась – голова кружилась, тянуло в сон. Потом она повернулась на живот, что далось ей с трудом: синяки болели, внутри творилось бог знает что.

Вулдон помог ей встать, а Тейн вдруг уставился на что-то за их спинами.

Кто-то, бряцая оружием, загородил собой дверь. Это оказался молодой солдат. Схватившись обеими руками за косяки и задыхаясь от бега, он сказал:

– Снова беда, теперь в Кейвсайде. Нам нужна помощь, срочно. Ситуация выходит из-под контроля.

Вулдон надвинулся на солдата.

– Что стряслось? – спросил он хмуро.

– Анархисты, – проговорил солдат. – Анархисты организовали в пещерах марш протеста. И вывели всех наверх. Протестующих. Угроза мятежа. Всюду хаос.

Вулдон вздохнул и бросил взгляд на Лан.

– Как насчет погеройствовать еще немного?