28
Неверно, что мужья обо всем узнают в последнюю очередь. Прежде чем до Гейдриха дошли слухи, что его жену слишком часто видят с Шелленбергом, шеф СД принял надлежащие меры. Он совершенно точно знал, что между Линой и Вальтером ничего нет. По крайней мере, в сфере предосудительных действий. Что же касается менее уловимой области чувств, то тут обстояло сложнее.
Госпоже Гейдрих определенно нравился молодой, подающий большие надежды сотрудник вечно занятого делами мужа. Она мечтала о блестящей жизни, воображала себя хозяйкой маленького двора, окруженной рыцарским поклонением находчивых и отважных вассалов. Разумеется, красивых и тайно влюбленных в свою прекрасную даму, но почтительных, трогательно смущенных, скрывающих чувства под маской светской любезности.
Где и как она намеревалась воплотить свои грезы, можно было только догадываться. Друзья Рейнгарда менее всего походили на юных оруженосцев. В подавляющем большинстве они и отдаленно не понимали, что означает хороший тон. Много и жадно ели, совершенно не разбираясь в еде, порой до омерзения накачивались, мешая пиво с вином. Доходило до того, что храпели на скрипичном концерте. Если только не играл сам Рейнгард, когда приходилось, крепясь изо всех сил, изображать внимание. Их не интересовали искусства: живопись, поэзия, театр, не трогали красивые вещи. Они не только не отличали «Копенгагена» от «старой Вены», но даже об отечественном «мейсене» судили только по фабричному знаку «голубые мечи». Патриоты, называется! Фрау Гейдрих, знавшую толк в настоящем фарфоре, это особенно раздражало. Не на ком было взгляда остановить.
Оллендорф, Глобоцник, Йост — просто животные. А благообразный Крюгер с глазами убийцы? Стыдно перед приличными гостями. Недалеко ушли и молодые: науйоксы, хаксы — одни фамилии чего стоят.
Не произвел впечатления и новичок, которого Гейдрих привел однажды к ним в дом. Эйхман, кажется... Сам он еще куда ни шло, хоть и зануда, но жена совершенно невозможна, настоящая скотница с какого-нибудь фольварка. Получалось, что, кроме Беренса и Хеттля, и поговорить было не с кем. Но Беренс всецело находился под влиянием шефа, молясь на него, как на икону, а Хеттля — слишком молод и тих — приглашали в дом от случая к случаю.
Появление Шелленберга стало подлинной находкой. К тому же он быстро поднимался по служебной лестнице, и Рейнгард, казалось, уже не мог без него обойтись.
Словом, фрау Гейдрих приобрела не только приятного и остроумного собеседника, но и изящного кавалера, с которым не стыдно было показаться в свете. Одеваться и то он умел в тон ее туалетам, выгодно подчеркивая линию и цвет. Заказывая новое платье, она прежде всего спрашивала его мнение. Зачем вообще нужны роскошные наряды и драгоценные побрякушки, если их некому оценить? И, главное, как это было до сих пор, негде толком продемонстрировать?
Шелленберг распахнул для нее совершенно новые горизонты. Срочно понадобились кардиган для яхт- клуба, костюм для скачек и прочее.
Устраивая для него приглашения на званые обеды и вечера, эти очаровательные «нечаянные» встречи, она проявляла бездну изобретательности и, пожалуй, готова была пойти немножечко дальше. Ведь у Рейн- гарда для нее никогда не находится времени: то загружен по службе, то просто устал. И вообще ему по-настоящему не хватает культуры — скрипка не в счет. Отсюда нежелание посещать оперу, собачьи выставки и аукционы. Надоели бесконечные отговорки!
Фрау Гейдрих не догадывалась о закулисной стороне жизни мужа, который щедро транжирил часы и деньги, преследуя какую-нибудь прекрасную незнакомку. Не знала, насколько потребна для его внутреннего самоутверждения еще одна маленькая победа. А ведь ради этого Гейдрих часто шел на немалый риск, но, добившись своего торопливо и грубо, тут же охладевал. Важно было вновь убедиться в собственной силе. Налететь, как вихрь, сломить волю к сопротивлению, подчинить себе без остатка — это было главное для него, не сам процесс. И уж тем более не могла заподозрить романтическая матрона, что ее верный паладин, широкомыслящий и утонченный господин Шелленберг, сделался непременным соучастником подобных игрищ. И недели не проходило, чтобы шеф СД не вызвал на одну из множества конспиративных квартир своего любимчика. Выбрав что-нибудь более-менее подходящее из обширного гардероба, они переодевались и шли ужинать в ночной клуб или артистическое кафе. Если попадались достойные объекты, тут же пускались во все тяжкие. А то просто отправлялись искать уличных приключений.
Это называлось «разрядкой».
Шелленберг был достаточно проницателен, чтобы не видеть, что даже в эти интимные минуты шеф продолжает присматриваться к нему, изучать.
— Где вы собираетесь провести следующее воскресенье, Вальтер? — поинтересовался Гейдрих, когда они сидели вдвоем в кабаре «Неистовый заяц», в недалеком прошлом известном своими дерзкими антигитлеровскими скетчами, ныне же полностью подконтрольном СД.
— Признаться, еще не думал,— Шелленберг с наслаждением потягивал охлажденный «киршвассер»: было душно и жарко.
— Может быть, погостите у нас?.. Совещание закончится в пятницу, и в нашем распоряжении практически будут два дня. Сыграем в бридж, поболтаем о живописи и прочих пустяках... А то госпожа Гейдрих жалуется, что я ее совсем забыл.
— Охотно, Рейнгард,— Шелленберг спокойно допил бокал. Он и сам подумывал, куда бы податься после конференции руководящего состава СД, которую шеф надумал собрать в своей летней резиденции на острове Фемарн. Даже возникла идея посетить тетю Матильду, у которой был дом на Балтийском побережье.
— Как ваши успехи на русском фронте?
— Понемногу осваиваюсь. Кстати, бросается в глаза поразительное сходство военных доктрин. Их теория глубоких операций с применением мехкорпусов и массированных десантов напомнила мне что-то очень и очень знакомое. Я ничуть не удивился, когда обнаружил аналогичные идеи у генерал-лейтенанта Гальдера... Вы читали запись его последней лекции в Цоссене?
— Разве я не говорил вам, что они прошли у нас превосходную школу? Наши стратеги слегка переусердствовали в роли учителей. Вы согласны?
— С той незначительной разницей, что Советы опережают нас на два-три года. Гальдер добросовестно повторяет Триандафиллова.
— Кто это?
— Какой-то их генерал. Судя по всему, крупный теоретик. Более подробными сведениями, к сожалению, не располагаю.
— Работайте, Вальтер, я постараюсь вам помочь. Возможно, мне все же удастся дожать Канариса... Вырисовывается оригинальная перспектива,— Гейдрих на всякий случай огляделся, и что-то ему, видимо, не понравилось.— Может, пойдем?
— Я готов, Рейнгард. У вас на Фемарне изумительные закаты.
— Вот и чудесно,— Гейдрих казался обрадованным.— Вы знаете, какую штуку выкинул Папен? — поинтересовался он, словно бы мимоходом, сбегая по лестнице.
— Любопытно,— в тон ему откликнулся Шелленберг.
Обычно они никогда не обсуждали деловые вопросы в подобной обстановке. Но приняв предложенные условия: «Здесь мы только товарищи, и значит, никакой субординации и никаких тайн», Шелленберг не обольщался и не впадал в эйфорию. Инициатива принадлежала группенфюреру, и если ему угодно внести перемены, то это его право. На то он и шеф. В СД, кстати, недолюбливают это словечко, хоть оно и в ходу. Гитлера тоже так называли, пока Штрассеру не пришла его гениальная находка. «Вождь» — это было как раз то, что требовалось. «Шефа» Германия вряд ли бы переварила. Чужое и несолидное. Все равно, если бы Гитлер принял фамилию матери. Значение слова трудно переоценить, слово — мистично.
Они недурно встряхнулись в тот вечер и на рассвете вернулись к себе в логово. Заезжать домой уже не было смысла.
Демонстрируя полную откровенность, Гейдрих возобновил разговор и поведал пикантные подробности венской операции.
— Он думает, что обеспечил себе неприкосновенность,— сказал в заключение.— Весь навар в конечном счете достанется Канарису.
— Вас это как будто радует?
— Когда сдвигается что-то неповоротливое, заматеревшее, я испытываю душевный подъем, хотя понимаю, что перемены могут быть и во вред.
— Вы говорили о каких-то перспективах.
— Похоже, вы запоминаете каждое слово.
— Без всякой задней мысли,— с нарочитым смирением потупился Шелленберг.— Так уж я устроен.
— И это как-то связано с венскими шалостями?
— Не знаю, не уверен, но из любой ситуации можно извлечь нечто полезное. По крайней мере, фюрер не будет столь снисходителен к прохвостам с Бендлерштрассе.
— Почему вы так думаете?
— Элементарная психология. Прежде чем выкурить лису, следует отогнать волка. Не так ли? Обеспечить на всякий случай тылы,— импровизируя на ходу, Гейдрих менее всего думал о последствиях рискованной интриги фон Папена. В данную минуту его интересовал один Шелленберг. Группенфюреру СС импонировали спокойствие молодого коллеги, выдержка, умение естественно держаться при любых обстоятельствах. Не о талантах речь. Таланты оценены давно. Парень далеко пойдет, если будет чувствовать за собой направляющую длань. Вся загвоздка в том, как накинуть аркан. В личном деле Шелленберга, а Гейдрих прошелся, что называется, частым гребнем, не нашлось ни единой зацепки. Редкий случай, но подловить, привязав тем самым к себе, было не на чем. Это одновременно и раздражало, и радовало. Привлекал не только азарт борьбы. Пожалуй, и сам по себе Шелленберг нравился Гейдриху все больше и больше. Тем сильнее хотелось понадежней прибрать его к рукам. Встречаясь на людях с госпожой Гейдрих, очаровательный наглец не выказывал и тени страха. Притом был достаточно умен, чтобы не пытаться замести след. И все с ясной улыбкой. И нем как рыба, хоть и понимает, что танцует на острие ножа. Не может не понимать.
Балтика встретила затяжной непогодой. Задувало с северо-востока порывами, то и дело хлестал ледяной дождь. Ручные белочки сидели по дуплам и жрали запасы. Чайки и те куда-то попрятались. Лепестки жасмина усеяли траву. Сбитая хвоя облепила гранитные валуны, шишки надоедливо барабанили по водостокам.
Но перед разъездом, как по заказу, проглянуло солнце.
— Крайне сожалею, Вальтер, но обстоятельства изменились,— сказал Гейдрих, когда последний катер с офицерами, зарываясь носом в желтую от грунта волну, отвалил от дощатого пирса.— Очевидно, нашему Генриху доставляет особое удовольствие отнимать у меня отдых. Надеюсь, вы не оставите госпожу Гейдрих тосковать в одиночестве?
Пока из ангара выводили его личный — 8244 — «дорнье», группенфюрер натянул кожаный реглан и проверил парашют.
— Желаю удачи,— Шелленберг помог убрать трап.
— Счастливо развеяться, встретимся в понедельник.
Шелленберг и Лина остались одни в вилле, похожей
на сказочный замок, среди замшелых мачтовых сосен, на суровом балтийском острове.
А через несколько дней за бокалом «мартеля» в баре «Урания», где прослушивались все столики, кроме одного, Гейдрих поинтересовался, что же они там делали. Но прежде он своими руками разлил коньяк и предложил выпить за успех. Шелленберг попробовал, со вкусом причмокнул и, смакуя, тонкой струйкой вытянул все до конца. Тут Гейдрих, демонстративно отставив свой бокал, и огорошил его вопросом. Ситуация была острая и забавная. Грея в руках коньяк, он искоса наблюдал за холеным лицом Шелленберга: не удержался, голубчик, сглотнул слюну, и веки дрогнули. Долго пришлось дожидаться этой минуты, но тем приятнее был финал.
— Почему вы молчите?
— Не знаю, что и сказать,— Шелленберг шумно выдохнул воздух.— Надеюсь, вы пошутили?
— Ничуть, Вальтер. Все более чем серьезно: вы только что выпили яд.
— Что? — Шелленберг поперхнулся и закашлялся.
— Я дал вам яд, Вальтер. Если вы скажете правду, всю правду, какая бы она ни была, получите противоядие. Нет — дело ваше, готовьтесь держать ответ перед господом.
— Но это же немыслимо! — пунцовое от напряжения лицо Шелленберга пошло белыми пятнами.
— Вы уяснили свое положение?.. Я хочу знать, что у вас было с Линой. Но только правду, Вальтер! Ложь будет стоить вам жизни. И поторопитесь. Яд начинает действовать через полчаса.
— Что вы хотите знать? — уже спокойнее спросил Шелленберг.
— Как вы провели время с моей женой? Учтите, я заранее принял меры и знаю все. Каждое ваше слово записано.
— Тогда нечего спрашивать, раз вы и так все знаете.
Гейдрих подосадовал, что несколько пережал. Шелленберг, надо отдать должное, держался достойно. Но игра шла наверняка, и можно было не стесняться.
— Мне нужно проверить вашу искренность. Это единственное, что меня интересует. Поэтому говорите, и не дай бог вам солгать!
— Оригинальная манера проверять людей,— Шелленберг покачал головой.
— Не теряйте драгоценное время,— Гейдрих демонстративно взглянул на часы.— Мне бы не хотелось, чтобы противоядие опоздало.
— Итак, вам нужна правда... Какая именно?
— Какая бы она ни была,— повторил группенфюрер, следя за секундной стрелкой.— В любом случае я обещаю вам жизнь.
— Хорошо,— Шелленберг поправил угол платочка в кармашке двубортного пиджака, налил в стакан воды из сифона, но пить не стал. Собираясь с мыслями, вынул пачку «Кэмел» и зубами вытащил сигарету.— Дайте огня.
Гейдрих с улыбкой поднес зажигалку.
— В тот день, когда вы улетели, мы допоздна гуляли вдоль берега,— он жадно затянулся.— Говорили о скачках, Новалисе, поэзии романтиков... Потом ужинали у камина. При свете огня, если вас это интересует.
— И все?
— А чего вы ждали?.. Где-то во втором часу мы разошлись по своим комнатам. На следующее утро позавтракали на открытой террасе. Опять гуляли, проехались немного верхом... А после обеда я отбыл в Берлин.
— Почему не остались до вечера?
— Вы же сами сказали, что я понадоблюсь вам в понедельник утром.
— Я действительно так говорил?
— Ну, если вы и в этом сомневаетесь...— Шелленберг погасил сигарету и, наклонив красиво подстриженную, с идеальным пробором голову, глухо бросил: — Давайте ваше противоядие. Я все сказал.
— Все ли, Вальтер?
— Вы ведь приняли меры! — он было забарабанил пальцами, но сразу же убрал руку.— Или это блеф?..
Послушайте, Рейнгард, вы узнали все, что хотели, и давайте кончим на этом.
— Давайте кончим! — Гейдрих со смехом плеснул в оба бокала, наполнив свой до золоченого ободка.— Это и есть противоядие. Я действительно пошутил, милый Вальтер,— дурачась, как бурш, он запрокинул голову и перелил коньяк в глотку.— С сегодняшнего дня ваши фотографии нигде не должны появляться,— сказал, выдохнув.
Шелленберг понял, что это может означать, и сдержанно поблагодарил.
