ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Мы приехали в Гштад в сумерки. Падал снежок. В разбросанных по холмам коттеджах швейцарского стиля только начинали зажигать свет; пробиваясь сквозь задернутые занавески, он весело мигал, суля тепло и уют. В зимнем сумраке запорошенный снегом городок выглядел особенно чудесно. И меня вдруг охватила щемящая тоска по крутым снежным склонам близкого моему сердцу штата Вермонт.

Когда мы медленно ехали по главной улице, из кондитерской вывалилась шумная ватага детворы в джинсах и ярких куртках с капюшонами. Оживленные голоса и смех, как колокольчики, звенели в морозном воздухе: ребята обсуждали свои проблемы. Какую гору пирожных со взбитым кремом они только что поглотили!

– Здесь всегда много детей, – заметил Фабиан, на черепашьей скорости пробираясь сквозь толпу ребят. – Прекрасная особенность этого городка. Тут три или четыре интернациональные школы. Лыжному курорту нужна молодежь. Она приносит в спорт чистоту и свежесть. Завтра утром вы увидите их на всех горных спусках и будете тужить о своих школьных годах.

Машина стала взбираться по извилистой горной дороге, слегка буксуя в недавно выпавшем снегу. На вершине горы, господствовавшей над городом, находился большой отель, походивший на феодальный замок. Как снаружи, так и внутри он не оказался достаточно чистым и опрятным.

– Обычно шутят, что Гштад стремится стать Сан-Морицем, но ему это никак не удается, – сказал Фабиан.

– Меня он вполне устраивает, – признался я. Снова оказаться в Сан-Морице у меня не было никакого желания.

Мы расписались в книге регистрации приезжающих. Как обычно, в конторке портье сразу же узнали Фабиана и, казалось, выражали большую радость по случаю его приезда. Он то и дело здоровался, отвечая на приветствия.

– Ваши дамы оставили вам записку, – поспешил сообщить швейцар. – Они сейчас в баре.

– Какой сюрприз, – улыбнулся Фабиан.

В просторном баре царил интимный полумрак, но в дальнем конце я все же разглядел Лили и Юнис. Они были еще в лыжных костюмах и сидели в компании пяти мужчин. На столе было вволю шампанского. Лили рассказывала какую-то историю, ее рассказ сопровождался такими взрывами смеха, что за другими столиками на них оборачивались.

Я стоял в дверях, сомневаясь, следует ли нам с Фабианом присоединиться к этому веселому обществу.

– Они не теряют времени понапрасну, не правда ли? – сказал я.

– В этом я не сомневался, – с обычной невозмутимостью ответил Фабиан.

– Поднимусь-ка я к себе в номер и приму ванну, – решил я. – Позвоните мне, когда спуститесь к ужину.

– Ах, робкая душа, – улыбнулся в усы Фабиан.

– Что ж, покажите свою храбрую, – ответил я. Уже уходя, услыхал, как снова заржали мужчины, сидевшие с нашими красавицами, и увидел, что Фабиан направился к их столику.

Когда я проходил через вестибюль, туда ввалилась из кегельбана ватага молодежи. В их шумной и бойкой болтовне звучала французская и английская речь. Мальчики – все с длинными волосами, некоторые с бородами, хотя самому старшему из них – не более семнадцати лет.

Одна из хорошеньких девушек в этой компании почему-то пристально уставилась на меня. Это была блондинка с длинными спутанными волосами, почти закрывавшими ее розовое личико. Джинсы с цветочками в пастельных тонах обтягивали ее по-детски округлые бедра. Она откинула волосы с лица, причем это было сделано рассчитанно томным движением, ее веки были голубовато подкрашены, но губы не намазаны. Мне стало неловко от ее пристального взгляда, и я отвернулся, чтобы спросить ключи у портье.

– Мистер Граймс, – неуверенно окликнул меня еще детский голос.

Я оглянулся. Вся компания ребят уже вышла на улицу, и девушка осталась одна.

– Вы ведь Дуглас Граймс, верно? – спросила она.

– Да.

– Летчик?

Я кивнул, не считая нужным вносить поправки в свое прошлое.

– Вы не помните меня?

– Признаюсь, что нет, мисс.

– Конечно, прошло уже три года. Вспомните Доротею. Диди Вейлс. У меня выдавались передние зубы, и я на ночь натягивала на них шину. – Она капризно тряхнула головой, и длинные белокурые волосы упали ей на лицо. – Я и не ожидала, что вы узнаете меня. Кто станет помнить какую-то тринадцатилетнюю девчонку. – Отбросив назад волосы, она улыбнулась, показав ровный ряд прекрасных белых зубов – гордость юной американки, которой не нужно больше надевать шину. – Помните, вы изредка ходили на лыжах с моими предками?

– Как же, помню, – кивнул я. – Как они сейчас?

– Развелись! – выпалила Диди. (Этого и нужно было ожидать, подумал я.) – Мама приходит в себя на пляже в Палм-Бич. С одним теннисистом, – хихикнув, пояснила она. – А меня сплавили сюда.

– Тут, кажется, вовсе не так уж плохо…

– Если бы вы только знали, – перебила она, – как вы мне нравились, когда шли на лыжах. Вы не рисовались, не выпендривались, как другие мальчики.

Вот так мальчик, подумал я. Только Фабиан еще называет меня мальчиком, словно мне двадцать лет.

– Ей-богу, даже за километр я узнавала вас на спусках. С вами обычно была очень хорошенькая девушка. Она и здесь с вами?

– Ее нет со мной. Последний раз, когда я вас видел, помню, вы читали роман «Грозовой перевал».

– Детство, – пренебрежительно отозвалась она. – А помните, как однажды в снежную метель вы сопровождали меня на шестом спуске, который назывался «самоубийца»? Помните?

– Конечно, помню, – солгал я.

– Даже если и забыли, то приятно, что не признались в этом. Ведь это было мое лучшее достижение. Вы только приехали?

– Да, вот только что.

Она была первым человеком, узнавшим меня со времени приезда в Европу, и хотелось надеяться, что и последним.

– И долго пробудете? – спросила она, как спрашивают маленькие дети, когда боятся остаться одни, без родителей.

– Несколько дней.

– Вы знаете этот город?

– Нет, первый раз в нем.

– Может, на этот раз я поведу вас? – предложила Диди, снова томно откинув назад волосы.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Если вы, разумеется, не заняты, – подчеркнула она.

Приоткрыв дверь с улицы, бородатый мальчик закричал:

– Послушай, Диди, ты что, всю ночь будешь стоять и болтать здесь?

Она нетерпеливо отмахнулась от него.

– Я повстречала старого друга нашей семьи. Смывайся отсюда, – крикнула она парню и с улыбкой повернулась ко мне. – Мальчишки в наши дни уж думают, что ты им принадлежишь и телом, и душой. Противные волосатики. Вы, наверное, еще никогда не видели таких избалованных и испорченных ребят. Что только станет твориться на свете, когда они вырастут!

Я постарался воспринять ее замечание всерьез и не улыбнуться.

– Вы, очевидно, думаете, что и я такая же, – с вызовом произнесла она.

– Вовсе нет.

– Вы бы видели, как после каникул они прибывают в Женеву. На отцовских реактивных самолетах. В школу подкатывают на «роллс-ройсах». Пустой блеск гнилья!

На этот раз я не смог удержаться от улыбки.

– Разве уж так смешно я говорю? – обидчиво сказала она. – Ведь я много читала.

– Да, знаю.

– Кроме того, я единственный ребенок в семье, а мои родители всегда были где-то на отшибе.

– Потому вы следили за каждым их шагом?

– Совсем не то. – Она пожала плечами. – Родители, само собой понятно, раздражались. Я не очень-то любила их, а они считали меня нервным ребенком. Tant pis для них. Вы говорите по-французски?

– Нет, но в данном случае догадался.

– Французский, по-моему, чересчур восхваляют. Одни стишки да песенки. Ну, я рада нашей встрече. Когда буду писать домой, передать от вас привет матери или отцу?

– Обоим.

– Вот уж смешно. Они теперь порознь. Но поговорим об этом в следующий раз.

Она протянула мне руку, и я пожал ее. Ручка была маленькая, нежная. Потом она резво повернулась и пошла к дверям; цветы, вышитые на джинсах, обтягивавших ее кругленькие ягодицы, плавно покачивались.

Я грустно поглядел ей вслед, мне было жаль ее отца и мать. Быть может, подумал я, школа в Скрантоне, где я учился, была вовсе не плоха. Поднялся на лифте к себе в номер и улегся в ванну. Нежась в горячей воде, я всерьез раздумывал, не написать ли коротенькую записку Фабиану и тихонечко улизнуть из Гштада на ближайшем поезде.

Ужинали мы вчетвером. Я исподтишка приглядывался к Юнис, пытаясь представить себе, как, став моей женой, она бы выглядела через десять, двадцать лет. Как временами распивал бы я бутылку портвейна с ее отцом, английским аристократом, который охотится три раза в неделю. А вот мы с ней у церковной купели, где крестят нашего ребенка. Фабиан, что ли, крестный отец? Потом мы навещаем нашего сына, который, судя по всему, будет определен в Итон. Тут я вспомнил, что в свое время читал об английских школах в книгах Киплинга, Во, Оруэлла и Конолли. Нет, не пошлю я своего сына в Итон.

За те дни, что Юнис провела здесь, бегая на лыжах, она посвежела, на щеках заиграл здоровый румянец. Шелковое платье красиво подчеркивало ее фигуру. Довольно полная и миловидная сегодня, какой она станет впоследствии? Фабиан утверждает, что в богатую так же легко влюбиться, как и в бедную. Но так ли это?

Когда я увидел ее с сестрой в шумной компании высокомерных шалопаев (такими по крайней мере они мне показались), я поспешил уйти из бара. Нельзя отрицать, что Юнис хорошенькая, привлекательная девушка, и она, без сомнения, всегда будет вертеться среди молодых людей ее круга. Как же я буду относиться к этому, если она станет моей женой? Я никогда не задумывался над тем, к какому классу общества принадлежу или к какому меня причисляют другие. Майлс Фабиан из городишка Лоуэлл в штате Массачусетс пытался заделаться английским сквайром. Что касается меня, то сомневаюсь, чтобы, покидая Скрантон в штате Пенсильвания, я бы притязал на что-либо большее, чем был на самом деле – летчиком, хорошо обученным своему делу и живущим на жалованье. Аристократические гости на свадьбе, наверное, станут шушукаться, когда я пойду с ней к алтарю в английской церкви. Смогу ли я пригласить на свадьбу своего неудачливого брата и своих бедных родственников? Фабиан, конечно, мог до какой-то степени натаскать меня, но лишь до определенных границ, независимо от того, признавал он их или нет.

Что касается сексуальной стороны нашего брака… Я еще не полностью отошел от приятных мыслей, которые бродили в моей голове, пока я вел машину, так что был уверен, что эта сторона супружеской жизни доставит нам взаимное удовольствие. К сожалению, я вырос в убеждении, что без пылкой страсти настоящий брак состояться не может, и потому опасался, вспыхнет ли костер такой страсти в моем сердце по отношению к этой тихой, немного замкнутой девушке. А родственные узы? Взять хотя бы будущую свояченицу, Лили… При каждой встрече с ней я буду вспоминать бурную ночь во Флоренции. Ведь даже сейчас, в данный миг, мне остро хотелось, чтобы мы с Лили остались вдвоем и чтобы нам никто не мешал. Неужто мне судьбой предначертано лишь приближаться к осуществлению своей мечты, которая в последний миг будет ускользать от меня?

– Тут действительно замечательно, – заявила Юнис, намазывая маслом третью булочку. Как и ее старшая сестра, она любила хорошо поесть. – Подумать только о беднягах, которые сейчас киснут в нашем туманном, унылом Лондоне. Знаете, у меня восхитительная идея. – Она обвела нас взглядом своих голубых по-детски невинных глаз. – Почему бы нам всем не остаться здесь, где так чудесно светит солнышко? Поживем до самой оттепели, а?

– Швейцар говорит, что завтра будет пасмурно и пойдет снег, – сказал я.

– Как это на вас похоже, милый друг, – улыбнулась Юнис. Она стала так называть меня на второй день после приезда в Цюрих, но я не придавал этому особого значения. – Даже когда тут сыплется снег, вы все же чувствуете, что солнышко где-то рядом с вами. А в Лондоне оно зимой пропадает куда-то, жди его потом. – Я невольно подумал, согласилась бы она на предложение милого общения с милым другом и его окружением, если бы узнала о циничном, расчетливом разговоре о своем будущем, который произошел в машине по пути к Берну. – И незачем нам тащиться в шумный копошащийся Рим, когда и тут хорошо, – заключила Юнис, уминая булочку с маслом. – В конце концов, все мы уже не раз бывали в Риме.

– Не считая меня, – заметил я.

– Останемся тут до весны, – настаивала Юнис. – Ты согласна, Лили?

– Неплохо бы, – отозвалась Лили, втягивая в рот спагетти. Из всех женщин лишь она могла изящно есть это итальянское блюдо. По всему было видно, что сестры вошли в мою жизнь не в том порядке.

– Майлс, – обратилась к нему настойчивая Юнис, – вы рветесь в Рим?

– Вовсе нет, – ответил тот. – У меня тут кое-какие дела, которые я бы хотел провернуть.

– Какие дела? – встрепенулся я. – Ведь мы на отдыхе.

– Одно другому не мешает, – сказал Фабиан. – Не беспокойтесь, ваши лыжные прогулки не пострадают.

К концу ужина мы решили, что останемся в Гштаде по крайней мере еще на неделю, а там будет видно. Мне захотелось пройтись после ужина, и я предложил Юнис прогуляться со мной, надеясь, что это, быть может, станет первым шагом к нашему сближению. Но она зевнула, сказав, что была на морозе весь день, устала и хочет нырнуть в постель. Проводив ее к лифту, я на этот раз пожелал ей спокойной ночи, поцеловав в щечку. Затем надел пальто и бродил один. Надо мной кружились в ночи падавшие на землю снежинки.

Предсказание швейцара не сбылось. Утром небо было безоблачно ясное. Взяв напрокат лыжи и лыжную обувь, мы с Лили и Юнис отправились на заснеженные вершины; обе мои спутницы неслись вниз по склонам очертя голову, с истинно британским бесстрашием. Я всерьез опасался, как бы для одной из них этот день не закончился в больнице. Фабиана с нами не было, ему понадобилось звонить по телефону. Он не сказал мне, кому и по какому делу, но я чувствовал, что вскоре буду втянут в одну из его очередных рискованных операций. Мы условились встретиться в половине второго в клубе «Орел», что находился на вершине горы Вассенграт. Это был закрытый, весьма фешенебельный клуб с особыми правилами членства для узкого круга лиц, но Фабиан, естественно, устроил всем нам гостевые билеты на время пребывания в Гштаде.

Погода в этот день была изумительная, под ярким солнцем глубокий снег блистал и искрился алмазами, обе наши красавицы были грациозны и блаженно счастливы, мчась с опьяняющей скоростью вниз по крутому спуску. Да и я сам в какой-то миг почувствовал, что ради такого дня стоило совершить то, что я совершил в ту ночь в «Святом Августине».

Лишь одно событие несколько омрачило мое настроение. Молодой американец, увешанный фотоаппаратами, беспрерывно фотографировал нас, что бы мы ни делали: в подъемнике, на лыжах, в непринужденном общении, при спуске со склона…

– Вы знаете этого парня? – спросил я девушек. – В баре я его не встречал, это точно.

– В глаза его не видела, – сказала Лили.

– Должно быть, поклонник, – предположила Юнис. – Восхищается нашей красотой.

– Мне поклонники ни к чему, – отрезал я.

Вскоре случилось так, что Юнис неловко спускалась и упала. Я поспешил на выручку, помог ей подняться на ноги, и в этот миг откуда-то вынырнул таинственный фотолюбитель и принялся снимать нас.

– Эй, приятель, – окликнул я. – Неужели вы извели на нас еще не все пленки?

– Нет, кое-что осталось, – весело отозвался он. Он был высокий и худощавый, так что костюм выглядел на нем мешковато, и продолжал щелкать как ни в чем не бывало. – В моей газете любят, чтобы было из чего выбирать.

– Какой еще газете? – спросил я.

– «Женская одежда сегодня». Я должен подготовить репортаж о Гштаде. Вы как раз то, что мне нужно. Вы просто шикарно смотритесь на лыжах. Счастливые люди – ни забот, ни хлопот.

– Это по-вашему, – хмуро отозвался я. – Здесь полно людей, которые и в самом деле вольны, как пташки. Почему бы вам не заняться ими?

Мне мало улыбалось, чтобы мои фотографии попали в нью-йоркскую газету с тиражом в сотню тысяч экземпляров. Кто знает, какую газету привыкли читать по утрам те два молодчика, что искалечили Друзека?

– Если дамы против, – приятно улыбнулся фотограф, – я, конечно, не буду настаивать.

– Мы вовсе не против, – заверила Лили. – Если вы пришлете нам карточки, конечно. Обожаю свои фотографии. Красивые, естественно.

– Ваши могут получиться только красивыми, – галантно ответил американец.

Я невольно подумал, что он, должно быть, снимал немало прелестных женщин за свою карьеру, так что робостью, конечно, не страдает. В чем я ему и позавидовал.

Но все-таки он наконец укатил прочь, не особенно заботясь о том, как выглядит на лыжах на ухабах и поворотах. В следующий раз мы увидели его, когда сидели на террасе и потягивали коктейли в ожидании Фабиана.

Но к тому времени возникло иное осложнение. Ровно в полдень я заметил маленькую фигурку девушки, которая в отдалении следовала за нами. Это оказалась Диди Вейлс. Она не подходила к нам близко, но куда бы мы ни шли, она сопровождала нас, спускалась по нашей лыжне, останавливалась и двигалась вместе с нами. Диди легко и уверенно бегала на лыжах, и даже когда я внезапно сильно ускорял темп, что заставляло обеих сестер сломя голову нестись за мной вниз, она следовала за нами, словно была привязана к нам какой-то длинной невидимой нитью.

Перед последним спуском я нарочно задержался внизу, усадив обеих сестер в подъемник. Вскоре подошла Диди, ее длинные белокурые волосы были перевязаны лентой на затылке и спадали на спину. Она была в тех же вышитых цветами голубых джинсах и в короткой, несколько мешковатой оранжевой парке.

– Поднимемся вместе, – предложил я, когда она уселась в кресло подъемника.

– Давайте, – кивнула она.

Мы стали подниматься вверх, двухместное кресло бесшумно взбиралось в открытом пространстве, под нами в лучах солнца вскоре раскинулся весь город. Снежные вершины гор возвышались вокруг, похожие издали на купола соборов.

– Не возражаете, если я закурю? – спросила Диди, вытаскивая пачку сигарет из кармана.

Я кивнул.

– Молодец, папочка, – сказала она и затем, хихикнув, спросила: – Хорошо проводите день?

– Замечательно.

– Вы на лыжах уже не такой, как прежде. Тяжеловаты.

Я знал, что это так, но было неприятно услышать об этом.

– Да, отяжелел немного, – с достоинством согласился я. – Дела всякие. Занят очень.

– Оно и видно, – сказала Диди непререкаемым тоном. – А те две, что с вами, – как-то по особенному присвистнула она, – непременно разобьются когда-нибудь.

– И я предупреждал их.

– Если с ними не будет мужчин и они когда-нибудь пойдут одни, то весь спуск пропашут. Они, конечно, модно одеваются. Я видела их в магазинах, когда они только что приехали и покупали все, что попадется на глаза.

– Что ж, они хорошенькие и хотят выглядеть поинтересней.

– Сузить бы их брюки еще на пару сантиметров, и они задохнутся.

– Ваши джинсы тоже не широки.

– Мои по возрасту. Вот и все.

– Вы собирались показать мне город.

– Если бы вы были свободны. Но вы выглядите очень занятым.

– Можете присоединиться к нам, – предложил я. – Мои спутницы будут рады.

– Нет уж, – решительно отказалась она. – Держу пари, что все вы идете обедать в клуб «Орел».

– Откуда вы знаете?

– А что, разве не так?

– Да, идем туда.

– Я так и знала, – с презрительным торжеством воскликнула она. – Женщины вроде них всегда ходят туда обедать.

– Вы же совсем их не знаете.

– Я вторую зиму здесь. Присмотрелась к таким.

– Ну так пойдемте с нами обедать?

– Благодарю за честь. Это не для меня. Не люблю светские разговоры. Особенно с женщинами. Сплетничают. Крадут друг у друга мужей. Я немного разочарована в вас, мистер Граймс.

– Вы? Почему?

– В таком месте, с такими особами…

– Что вы от них хотите? Они очень милые женщины. Не придирайтесь к ним.

– Мне приходится приезжать сюда, – с раздражением произнесла Диди. – Моя мамаша, видите ли, точно знает, где должна жить хорошо воспитанная девица, пока она совершенствует свое образование. Тоже мне образование, ха! Как стать бесполезным человеком, зная три языка. И мне это дорого обходится.

Она говорила с горечью встревоженного зрелого человека. Вряд ли кто мог ожидать услышать нечто подобное от хорошенькой, пухленькой шестнадцатилетней американки, медленно поднимаясь с ней в подъемнике над залитыми солнцем сказочными зимними Альпами.

– Ну, – начал я, чувствуя, что мои слова прозвучат как пустая отговорка. – Я уверен, что вы не окажетесь бесполезной. Независимо от того, сколько будете знать языков.

– Нет, конечно, если все это не угробит меня.

– А какие у вас вообще планы?

– Собираюсь стать археологом. Буду копаться в руинах древней цивилизации. И чем древнее, тем лучше. Хочу уйти как можно дальше от нашего века. Или, во всяком случае, от жизни моих родителей.

– Мне кажется, вы несправедливы к ним, – сказал я. Защищая их, я защищал и себя. В конце концов, мы принадлежали почти к одному поколению.

– Если вам не нравится, не будем говорить о моих предках. Давайте поговорим о вас. Вы женаты?

– Еще нет.

– Я, например, не намерена выходить замуж, – с вызовом произнесла она, как бы приглашая осмелиться оспорить ее утверждение.

– Говорят, замужество уже не модно, так, что ли?

– И правильно.

Мы уже приближались к вершине горы и приготовились вылезать из подъемника.

– Если вы как-нибудь захотите пойти на лыжах только со мной, – продолжала она, особенно подчеркнув последние слова, – оставьте мне записку в вашей почтовой ячейке в отеле. Я буду заглядывать в нее. Хотя на вашем месте я бы здесь долго не пробыла. Для вас это инородная среда, – говорила она, когда, поднявшись с кресла и взяв лыжи, мы вышли из-под навеса подъемника и она стояла в лучах горного солнца.

– А где же моя естественная среда?

– В Вермонте, как мне кажется. В маленьком городке штата Вермонт, где люди трудом зарабатывают себе на жизнь.

Я вскинул свои лыжи на плечо. Клуб «Орел» находился тут же на вершине горы, в нескольких десятках метров. Хорошо расчищенная тропинка вела к нему.

– Не обижайтесь, пожалуйста, на меня, – сказала Диди. – Недавно я поставила себе за правило во всех случаях говорить то, что думаю.

По какому-то странному побуждению, которое я сам не могу понять, я вдруг наклонился к ней и поцеловал ее в щеку, холодную и розовую.

– Очень мило, – кивнула она. – Благодарю вас. Приятного аппетита!

Тут, очевидно, она услыхала голоса моих спутниц. Став на лыжи, она легко и уверенно покатилась вниз по склону горы. Я покачал головой, следя за тем, как несколько нескладная маленькая фигурка в оранжевой парке быстро скользила по склону. Потом, таща лыжи, направился к массивному каменному зданию клуба.

Фабиан появился лишь тогда, когда мы, поджидая его на террасе клуба, выпили по второму бокалу «Кровавой Мери». Он оделся для лыжной прогулки и выглядел нарядным в свитере с высоким завернутым воротником («хомутом», как его называют), в голубой тирольской куртке и хорошо отутюженных вельветовых брюках золотистого цвета, на ногах – высокие лыжные ботинки с замшевыми голенищами. Рядом с ним я казался замухрышкой в своих уже обвисших лыжных штанах и простой голубой парке, купленных мной по дешевке в Сан-Морице. Элегантно одетые люди, собравшиеся на террасе, перешептывались, поглядывая на меня и недоумевая, как я затесался сюда. Маленькая Диди была, очевидно, права, говоря, что я тут не в своей среде.

Высоко над нами, в ярко-синем небе, величественно парила крупная птица. Возможно, даже орел. Интересно, как он добывает себе пропитание в этой долине?

– Ну как дела? – спросил я Фабиана, когда он целовал наших красавиц.

– Потом поговорим, – многозначительно ответил Фабиан, любивший принимать таинственный вид. – Надеюсь, вы не возражаете, если после завтрака у нас с вами состоится деловое свидание в городе?

– Если мои спутницы отпустят меня…

– Будьте уверены, что они тут же найдут другого молодца, чтобы пойти с ним на лыжах.

– Не сомневаюсь.

– Сегодня большой званый вечер, – сказала Лили. – И нам, во всяком случае, надо пойти в парикмахерскую.

– И я приглашен? – осведомился я.

– Конечно, – кивнула Лили. – Ведь уже известно, что мы неразлучны.

– Однако вы заботливы.

– Боюсь, что вы не так уж хорошо проводите свое время, – сказала Лили, бросив на меня острый взгляд. – Хотя, быть может, вас привлекают встречи с несовершеннолетними.

Она ничего не добавила, но намек был совершенно ясен.

– Девочка, которую я сегодня повстречал, дочь моих старых и давних друзей, – заносчиво объяснил я.

– Вполне уже взрослая, – вскользь заметила Лили. – Давайте пойдем обедать. На террасе становится холодно.

Деловое свидание, о котором говорил Фабиан, состоялось в маленькой конторе агента по продаже недвижимого имущества, находившейся на главной улице Гштада. Перед тем Фабиан по дороге рассказал мне, что этим утром он осматривал участки земли, предназначенные для продажи.

– Они представляют интерес для нас, – пояснил он. – Как вы теперь, должно быть, уяснили себе, моя реалистическая философия весьма проста. Мы живем в мире, в котором вещи, имеющие жизненное значение, становятся все более и более дефицитными. Соевые бобы, золото, сахар, пшеница, нефть и так далее. Экономика нашей планеты страдает от перенаселения, от войн, от страха и неуверенности в завтрашнем дне, от спекуляций и избытка денег. Приняв все это во внимание, достаточно здравомыслящий человек с некоторой долей пессимизма видит, что нас ожидает еще большая нехватка всего необходимого. Однако Швейцария – крошечная страна с устойчивым правительством, и практически маловероятно, чтобы она была вовлечена в какие-нибудь военные авантюры. Потому вскоре тут будут продавать землю по баснословным ценам. Среди моих друзей и знакомых десятки таких, которые были бы счастливы приобрести здесь хотя бы небольшие клочки земли. Но швейцарские законы им этого не разрешают. У нас же зарегистрированная по всем правилам швейцарская компания, или лихтенштейнская, что одно и то же, и ничто не помешает нам ухватить хороший кус в этой стране, объявив, что мы проектируем построить коттеджи со множеством комфортабельных квартир и собираемся сдавать их в аренду сроком, скажем, на двадцать лет. Высосав из банка соответствующий кредит на это предприятие, мы станем владельцами весьма доходного поместья, которое, по существу, нам ничего не будет стоить, и мы сможем иметь свой уголок для отдыха. Видите в этом смысл?

– Как обычно, – ответил я. На самом деле в этом предложении было даже больше смысла, чем обычно.

– Вот так-то, дорогой компаньон, – улыбнулся Фабиан.

В конце дня мы остановились на том, чтобы приобрести холмистый участок вблизи дороги в пяти милях от Гштада. Потребуется некоторое время, предупредил нас агент, чтобы выполнить все требуемые формальности и подписать договор, но он уверен, что каких-либо серьезных препятствий не будет.

Я никогда ничем не владел, кроме того, что было на мне. Теперь же, когда мы вернулись к чаю в отель, я фактически, так уверял Фабиан, стал владельцем недвижимого имущества, которое по прошествии года должно стоить свыше полумиллиона долларов. Пальцы моих рук побелели от напряжения, когда, крутя руль, я с новым чувством собственника оглядывал проносившиеся мимо дома. Фабиан сидел рядом с довольным видом человека, сделавшего свое дело.

– Это только начало, дорогой друг, – сказал он, когда я поставил наш «ягуар» на стоянке у отеля.

Я одевался к званому вечеру, когда раздался телефонный звонок. Звонил Фабиан.

– Случилось нечто непредвиденное, – сказал он, – и я не смогу пойти с вами.

– А что именно?

– Только что в холле встретил Билла Слоуна.

– О, лишь этого мне недоставало, – воскликнул я, чувствуя, как по спине у меня побежали мурашки. Воспоминание о встрече с ним было отнюдь не из приятных.

– Как-нибудь вы все же должны рассказать мне, что произошло между вами.

– Ладно, при случае.

– Он здесь один. Жену отослал обратно в Америку.

– Это самое умное, что он мог сделать. Ну а почему же вы не пойдете с нами?

– Он горит желанием сыграть. И начать сейчас же, не откладывая.

– Вы же как будто навсегда бросили играть в бридж?

– А он и не желает играть в бридж.

– Во что же он хочет играть?

– В покер, один на один. У него в номере.

– Боже мой, Майлс! Неужели нельзя сказать, что вы заняты?

– Я много раз обыгрывал его и не могу отказать. Это не по-джентльменски. И притом не сомневайтесь в моих способностях, дорогой друг.

– Обычные слова. Последняя, мол, игра, и больше никогда не буду.

– Если вы так уж беспокоитесь, можете прийти и следить за игрой.

– Не думаю, чтобы Слоун был в восторге от моего присутствия.

– Во всяком случае, объясните нашим девочкам.

– Ладно, скажу.

– Дорогой мой, если вы так скептически настроены, то я могу играть на свой страх и риск без вашего участия.

Я заколебался, возникло искушение в самом деле остаться в стороне от этой игры, но я тут же устыдился:

– Не будем говорить об этом. Иду в половину проигрыша или выигрыша.

– Вот и порядок, – весело сказал Фабиан.