47
Карл Виттиг снял комнату в пансионе фрау Келлер. Еще в первый приезд в Карлсбад он обратил внимание на трехэтажный розовый дом под зеленой крышей. Верхняя, наиболее фешенебельная часть города вообще славилась причудливыми строениями, смахивающими на замки из детских книжек. Вычурные изыски юнгштиле давали широкий простор для самых смелых комбинаций: асимметричные эркеры и купола с флюгерами, всевозможные башенки, прихотливый извив чугунного литья.
«Вилла Магнолия» запомнилась разномастными окнами и вытянутыми мансардами, похожими на остро отточенные карандаши. Сложное плетение оград под стать закругленным балкончикам было выполнено в виде болотного стрелолиста.
Сумрачные сосны бросали линейные тени на альпийскую горку, утопающую в снегу. Выложенные плоским камнем дорожки красиво огибали куртины с шарами цветного стекла и гномами в колпаках. На возвышении красовался вечнозеленый рододендрон, заботливо прикрытый рогожей. Словом, все как положено, ничуть не хуже, чем у соседей. Те же замшелые груды валунов, та же ржавая сетка плюща на заднем дворе и непременное тележное колесо, приколоченное к воротам сарая. Даже сосульки, свисавшие с грифоньих клювов водосточных труб, и те казались непреложным аксессуаром местного колорита.
Ландшафтные прелести и архитектурные выкрутасы, само собой, не заменяли главного. Пансион славился образцовой чистотой и добротной немецкой кухней: ветчины, колбасы, айсбайн, рейнские и мозельские вина. Во всех помещениях натертые воском полы, фаянсовые калориферы, всюду вышитые салфеточки с нравоучительными изречениями.
Постояльцы, приезжавшие, подобно Виттигу, по рекомендации, пользовались к тому же скидкой. Немаловажное дополнение. Наконец, тишина, размеренный распорядок и вышколенное нелюбопытство прислуги. Словом, «Вилла Магнолия» могла бы служить идеальным местом для конфиденциальных свиданий, если бы не одно обстоятельство.
Приют фрау Келлер находился поблизости от резиденции фюрера судето-немецкой партии Конрада Генлейна. А кварталом ниже, напротив православной церкви, жил Вальтер Бехер, обозреватель «Ди цайт», специализировавшийся на проблемах «обезъевреивания».
Чехословацкая контрразведка наверняка тайно приглядывала за лидерами местных нацистов, а значит, ничего не стоило попасть на заметку.
Карл Виттиг слишком дорожил своей репутацией независимого, с оппозиционным оттенком, журналиста, чтобы пойти на подобный риск. Поэтому и с Генлейном, и с Бехером он встречался совершенно открыто: зеркалка на шее, блокнот в руках. В том, что аккредитованный в Праге немецкий корреспондент интервьюирует видных деятелей судетского землячества, нельзя усмотреть никакого криминала. Это нормально, естественно. Чего же скрывать?
Доктор Бехер принял коллегу в редакционном кабинете. Он только что дописал статью, в которой доказал всю гибельность для германской культуры влияния «всееврейства» и окончательно развенчал таких его представителей, как Феликс Мендельсон-Бартольди и Генрих Гейне. Настроение было приятно-приподнятым.
— Устал! — признался довольный автор.— Не мешало бы освежиться. Не желаете? — он послал метранпажа за пивом.
Виттиг не возражал и терпеливо выслушал излияния Бехера, все еще пребывавшего во власти темы. Затем, потягивая холодный пильзнер, задал для порядка несколько умеренно-скептических вопросов. Раскрываться не входило в его намерения. Мылкая пена упоительно горчила на языке.
— Вы не находите, что договор с Советами может несколько осложнить ваши планы, доктор? Вы же знаете, в Прагу прибыли русские военные разведчики? — спросил он, когда Бехер по собственному почину затронул животрепещущую проблему воссоединения с рейхом.
— Свинство! — Бехер разразился руганью в адрес чехов.— Этого следовало ожидать. Я всегда говорил, что Прагой правят евреи. Но мы не остановимся ни перед чем! Так и запишите: ни перед чем!
— И все же... Если чехи действительно призовут на подмогу Красную Армию, мы окажемся перед риском военного конфликта.
— Я верю в силу германского духа. Фюрер не оставит нас в беде.
— Какие тут могут быть сомнения? Все дело в сроках. Вы говорите, что терпение народа иссякло, и в рейхе всем сердцем разделяют ваши справедливые требования, но вермахт пока не готов к крупному столкновению... Я такой же газетчик, как вы, и не посвящен в военные планы, но мне кажется, что следующим этапом все-таки станет аншлюс. Вы готовы ждать, доктор Бехер?
— Мы все понимаем, досточтимый доктор Виттиг. Можете не сомневаться: су детские немцы умеют ждать... Что же касается советско-чешского договора, подло заключенного у нас за спиной с благословения международного иудео-масонства, то всякое может случиться... Нет, на чудо я не надеюсь. Я реалист. Но вы же следите за мировой прессой? В России усиливаются оппозиционные настроения. Они сами пишут о взрывах на шахтах, диверсиях на железной дороге, пожарах. Я не удивлюсь, если к нужному моменту фортуна подарит нам нечто такое, неожиданное... Вы верите в судьбу?
— Вы имеете в виду неожиданный поворот в политике? События в Советском Союзе?
— Почему бы и нет, господин Виттиг? Сведения, которыми я располагаю, позволяют надеяться на подобные перемены. В военных кругах определенно назревает недовольство властью большевиков.
— Очень интересно, доктор Бехер! Когда я читал помещенную в вашей газете статью Карла Шульца, у меня возникло примерно такое же ощущение. Но насколько серьезна имеющаяся у вас информация?
— Полагаю, что она заслуживает доверия,— самодовольно кивнул Бехер.
— Об источнике я, конечно, не спрашиваю, но, поймите правильно, нам, журналистам, необходима хотя бы минимальная доза уверенности. Одних слов, даже самых авторитетных, все-таки недостаточно. Особенно в столь деликатном деле. Буду вполне откровенен. Кое-какие слухи докатились и до меня. Именно слухи, потому что досужие разговоры деникинских офицеров в счет не идут. Мало ли о чем болтают в пражских пивных? Мы-то знаем, как легко желаемое выдается за действительное. Если ваш информатор из этой среды, то бойтесь нарваться на провокацию, господин Бехер. Русская эмиграция наводнена агентами НКВД. Как бы не оказать невольную услугу врагу,— многозначительно предостерег Виттиг.
О Бехере ему было известно все, вплоть до номера (896 129) членского билета. В НСДАП Бехер вступил в Вене в 1931 году, еще студентом. До переезда в Чехословакию регулярно платил членские взносы. Затем вынужденно примкнул к судето-немецкой партии — в Карлсбаде не было своей национал-социалистской ячейки. В январе 1935 года обратился с ходатайством о восстановлении стажа, но оно было приостановлено из-за уголовного дела (параграф кодекса 175).
Виттигу столь мягкий приговор обошелся в шесть тысяч крон. Очевидно, Бехер догадывался, какие силы стоят за нежданным благодетелем, иначе бы по выходе из тюрьмы не поделился своими заботами. Виттиг посочувствовал, но дал понять, что не имеет никакого отношения к партийным делам. «Ди цайт» заинтересовала его в качестве дополнительного канала дезинформации. И только. На всякий случай.
Потраченные шесть тысяч крон Виттиг рассматривал в качестве своего рода аванса за ругань в собственный адрес. Не слишком забористое, но пахучее. «Дух масонского либерализма», «космополитический вывих», «отрыжки плутократии» — что-нибудь в этом роде. Нацисты, причем местные, это как раз то, что нужно. Лучше и не придумаешь.
Машина запущена. Поэтому о кремлевских заговорщиках пусть пишут, что бог на душу положит, но о том, как следует отзываться о его, Виттига, журналистской деятельности, он решит сам.
Посланник доктор Войтех Мастный президенту Чехословацкой республики доктору Эдуарду Бенешу
Берлин, 9 февраля 1937 года
Сегодня меня посетил граф Траутмансдорф и сообщил, что в переговорах относительно договора произошла определенная задержка. Рейхсканцлер якобы очень недоволен в связи с изданием книги Шебы о России и Малой Антанте, из которой явствует, в какой значительной мере Чехословакия связана с Россией...
Резидент военной разведки РККА Игнатий Рейсе прибыл в Париж из Мадрида. На конспиративной квартире в Клиши его уже ожидал Шпигельгласс, сотрудник иностранного отдела НКВД, наделенный широкими полномочиями. Ежов поручил ему вывести «Ежа» (Скоблина) из операции и взять на себя дальнейшие контакты со службой Гейдриха. Рейсс находился в курсе тайных переговоров между Москвой и Берлином, и от его помощи зависело многое. С благословения Сталина нарковнудельцы без церемоний прибирали к рукам агентурную сеть Четвертого управления Красной Армии. Рейссу не составило труда понять, куда именно направлен очередной удар. Захлестнутый взвихрившейся волной отвращения и безысходной тоски, он окончательно решил порвать со сталинской кликой. Бросить вызов, открыто и громогласно, а не тихо исчезнуть, как это пытались сделать до него добровольные самоубийцы. «Только не торопиться,— сказал он себе.— Положить ненависть на лед». Все еще до конца не верил, что хватит подлости и безумия, чтобы расправиться с Тухачевским.
Молча слушал, изображая участие, хвастливые разглагольствования Шпигельгласса. По своим каналам он уже знал, что Марк Збаровский и Сережа Эфрон начали сужать круги вокруг дома № 38 на рю Лакретель, где метался в пожаре бессонницы Лев Седов. О том, как «Ежу» поручено повторить трюк с Кутеповым и убрать генерала Миллера, знала только Москва.
В переговорах о нормализации германо-чехословацких отношений обозначился кризис. Несмотря на обнадеживающие беседы графа Траутмансдорфа с президентом республики Бенешем и министром иностранных дел Крофтой, не удалось выработать согласованной позиции по главным проблемам: двусторонние договоры и Судеты. Пропагандистский накал в немецкой печати в последние дни настолько усилился, что в Праге забили тревогу. Посланник Мастный получил указания всеми доступными мерами прояснить обстановку.
Формальным поводом для взрыва античешской истерии послужила изданная в Праге книга «Россия и Малая Антанта в мировой политике». Автор ее, чехословацкий посланник в Бухаресте Ян Шеба, уделил пристальное внимание Польскому походу Тухачевского.
Если бы глубокая операция увенчалась успехом, писал Шеба, Советский Союз и Чехословакия имели бы общую границу и Красная Армия могла беспрепятственно выполнить свой союзнический долг. Скандал, искусно подогреваемый министерством пропаганды, получил шумный отклик в соседних странах. Варшавская пресса пестрела негодующими заголовками. В восточных областях Польши распространился украинский перевод заметки «Евреи правят Прагой», напечатанной в газете Юлиуса Штрайхера.
Камил Крофта понимал, что злополучный труд всего лишь предлог для разнузданной кампаний, и все же, дрогнув в душе, посоветовал президенту отозвать Шебу.
Мастный попытался добиться встречи с Нейратом, но ему ответили, что в настоящее время имперский министр исключительно занят, а переговоры возобновятся предположительно после рождественских праздников.
Минуло рождество, в Москве возобновились шпионские процессы, Прага засыпала тревожными телеграммами, а германский МИД по-прежнему отделывался неопределенными обещаниями.
В последней шифровке сообщалось, что президент получил из кругов русско-украинской эмиграции (Смал — Штокий, Макаренко) серьезные предупреждения о назревающем в высшем руководстве РККА заговоре против Сталина, к чему определенно причастна германская разведка. Срочно требовалось проверить. «Каким образом?» — недоумевал Мастный. Бенеш явно преувеличивал скромные возможности чехословацкой разведки. В Германии, опасаясь раздражить могущественного соседа, она действовала особенно робко, довольствуясь услугами сомнительных двойников.
Траутмансдорф нанес визит в резиденцию по собственной инициативе.
Мастный принял его в дубовом зале, украшенном расписными тарелками «Старой Вены». «Такой коллекции мог позавидовать даже Папен,— отметил граф, усаживаясь поближе к каминным экранам,— не то, что фрау Гейдрих».
— Я весьма огорчен, ваше превосходительство, что обстоятельства складываются не в нашу пользу,— он доверительно понизил голос.— Рейхсканцлер намерен отложить дальнейшие переговоры еще на несколько дней, пока не прояснится афера Шебы. Вы сами видите, какую негативную реакцию она вызвала. Наше правительство не может игнорировать общественное мнение.
— Значит ли это, что господин Гитлер изменил свою позицию по данному вопросу?
— Не думаю. Отсрочка никак не означает отказа от попытки улучшить отношения. Просто настоящий момент не является для этого достаточно благоприятным.
— Боюсь, что это слишком осторожная оценка, граф. Мне трудно понять, почему книга Шебы, в сущности историческое исследование, могла так повлиять на господина рейхсканцлера. О вещах, которые с таким непонятным упорством нам ставят в вину, там вообще не говорится. Все искусственно сфабриковано пропагандой. Тем более что с нашей стороны были сделаны соответствующие заявления. Президент республики лично разъяснил характер политического договора с Россией. Крайне сожалею, что наша позиция не встретила понимания. Мне не остается ничего иного, как принять все вышесказанное к сведению.
— Кампания в прессе не может длиться до бесконечности. Все уладится к общему удовлетворению.
— После моих бесед с доктором Геббельсом, господами Розенбергом и Функом я с большим трудом представляю себе, как такая кампания может продолжаться вообще в период переговоров, когда одного слова рейхсканцлера было бы достаточно, чтобы навести порядок. Скажу со всей откровенностью, граф: мы никак не ожидали подобного музыкального сопровождения после проявленной господином Гитлером инициативы установить личный контакт с президентом республики.
— Я принимаю ваши упреки, господин Мастный, и разделяю высказанные вами оценки. Однако положение не столь просто, как это может показаться со стороны. Чувство глубокого уважения, которое я к вам питаю, вынуждает меня на откровенность. Действительной причиной решения перенести переговоры являются сведения, полученные из России. Прошу вас, господин полномочный министр, сохранить их в тайне. В Москве, причем в самом скором времени, возможен переворот, который приведет к устранению Сталина и Литвинова. Если это действительно произойдет и будет установлена военная диктатура, рейхсканцлеру придется существенно пересмотреть всю восточную политику. Только после этого мы будем готовы разрешить все проблемы, связанные с Западной и Восточной Европой. Разумеется, путем заключения двусторонних договоров.
— Ваше сообщение потрясло меня,— Мастный выказал крайнюю озабоченность.— Анализ обстановки в России едва ли позволяет сделать столь крайние выводы. Возможно, мы многого и не знаем, но устранение Сталина представляется довольно сомнительным. Напротив, он уверенно держит руль.
— Наша информация — самая свежая. Возможно, в Праге тоже что-то такое знают.
— К сожалению, мне неизвестно, располагает мое правительство подобного рода сведениями или же нет. В конце концов, дело самих русских избирать для себя форму правления. Пока же следует исходить из сложившегося статус-кво и международных договоров.
— Я придерживаюсь такой же позиции, хоть и счел своим долгом ознакомить вас с истинной причиной отсрочки переговоров, господин полномочный министр.
— Позвольте уверить вас, граф, в моей неизменной признательности.
Через два часа шифровка ушла в Прагу.
Переговоры не возобновились ни через несколько дней, ни через месяц. Только в середине марта Дикгоф организовал конфиденциальную встречу чехословацкого посланника с послом по особым поручениям Краузе. Он заверил Мастного в том, что Германия по-прежнему заинтересована в добрососедских отношениях, но придется подождать, пока рейхсканцлер закончит пересмотр всей восточной политики. Этим косвенно давалось понять, что сведения, о которых упоминал Траутмансдорф, получили подтверждение. Мастный, во всяком случае, понял посла именно так.
Посланник доктор Войтех Мастный министру иностранных дел Чехословацкой республики доктору Камилу Крофте
Берлин, 20 марта 1937 года
Я убежден в том, что зондаж обоих эмиссаров проводился по распоряжению высоких имперских инстанций и преследовал цель вывести нас из договорной системы с Россией. Я вспоминаю о том, что еще более месяца тому назад я представил донесение, согласно которому рейхсканцлер якобы располагает сведениями о возможности неожиданного и скорого переворота в России, о возможности устранения Сталина и Литвинова и установления военной диктатуры в Москве, в результате чего может произойти принципиальный поворот в германской политике по отношению к России; для этого, как известно, также и при нынешнем состоянии вещей было и есть все еще достаточно симпатий в германской армии. За это, как мне известно от хорошо информированного источника, выступает также и Шахт, который все в большей степени испытывает потребность в расширении объема экономических связей с Россией, которые на нынешнем этапе сильно пострадали вследствие отрицательной позиции Москвы. Гитлер, как меня заверили, вплоть до последнего времени отказывал просьбам Шахта добиться улучшения экономических связей с Россией за счет каких-либо изменений в позиции по политическим вопросам. Однако известно также, что германский посол в Москве Шуленбург недавно был в Берлине, и в связи с этим предполагают, что новые соображения рейхсканцлера относительно изменения всех отношений с Россией возникли как раз также на основе информации, которую он привез из Москвы. Конечно, невозможно получить более подробные сведения по данному вопросу, однако с уверенностью можно сказать, что соображения относительно возможности любого существенного поворота в политике по отношению к России должны оказать влияние также и при оценке вопроса о развитии отношений с Чехословакией и конкретно вопроса о возможном договорном урегулировании отношений с нами.
