В классе стояла тишина. Слышалось только поскрипывание перьев. Мисс Лено сидела за столом и читала, изредка поднимая глаза и ощупывая взглядом ряды парт.

Она дала ученикам полчаса на сочинение «Франко-американская дружба».

Рудольф быстро написал необходимые три страницы. Он единственный во всем классе за сочинения и диктанты на французском получал отличные оценки. Хмуря брови — тема казалась ему слишком банальной, — он проверил, нет ли ошибок, затем взглянул на часы. Оставалось еще целых пятнадцать минут.

Он уставился на мисс Лено. Сегодня она особенно хороша, подумалось ему. У нее были длинные серьги, блестящее коричневое платье плотно облегало бедра, а глубокий вырез щедро открывал выпирающую из лифчика грудь. На губах рдела кровью яркая помада. Она подкрашивала губы перед каждым уроком. Ее родственники содержали небольшой французский ресторан в театральном районе Нью-Йорка, и в мисс Лено было гораздо больше от бродвейской дивы, чем от парижанки, но, к счастью, Рудольф не разбирался в таких тонкостях.

От нечего делать он начал рисовать. На листке бумаги появилось лицо мисс Лено. Сходство было несомненным: локоны, обрамляющие с обеих сторон щеки, густые волнистые волосы, разделенные посредине пробором. Серьги, полная мускулистая шея. На мгновение Рудольф заколебался. Дальше начиналась опасная территория. Он снова взглянул на мисс Лено. Она продолжала читать. На уроках мисс Лено не существовало проблемы дисциплины. Она безжалостно наказывала за малейшее нарушение. Поэтому могла спокойно сидеть и читать, лишь изредка посматривая на класс, чтобы удостовериться, что ученики не списывают и не подсказывают друг другу.

Рудольф дал себе волю и погрузился в глубины эротического искусства. Два полукружия очертили обнаженные груди мисс Лено. Пропорции вполне удовлетворили Рудольфа. На рисунке мисс Лено стояла у доски, на три четверти повернувшись к зрителю. В вытянутой руке — мел. Рудольф работал над портретом мисс Лено с увлечением, и каждый новый «опус» доказывал его растущее мастерство. Бедра дались ему без труда. Ноги тоже получились неплохо. Ему хотелось нарисовать ее босиком, но ступни у него никогда как следует не выходили, и он обул ее в туфли на высоких каблуках с ремешками на щиколотках — она обычно носила именно такие. Поскольку он нарисовал ее стоящей у доски, надо было на доске что-нибудь написать. «Je suis folle d'amour», — вывел он, тщательно копируя почерк мисс Лено.

Он кончал заштриховывать ремешки ее туфель, когда почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной. Он медленно поднял голову. Мисс Лено пристально смотрела на рисунок. Ее темные глаза с накрашенными ресницами горели яростью. Кусая напомаженные губы, она молча протянула руку. Рудольф так же молча отдал ей листок. Свернув его в трубочку, чтобы никто из ребят не увидел, мисс Лено повернулась на каблуках и направилась к своему столу. За минуту до звонка она громко сказала:

— Джордах!

— Да, мадам. — Он был горд, что его голос не дрогнул.

— После урока подойдете ко мне.

Прозвенел звонок. Рудольф аккуратно сложил книги в портфель, а когда все ученики вышли из класса, подошел к столу мисс Лено.

— Мсье художник, — ледяным тоном судьи произнесла она, пододвигая к нему рисунок, — в вашем шедевре отсутствует одна очень важная деталь. На ней нет подписи. Общеизвестно, что произведения искусства ценятся больше, если на них стоит подлинная подпись художника.

Рудольф достал авторучку и в нижнем правом углу листа нарочито медленно вывел свою фамилию, делая при этом вид, будто внимательно изучает рисунок. Он не собирался вести себя перед ней как перепуганный ребенок. У любви свои законы. Если он осмелился нарисовать ее нагой, он должен иметь мужество выдержать ее гнев. Подпись он украсил затейливой виньеткой.

Тяжело дыша, мисс Лено схватила рисунок.

— Мсье, сегодня же после занятий вы приведете ко мне вашего отца или вашу мать! — срываясь на визг, крикнула она. — Я буду в школе до четырех часов. Если к этому времени вы не придете, последствия будут весьма печальными. Вы меня поняли?

— Да, мадам. Всего хорошего, — ответил Рудольф и не торопясь, с высоко поднятой головой вышел из класса.

После занятий он не зашел, как обычно, в булочную, чтобы не встретиться с матерью, а сразу же поднялся в квартиру, надеясь застать там отца. Как бы там ни было, нельзя, чтобы мать увидела этот рисунок. Отец может избить его, но это лучше, чем потом всю жизнь читать застывшее в глазах матери осуждение.

Отца дома не оказалось. Рудольф умылся и причесался — он собирался встретить свою участь, как подобает джентльмену. Потом он спустился в булочную. Мать складывала в пакет дюжину булочек, купленных какой-то старухой, от которой пахло мокрой псиной. Когда старуха ушла, он поцеловал мать.

— Как сегодня дела в школе? — спросила она, погладив его по голове.

— Нормально. А где папа?

— Наверное, на реке, — ответила Мэри и тут же настороженно спросила: — А зачем он тебе?

В семье без надобности никто никогда не интересовался, где отец.

— Просто так, — небрежно бросил Рудольф.

В магазин вошли двое покупателей, и, воспользовавшись этим, он помахал матери рукой, вышел из булочной и быстро зашагал к реке.

Засучив рукава, отец стоял на берегу у старого, полуразвалившегося сарая, где хранил свою лодку. Сейчас она лежала перед ним на козлах, и он наждачной бумагой полировал ее днище. Эту лодку, в память своей юности на Рейне, Джордах приобрел по случаю за гроши у какой-то обанкротившейся мужской школы. Лодка была в очень плохом состоянии, и он все время ремонтировал и смолил ее, снова и снова. В Германии, выйдя из госпиталя с почти не действующей ногой, изможденный и слабый, он начал с упорством фанатика заниматься гимнастикой в надежде вернуть былую силу. Позже тяжелая работа на озерных судах, а также изнурительные тренировки, которые он сам себе устраивал, проходя на гребной лодке огромные расстояния, помогли ему обрести небывалую мощь. Сейчас он по-прежнему хромал и, конечно, не мог бы догнать обидчика, но похоже, ему ничего не стоило раздавить любого своими огромными волосатыми ручищами.

— Пап… — начал Рудольф, стараясь говорить спокойно. Отец ни разу в жизни пальцем его не тронул, но он видел, как в прошлом году от одного его удара Томас упал без сознания.

— Что тебе? — спросил Аксель, проверяя широкой ладонью, насколько гладким стало днище лодки.

— Я насчет школы, — сказал Рудольф.

— У тебя неприятности? У тебя? — Джордах взглянул на сына с искренним удивлением.

— Понимаешь, наша француженка… Одним словом, она хочет тебя видеть.

Джордах снова внимательно поглядел на него:

— Мне казалось, французский — один из твоих любимых предметов.

— Так оно и есть, — подтвердил Рудольф. — Пап, нет смысла терять время. Ты должен пойти к ней поговорить.

Джордах вытер пот со лба и опустил рукава. Потом натянул на голову кепку, накинул на плечи, как мастеровой, кожаную куртку и зашагал. Рудольф двинулся за ним, не осмеливаясь намекнуть, что, пожалуй, прежде чем идти в школу, ему следовало бы зайти домой и переодеться.

Мисс Лено сидела за столом, проверяя работы. За то время, пока Рудольф ходил домой, она успела по крайней мере раза три подкрасить губы. Рудольф впервые заметил, что они у нее тонкие и кажутся пухлыми только благодаря толстому слою губной помады. Прежде чем войти в класс. Джордах надел куртку и снял кепку, но все равно выглядел как мастеровой.

— Здравствуйте, сэр, — сухо поздоровалась мисс Лено. — Ваш сын, по-видимому, сообщил, зачем я вас вызвала?

— Нет, — ответил Джордах. — Насколько я помню, он ничего мне не говорил. — В его голосе слышалась какая-то особая, не характерная для него кротость, и у Рудольфа мелькнула мысль, а не боится ли отец этой женщины.

— Мне даже неудобно рассказывать. — И мисс Лено тотчас снова сорвалась на крик: — Безобразие!.. И кто бы мог подумать?! Лучший ученик!.. Значит, он не сказал вам?

— Нет. — Джордах терпеливо ждал.

— Eh, bien. Посреди урока, когда все писали сочинение, вы знаете, чем он занимался? Вот, полюбуйтесь!.. — жестом трагической героини она сунула ему под нос рисунок сына.

Джордах взял его и повернул к свету, падавшему из окна, чтобы получше разглядеть. Рудольф с тревогой всматривался в лицо отца, пытаясь угадать его реакцию. Он почти не сомневался, что тот сейчас развернется и даст ему затрещину, и думал, хватит ли у него мужества вынести удар, не дрогнув и не вскрикнув от боли. Однако по лицу Акселя невозможно было ничего прочитать. Казалось, рисунок заинтересовал его, но в то же время озадачил. Наконец он ткнул толстым пальцем в слова: «Je suis folle d'amour».

— Здесь что-то написано по-французски. Я не понимаю.

— Я схожу с ума от любви, я схожу с ума от любви! — перевела мисс Лено. Она уже поднялась из-за стола и нервно топталась на месте. — Вот что здесь написано! — пронзительно выкрикнула она, показывая пальцем на рисунок.

— Понимаю, — словно только сейчас его что-то осенило, сказал Джордах. — А что, по-французски это неприлично?

— Мистер Джордах, — с усилием сдерживаясь и обкусывая помаду с губ, произнесла мисс Лено, — а вы считаете возможным, чтобы молодой человек во время урока рисовал свою учительницу обнаженной?

— О-о! — удивленно протянул Джордах. — Так это вы?

— Да, я, — отрезала мисс Лено, скорбно глядя на Рудольфа.

Джордах приглядывался к рисунку.

— А ведь и правда похоже, — после паузы заметил он. — Никак теперь учительницы позируют голыми?

— Мистер Джордах, я пригласила вас не для того, чтобы вы надо мной насмехались, — с достоинством заявила мисс Лено. — Насколько я понимаю, дальше нам с вами разговаривать бесполезно. Я не собиралась причинять вашему сыну неприятности и доводить дело до директора, но теперь вижу — ничего другого мне не остается. Не смею вас больше задерживать. — И она протянула руку за рисунком.

— Так, значит, вы утверждаете, это нарисовал мой сын? — отступив на шаг и продолжая держать рисунок, спросил Джордах.

— Совершенно точно, внизу стоит его подпись.

— Вы правы, это подпись Руди, — снова поглядев на картинку, согласился Аксель. — И без экспертизы видно.

— Я полагаю, директор вызовет вас в ближайшее время, — продолжала мисс Лено. — А теперь, пожалуйста, верните мне рисунок. Я очень занята и уже потеряла достаточно времени из-за этой мерзкой истории.

— Пожалуй, я сохраню его на память. Вы же сами сказали, что это Руди нарисовал, — спокойно сказал Джордах. — Видно, что у парня талант… А какое сходство! — Он восхищенно покачал головой. — Я и не предполагал, что у Руди такие способности. Мы вставим рисунок в рамку и повесим дома. В наши дни за такие вот картины с голыми женщинами платят большие деньги.

Мисс Лено так закусила губы, что не могла вымолвить ни слова. Ошеломленный поведением отца, Рудольф не сводил с него глаз. Он никак не предполагал, что отец устроит целый спектакль, разыгрывая этакого наивного и в то же время хитроватого деревенщину.

Мисс Лено наконец не выдержала.

— Убирайтесь отсюда, вы, невоспитанный, грязный иностранец, и забирайте своего гадкого сына! — перегнувшись через стол, прошипела она.

— На вашем месте я бы не стал так выражаться, мисс, — спокойно заметил Джордах. — Эта школа содержится на деньги налогоплательщиков, а значит — и на мои, так что я уйду отсюда, когда сочту нужным. К тому же, если бы вы не ходили по школе, виляя задом в этой вашей узкой юбке и у вас не торчали бы сиськи наружу, как у дешевой шлюхи, может, ребята и не стали бы рисовать вас голой.

Лицо мисс Лено налилось кровью, а рот перекосился от ненависти.

— Я все о вас знаю. Грязный бош! — выкрикнула она.

Джордах перегнулся через стол и влепил ей звонкую пощечину. Мгновение в комнате царила мертвая тишина. Мисс Лено так и застыла на месте. Затем рухнула на стул и, закрыв лицо руками, разразилась потоком слез.

— Я не привык, чтоб со мной так разговаривали. Поняла, шлюха французская?! Я не для того приехал сюда из Европы, чтобы такое выслушивать. Будь я французом вроде тех, что нынче задали стрекача после первого же выстрела грязных бошей, я бы хорошенько подумал, прежде чем кого-нибудь оскорблять. К твоему сведению — может, тебе от этого полегчает, — в шестнадцатом году я собственными руками всадил штык в спину одному французу, когда тот пытался удрать к своей мамочке.

Джордах говорил ровным тихим голосом, точно речь шла о погоде или заказе на муку. Рудольфа начала бить дрожь.

— И если ты вздумаешь отыграться на моем сыне, — безжалостно продолжал Аксель, — советую опять же хорошенько подумать сначала. Я живу недалеко отсюда и в случае чего могу заглянуть еще раз. Все это время мой сын получал по французскому только отличные отметки, и, если в конце года отметка у него окажется ниже, я не поленюсь зайти в школу, чтобы задать несколько вопросов. Пошли, Руди.

Они вышли из класса, оставив рыдающую мисс Лено в одиночестве.

Они шагали молча. Поравнявшись с урной на углу улицы, Джордах остановился, почти машинально порвал рисунок в клочки и выкинул их. Потом взглянул на Рудольфа.

— У тебя уже были женщины?

— Нет.

— А пора бы, — заметил Джордах. — Чего ты ждешь?

— Куда торопиться? — занял Рудольф оборонительную позицию. Никогда раньше ни отец, ни мать не говорили с ним о сексе, а сейчас уж был совсем неподходящий момент. Перед глазами у него стояло расплывшееся, безобразное лицо мисс Лено, рыдающей за учительским столом, и ему было стыдно, что эта глупая, визгливая баба казалась ему достойной его страсти.

— Когда начнешь, — продолжал Джордах, — меняй их почаще. И смотри не вообрази, будто у тебя должна быть какая-то одна-единственная, иначе испортишь себе жизнь.

— Хорошо, — ответил Рудольф, хотя твердо знал, что отец не прав. Совершенно не прав.

Некоторое время они снова шли молча. Завернув за угол, Аксель спросил:

— Тебе неприятно, что я ее ударил?

— Да.

— Ты всю свою жизнь прожил в этой стране, — сказал Джордах. — Тебе не понять, что такое настоящая ненависть.

— Ты действительно заколол француза штыком? — Рудольф должен был знать правду.

— Да. Одного из двухсот миллионов. Французом больше, французом меньше — какая разница?

Они подошли к дому. Рудольф чувствовал себя подавленным и несчастным. Ему следовало бы поблагодарить отца за то, что тот вступился за него — мало кто из родителей поступил бы подобным образом, — но он не мог выдавить из себя ни слова.

— Я убил еще одного человека, — продолжал Джордах, когда они остановились около булочной. — В Гамбурге в двадцать первом году, уже после войны. Ножом. Пожалуй, пора уже тебе знать побольше о родном отце. Ну, увидимся за ужином. Мне надо поставить лодку в сарай. — И, сдвинув кепку на затылок, он заковылял к реке.

Когда в конце учебного года вывесили список с отметками, против фамилии Рудольфа в графе «французский язык» стояло «отлично».