Файл 024

В отличие от сыновей, Александра Антоновича Ларионова никак нельзя было причислить к титанам виртуальной реальности. Его теоретические познания не превышали элементарного уровня, а практика, не считая компьютерных игр, где он действительно поднаторел, ограничивалась диаграммами и схемами статистического характера. Но, как говорится, не важно быть, а важно слыть. Не только в сферах, но и среди специалистов Александр Антонович пользовался устойчивой репутацией одного из столпов отечественной информатики. Сведения, почерпнутые по преимуществу из популярных журналов, вместе с пестрым материалом, который поставляло бюро вырезок, позволяли ему находиться как бы на переднем крае научно-технической мысли. По крайней мере, такое впечатление создавалось. Иногда вовремя подсказанное название фирмы плюс параметры последней модели решали проблемы. Ларионов умел козырнуть нахватанными верхушками, а коли надо, то и запудрить мозги, ловко жонглируя специфическими терминами. Во что обходились государству его рекомендации — разговор особый, но чутьем он обладал удивительным, почти звериным, что во многом предопределило стремительное продвижение. Статья в «Правде», посвященная компьютерному обеспечению СОИ, в сущности электронной войне, наделала немало шума. За дежурными пассажами, обличающими происки заокеанских ястребов, недвусмысленно прочитывалась озабоченность все более увеличивающимся отставанием Союза в области передовых технологий. Публикацию заметил Андропов, поставив соответствующий вопрос на секретариате.

Очерк «Предсказание прошлого», напечатанный в «Советской культуре», чуть было не подпортил всю обедню. Откровения насчет того, что советский народ уже не самый читающий в мире, а книга, как таковая, доживает последние дни, вызвали нежелательную реакцию. Кошка не любит, когда ее тычут носом в собственное дерьмо, а в последние дни короткого черненковского правления чувствительность к неприятным запахам особенно обострилась. Вокруг первого помощника Генерального сбилась могучая кучка младотурков, готовых перехватить власть. Почти в открытую делили будущие посты в Политбюро и Совмине. При этом требовали «не поднимать волны» и «не раскачивать лодку».

Перепевы буржуазных бредней про какие-то лазерные диски, способные заменить целую библиотеку, определенно раскачивали и подымали, пусть даже в незначительной степени.

Но Константина Устиновича уже демонстрировали с букетом цветов перед урной. Пока еще избирательной — не погребальной, хотя все знали, что показательное голосование отснято в реанимационной палате. Смертельная схватка за брежневское наследство укоротила годы обоим: и Андропову, и Черненко.

Пас в сторону, казалось бы, предрешенный стаей молодых хищников, так и не состоялся. Напротив, с приходом Михаила Сергеевича шансы Ларионова подскочили. К тому же, блестяще подтвердилось предвидение, что Каспаров в первой же партии проиграет достаточно мощному компьютеру четвертого поколения. Гимны наступающему веку информатики пришлись ко двору. Когда же после заточения в Форосе, вызвавшего столько кривотолков, Горбачев вернулся «в другую страну», Александр Антонович поспешил опубликоваться в «Московских новостях». Статейка называлась «Если бы они победили». Сценарий мировой катастрофы получился впечатляющий, а герои ГКЧП предстали мизантропами и пьяницами, готовыми ввергнуть Россию чуть ли не в каменный век.

Разбушевавшаяся толпа на Старой площади не на шутку напугала Ларионова. Референт Генерального, распустившего, по сути, свою партию, он, как законопослушный гражданин, приостановил членство в КПСС и аккуратно упаковал личные вещи. Обыск при выходе, оскорбительные выкрики и особенно этот проход, как сквозь строй, среди беснующейся черни стоили ему сердечного приступа. Ночью пришлось вызывать неотложку. Красная вывеска, разбитая камнем, так и стояла перед глазами. Казалось, жизнь кончена, но Михаил Сергеевич забрал его к себе в Кремль, и все опять покатилось по накатанной дорожке. С обеспечением стало намного хуже, но, по сравнению с обычными магазинами, вполне терпимо. И если бы не сосущее предчувствие близкой развязки, можно было принять наступившие перемены. Разве он не исповедовал принципы демократии, либерализма, не отстаивал примат общечеловеческих ценностей? Теперь об этом позволялось не только открыто говорить, но и громогласно проповедовать с трибуны.

И вновь тайный голос нашептал, что лучше притихнуть. Не напоминать о себе броскими публикациями, не афишировать свою близость к пошатнувшемуся престолу. Дел ведь и без того по самое горло. Мозговой центр в полном составе мобилизовали на спасение союзного договора. Другой возможности сохранить власть не просматривалось. Все рычаги перехватил «Белый дом». Взвившийся над Кремлем российский триколор зримо символизировал необратимость перемен, коим подвластны не только народы и их правители, но и бесчисленные светила Вселенной, и сама Вселенная. Едва ли петровский стяг потерпит соседство с оплеванным красным полотнищем.

Шестая часть суши так же тесна для двух президентов, как и державный Кремль. Александр Антонович не был бы аналитиком, если бы не выстраивал в уме сразу несколько взаимоисключающих сценариев. По трем из четырех выходило, что Горбачев не удержится. Вероятность оптимистического варианта не превышала семи процентов, а из трех пессимистических только один получался бескровным.

Единственно, что утешало, были знакомые лица в здании по соседству, где разместилась администрация российского президента. Все, как один, из прежнего либерального лагеря, они лишь в одном сумели обскакать Ларионова: вовремя сдали партбилеты.

Пришлось сделать несколько заходов, прежде чем вновь наладились отношения. Александр Антонович уже не стеснялся перемывать хозяйские косточки. То расскажет, как Раиса Максимовна в белых носочках прохаживалась по комнатам на предмет пыли, — за малейшее пятнышко горничным перепадало по первое число, — то припомнит сцену в Вашингтоне, когда она потребовала принести другой стул на приеме у Нэнси Рейган. Сюжетов хватало, и они тут же пересказывались, к вящему удовольствию всего ельцинского штаба. Кто-то из остряков — кивали почему-то на зануду Бурбулиса — прозвал Ларионова «нашим человеком в Гованне».

«Знаете, что такое Гованна? Совмещенный санузел!» — отшучивался он. Анекдотов про сантехнику и особенно зал с малахитовым полом на даче, что строилась недалеко от Гагр, он тоже знал предостаточно: «Такое впечатление, будто на тебя накатывает морская волна».

Не прошло и трех месяцев после спуска красного флага над куполом, а Александр Антонович уже сидел в прежнем своем кабинете на Старой площади. Ближайшим его соседом оказался тот самый черненковский помощник, который, по существу, готовил переворот. Горбачев вышвырнул, а эти подобрали. Он уже и по телевидению выступал с просвещенно-державных позиций. Поздоровались за руку, как ни в чем не бывало.

У государств нет постоянных друзей и недругов, есть только постоянные интересы. У настоящих политиков — тоже.

Уверившись, что сидит твердо, Ларионов попытался отыскать свою юную секретаршу. Он нашел в записной книжке телефон и позвонил, но трубку так и не сняли. Дозвониться удалось только на третий день.

— Оли нет, — отозвался ее отец потухшим голосом.

— Не скажете, когда будет?

— Не знаю… Пропала Оля.

— То есть как это — пропала?

— Ушла из дома и не вернулась.

— И давно?

— Вот уж три месяца скоро.

— В милицию обращались?

— Да чего там! — голос треснул, затух и пошли частые гудки. «Ну, дела…»

Пришлось искать новую секретаршу. Приятель, к которому обратился за помощью, разразился по этому поводу анекдотом:

— Один, вроде тебя, тоже взял новенькую, лет восемнадцати. Она, значит, приходит утром и сразу лифчик с себя. «Соски солить?» — спрашивает. «Какие соски! — у него глаза на лоб полезли. — Что вы делаете?» — «Значит, не надо солить? А то мой прежний к пиву очень любил…» Будет тебе кадр.

Сватовство, однако, не состоялось.

Фиаско на первых выборах в Думу, ознаменовавшихся триумфальным взлетом Жириновского и Зюганова, ввергло президентскую администрацию в состояние шока. Ларионова срочно перебросили в аналитическую группу: хочешь не хочешь, а уже через год придется готовить новую избирательную кампанию. Президент, у которого, казалось бы, все козыри на руках, сам назначил двухлетний срок.

Компьютерную программу Александр Антонович разработал заблаговременно. Собственно, разработал не сам, а при участии старшего сына, но зачем раскрывать семейные секреты, тем более что фактически Андрей справился в одиночку. Парню и самому было интересно попробовать силы, хотя все эти партии были ему «до фени».

«При чем тут феня — блатной язык?» — недоумевал Александр Антонович, терпеливо снося не совсем почтительное отношение своенравного отпрыска. Пусть болтает, лишь бы работал.

Пролетел нервотрепный, наполненный известными событиями год, приблизился контрольный срок, сформировалось некое подобие партии власти и, наконец, стали поступать данные опросов общественного мнения. Оставалось последнее: наполнить программу конкретным содержанием.

— Разумно предположить, что в число опрошенных попали в основном те, кто уже сделал для себя выбор. Теми, кто определяется в последний момент, следует пренебречь, — безапелляционно заявил Андрей, приступая к отсеву.

— Но у нас таких процентов двадцать, — попробовал было возразить Андрей Антонович.

— Другого народа у мэня для тэбя нэт, — с нарочитым акцентом отрезал senior son. — Мелкие партии я вообще выбрасываю. Оставим лишь те, что хотя бы на слуху. Диктуй! Мне эти дурацкие названия до фени.

— Далась тебе эта феня!.. Давай набирай. Значит, так: КПРФ, ЛДПР, НДР, «Яблоко», ДВР, ПСТ, АПР, ЖР, «Держава», «Вперед, Россия!».

— А «любители пива»?

— Не валяй дурака.

— ЖР — это Жириновский?

— «Женщины России». ЛДПР — Жириновский.

— Что ж ты его на первое место поставил?

— По результатам прошлых выборов.

— Нет уж! Ты давай по данным опроса. Что там еще?

— Респонденты, определив предпочтения, обозначили свое отношение по следующим позициям: ускорение экономических реформ, демократизация общества, восстановление социализма, реформы лицом к человеку, приоритет России как великой державы, лозунг «Россия — для русских». Три варианта: одобряю, не одобряю, не имею четкого мнения. Начинаем ввод?

— Давай, — Андрей разложил по позициям. — Средние характеристики, представляющие устойчивых выборщиков, укладываются в восемнадцать цифр.

— Не выборщиков — электоратов, — мягко поправил Александр Антонович.

— Называй, как хочешь. Мне до лампочки… Итак, у нас есть база данных для сравнения этих твоих электоратов: сходство, различие, тенденции к сближению-расхождению. Кому нужна такая лабуда? Как проголосуют, так и распределятся.

— Важно не это. Не забудь, что впереди еще и президентские выборы, где партийный спектр существенно сузится, особенно ко второму туру. Важно заранее наметить возможные тенденции к альянсам и размежеваниям. Ты хоть понимаешь, с чем мы с тобой выходим на Президента?

— Я на соавторство не претендую. Действую исключительно во благо семьи.

— Вот и действуй, чтобы мне потом не краснеть за тебя.

— За себя, father, за себя… Боишься, со службы попрут? Не боись: мы с Вадькой наварим капусты.

— Не паясничай! Что за манера все превращать в фарс? Никакого чувства ответственности… Готово?

Виртуальное пространство развернулось условной n-мерной графикой в некое подобие генеалогического древа. Величина висящих на нем плодов, включая «Яблоко», отражала процентную составляющую электората.

— Такой примерно намечается урожай. Если каждый электорат соотнести с векторной точкой в многомерном пространстве характеризующих его показателей, то, исходя из сравнительных расстояний, легко заметить, какие из точек расположены ближе или дальше одна от другой.

— Понятно, сын! Так мы можем судить о большем или меньшем сходстве? Примитивно, но наглядно.

— Примитивно лишь в статике. Для показателей социально-политических предпочтений использовано восемнадцатимерное пространство, социально-демографического облика — тринадцатимерное. В динамике все это придет в движение. Применительно к нашим баранам оптимально прибегнуть к кластерному анализу и многомерному шкалированию.

С возрастающим интересом Александр Антонович следил за тем, как начинает оживать дендрограмма. Дерево задрожало, словно под порывами ветра, и вся сложная схема его черенков и ветвей пришла в движение. Одно только сознание того, что он понимает всю эту тарабарщину, доставляло глубокое удовлетворение.

Чем скорее соединяются точки, обозначающие положение электоратов на ветвях, тем более сходны ориентации избирателей. Гроздья нескольких точек (ветви дендрограммы) дают представление о типах, образуемых похожими по ориентации электоратами. Сравнительная длина вертикальных отрезков, соединяющих точки, позволяет судить об относительной величине социальной дистанции, разделяющей группы избирателей.

Парень совершенно прав: динамика все проясняет. Несмотря на пессимистичеекие данные опроса ВЦИОМ, объединение некоммунистических сил нельзя считать безнадежным. Вроде бы так получается в первом приближении. Один этот вывод стоил дорогого.

— А это что у тебя? — поинтересовался Александр Антонович, когда на индиговой глади экрана, словно материки в океане, засияли радужным многоцветьем четыре ярких пятна.

— Это и есть взыскуемый тобою примитив. Вторая схема отражает конфигурацию тех же условных точек на плоскости. Многие формы их взаимной близости-отдаленности видны здесь яснее, чем на дендрограмме. Однако кое-что при перенесении дистанций в восемнадцатимерном пространстве на обычную плоскость чрезмерно упрощается и теряется. Например, расположение точек не передает близость базовых ориентаций избирателей «Яблока» и ДВР, столь хорошо различимых на дендрограмме. Поскольку итоги кластерного анализа в определении совокупной близости надежнее, на плоскости четко очерчена принадлежность точек кластерам в соответствии с их положением в пространстве всех рассматриваемых ответов на вопросы о социально-политических предпочтениях. Как видно из структуры дендрограммы, выделяются четыре типа партийных электоратов. Коммунистические и прокоммунистические отстоят от прочих, как расходящийся континент. Среди опрошенных это избиратели КПРФ и АП Р. Среди них вдвое, а то и втрое больше, чем у других, доля тех, кто положительно относится к возрождению социализма. Соответственно сторонников рыночных реформ, даже если это будут реформы с человеческим лицом, существенно меньше. Для этой братии ваши разглагольствования о демократии — пустой звук, вернее, раздражающий фактор, как красная тряпка для быка. Существенный момент: разрыв с прочими электоратами в этом пункте намного значительнее, чем в ответах на вопрос о поддержке экономических реформ.

— Очень важный вывод!

— Поехали дальше. Рассмотрим противостоящие коммунистам демократические электораты. В выборке к ним относятся голосующие за ДВР и «Яблоко». В этой категории выше, чем во всех иных, удельный вес поддерживающих ускорение экономических реформ и еще больше доля сочувствующих дальнейшей демократизации. Наоборот, люди, положительно оценивающие возрождение социализма, встречаются реже всего.

— Не думаю, что Гайдар с Явлинским найдут общий язык.

— Его найдут избиратели. Так получается… Третий конгломерат образуют умеренно-реформистские полудемократические силы. К ним примыкают избиратели, ориентирующиеся на поддержание существующей власти, на сохранение стабильности. Тут НДР, КРО, «Вперед, Россия!», «Женщины России», Партия самоуправления трудящихся. Их сторонники занимают промежуточное положение между коммунистами и демократами, теснее смыкаясь с последними в отношении к реформам и отдаляясь от них в оценке демократизации. В целом алгоритм их ответов ближе к демократам, чем к коммунистам. Ты теперь против красных, да, папа?

— Давай дальше.

— А что дальше? Свет кончается на националистах: ЛДПР и «Держава».

— А КРО?

— Как ни странно, но ориентации его избирателей оказались в своей многомерной совокупности ближе к настроениям умеренных реформистов и сторонников стабильности. Это как раз один из тех результатов, которые трудно обнаружить простым сопоставлением отдельных ответов.

— Сюрприз, однако.

— Не столь уж неожиданный. Попавшие в выборку избиратели отличаются от сторонников остальных партий главным образом тем, что среди них несравнимо выше процент тех, кто сочувствует идеям великодержавия и особых прав для русских. В остальных категориях призывы к национальному неравенству даже на словах одобряет лишь меньшинство. Что же касается предпочтений по остальным вопросам, националисты стоят между демократами и умеренными реформистами, с одной стороны, коммунистами и прокоммунистами — с другой. И хотя доля сторонников возрождения социализма у них заметней, чем у демократов и полудемократов, по совокупности ответов они больше отличаются от коммунистов, чем от умеренных и партии власти.

Наибольшее число избирателей склонны поддерживать либо лозунги коммунистического прошлого, либо относительно умеренные реформы и хоть какую-то стабильность. При этом получается, что и коммунистические, и умеренно реформистские ориентации характерны для более или менее одинаковых по численности слоев. При любых вариантах подсчета видно, что ни один тип социально-политических ориентаций не имеет явного преобладания.

— Значит, шансы все-таки есть? Примерно пятьдесят на пятьдесят?

— Ты, собственно, на кого ставишь? На своих или партию власти?

— О чем ты говоришь! — Александр Антонович разыграл праведное возмущение. — Я работаю в президентской администрации.

— Ладно, замнем для ясности. А выборы-то состоятся?

— Президент сказал «да», следовательно, нет почвы для дискуссий.

— Даже так? Ну, тебе виднее… Выводы устраивают?

— В принципе. Конечно, хотелось бы большей определенности, — Александр Антонович заставил себя улыбнуться. — Спасибо, сын. Работа отличная, но, сам понимаешь, возникают проблемы. Есть силы, которые заинтересованы в отсрочке выборов на год, если не на все два, — вынужденно признал он. — Фифти-фифти именно тот результат, что вызовет нарекания с обеих сторон. Докладывать будет трудно. Могу угодить под перекрестный огонь.

— И какая из сторон сильнее?

— Не берусь судить, но что одна ближе к президентскому уху, это точно.

— Так возьми и подыграй им. Точность опроса плюс-минус четыре процента, что позволяет подправить соотношение, скажем, на пятьдесят два к сорока восьми. Я же вижу, что заказчика куда больше волнуют президентские выборы, нежели парламентские. — Андрей ввел добавочные данные. — Гляди сам. При пятипроцентном барьере пройдут максимум шесть из одиннадцати. Оптимально — пять или даже четыре. Коммуняки возьмут свои двадцать пять процентов, примерно столько же — все остальные, но президентская гонка дает иную картину. Видишь, как сближаются три материка и все дальше отходит четвертый? Пятьдесят два к сорока восьми — это самый пессимистический прогноз. «Зиг-хайль» не пройдет. Но пасаран.

— И это при нынешнем рейтинге?

— За год много воды утечет. Когда придется выбирать между двумя крайними точками, рейтинги поменяются, или я ничего не смыслю в науке.

— Можно подумать, что наука непогрешима. И где ты видишь науку? В социологических опросах? Наивно.

— Человеческое знание несовершенно, не спорю. Даже математика не формализована до конца, что стало ясно после теоремы Геделя. Но отметать вероятностный прогноз еще более наивно, просто-напросто глупо. Соотношение может сыграть как за, так и против, и я понимаю чувства проигравшего. Прогнозист подкинул два процента, а избиратель отдал их противнику. Обидно, но при чем тут наука?

— Ты и далее намерен паясничать?

— Хочешь совет? Фифти-фифти — самый выгодный для тебя счет. Ну, состроят кислую рожу. Переживешь. Все прочее сопряжено с риском. Надеюсь, ты понимаешь?

Александр Антонович молчаливо признал правоту сына. «Варит котелок у мерзавца. Умница, каких мало, но хам, хам…»