Рекламный агент «Комедии реставрации» напечатал статью о Гретхен – женщине, чья первая режиссерская работа должна была вместе с другими фильмами представлять американское киноискусство на Каннском фестивале. Поэтому, когда самолет Гретхен приземлился в аэропорту Ниццы, ее уже ждали фотографы. Они снимали, как Гретхен выходит из самолета, как встречается с Билли и Рудольфом. Гретхен крепко обняла и поцеловала сына, едва удерживаясь от слез.

– Сколько времени прошло, – прошептала она.

Билли был смущен проявлением материнских чувств в присутствии фоторепортеров и мягко, но решительно высвободился из объятий матери.

– Мама, – сказал он, – давай отложим эту семейную сцену на потом.

Ему вовсе не улыбалась перспектива появиться на страницах газет чуть не задушенным в родственных объятиях, независимо от того, пойдет ли такая фотография на пользу картине или нет.

Гретхен отступила, и ее губы плотно сжались в столь хорошо знакомую Билли тонкую холодную линию.

– Билли, – сказала она официальным тоном, – разреши мне представить тебя мистеру Доннелли, нашему художнику.

Билли пожал руку рыжебородому молодому человеку.

– Очень рад познакомиться, сэр, – сказал он. «Еще один. Она никак не может от них отказаться». Он отметил, с каким покровительственным видом собственника Доннелли держал мать под руку, когда они проходили через небольшую толпу, образовавшуюся у выхода из таможенного зала. Во время этой встречи – первой за столько лет – Билли собирался быть нежным и чутким, но вид матери, как всегда красивой, в шикарном светло-голубом дорожном костюме, под руку с человеком ненамного старше его самого, вызвал у него раздражение.

Однако ему стало стыдно, что он позволил этому чувству одержать верх. В конце концов, мать взрослый человек, и что она делает в свободное время и кого выбирает – это ее личное дело. Поэтому сейчас, идя с ней к машине, он нежно сжал ее руку, как бы извиняясь за недавнее замечание по поводу семейной сцены. Она удивленно взглянула на него, а затем радостно улыбнулась и сказала:

– Нас ждут чудесные две недели.

– Надеюсь. Мне не терпится поскорее посмотреть твою картину.

– Тем, кто ее видел, она как будто нравится.

– Мало сказать «нравится», – вмешался в разговор Рудольф. – Все просто в восторге. Мне уже предложили продать мою долю в картине со стопроцентной прибылью, но я отказался.

– Преданный братец, – весело сказала Гретхен, но тут же нахмурилась. – Руди, ты плохо выглядишь. У тебя такой вид, словно ты ночи напролет не спишь. В чем дело?

– Ни в чем, – смущенно рассмеялся Рудольф. – Наверное, слишком подолгу засиживаюсь в казино.

– Честно говоря, я огорчена, – сказала Гретхен, пока носильщик и шофер укладывали чемоданы в машину.

– Чем?

– Что Уэсли не приехал меня встретить.

Рудольф и Билли переглянулись.

– Разве он не в одном с нами отеле? – спросила Гретхен.

– Нет, – сказал Рудольф.

– Но он ведь в Канне? После показа картины газеты и телевидение будут рвать его на части. Он должен вести себя как актер, даже если он таковым себя не считает.

– Гретхен, – осторожно сказал Рудольф, – мы не знаем, где он сейчас. Он был в Сен-Тропезе – это последнее, что о нем известно, но потом куда-то исчез.

– Что это значит?

– Да ничего, – солгал Рудольф. – Ты не беспокойся. Я уверен, он появится.

– Да уж лучше ему появиться, – сказала Гретхен, садясь с Доннелли в машину. – А то мне придется объявить розыск.

Из-за багажа в машине не осталось места для Рудольфа, и они с Билли направились на стоянку к «Пежо».

– Надо срочно придумать для нее какое-то объяснение, – сказал Рудольф.

– На этот раз придумывайте сами, – сказал Билли. – То, что я придумал в последний раз, чуть не стоило мне жизни.

– Может быть, увидев в газете фотографию Гретхен, он объявится. Во время съемок он очень к ней привязался.

– Я знаю. Он мне рассказывал. Сейчас его занимает только одно – как найти некоего югослава. – Билли с любопытством посмотрел на Рудольфа. – У вас есть какие-нибудь новости?

– Возможно, будут через несколько дней.

– Вы по-прежнему не хотите сказать мне, что вы затеяли?

– Нет, – решительно ответил Рудольф. – И не выпытывай.

Некоторое время Билли молчал, сосредоточенно следя за дорогой. По случаю приезда матери он вымыл машину и надел чистый отутюженный костюм. Ему было жаль, что отсутствие Уэсли омрачило встречу.

– Надеюсь, что он не испортит моей матери этот торжественный момент в ее жизни. В аэропорту она была в отличном настроении. И сегодня она очень красивая, правда?

– Очень.

– А что у нее с этим Доннелли? – Билли повернул голову и посмотрел на Рудольфа.

– Ничего, насколько мне известно, – ответил Рудольф довольно резко. – Они хорошо поработали вместе, а сейчас мы с ним затеяли одно дело. И здесь тоже ничего не выпытывай.

– Я просто спросил, – сказал Билли. – Естественное беспокойство сына о матери. А что он за парень?

– Отличный парень: талантливый, честолюбивый, честный, пьющий.

– К этому она уже должна была привыкнуть за время жизни с отцом. Я говорю про пьянство.

– Твоего отца она тоже приглашала сюда. Но у него теперь какая-то новая работа, и он не может уехать из Чикаго. Возможно, он наконец взял себя в руки.

– Не уверен. Хватит и того, что он сделал для своего сына одну полезную вещь.

– Что же именно?

– Привил мне отвращение к пьянству. – Билли усмехнулся. – Послушайте, у меня идея. Не по поводу родителей, а насчет Уэсли.

– Какая же?

– Вы, конечно, знаете, что полиция собирает карточки, которые заполняют при въезде в гостиницу…

– Да.

– У Уэсли здесь, в Канне, наверняка нет знакомых, остановиться ему не у кого, так что скорее всего он живет в гостинице. Можно пойти в полицию и узнать. В конце концов, он же играет в фестивальной картине… скажем, что его разыскивают, чтобы взять интервью и сфотографировать…

– Нет, этого делать нельзя. Чем меньше полиция будет интересоваться Уэсли, тем лучше для всех. Нам придется искать его самим. Поброди в районе порта, зайди в ночные клубы, вообще посматривай по сторонам. А матери пока скажи, что он стесняется – не хочет никакой шумихи до показа картины, ему кажется, что он не очень хорошо сыграл и над ним будут смеяться, а потому старается не показываться на людях…

– Вы думаете, она на это клюнет? – с сомнением спросил Билли.

– Возможно. Она знает, что парень он странный, и, вероятно, скажет, что этого от него и следовало ожидать.

– Меня только удивляет, – сказал Билли, – что он не пришел к вам и даже не позвонил.

– Я был почти уверен, что он этого не сделает. Того, что он ищет, от меня он никогда не получит, и ему это прекрасно известно.

– А пистолет еще у вас? – спросил Билли.

– У меня.

Билли снова усмехнулся:

– Держу пари, вы единственный человек на фестивале, у кого в кармане лежит пистолет с глушителем.

– От такого преимущества я бы с радостью отказался, – мрачно заметил Рудольф.

Когда они проезжали по набережной Круазетт в Кан-не, среди афиш фестивальных фильмов Рудольф увидел афишу «Комедии реставрации» с фамилией Гретхен.

– Теперь, – шутливо сказал Билли, – плюс ко всем другим заботам мне еще предстоит научиться быть сыном знаменитой матери. Что же мне говорить, если у меня будут брать интервью и спрашивать, каково это?

– Говори, что это потрясающе.

– Следующий вопрос, мистер Эббот. Не считаете ли вы, что ваша мать приносила вас в жертву ради карьеры? Ответ: только последние десять – пятнадцать лет.

– Так ты можешь шутить со мной, – резко сказал Рудольф, – но больше ни с кем. Надеюсь, тебе это понятно?

– Да, сэр. Конечно, я валял дурака.

– Во всяком случае, пока она еще не знаменита, и вообще в таких местах сегодня ты знаменит, а завтра – нет. У твоей матери сейчас время сложное и напряженное, и мы должны быть к ней очень внимательны.

– Я буду поддерживать ее, как могучий дуб, и она не узнает своего непослушного сына и будет с изумлением на меня взирать.

– Хоть ты и не пьешь, как твой отец, Билли, но ты, по-видимому, унаследовал его способность производить впечатление человека, который ни к чему не относится серьезно.

– Это просто защитный прием, передаваемый от отца к сыну, чтобы скрыть от постороннего взгляда нежную и трепетную душу.

– Пусть она хоть изредка проглядывает наружу. Это тебя не погубит.

Когда они вошли в холл гостиницы, Рудольф спросил, нет ли для него каких-либо известий. Нет, ничего не было.

В глубине холла сидела Гретхен, окруженная журналистами и фотографами. Главные знаменитости в Канн еще не прибыли, и рекламный агент «Комедии реставрации» старался максимально использовать это время. Гретхен говорила хорошо, улыбалась и, по-видимому, чувствовала себя прекрасно.

Заметив их, она сделала им знак подойти, но Билли отрицательно покачал головой.

– Я ухожу, – сказал он Рудольфу, – пройдусь по порту и поищу нашего пропавшего ангелочка. Скажите матери, что я ее люблю, но у меня дела.

Рудольф подошел к Гретхен, и она представила его как своего брата и одного из тех, кто финансировал картину. Куда отправился Билли, она не спросила. Когда один из фотографов предложил им стать рядом, Рудольф спросил ее, где Доннелли.

– Догадаться нетрудно. – Она улыбнулась Рудольфу, глядя в объектив.

Рудольф пошел в бар; там с мрачным видом, сгорбившись над стаканом виски, сидел Доннелли.

– Наслаждаетесь весельем и забавами знаменитого фестиваля? – спросил Рудольф.

Доннелли бросил на него сердитый взгляд.

– Не надо было мне сюда приезжать.

– Почему? – удивился Рудольф.

– Этот мальчишка, ее сын Билли, так на меня посмотрел в аэропорту…

– Вам показалось.

– Не показалось. Боюсь, теперь он из-за меня устроит Гретхен веселую жизнь. Он что, ревнует?

– Нет. Вероятно, просто беспокоится: все-таки вы намного ее моложе, он боится, как бы ей потом не пришлось мучиться.

– Он вам это сказал?

– Нет, – признался Рудольф. – Он ничего не говорил.

– Она рассказывала мне о нем. – Доннелли допил виски и знаком велел бармену подать еще. – От него и в детстве была одна морока.

– Он сказал, что открывает в своей жизни новую страницу.

– В аэропорту в Ницце он не открывал никаких новых страниц – это уж точно. А где второй парень – этот Уэсли? Гретхен сказала, что они должны были вдвоем приехать на машине из Испании.

– Он здесь, – неопределенно ответил Рудольф.

– Где это «здесь»? – не отступался Доннелли. – Когда мы прилетели, его здесь не было, а он, черт побери, должен был ее встретить после всего, что Гретхен для него сделала. – Он с жадностью отпил из стакана. – Держу пари, все это дело рук ее сыночка.

– Ну зачем так нервничать из-за одного взгляда в аэропорту? Уверяю вас, все будет в порядке.

– Хотелось бы надеяться. Потому что, если он испортит своей матери и эти две недели, я сверну ему шею. Так и передайте. И скажите, что я сделал его матери предложение.

– Что же она ответила?

– Засмеялась.

– Поздравляю.

– Я настолько на ней помешался, что ничего не вижу кругом, – мрачно сказал Доннелли.

– Вы будете лучше видеть, если перестанете так налегать… – И Рудольф слегка постучал стаканом по стойке бара.

– Вы тоже решили меня перевоспитывать?

– По-видимому, Гретхен уже затрагивала эту тему?

– Конечно, затрагивала. Я обещал ей, что, если она за меня выйдет, я перейду на вино.

– И что она ответила?

– Опять засмеялась.

Рудольф улыбнулся:

– Желаю вам хорошо провести время в Канне.

– Постараюсь, но только если у Гретхен все будет о’кей. Между прочим, за день до нашего вылета из Нью-Йорка мне звонил адвокат и сказал, что, по его мнению, наше дело в Коннектикуте уладится до конца года.

– Вот видите, все складывается в нашу пользу, так что не надо сидеть с таким трагическим видом.

Рудольф дружески похлопал Доннелли по плечу и вышел из бара. Пресс-конференция в холле закончилась, но рекламный агент Симпсон еще собирал бумаги.

– Ну как, прошло нормально? – спросил его Рудольф.

– Прекрасно, – ответил он. – Она умеет их очаровать. Вы знаете, я был на просмотре в Париже и думаю, что одно из первых мест нам обеспечено.

Рудольф согласно кивнул, хотя, пожалуй, ни один рекламный агент на свете не признает в первую неделю работы, что его клиента ждет провал.

– Мне хотелось бы, чтобы в газетах было побольше фотографий Уэсли.

– Никаких проблем, – сказал агент. – О нем уже и так все говорят, что он – чудо, и фотографии не повредят.

– Он сейчас тоже здесь, и если его начнут узнавать на улице, мы сразу его найдем. Тогда газетчики смогут взять у него несколько интервью еще до того, как картина будет показана.

– Будет сделано. Мне этот материал и самому пригодится.

– Спасибо, – сказал Рудольф и поднялся к себе в номер. Чемодан стоял на стуле – там, где он его оставил. Он набрал шифр и открыл его. Пистолет по-прежнему лежал на месте. «Какой отвратительный предмет», – подумал он, снова запирая чемодан. Он поймал себя на том, что открывает чемодан не меньше десяти раз в день.

Он пошел в ванную и принял две таблетки успокоительного. С тех пор как он приехал в Париж, он находился в крайне возбужденном состоянии – у него даже появился нервный тик. Действия таблеток хватало на два часа.

Когда он вошел в спальню, зазвонил телефон. Он снял трубку, и женский голос произнес:

– Можно попросить мистера Рудольфа Джордаха?

– Я у телефона.

– Вы меня не знаете, – сказал женский голос. – Я знакомая Уэсли. Меня зовут Элис Ларкин.

– Да, Уэсли рассказывал мне о вас. Вы где сейчас?

– В Нью-Йорке. А Уэсли с вами?

– Нет.

– Вы не знаете, где он?

– В данный момент, к сожалению, нет.

– Он должен был позвонить мне еще на прошлой неделе, – сказала Элис. – Я хотела перенести свой отпуск и на несколько дней приехать в Канн. По-моему, с отпуском все будет в порядке, но мне хотелось бы знать, не переменились ли у него планы.

– Мне кажется, вам следует немного подождать, прежде чем принимать решение. Дело в том, что Уэсли куда-то исчез. Если он появится, я скажу ему, чтобы он вам позвонил.

– С ним ничего не случилось? – с беспокойством спросила она.

– Насколько мне известно, нет, – ответил Рудольф, взвешивая каждое слово. – Хотя утверждать не берусь. Он человек непредсказуемый.

– Что верно, то верно. – Теперь ее голос звучал сердито. – Во всяком случае, если вы его все-таки увидите, пожелайте ему от меня самого большого успеха.

– Непременно. – Он медленно положил трубку. Таблетки еще не подействовали. От этого одержимого можно сойти с ума. «Может, – подумал он, – когда я его найду, отдать ему этот проклятый пистолет и умыть руки?» Рудольф подошел к окну и посмотрел на море – синее и спокойное. Внизу на набережной Круазетт гуляли люди; над их головами светило солнце и весело хлопали на ветру флаги фестиваля. «Счастливцы, – подумал Рудольф, глядя на пеструю толпу. – Поменяться бы с кем-нибудь из них местами!»

Билли вернулся в свой номер, когда уже стемнело. Весь день он мотался по старому порту, рассматривал яхты, заходил в бары и рестораны. Уэсли нигде не было. Он позвонил матери в гостиницу, но телефонистка ответила, что миссис Берк просила ни с кем ее не соединять. Наверное, в постели со своим бородачом. Лучше уж об этом не думать.

Он разделся и принял душ. После долгого жаркого дня это было настоящее блаженство – стоять под острыми струйками холодной воды, забыв обо всем на свете и чувствуя лишь их приятное покалывание.

Когда он выходил из душа, в дверь номера постучали. Билли обмотал вокруг бедер полотенце и, оставляя на ковре мокрые следы, подошел к двери. Перед ним стояла улыбающаяся Моника.

– О! – выдохнул Билли.

– Я вижу, ты готов к приему гостей, – сказала она. – Можно войти?

Он бросил взгляд в коридор, проверяя, одна ли она.

– Не беспокойся, это просто светский визит. Со мной никого нет. – Она проскользнула в номер, и Билли закрыл дверь. – Ну и ну, – сказала она, оглядывая огромную, красиво обставленную комнату. – Мы растем! Это совсем не то, что в Брюсселе. Капитализм тебе к лицу, мой мальчик.

– Как ты меня нашла? – спросил Билли, пропустив мимо ушей ее слова о Брюсселе.

– Очень просто. На этот раз ты оставил свой новый адрес.

– Постараюсь избегать подобной ошибки в дальнейшем. Что тебе надо?

– Мне просто хотелось с тобой повидаться. – Она села скрестив ноги и улыбнулась ему. – Ты не возражаешь, если я закурю?

– А если я скажу, что возражаю?

– Я все равно закурю. – Она засмеялась, вынула из сумочки сигарету, но огня к ней не поднесла.

– Пойду оденусь. Я не привык принимать посторонних дам в голом виде. – Он направился было в ванную, где были брюки и рубашка, но Моника, бросив сигарету, схватила его за руку.

– Не надо. Я вовсе не посторонняя. Кроме того, чем меньше на тебе надето, тем лучше ты выглядишь. – Она подняла голову и посмотрела на него. – Поцелуй меня.

Он попытался высвободиться, но она его крепко держала.

– Ну и что ты теперь задумала? – спросил он резко, хотя уже почувствовал знакомое возбуждение.

– Все то же, – усмехнулась она.

– В Испании того же не было, – заметил он, проклиная внезапно возникшее желание.

– В Испании я была занята другими делами. И к тому же я туда приехала не одна, если ты помнишь. Теперь я одна, ничем не занята, и все будет по-старому. Я, кажется, тебе как-то говорила, что «новые левые» меня не удовлетворяют. С тех пор ничего не изменилось.

– О Господи! – Он был уверен, что в конечном счете пожалеет об этом. – Пойдем в постель.

– В общем-то за этим я и пришла. – Она встала, и они поцеловались. – Я по тебе скучала, – прошептала она. – Иди ложись, я разденусь.

Он лег, не снимая обмотанного вокруг бедер полотенца. Моника через голову сдернула платье. Он закрыл глаза. «Один последний раз, – подумал он, – в конце концов, какого черта? Этажом выше мать, по-видимому, занимается тем же». Он слышал, как Моника босиком идет к кровати. Щелчок выключателя – она погасила свет. Билли отбросил полотенце. Она упала на него с тихим стоном, и он крепко ее обнял.

Он лежал на спине в душной темной комнате, а Моника уютно устроилась рядом, положила голову ему на плечо. Он вздохнул:

– Лучше не бывает. Все, кто согласен, пусть скажут «да».

– Да, – сказала Моника. – Теперь не забывай оставлять свой адрес.

– Не забуду, – сказал он, хотя не был уверен, что говорит правду. Она заставила его пройти через слишком многое, и единственным местом, где, находясь с нею, он чувствовал себя в безопасности, была постель. – А у тебя какой сейчас адрес?

– Зачем он тебе?

– Вдруг я буду проходить мимо твоего отеля и меня охватит внезапное и неодолимое желание.

– Когда неодолимое желание возникнет у меня, я навещу тебя здесь. Я не хочу, чтобы меня видели с тобой. Ты будешь достаточно часто меня видеть, но только в этой комнате.

– Черт побери! – Он высвободил руку и сел. – Почему инициатива должна всегда исходить от тебя?

– Потому что я люблю действовать таким образом.

– Действовать! Мне не нравится это слово.

– Придется привыкнуть, милый, – сказала Моника. Она тоже теперь сидела и искала сигареты на тумбочке у кровати. Вынув из пачки сигарету, она чиркнула спичкой, и пламя осветило ее лицо и глаза.

– Ты ведь, кажется, сказала, что сейчас свободна.

– Свободное время тоже когда-нибудь заканчивается.

– Если ты не скажешь, где я могу тебя разыскать, то это последняя наша встреча.

– Мы увидимся здесь, – сказала она, затягиваясь, – завтра в это же время.

– Сука.

– Меня всегда поражал твой лексикон. – Она встала и начала в темноте одеваться. – Между прочим, сегодня днем около одного отеля я видела твоего двоюродного брата. Того самого парня, с которым ты играл в теннис.

– Да? Кто тебе сказал, что он мой двоюродный брат?

– Я нашла его в справочнике «Кто есть кто».

– Как всегда, очень остроумно. Около какого отеля ты его видела?

– А разве он живет не с вами? – не сразу спросила Моника.

– Нет. Так около какого отеля мы должны его разыскивать?

– Кто это мы?

– Ладно, оставим это.

– Видишь ли, я забыла название отеля.

– Ты врешь.

– Может быть, – засмеялась она. – Вот если ты, как хороший мальчик, будешь завтра вечером меня здесь ждать, я могу и вспомнить.

– Ты с ним разговаривала?

– Нет. Меня интересует другой член семьи.

– Боже мой, – сказал Билли, – как ты умеешь осложнять секс.

– Секс? Когда-то ты называл это любовью.

– Это было давно, – мрачно сказал Билли.

– Пусть будет по-твоему, мальчик. – Она бросила сигарету, подошла к постели, нагнулась и поцеловала его. – Спокойной ночи, мальчик. Мне пора.

Когда дверь за ней закрылась, Билли откинулся на подушки и уставился в темный потолок. Новая проблема – говорить ли Рудольфу, что Уэсли сегодня видели в городе возле отеля, названия которого он не знает, хотя завтра может выяснить. Но тогда придется объяснять, откуда он это узнал и почему надо ждать до завтра. А объяснить что-либо, не упоминая имени Моники, он не мог. Он с раздражением покачал головой. У Рудольфа и без Моники хватает забот.

Зазвонил телефон. Это был Рудольф, который сказал ему, что через полчаса они все встречаются перед ужином в баре внизу. Повесив трубку, Билли пошел в ванную и снова принял душ. «Интересно, что делает мать – может быть, тоже принимает душ?»