2

Время проявляет причинную взаимосвязь событий, которые зачастую выглядят разрозненными клочками действительности, вечно текучей, изменчивой и непостижимой в целостной полноте. Все проходит, но ничто не проходит бесследно. Слово, брошенное министром с трибуны, неощутимая подвижка осадочных толщ, стрекоза, покинувшая личинку,— все оставляет свой след в четырехмерном континууме пространства — времени. Физики называют его мировой линией. И, быть может, самое изумительное свойство создавшего нас мира заключается именно в том, что в соприкосновение приходят никак не причастные друг к другу вещи. Порой через много-много лет. Дальними ответвлениями мировых линий. Так пересекаются круговые волны от двух брошенных в воду камней. Так переплетаются корни растений. Листы и не ведают, какая борьба вершится во мгле перегноя.

Склеивая черепки критской или этрусской вазы, археолог с превеликим тщанием восстанавливает прихотливый рисунок. Но неосторожный владелец, столкнувший свой антик с каминной доски, помнит узор.

Перед рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером стояли четыре вазы, вернее, урны с прахом его людей. Проследить последовательность событий не составляло труда.

В ходе чистки, известной как «ночь длинных ножей», когда были ликвидированы главари штурмовых отрядов, показалось целесообразным убрать еще кое-каких деятелей, никак не причастных к СА, но неугодных фюреру. В их число попали генералы Шлейхер и Бредау. Германия и остальной мир в целом отнеслись к акции с пониманием. В уничтожении Рема и его банды многие увидели долгожданный знак поворота к более умеренной политике. Труды министерства пропаганды, таким образом, увенчались успехом. А вот с генералами вышло маленькое осложнение.

Руководство рейхсвера потребовало их недвусмысленной реабилитации, чуть ли не извинений. Министр обороны фон Бломберг и командующий сухопутными войсками фон Фрич лично посетили фюрера в Бертехсгадене и весьма энергично дали понять, что армии нанесено оскорбление. «Неслыханное», как позволил выразиться Бломберг, этот «Резиновый лев».

Гитлер был поставлен в трудное положение. Ссора с генералитетом менее всего входила в его планы, но и осудить СС — главное орудие партии — он никак не мог. Уж тут-то Гиммлер и Гейдрих постарались, как могли. Сошлись на компромиссном варианте. На широком совещании, где были представлены все виды вооруженных сил, фюрер и рейхсканцлер выразили подобающее сожаление по поводу «досадного недоразумения». На сем конфликт, казалось, себя исчерпал, хотя в печати, вопреки обещаниям, не появилось ни слова.

У армейской аристократии не было повода для недовольства. Возрождение военной мощи рейха шло невиданными в истории темпами. Принятый 21 мая 1935 года «Закон о вооруженных силах» еще более укрепил ее влияние. Фон Бломберг был назначен главнокомандующим, подчиненным лишь фюреру, а возглавляемое им министерство стало именоваться военным. Недвусмысленный знак! Сухопутные силы возглавил конечно же Фрич, флот — адмирал Редер, авиацию — генерал-полковник Геринг. Второй человек в государстве оказался в формальном подчинении у «Резинового льва». Впрочем, Геринг сразу же показал зубы.

—      Все, что летает, принадлежит нам! — заявил он с присущим ему апломбом и отобрал у Редера морскую авиацию.

Последнее обстоятельство никак не нарушило общую атмосферу полного взаимопонимания. Честь корпуса СС тоже не пострадала. Гиммлер, согласно личному указанию фюрера, передал военному министерству документы, касающиеся всех обстоятельств дела, включая прискорбное происшествие в доме Шлейхера, где заодно с генералом застрелили и его жену. «Для ознакомления», как значилось в сопроводительной записке. Вроде бы поставлена последняя точка.

Однако досадная история получила неожиданное продолжение. Рейхсвер наотрез отказался возвратить документы, а родственники Шлейхера по наущению фон Фрича возбудили судебное дело о возмещении убытков в связи с убийством прославленного генерала.

Положение существенно осложнялось. Гиммлер готов был на любую крайность, только бы не выносить на суд, даже закрытый, секретные документы СС. Бог с ними, с подробностями чистки, опасен, недопустим был сам прецедент.

Не оставалось ничего иного, как вновь обратиться к фюреру, благо на сей раз он находился рядом, в рейхсканцелярии. Гиммлер поручил столь деликатную миссию Рейнгарду Гейдриху, шефу секретной службы, лично ответственному за события тридцатого июня, в особенности за их берлинскую часть. Верховный вердикт был краток:

—      У вас теперь более чем достаточно сил и средств, группенфюрер, чтобы найти достойный выход.

Средства действительно были отпущены щедрой дланью. Аппарат СС, куда только что вошли службы тайной и уголовной полиции достиг пятидесяти семи тысяч сотрудников, но это не облегчало задачу.

«Я никому не позволю встать между мною и армией»,— бросил однажды фюрер, и Гиммлер навсегда запомнил эти слова. Он не смеет связать себя личной причастностью к инциденту. Пусть Гейдрих выпутывается, как может.

—      Фюрер дал совершенно ясное указание, дорогой Рейнгард,— с обычной мягкостью посоветовал рейхсфюрер СС.— Я уверен, что нам следует действовать именно в этом духе.

А далее события развивались следующим образом. Четыре офицера, причем гестапо, а не СД, явились в военное министерство на Бендлерштрассе и, найдя соответствующее управление, потребовали немедленной выдачи документов СС.

Майор рейхсвера, дежуривший в отделе документации, под дулом пистолета вынужден был открыть ящик письменного стола. Но вместо того чтобы выдать требуемую папку, он надавил кнопку тревоги и стал с нарочитой медлительностью перебирать бумаги.

Вбежала вооруженная охрана и в два счета разоружила эсэсовцев. Армия действовала решительно, быстро и не без тайного удовольствия. Арестованных увели в подвал и, ничтоже сумняшеся, расстреляли из автоматов, только что принятых на вооружение. Тела кремировали за счет военного министерства, а пепел наложенным платежом отослали на Вильгельмштрассе, 102, в штаб-квартиру рейхсфюрера СС. В этом завершающем штрихе Гиммлер ощутил откровенную издевку. Ведь именно так было заведено в его собственном ведомстве, которое тем же самым манером высылало родственникам урны экзекутированных преступников и заключенных концлагерей.

Какое, казалось, могло быть сравнение? Гнусная, кощунственная антинациональная выходка!

Гиммлер позвонил на Принц Альбрехтштрассе, где в угрюмом здании школы прикладных искусств размещались основные службы, но Гейдриха в кабинете не оказалось. Он находился в одном из разбросанных по тихим уголкам столицы особняков секретной службы. Не успел Гиммлер послать за личными делами столь огорчивших его генералов, как прозвучал ответный звонок Гейдриха.

—      Мне хотелось бы побеседовать с вами, дорогой Рейнгард. Бели можно, то прямо сейчас.

Дожидаясь секретаря, рейхсфюрер прошел в примыкавшую к кабинету туалетную комнату. Остановился перед зеркалом, сдул пылинку с рукава черного, шитого серебром кителя, поправил алую повязку со свастикой.

Огладив бледные, выбритые до глянца щеки, специальной щеточкой тронул тщательно подстриженные виски, затем занялся усиками. Секретарь застал его уже за рабочим столом.

Ввязываться в борьбу что называется с ходу он и не собирался. Но освежить в памяти кое-какие детали было полезно. На некоторых бумагах обнаружились собственные пометки, сделанные тончайшим острием графита,— крестики или краткие «lag». Более определенных резолюций он по возможности избегал, равно как и конкретных указаний.

Материалов оказалось негусто. Но у Гейдриха есть своя, надо полагать, более подробная картотека. Кое- что любопытное обязательно выскочит и у Небе, в крипо. И конечно же нужно поднять все, что только есть на этих несносных родственников.

Гейдрих прибыл через двенадцать минут, как всегда подтянутый, с холодной улыбкой на длинном, как у породистого жеребца, лице.

Никак не комментируя происшествие, рейхсфюрер показал ему бланки почтовых отправлений.

—       Какой цинизм! — кратко отреагировал Гейдрих. О расстреле офицеров он уже знал, но фокус с посылкой и для него явился сюрпризом.— Счет мы, конечно, оплатим,— добавил с продуманной двусмысленностью.

—      Разумеется,— Гиммлер ушел от продолжения темы.— Боюсь, что в создавшихся обстоятельствах нам придется удовлетворить и притязания родственников. Дело необходимо закрыть раз и навсегда. Но сумма выйдет большая.

—      С этим я бы еще кое-как примирился, рейхсфюрер... Во всяком случае, на данный момент. Но стоит нам провести платежные документы через бухгалтерию, как это тут же будет недвусмысленно воспринято.

—      Юридическое признание ответственности? — Скрывая досаду, Гиммлер мизинцем поправил пенсне.— Вручить приватно, видимо, затруднительно? — вопросительная интонация едва различалась в приглушен- но-размеренном рокоте речи.— Могут встретиться непредвиденные осложнения.

—      Эмоциональные всплески,— понимающе кивнул

Гейдрих, уводя косящие к переносице глаза.— Прочие эксцессы.

—       Как же нам быть? — уже впрямую поинтересовался рейхсфюрер, хотя прекрасно знал, что возможны обходные пути. Через Министерство внутренних дел, которому пока чисто номинально подчинялось гестапо, наконец, через партийную кассу или лучше всего личную канцелярию фюрера. Уж тут-то все быстро позакрывают рты.

—      Мы уже пробовали обращаться к Шварцу...— Гейдрих намеренно не договаривал.

—      Помню,— кивнул рейхсфюрер.

Пробный шар действительно был запущен, но попытка не удалась. Казначей партии Ксавер Шварц наотрез отказался выделить фонды на содержание секретной службы. Больше того, он позволил себе назвать СД «частным предприятием» рейхсфюрера.

—      Очень трудно работать,— пожаловался Гейдрих.— Не успеваем штопать заплаты. Нечем платить.

—       Собственно, я пригласил вас совсем по другому поводу,— Гиммлер переменил разговор.— Фюрер весьма озабочен состоянием дел с франко-советским договором от 2 мая 1935 года. Ратификация, правда, затягивается, но есть сведения, что на ближайшем заседании палата депутатов примет его к слушанию. Нейрат сомневается в исходе голосования.

—      Там работает абвер. «Боевые кресты» их люди.

—      Вам, я имею в виду СД, тоже следует подключиться. Войдите в контакт с бюро Риббентропа. Можно даже непосредственно с Абецем. Он разворачивает в Париже большие дела.

—      Они готовы к такому сотрудничеству?

—       Тут многое будет зависеть лично от вас, Рейнгард, от вашего искусства, в коем я абсолютно уверен.

—      Благодарю, рейхсфюрер!

—      Что же касается Риббентропа, то, как вы знаете, я имел честь поздравить его с присвоением звания штандартенфюрера СС. Вот, собственно, и все. В остальном вы с присущим вам блеском разберетесь сами... Да, чтобы окончательно развязаться с текущими делами, вернемся к этим... родственникам. Подошлите мне все, что есть. И вообще не выпускайте их из поля зрения. Я имею в виду дальнейшую перспективу. Торопиться не стоит. Пока примиримся с тем, что не мы ведем в счете.

—       Один — один,— сжав тонкие губы, возразил Гейдрих.— Фон Бредау и Шлейхер все-таки попали в Вальхаллу. Посмотрим, каков будет следующий сет.

—       Не шутите с Вальхаллой, Гейдрих,— брови рейхсфюрера предостерегающе дрогнули,— это святое.

—       Простите, рейхсфюрер. Я просто неловко выразился.

Мимолетная ассоциация напомнила Гиммлеру Грегора Штрассера, которого в ту роковую, тридцатого июня, ночь аккуратно доставили во внутреннюю тюрьму на Принц Альбрехтштрассе. Отвели самую просторную камеру, шестнадцатую, даже принесли кофе и сигарет, стоило ему лишь заикнуться. А ведь должны были пристрелить на месте, как прочих, по списку. Но в комнату, где ночевал со своим «мальчиком» Рэм, ворвался сам фюрер, и вообще почти все шишки работали в Бад-Висзее. Штрассер же достался соплякам, которые почему-то спасовали перед «великим человеком». В сущности, покончить с ним должен был он, Гиммлер. Но не поднялась рука на бывшего шефа и благодетеля. Бедняга Грегор ведь так полагался на своего верного секретаря: «Хайни все сделает, Хайни устроит...» Дело закончили Гейдрих и Эйке. Открыли стрельбу через глазок. Бедный Штрассер попытался укрыться в углу. Но они ворвались в камеру и добили его. Теперь он тоже в Вальхалле, в обители героев. Такая вот судьба...

Расставшись с шефом, Гейдрих прошелся по кабинетам проведать друзей. Все служебные помещения на Вильгельмштрассе, за исключением тюрьмы для особо важных преступников, картотеки, хранившейся за семью запорами в броневых сейфах, и, конечно, музея со скелетами и прочей атрибутикой черной магии, были меблированы на один лад: огромный стол, на котором, будь на то надобность, можно хоть штабные игры проводить, где-нибудь у стены круглый столик с графином, два больших кресла и насупротив —диван. Двери тоже одинаковые и без табличек. Немудрено было и заблудиться. Но Гейдрих превосходно ориентировался в коридорах, где у каждого поворота застыли, как манекены, охранники, и ни разу не ошибся дверью.

Генералы никуда не денутся. Рано или поздно вылезут лбом под мушку. Нужно сосредоточиться на Париже. Разбиться в кровь, но не проиграть, если лягушатники проголосуют не так, как нам хочется. Главное — не подставляться.