8
Сегодня Старчеру исполняется восемь лет. В издевательском постановлении суда, регламентирующем время, которое я могу проводить с сыном, черным по белому написано, что в дни его рождения мне положено два часа.
Его мать считает, что два часа – это слишком много. По ее мнению, одного часа хватит за глаза, а еще лучше, если мы не будем встречаться вовсе. Ее цель – вообще убрать меня из его жизни, но я этого не допущу. Может, отец из меня действительно никудышный, но я стараюсь. И вполне вероятно, наступит день, когда парнишка захочет проводить время со мной, устав от общества двух постоянно ругающихся матерей.
И вот я сижу в «Макдоналдсе» и жду наступления своих двух часов. Наконец подъезжает Джудит в адвокатском «ягуаре». Они со Старчером вылезают из автомобиля и заходят внутрь. Увидев меня, Джудит кривится и передает мне сына с недовольной миной:
– Я вернусь в пять часов.
– Но сейчас уже четверть пятого, – возражаю я, но она удаляется, не удостаивая меня ответом.
Старчер устраивается напротив.
– Как дела, приятель?
– Нормально, – бормочет он, явно опасаясь сказать лишнее. Я представить не могу, какими инструкциями она его накачала по дороге сюда. Ничего не ешь, ничего не пей. Не играй на площадке. Вымой руки. Не отвечай на вопросы, если «он» будет выспрашивать обо мне или Эйве или вообще о нашем доме. Не пытайся хорошо провести время.
Обычно при встречах со мной Старчеру требуется несколько минут, чтобы перестать нервничать и успокоиться.
– С днем рождения, – говорю я.
– Спасибо.
– Мама сказала, что в субботу у тебя будет большой праздник. Много друзей, пирожные и все такое. Тебе должно понравиться.
– Наверное.
Меня, конечно, туда не пригласили. Это его дом, место, где он проводит половину жизни с Джудит и Эйвой. Я там никогда не был.
– Есть хочешь?
Он осматривается по сторонам. Это же «Макдоналдс», настоящий рай для ребенка, где все специально продумано так, чтобы людям захотелось отведать блюда, которые куда аппетитнее выглядят на развешанных повсюду рекламных плакатах, чем на тарелках. Его взгляд останавливается на изображении нового микса с мороженым. Выглядит довольно привлекательно.
– Я, наверное, возьму попробовать. А ты?
– Мама говорит, что здесь мне ничего есть нельзя. Тут для меня все вредно.
Но сейчас мое время, а не Джудит. Я улыбаюсь и наклоняюсь к нему, будто мы заговорщики:
– Но мамы же здесь нет, верно? Я ей ничего не скажу, и ты ничего не скажешь. Это будет наша мужская тайна, договорились?
Он с довольным видом улыбается и кивает:
– Договорились.
Я вытаскиваю из-под стола коробку в яркой упаковке и ставлю на стол.
– Это тебе, приятель. С днем рождения. Давай, открывай.
Он хватает коробку, а я иду к стойке. Когда я возвращаюсь с запотевшими бокалами с плавающим на-верху мороженым, Старчер разглядывает разложенную на столе доску с нардами. В детстве дедушка научил меня играть сначала в шашки, потом в нарды, а затем и в шахматы. Мне очень нравились самые разные настольные игры, и я всегда получал их в подарок на день рождения и Рождество. К десяти годам у меня собралась настоящая коллекция. Она хранилась в моей комнате, и я ее тщательно оберегал. Во все настольные игры я выигрывал практически всегда, но моей любимой были нарды, и я постоянно приставал к деду, матери, друзьям, вообще ко всем с просьбой сыграть со мной. В двенадцать лет я занял третье место на городском детском турнире. В восемнадцать выступал во взрослых турнирах. В колледже я играл на деньги, пока другим студентам не надоело испытывать судьбу.
Я надеюсь, что сын унаследовал от меня эту черту. С годами становится все заметнее, что он почти наверняка будет похож на меня, у него будет моя походка, и он будет говорить как я. Он очень смышленый, хотя, справедливости ради, должен признать, что в этом немалая заслуга его матери. Джудит с Эйвой не позволяют ему играть в видеоигры. И после суда над Ренфроу я им очень за это благодарен.
– Что это? – спрашивает он, забирая бокал с напитком и не сводя глаз с доски.
– Это настольная игра. Она называется нарды и была придумана много веков назад. Я научу тебя в нее играть.
– Она, наверное, трудная, – говорит он, набирая в ложку мороженое.
– Вовсе нет. Я начал в нее играть, когда мне было восемь лет. Тебе понравится.
– Ладно, – соглашается он, готовый сразиться. Я расставляю фишки и объясняю правила.