8
В ожидании Утякина Ангелина аж извелась вся. Хотела ему позвонить, да батарея на мобильном села, а зарядку забыла. Поискала телефон-автомат, но таковых в клинике не имелось.
И так и сяк пыталась развлекать себя, но телевизионные каналы были общедоступными и показывали одинаковую дрянь.
В отделении – ни души, даже поболтать не с кем. Только медсестра с мужицкой щетиной да ногой баскетболиста приносила ей всякие каши на воде. А ей мяса хотелось или рыбки.
Созрела идея.
– Милая девушка, – ласково пропела старуха, отодвигая от себя тарелку с овсяной кашей. – Ласточка моя!
Медсестра испуганно посмотрела на нее.
– Да ты не бойся! – Лебеда достала из-под матраца пачку долларов и отщипнула из нее одну купюру. – Сбегай, родная, в магазин! Колбаски прикупи, буженинки, хлебца свеженького… В общем, выбирай на свое усмотрение все, что хочешь. Ты что кушать любишь? Мы здесь с тобой пир устроим на славу!
Огромную девку от предложения шатнуло к стене.
– А что ты боишься? Разве мне запрещено кушать?
– Запрещено, – ответила медсестра басом, которому позавидовал бы сам Шаляпин.
«Не то что-то, – подумала Лебеда. – Басом говорит, нога баскетболиста, рост, да и щетина…»
– Ты, баба, случаем, не мужик? – в лоб поинтересовалась старуха.
На лице медсестры сквозь крем-пудру проступила краска страха, смешанная со смущением.
Она попятилась мелкими шажочками к двери, бормоча невнятное:
– Я… Во мне всегда… Я была мужчиной… Но всегда во мне женщина жила…
– Да ты не бойся, – ласково проговорила старуха. В голове Лебеды всплывала какая-то информация, спрятанная за ненадобностью куда-то глубоко в мозг. – Так ты что?.. – Старуха отчаянно напрягалась. – Ты этот, как его… Транссексуал? – вспомнила она наконец.
– Что вы! Нет! – пробасила медсестра и замахала руками.
– Нет?.. А кто?..
– Я лучше пойду…
Старуха ловко соскочила с кровати и ухватила медсестру за руку.
– Ну куда ты пойдешь?.. А кто ко мне в обед придет? Я уже к тебе привыкла!.. И вообще, мне все равно, кто ты, баба, мужик, трансвестит или еще кто там. Главное, чтобы человек хороший был!
– Я – женщина! – с гордостью сообщила медсестра.
Она неожиданно выпрямилась во весь рост, захлопала глазами, из которых блеснуло настоящее.
– И я – женщина! – улыбнулась Лебеда. – Сходишь в магазин?
– Вам нельзя!
– Плевать!.. Я всю жизнь делаю то, что нельзя!
– И мне нельзя…
– Тебе что, нельзя есть колбасу?.. Ты же молодая!
– Мне нельзя выходить на улицу… Я еще не адаптировалась.
– Ну нельзя так нельзя, – внезапно отступила старуха. – Тогда в кресло садись. Это тебе можно?
Медсестра кивнула. Прошла каланчой через всю палату и села в кресло нога на ногу.
– Чай будешь? – предложила старуха. – У меня хороший, с жасмином.
Медсестра кивнула.
– Тебя, кстати, как зовут?
– Сашей… Александрой, – уточнила она.
Приготавливая чай, Лебеда уже понимала, что перед ней сидит Александра, еще недавно бывшая Сашей. Оговорочка, что называется, в тему… Про такие операции по смене пола вещали чуть ли не каждый день по телевизору, печатали в гламурных журналах. Была Машей, стала Васей, и наоборот!.. В ее родном модельном агентстве поговаривали о том, что основная их звезда Поленова Даша когда-то была Поленовым Димой. Ангелина этому не верила.
– Тебе Утякин операцию делал?
Александра кивнула.
Лебеда разлила чай по чашкам.
– И как он тебе?
Здесь «переделку» прорвало. Каких только блистательных слов она не наговорила про д.м.н. Утякина. И что гений он непревзойденный, что хирург Божьей милостью, спасший ее женскую душу из оков мужского тела!..
Она славословила с такой энергией, с таким искренним чувством, что Лебеда уже не слышала в ее голосе мужского баса, а лишь одну уверенность считывала старуха.
«Все правильно я сделала, гений Утякин! Будем, бабы, жить!..»
А потом они пили чай до самого вечера.
Сашенька, как стала называть медсестру Лебеда, поведала ей свою, сотканную из трагедии историю.
И все в ней было. И отказ отца от нее, принявшего сына за педераста, и труднейшее осознание собственной сущности… И любовь к мужчине, который так и не понял, что это были не гомосексуальные приставания, а истинно женское чувство. Разве она виновата, что природа ошиблась, загнав в мужскую плоть женскую душу!
– Конечно, не виновата, – поддерживала рассказ старуха. – Чего только не бывает в природе! И телята рождаются о двух головах!
Сашенька, благодарная за поддержку, смотрела на Лебеду ласково, как дочь на мать.
– Теперь я женщина!
– Конечно…
– Утякин говорит, что через год я полностью адаптируюсь. Щетина перестанет расти, бедра округлятся, и все такое.
– А как там? – не сдержала любопытства Лебеда, поглядев на низ живота.
– Там все, как надо!
– Что, отрезали гадость?
– Теперь у меня там, как у всех женщин!
Она улыбнулась, а Лебеда подумала, что про гадость загнула чересчур. То, что отрезали за ненадобностью Сашеньке, считала вещью важной. Еле сдержала себя, чтобы не полюбопытствовать, большой ли в размерах гадость была?.. Но сдержалась…
Тем временем доктор Утякин получал последние результаты анализов восьмидесятидвухлетней старухи.
Он сидел в своем крохотном кабинете и, слегка сгорбившись, заносил медицинские параметры в компьютер.
Абсолютно все подтвердилось с бабкой.
Ее гормональный статус соответствовал здоровой двадцатипятилетней женщине. Никаких артрозов и артритов, аритмий и проблем с давлением. Энцефалограмма с обычными реакциями нормального человека. Ни один маркер, могущий указать на группу риска онкологического заболевания, не зашкаливал за обычные нормы… Гинекология, дыхательный аппарат, зрение, слух – все в идеале.
Весь организм Утякина трепетал от предвкушения. Доктор старался сдерживать свою эмоциональную дрожь, убеждая, что, помимо всего перечисленного, внешность у старухи Лебеды – старушечья! Кожа дряблая, волосы седые…
Вместе с тем он явственно вспоминал насыщенный цвет глаз Ангелины, их живой блеск, да и волосы были хоть и седыми, но густыми, как у его молодой жены. В конце концов, еще никто не доказал, что седина – следствие старения! Один только Гламфильд весь мир в этом уверяет… Можно поседеть от стресса, от болезни, от чего угодно… Не определен механизм, не распознан!.. А слух, который не восстанавливается и который невозможно уберечь?.. У Лебеды – сто процентов! Значит, регенерируется!
– Есть! – тихо прошептал Утякин, отбросив последние сомнения. – Это моя бабка! Я буду с ней работать!
Что касается кожи, про которую Утякин писал, что ей лишь девяносто лет отпущено, то у него на этот счет, со времен статьи, были новые серьезные наработки… Знал, что делать!
Утякин подергал кожу на тыльной стороне ладони, которая эластично сокращалась, не оставляя после щипков следов покраснения. Что и требовалось доказать.
– Сколько мне можно дать лет? – сам себя спросил Утякин, глянув в небольшое зеркало. – Тридцать, сорок?.. Пятьдесят?..
Сам ученый отлично помнил, сколько прожил на этом свете, но никто другой, ни жена его, ни отдел кадров, правды той не ведал.
Светочка, спутница его жизни, недавно родившая отличнейшую девчонку, считала, что муж выглядит ровно на столько, сколько ему в паспорте указано. А там стояло – тридцать семь. Ее родители считали пятнадцатилетнюю разницу в возрасте существенной, мать вслух сомневалась, что потенции мужа хватит на пик дочерней сексуальности, а отец, сам будучи старше матери на те же пятнадцать, уверял, что не это главное!..
– Что же тогда главное? – с сарказмом пыталась уточнить мать Светочки.
– А то, что он доктор наук в тридцать семь! – наносил удар отец.
– Это для него плюс, – не сдавалась мать. – А девочке-то что до этого его плюса? Ты, вон, в тридцать пять был членом Союза писателей, и что?!
У отца аргументов более не имелось, тем паче всю жизнь он старался уберечь себя от переизбытка адреналина, боясь скончаться в одночасье. В такие минуты он, покачивая в знак согласия писательской головой, удалялся в кабинет пописать нетленку…
Все решила Светочка. Надоели!
Вышла за Утякина замуж и познала настоящего мужчину. Прозрачный на вид, хилый телом, ее доктор оказался неутомимым прокладчиком метрополитена, пуская по тоннелям все новые поезда. Ни в какое сравнение не шли с ним ее сверстники, вместе взятые. Долог, нежен и знающ.
Слушая ночные повизгивания дочки, мать потеряла сон.
«Вот примат неугомонный попался, – думала. – А мой писатель…» В этот момент она безжалостно пихала спящего без задних ног супруга локтем в бок…
Через месяц ночных бдений теща предложила зятю съехать на съемную квартиру.
Утякин пожал плечами, пробурчал «да-да», а на приеме того же дня увидел в своем кабинете тестя, красного лицом от стеснения.
Оказалось, что отец Светочки не спал, а лишь вид делал.
– Помочь можешь? – выдавил из себя писатель. – Это у меня, наверное, профессиональное, от постоянного сидения. Что-то природа дает, что-то отбирает… Сам знаешь…
– Помочь могу, – уверенно ответил зять и направил члена Союза на обследование.
Потом короткая операция, а чтобы жена писателя ни о чем не догадалась, была оформлена командировка на капиталистическую стройку.
Через две недели тесть возвратился домой победителем, но рукописи о великой стройке не выдал – гора.
Теперь уже обе семьи не спали ночами, будоража весь дом проявлениями сексуальной радости.
Помолодевшей лет на двадцать теще вновь пришлось вернуться к разговору о переезде. Но теперь мать Светочки предлагала профинансировать первый взнос на двухкомнатную квартиру.
Тесть шептался с зятем в своем заброшенном писательском кабинете, рассказывая Утякину, что у него сто состоятельных друзей, которым делать нефига, вот они и портят бумагу!
– Ты им помоги, купишь коттедж, не только квартиру!
– Помочь помогу, – соглашался зять. – А деньги за медицину я не беру…
– Я буду брать… Менеджером твоим стану!
Утякин все же от семейного подряда отказался и перевез Светочку в коммунальную комнату своей мамы, которая к этому дню умерла как много лет тому назад. Доктор комнату сдавал, а теперь пришлось жильцам отказать… Странная ситуация, но остальные две комнаты были закрыты на замки, и жильцы в них не появлялись.
– Нам везет! – улыбался молодожен.
– Да, – счастливо соглашалась Светочка.
В четверг Утякин вызвал Ангелину Лебеду в свой кабинет к девяти утра.
– Велел передать, чтобы вы не опаздывали! – пробасила Александра.
– Натощак?
– Не уточнял…
Вот оно, подумала Ангелина, ощущая, как сжимаются сердце и желудок. Она чувствовала, что сегодня все решится – либо на коне, либо готовиться к встрече с потусторонним миром. Ноги утеряли силу, спина засутулилась, готовилась как к смертному приговору.
– Все будет хорошо, – подбодрила Александра. – Утякин, он добрый!..
Нежная душа, покачала головой старуха. Видать, природа действительно заблудилась!.. А теперь выблудилась!..
Она зашагала по коридору неторопливо, по-военному уверенно, преодолев в себе страх, вернее, заглушив, сосущий внутри, волево. Ангелина в этот момент оборотилась в солдата, каким когда-то давным-давно жила, в те времена, которые она никогда не вспоминала.
Вошла в кабинет к Утякину с холодным, безразличным взглядом. Спина ее была пряма, как у двадцатилетней, будто чувствовала Геля своего «токаря» на плече.
Доктор смотрел на нее и радовался. У него не оставалось и тени сомнений.
– Восстанавливаться будем по такой программе, – начал он наставления, – три дня в клинике, три дня дома! Понятно?
В мозгу старухи после этой фразы отчетливо щелкнуло, и она заулыбалась во весь рот. Отпустила спину, зашмыгав носом от радости.
– Все понятно, – ответила.
– Строго соблюдать все мои рекомендации!
– Есть!
Утякин смотрел на нее и различал в своем организме некоторое чувство раздражения к лихой пациентке. Чересчур весела… Но доктор умел абстрагироваться от личности клиента, относясь к нему, как к работе, такой же, например, как если бы надо было яму выкопать. Чего злиться на мерзлый грунт, от этого копать легче не станет!..
Еще Утякину помогло воображение. Он представил это дурацкое «есть» в исполнении двадцатилетней девушки, например его Светочки. В душе тотчас помягчело, словно на черствый хлеб водички полили. Доктор глубоко вздохнул и продолжил:
– Мясо не есть, спиртное не употреблять! Также исключить из рациона кофе, соленое и перченое, употреблять в пищу по возможности больше овощей и красной морской рыбы. Хорошо – сальмон! Норвежский лосось – в самый раз. Палтус содержит хорошие жиры, берегущие сосуды!.. Вы слушаете меня?
– Так точно!
Пришлось опять вспомнить о Светочке.
– Сейчас я осуществлю у вас забор материала. Идите в процедурную!
Старуха бодро прошла в комнату с белым кафелем и услышала в спину:
– Раздевайтесь.
– Снизу или сверху?
– Мне нужна ваша внутренняя сторона бедра.
Она какое-то время соображала, где это. Потом поняла, что обнажаться нужно снизу. Сделала это быстро и четко.
Утякин совершенно не разглядывал ее, кивком указал на гинекологическое кресло.
Бряцая инструментом, попросил Ангелину прикрыть интимное полотенцем за ненадобностью.
– Сейчас я вам сделаю обезболивающий укол.
Она прикрыла глаза, почти не почувствовав проникновения тонкой иглы в свою плоть. Через несколько минут внутренняя часть бедра онемела. Так, наверное, чувствует себя мороженая баранья нога! Ангелина лишь на мгновение приоткрыла глаза и, разглядев в руках Утякина новый шприц с длинной толстой иглой, предпочла зажмуриться.
– Я возьму у вас немного костного мозга, – предупредил доктор.
Она кивнула.
Утякин привычным движением вошел иглой под кожу внутренней стороны бедра, сделал физическое усилие и проколол надкостницу. Затем неторопливо принялся вытягивать мозговое вещество, заполняя тело шприца темно-красным.
Несмотря на анестезию, Лебеда испытывала пренеприятнейшее ощущение, сравнимое с тем, как если бы скребли по стеклу алюминиевой вилкой, причем не по одному стеклу, а по десятку сразу. Было чувство, что Утякин высасывает из нее саму жизнь… Она даже на мгновение испугалась, что хитрый доктор не помочь ей собирался, а совсем наоборот, воспользоваться ею и отобрать жизненную сермягу для собственного пользования. Хотела было взбрыкнуть и даже сделала это, но Утякин уже стоял к тому времени к ней спиной, приговаривая негромко:
– Все, все!..
Он консервировал материал и коротко думал над тем, зачем старуха фигурно выбрила себе лобок?.. Потом вспомнил, что она – манекенщица. Надо думать, белье нижнее демонстрирует!.. Молодец!..
Утякин залепил место вторжения иглы пластырем.
– Одевайтесь!
Она ждала его, сидя в кресле с совершенно мрачным видом. Почему-то в голову пришло понятие – доктор Смерть.
Он вернулся, потирая одной бледной ладошкой о другую. Улыбнулся, будто смертнице.
– Неприятно было?
Она молчала.
– Это всегда так. Хоть и не болезненная, но неприятная процедура… Через пять минут все пройдет!..
Кивнула.
– Как будто вам пупок почесали, – неожиданно громко произнес Утякин. – Изнутри! – И засмеялся громко и мерзко, умудряясь при этом не открывать рта.
Точно, доктор Смерть, убедилась старуха.
А он все смеялся и смеялся, так что кончик носа покраснел и пенка в уголках рта образовалась.
Радоваться доктор прекратил так же неожиданно, как и начал. Через мгновение по обыкновению стал походить на белую парафиновую свечу, оборотился в растение, выросшее без солнечного света.
– Материал будет готовиться месяц, – сообщил Утякин.
– Стволовые клетки?
– Все-то вы знаете.
– Читала.
– Все, да неверно…
Он опять сидел к ней спиной – стукал по компьютерной клавиатуре.
– А сегодня что? – поинтересовалась Ангелина.
– Ступайте домой. Через три дня ко мне!
– Ага, – обрадовалась Лебеда и тотчас оказалась возле двери. – Пошла я.
– О том, что мы делаем, не распространяйтесь!
– Не дура!
– И исполняйте все предписания!
– До понедельника, – попрощалась Ангелина.
В первом попавшемся «Макдоналдсе» она поглотила два двойных чизбургера, большую картошку, залитую кетчупом, на десерт вишневый пирожок и мороженое. Запила вольную пищу большой недиетической колой.
Старуха испытала истинное наслаждение от запретной еды, но, насытившись и ковыряясь во рту зубочисткой, она вдруг засовестилась своим неисполнением медицинского режима. Испугалась, что теперь не получится молодости. Хотела было все в туалете оставить, но, передумав, просто зашагала домой, неся в себе фастфудовскую грусть.
Но солнце сделало с настроением свое дело, улучшила его до качественно приемлемого, так что старуха Лебеда прибыла к месту своего проживания с легкой улыбкой на устах.
Она вставляла ключ в замочную скважину, приговаривая: «Дасиш фантастиш», когда чьи-то жесткие пальцы схватили ее со спины за горло металлической хваткой, сжав шею с такой силой, что Ангелина, теряя сознание, одно лишь успела помыслить: «Выследили за деньги… Не будет молодости!» Она отпустила себя во мрак кислородного голодания безо всякой борьбы и была внесена на руках в собственную квартиру незнакомым мужчиной.
Он обладал высоким ростом и худым телом. Хотя скорее это была не худоба, а сухость плоти. Таких мужчин называют сухопарыми, или жилистыми.
Он без труда поместил старуху на диван, впрочем, безо всяких церемоний, бросив ее тело на подушки, будто труп. После этого незнакомец некоторое время держался рукой за бок, видимо пережидая приступ боли.
Затем мужчина подошел к окну и долго вглядывался в пространство, что-то высматривая. Кивнув, он отошел от окна и рассмотрел комнату, не найдя в ее обстановке чего-либо нестандартного.
Глубоко втянув воздух ноздрями тонкого, с небольшой кривизной, носа, он сосредоточился на кислороде, на его молекулах, обнаруживая в них лишь запах старости и долго непроветриваемого помещения… Еще слегка пахло картофелем фри.
В это время на диване зашевелилась старуха. Она еще не пришла в сознание, но незнакомец быстро подпрыгнул к изголовью, склонился над подергивающимся лицом Ангелины, ожидая ее возвращения.
Еще не успев открыть глаз, старуха ухватилась руками за свои груди. Нащупав в них пачки с долларами, она расслабилась и хлопнула ненакрашенными ресницами.
Увидела перед собой незнакомое лицо, даже запах чужака учуяла, так близко от ее физиономии находилась вражеская башка. Пахло дорогой парфюмерной свежестью.
Старуха, напрягши в мгновение мышцы шеи, бросила вверх свою голову, стараясь угодить лбом в нос непрошеного гостя. Но тот без труда увернулся, а затем, в свою очередь, взял двумя пальцами Ангелину за трахею.
«Теперь точно конец, – уверовала она. – Непонятно только, за что, если бабки целы. Или не нашел их пока? С мертвого тела снимет!..»
– Не дергаться, старая сука! – приказал мужчина тихим, но властным голосом.
Она быстро захлопала в ответ глазами, выражая полное понимание обстоятельств, а вместе с тем согласие быть покорной, как молодая в первую брачную ночь. Сука так сука, о чем разговор!
– Зачем в меня стреляла? – спросил незнакомец, слегка ослабив на горле железную хватку. – Говори, дрянь!
В воскресенье доктор Утякин встретился с человеком, похожим на немолодого верблюда. Крупные черты лица: мощный нос, глаза-маслины, большие мясистые губы… Длинные волосы, спадающие на крепкие плечи, обтянутые дорогой пиджачной материей, отличали человека от остальных посетителей. Такими красивыми волосами в этом месте не обладал никто. Встреча состоялась в клубе гостиницы «Националь», в полумраке шикарного декора, за небольшим столиком, подсвеченным откуда-то сбоку – для игры хрусталя, фарфора и столового серебра.
Принесли красного вина, немного фуа-гра и подсушенного теплого кекса, нарезанного хлебными кусочками.
Официант разлил вино по фужерам и удалился.
До этого момента похожий на верблюда человек сохранял молчание, лишь издавал слегка чавкающие звуки, затягиваясь толстой пахучей сигарой. Иногда он аристократическим жестом, двумя скрещенными пальцами, убирал длинные черные с проседью волосы со лба, переводя пряди с висков за плечи.
Утякин не старался самостоятельно начать разговор, знал, что время диалога само наступит, лишь вожделенно поглядывал доктор на перстень с золотой ящеркой, украшающий руку визави.
– Что?
Разговор начался.
– Нашел, – ответил Утякин.
– Уверены?
– В наше время на сто процентов ни в чем быть уверенным нельзя!
– А на сколько процентов уверены вы?
– На девяносто пять.
– Как с тем членом Политбюро?
– Нет-нет! – замотал головой Утякин. – Здесь все по-другому!
В этом месте разговора возникла продолжительная пауза. Собеседники утоляли жажду рубиновым вином, а голод – маленькими бутербродиками с паштетом из гусиной печени.
Мило улыбался навстречу гостям бессменный директор клуба Алик. Ему было за шестьдесят, и многие стеснялись звать его просто по имени, присоединив к нему почетное «дядя».
Человек с верблюжьим лицом слегка кивнул дяде Алику.
– И кто наш разыскиваемый?
– Некая Ангелина Лебеда.
Собеседник выпустил к потолку тонкую струйку сигарного дыма, пожал плечами, не вспоминая ничего, связанного с названным именем.
– Ей восемьдесят два. Она – мастер спорта международного класса по стрельбе из арбалета. Воевала и имеет три ордена Славы. В нашей стране это очень почетно. Особенно сейчас, когда ветеранов осталось слишком мало. Тем более женщин с такой биографией.
– Я тоже из этой страны, – напомнил собеседник.
Утякин постарался заглянуть сотрапезнику прямо в глаза, ему это удалось, а увидел он в них собственное отражение – человека, заглядывающего в чужие глаза.
– Во всяком случае, последние семьдесят лет я проживаю в России.
– Конечно, – подтвердил Утякин.
Далее собеседник доктора произвел странные манипуляции. Взяв бокал, он аккуратно вылил из него несколько капель в блюдечко для масла, отщипнул от кекса крошку с изюмом и замочил ее в терпком французском вине. Затем стянул с пальца перстень и, осторожно уложив его рядом с блюдечком, откинулся на мягкую спинку кресла.
Обычно бесцветные, глаза Утякина теперь горели вожделенным огнем крайнего любопытства.
Собственно говоря, было чего так жаждать.
Внезапно ящерка, казалось, намертво прикрепленная ювелирами к ониксу, вдруг ожила, приподняв головку. Она с необычайной живостью огляделась по сторонам, затем спрыгнула с камня и подбежала к блюдечку с едой. Взбежала на него передними лапками, еще раз обернулась, а затем принялась лакомиться замоченным в вине кексом.
Попировав, золотое пресмыкающееся залезло в блюдечко целиком, вывернуло голову и вопросительно глядело в глаза человека, похожего на верблюда.
Ей не пришлось ждать долго. Крепкая холеная рука, густо поросшая черным волосом, вновь взялась за ножку хрустального бокала и уже щедро отлила из него старого бордоского в глубокое блюдце.
Ящерка стремительно плавала от одного края импровизированного бассейнчика в другой. Ее золотое тельце посылало к потолку солнечные лучики, разбавляя рубиновый нектар драгоценным металлом. Она ныряла, пуская со дна крошечные пузырьки, взлетала над поверхностью игриво и грациозно и опять скрывалась в винной пенке.
Лицо Утякина аж раскраснелось от просматриваемого зрелища, или отблески играющего вина делали его щеки более живыми. Он будто вкушал зрелище, как пищу, но не гурманом в этом был, а ненасытным поглотителем.
Плавание ящерки продолжалось еще несколько минут, затем хозяин перстня постучал о край стола фисташкового цвета ногтем указательного пальца. Ящерка отреагировала на призыв, выбралась на край блюдечка, встряхнула золото чешуи, освобождаясь от винных капель, затем неторопливо пробежалась по краю стола, добралась до оникса, расположилась на камне и замерла ювелирным изделием.
Хозяин перстня привычным движением возвратил драгоценность на волосатый палец.
Утякин тяжело сглотнул.
– Ну-с!..
Диалог продолжился.
– Так вот, Чармен Демисович, – собирался доктор с мыслями. – Анализы поистине фантастичны! Невозможно ожидать ничего лучшего!
– Как у вас?
– И у вас…
– Чудо природы?
– Не думаю, что природа на такое способна! – с уверенностью проговорил Утякин.
– Природа, может быть, и не способна, – уточнил Чармен Демисович, указывая пальцем в потолок, – но Он способен на все!
– Но почему именно эта старуха?
– А это не вы у меня, а я у вас должен спрашивать!
– Да, конечно! – согласился Утякин.
Прерывая серьезный разговор, к столу, широко улыбаясь, подобрался дядя Алик.
– Рад-рад, – приговаривал он, пожимая руку Чармена Демисовича двумя горячими ладонями. – Все ли в порядке?
– Все отлично, Алик, спасибо… Как сам? Дети?
Все знали, что у дяди Алика молодая жена-красавица и двое чудных детишек-погодков. Сия нагрузка помогала Алику не стареть и держаться молодцом. Лишь одна страстишка мешала отличной жизни дяди Алика – игра в покер на интерес. Если день проходил без часовой тренировки, щеки Алика отвисали, как у старого добермана, угасало либидо, а желудок выказывал неудовольствие несварением.
В подвале клуба имелось небольшое казино, в котором Алику играть не разрешалось, но наблюдать за движением карт он мог беспрепятственно, что было равноценно просмотру стриптиза, после которого не следовало разрядки.
Сегодня щеки Алика смотрелись как после лифтинга, не дряблые, похожие на румяные яблочки.
– Шпилил? – поинтересовался Чармен Демисович.
Алик кивнул.
– Надо понимать – удачно?..
– Еще бутылочку за мой счет? – таким был ответ дяди Алика.
– Спасибо, дорогой, но мы с Михаилом Валериановичем и так переборщили… Да и возраст мой…
– Какие ваши годы? – картинно развел руками Алик. – Вам же и шестидесяти нет!
– Ну уж, ну уж!.. – слегка улыбнулся Чармен Демисович, раскуривая сигару.
Утякин все эти расшаркивания считал полной бессмыслицей. Ему казалось, что, просиживая время в ресторанах и клубах, попросту теряешь драгоценность жизни. Михаил Валерианович не выносил табачного дыма и вкуса алкоголя. Табак считал просто ядом, а от вина у него начиналось головокружение, как у юнца. Только ляжет в постель и закроет глаза – все плывет в голове, будто мозг превращается в карусель!.. Когда приходило время конца застолья и Чармену приносили счет, Утякин старался не заглядывать в него, зная, что за алкогольную отраву выставлена цена в несколько тысяч долларов. Как-то Чармен Демисович забыл кредитную карточку и расплачивался толстой пачкой американской валюты. У Михаила Валериановича чуть было ноги не отказали. На эти деньги можно было приобрести пусть и отечественный, но все же автомобиль.
Еще раз поклонившись, дядя Алик отбыл к другим гостям, оставив странную парочку продолжать свой таинственный разговор.
– А как ее кожа?
Утякин слегка опустил голову, выражая тем самым некоторую печаль.
– Кожа, как у всех…
– У тебя какие наработки?
– Ну, вот на ней и испробуем…
– Не тяни время!
– Что же ваше животное, э-э, пресмыкающееся, о коже не позаботилось? – с раздражением и укором поинтересовался Михаил Валерианович.
– Ты, Мишенька, куда-то не в ту область полез! – Маслины глаз Чармена Демисовича еще более почернели, а пухлые губы сжались. – Благодаря кому ты еще на этом свете, докторишка маленький!.. Ишь, тля, животное обвиняет! Ты уже сорок лет ищешь средство, а толку!.. Ляпнешь еще что-нибудь подобное, меня больше никогда не увидишь!
Утякин дрожал всем телом от унижения, но от дальнейшего препирательства отказался. Знал, по чьей милости существует. Выворачивало от униженных амбиций, но держался доктор благодаря ужасу, который пересиливал ущемленное самолюбие. Михаил Валерианович непременно мечтал видеть своего сотрапезника как можно чаще.
– Еще бы одну процедуру… – прошептал Михаил Валерианович.
– Она не вечная! – отрезал Чармен. – Когда заслужишь!..
– Я – заслужу!
Более они ни о чем не говорили.
Чармен Демисович вальяжно покрутил пальцем, и сие действие не осталось незамеченным официантом. Халдей помчался к кассе, ненасытным желудком ожидая щедрых чаевых.
Чармен Демисович, опираясь на трость с серебряным набалдашником, отлитым в виде головы старого бедуина, опираясь скорее для антуража, нежели за надобностью физической, вышел из клуба и, едва заметно кивнув Утякину, уселся в белокожий «Бентли». Дорогая машина неторопливо отплыла от края тротуара и понесла своего седока в сторону Лубянской площади.
Михаил Валерианович спешно дошел до станции метро «Театральная» и, дождавшись поезда, поехал в Коломенское, где его ждала жена Светочка.
Неприятный вечер продолжился неприятной ночью.
Светочка не спала, а пребывала в странном волнительном состоянии. Лицо ее было бледно, а глаза выражали крайнюю степень удивления. Светло-карие, они были неестественно широко раскрыты, и, огляди в этот момент женщину эндокринолог, наверняка бы поставил диагноз – базедова болезнь.
Поначалу Утякин не заметил необычайного состояния жены, хотел, как обычно, усесться за домашний компьютер, но Светочка встала за спиной и шумно, нервически активно дышала всей грудью.
Михаил Валерианович сфокусировал зрение на супруге и понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Тело жены трясло, словно бы его атаковало лихорадкой.
– Что случилось, милая?
Она не ответила на ласковый вопрос, только показала руку, в которой был зажат ключ.
Утякин прекрасно знал, что это за ключ и какой замок он открывает. Ему казалось, что сей предмет надежно спрятан, но Светочка оказалась везуча на находки. Теперь Михаилу Валериановичу было интересно, что еще обнаружила его женушка в приступе дневной скуки.
– Ключик, – подтвердил он.
– Мишенька… – Она осеклась. – Я не понимаю…
Он был опытным человеком, а потому сохранял спокойствие и улыбку на лице.
– Что такое, дорогая?
– Я нашла этот ключ… – Ее шея раскраснелась, и Светочка была сейчас особенно привлекательна. – Он пришелся к соседской двери… Которая справа…
– А где ты его нашла? – поинтересовался Утякин.
– В воздуховоде…
– А хорошо ли открывать чужие двери чужими ключами? И что тебя интересовало в воздуховоде?
Чувствовалось, что у Светочки пересохло во рту.
– Я виновата, – призналась она. – Но объясни, пожалуйста, что это за комната?.. Кому она принадлежит?..
Неожиданно глаза Утякина стали маленькими и злыми.
– А тебе какое дело?!. Какого черта ты вообще полезла в эту комнату!.. Что ты хотела выведать?!. Отвечай немедленно!
Светочка была обескуражена неожиданным нападением мужа. Она совсем испугалась, глядя в его бесцветные глазки.
– Ты не волнуйся, – попросила она жалобно. – Я только минуту была в той комнате!
Слава богу, подумал Утякин, но злобы из глаз не убирал, стараясь выведать информации побольше.
– Как не стыдно! Ты, как воровка, забралась в чужое жилище! Что ты хотела оттуда взять?! – Утякин картинно вознес руки к потолку. – Я не знал, что живу с воровкой!
– Я ничего не брала оттуда! – взмолилась Светочка. – Честное слово!.. Я не воровка!!! Но объясни, что за фотографии я нашла на столе? – Из ее широко раскрытых глазок текли слезки.
– Какие фотографии? – внутренне напрягся Михаил Валерианович.
– Там изображен ты, когда тебе пять лет!
– Ну и что?
Утякин все понял и теперь старался придать своему лицу образ опытного психолога, а речам гипнотические интонации.
– На обратной стороне… – Светочка волновалась так отчаянно, что ее ожидал нервный срыв. – Там, на обратной стороне вензеля всякие… И… И написано – фотоателье Густава Берлина, тысяча девятьсот пятый год…
– Да, дорогая, и что?..
– Там еще написано от руки: Мишенька Утякин, пять лет.
– И что?
– А на другой фотографии мужчина и женщина. Тоже ателье Берлина, тысяча девятисотый год. И подпись на обратной стороне – доктор Валериан Андрианович Утякин и его супруга Елена Станиславовна…
– И что, моя дорогая?
– Сколько тебе лет? – Сейчас Светочка была похожа на умалишенную, так корежило ее мозги.
– Не понимаю!..
Утякин вовсе не обладал актерскими способностями. Но когда прижало не на жизнь, а на смерть, его организм собрался на единственный лицедейский раз, став Станиславским и Немировичем в одном лице.
Михаил Валерианович так реально изобразил на своей бледной физиономии растерянность и недоумение, так точно послал сигнал в нижнюю губу, которая в ответ задрожала мелко и дробно, и даже глаза, обычно бесцветные, казалось, наполнились небесной лазурью, окрашенные его силой воли. Весь этот портрет, изображенный Утякиным, посылал сообщение Светочке, что произошло какое-то совершенно глупое, нелепое и дурацкое недоразумение. Его, верного мужа, заподозрили в чем-то нехорошем, а обиженная душа чиста до дна, до младенчества!..
– Дурочка! – произнес Михаил Валерианович. – Ты… Ты подумала… – Он замотал головой. – Это же… Это мои прадед с прабабкой! Ты что подумала, девочка?
– Как прадед с прабабкой?
Светочка отшагнула назад.
– Да очень просто! – Утякин шагнул следом. – На фотографиях мои предки… А мои родители назвали меня в их честь! Что тут непонятного? – Он засмеялся совершенно натурально. – А ты что подумала?.. Ты подумала, что мне сто лет?.. Ха-ха-ха!!!
Она обнаружила себя идиоткой. В ее груди огромной птицей распустило крылья чувство раскаяния! От простого объяснения сложного, от того, что она украдкой обыскала соседскую комнату, от беспочвенных подозрений к мужу Светочка мигом ослабела, пролилась слезами покаянной грешницы, словно нежное весеннее облачко дождичком, и, раскрыв объятия, бросилась навстречу к мужу.
– Мишенька! – Она целовала его лицо, пальцы рук, прижималась лицом к мужниным коленям. – Любимый мой!..
Утякин продолжал держать на лице актерский труд, думая, что на сей раз, слава богу, пронесло.
Он воспользовался самобичеванием жены, столь прекрасным и возбуждающим оно выглядело, нежно раздел супругу и овладел ею отнюдь не ласково, а варварски, с некоторыми элементами садизма.
Но Светочке, потерявшей дыхание от одновременно нахлынувшей боли и сладости, сначала захотелось вопить, а потом вопить в три раза громче. Мозги молодой женщины были окончательно отшиблены, она надолго забыла о фотографиях и соседских комнатах. Теперь каждую ночь она ждала побольше садо, а Михаил Валерианович не смел отказывать в этом своей любимой жене…
Утякин спал не более трех часов в сутки, тратя все остальное время на работу, уставившись в компьютер, который иногда шипел, как живой, если наступало время охлаждаться жесткому диску.
Михаил Валерианович бесконтрольно вспоминал о Чармене Демисовиче и при возникновении демонического облика своего знакомца в воображении отчаянно боролся с приступами злости.
Он совершенно не понимал хода вещей в природе. Почему одним достается все – именно тем, которые не прикладывают к этому никаких усилий, а другие, наделенные гением, трудоспособностью Сизифа, остаются ни с чем?
Какая такая заслуга Чармена, что он поймал животное и засадил его в колбу?! Кто так распорядился в пространстве?.. Почему не ему повезло так сказочно?..
Утякину иной раз становилось ужасающе одиноко и грустно в этом мире. Если бы он мог, если бы его слезные железки работали, то непременно бы заплакал доктор горючими слезами.
Но сейчас Михаил Валерианович способность плакать утерял. Да и считал это мокрое дело для себя бесполезным. После секунд мгновенных слабостей он целиком погружался в работу, расписывая какие-то сложнейшие химические формулы. Думал о Лебеде и о скором эксперименте, который сможет в случае удачи дать великую надежду.
Но Утякина ждало еще одно сильнейшее потрясение. В понедельник, прождав целый рабочий день, он так и не дождался Ангелину Лебеду. К шести часам вечера все его существо охватила тотальная паника… Особенно когда, справившись у администраторши с силиконовыми губами об адресе старухи, он узнал, что таковой не записан и не запомнен.
– Ты – идиотка! – кричал Утякин истошно. – Старая кретинка! У тебя не голова, а горшок с фекалиями!.. И я ей, этой уродине, подарил двух детей!.. Что ты из них вырастишь!
Администраторша от такого мощного наезда хватала воздух губами, как недоглушенная глупая рыба карп с сотрясением мозга, ожидающая путешествия на раскаленную сковороду.
– Не говорили записывать… – оправдывалась.
– А ты что, дура?! Не знаешь, как работать?!
– Как-то случайно вышло…
– Случайно, говоришь!.. Не видать тебе липосакции!.. Тогда твой молоденький петушок быстренько перелетит топтать молодую курочку! А губы твои лопнут, как велосипедная шина. Силикон вытечет! И станешь ты похожа на компрачикоса.
– Михаил Валерианович! – проговорила администраторша. – Я…
– Что я!!! Что я!!! Где мне теперь ее искать?!. Где?.. Где?..
И здесь он вспомнил.
Какие такие труды…
Ангелина рассказывала о своей модельной деятельности. Мол, она – самая старая манекенщица в Европе!
– Сколько у нас модельных агентств в Москве?! – вскричал вопросом Утякин.
– Не знаю, – содрогнулась в ответ администраторша.
– Ищи, дура! Открой Интернет и найди мне пять лучших! Ясно?!!
– Уже ищу!
Утякин хлопнул дверью кабинета и принялся ждать. Солнце быстро падало за крыши домов, а доктор думал о том, как в случае неудачи с поисками сообщит об этом Чармену Демисовичу. Что после этого сообщения последует?..
Через пятнадцать минут ожидания на его стол лег лист бумаги с напечатанными телефонами и названиями «модного» бизнеса.
Михаил Валерианович набрал номер первого.
Телефон долго молчал, и доктор, теряя самообладание, глянул на часы, уверенный, что рабочее время кончилось. Так оно и было. Но на другой стороне провода ответили приветствием – вежливо, мило и эротично.
– Чем интересуетесь? Вы уже пользовались нашими услугами?
– Мне нужна Ангелина Лебеда.
– Ага, конкретная девочка. – Голос стал еще более мил. – Напомните, она блондинка или брюнетка?
– Она – единственная в своем роде! – нервничал Утякин. – Она – седая! Ей восемьдесят два года!
Было слышно, как где-то там поперхнулись.
– Восемьдесят два?
– Да, именно!
Михаил Валерианович очень отчетливо расслышал, как заскрипела чья-то ладонь, прикрывающая микрофон трубки. Услышал приглушенный гул голосов.
– У нас такой девочки нет, – вернулся милый, но очень удивленный голос. – Вы наш постоянный клиент?.. У нас имеется отличная рыжеволосая дива, но чуть младше…
Здесь доктор понял, что попал не совсем туда, куда хотел. Он коротко извинился и отключился от номера.
В другой раз он бы расхохотался от такого курьеза, но сейчас было больше драмы, чем комедии.
Утякин набрал следующий номер.
И здесь ответили приветливо. Настолько, что доктор подумал: опять влетел в публичный дом.
– Это модельное агентство «Пять звезд»?
– Совершенно верно.
– Я – доктор медицинских наук Утякин Михаил Валерианович!
– Очень приятно… Но руководства сейчас уже нет…
– Мне нужна информация…
– Чем смогу?
– Вы давно на модельном рынке?
– Мы – одно из старейших агентств в России, – ответили с нескрываемым чувством гордости в голосе. – Мы – единственные, кто аффилирован в мировое сообщество!
– Это очень хорошо! – обрадовался Утякин. – Значит, вы владеете информацией!
– В полном объеме! Что вас интересует?
Он решил говорить в открытую.
– Моей пациенткой является манекенщица Ангелина Лебеда!
– Лебеда, Лебеда…
– Она еще – старейшая манекенщица Европы!..
– Это Экзотическая Геля, что ли?
– Она, она! – обрадовался Утякин.
– Она такая же манекенщица, как пони – беговая лошадь! Так, потехи ради!
– Согласен! Абсолютно согласен!
– Так что вам нужно?
Утякину пришлось врать:
– Дело в том, что у нее обнаружилась серьезная форма диабета. Адреса этой Лебеды у нас нет, а ей необходим немедленно инсулин! Иначе кома, а потом…
– Слышите, у Гельки диабет! – поделился новостью голос с кем-то. – Знает кто адрес? Помрет бабка!
– Может быть, телефон? – с надеждой уточнил Михаил Валерианович.
– …По-моему, на каком-то бульваре… Мы за ней еще заезжали… Кажется, на Петровском… Сейчас посмотрю точнее… У нас все записано…
– Очень вам большое спасибо! – от чувств не по-русски поблагодарил Утякин. – Пожалуйста!..
– Ищу, ищу!.. А я вот не знала, что ее фамилия Лебеда…
– Она – герой войны!
– Что, правда?
– Истинная! Три ордена Славы!
– Вот жизнь! А она вынуждена была купальники демонстрировать!
– Ну что там? – не выдержал доктор.
– Ищу! У нас более сотни девочек! И пятьдесят мальчиков!
– Жду!
– Нашла! Записывайте…
– Пишу!
– Петровский бульвар, 17, квартира 8. Лебеда Ангелина.
Он даже не поблагодарил. Швырнул трубку, выбежал из кабинета вон и, погрозив администраторше кулаком, бросился по лестнице на улицу. Поймав такси, назвал адрес и всю дорогу нервически покашливал, чем ужасно злил водителя.
Стояли в пробках, и Утякин расстраивался, что не воспользовался метрополитеном. Вышло бы в два раза быстрее и в двадцать дешевле.
Михаил Валерианович вновь покашлял.
– Туберкулезный, что ли? – не выдержал таксист.
– Что? – не понял доктор.
– Если болен, ходи пешком! Нечего людей заражать!
– Это вы кому? – удивился Утякин.
– Тебе, кому еще! – Спортивной комплекции водила смотрел на тщедушного седока сверху вниз, отклячив пренебрежительно нижнюю губу. – Чего зыришь? – Водила нажал на тормоз, останавливая «Волгу» возле тротуара. – Бабки гони и вытряхивайся!
– Не понял…
– Ты чего, еще и глухой?.. Двести плюс еще двести за вредность!
Грубый водила потянулся здоровенной ручищей к чистому воротнику утякинской рубашки, но вдруг с удивлением обнаружил в руках клиента шприц. Не успел парень и глазом моргнуть, как длинная игла вошла ему в шею, в район сонной артерии. Ему не удалось даже понять, что произошло, как сознание полностью вышло из его глупой головы.
А Михаил Валерианович спешно продолжал свой путь. Он не испытывал мстительной радости от того, что так легко разобрался с хамом, вколов ему порцию наркоза, смешанного с веществом, от которого грубияна будет глючить и плющить после прихода в себя еще добрых два часа. У Михаила Валериановича была наиважнейшая цель – отыскать Ангелину Лебеду. Он доскакал до дома номер семнадцать и легко взбежал на четвертый этаж. Опять покашлял.
В самом деле, как туберкулезный, подумал.
Нажал кнопку звонка… Никакого ответа… Попробовал более просительно – долго и с разрывами… Ничего…
Утякин принялся стучать что есть силы, но… Здесь незапертая дверь клацнула и отворилась. Михаил Валерианович смело шагнул в темень чужой квартиры, вытянув вперед руки и шепотом взывая:
– Ангелина!.. Лебеда!.. Вы меня слышите?..
Его руки шарили по стенам в попытках отыскать выключатель, маленько при этом тряхануло током, так как влез в розетку.
Наконец палец нажал на клавишу, и прихожая осветилась люстрой а-ля шестидесятые. Хотя светильник был вовсе не «а-ля», а самый натуральный антик.
Из приоткрытой двери, ведущей в комнату, торчали ноги. Причем торчали они как-то вывороченно, неестественно.
– Умерла! – ахнул Утякин. – Материал скончался!..
