В суде по семейным делам я оказываюсь, только если приходится отвечать за собственные прегрешения. Я бы не взялся за дело о разводе или усыновлении даже под дулом пистолета. Джудит же зарабатывает на жизнь, ведя баталии на грязном поприще разводов, и это ее стихия. Председательствует на сегодняшнем разбирательстве некий Стэнли Лиф, уставший от дел ветеран, потерявший интерес к происходящему уже много лет назад. Свои интересы Джудит представляет сама, как и я – свои. По этому случаю она притащила с собой Эйву, которая сидит в зале в качестве единственного зрителя, причем в такой короткой юбке, что непонятно, зачем она ее вообще надела. Я вижу, как судья Лиф посматривает на нее, явно наслаждаясь зрелищем.

Поскольку мы оба адвокаты и представляем сами себя, судья Лиф опускает формальности и позволяет нам просто изложить свои позиции, как будто мы находимся на арбитраже. Однако все наши высказывания официально фиксируются стенографисткой.

Джудит начинает первой и преподносит все так, будто я самый отвратительный на свете отец, поскольку взял сына на бои без правил. Ведь всего через четыре дня после этого Старчер впервые в жизни подрался в школе. Налицо неопровержимое доказательство того, что я превратил сына в монстра.

Судья Лиф хмурится, будто это просто ужасно. С самым трагическим видом, на который только способна, Джудит требует, чтобы меня лишили всех прав на общение с сыном, чтобы ребенок больше никогда не подвергался моему пагубному влиянию. Судья Лиф бросает на меня быстрый взгляд, в котором читается немой вопрос: «Она что, сумасшедшая?»

Но мы находимся здесь не ради справедливости, а ради шоу. Джудит – разъяренная мать, и она в очередной раз притащила меня в суд. Моим наказанием является не потеря прав на общение с сыном, а сам факт новых с ней разборок. Она заставит с собой считаться! Она будет защищать ребенка любой ценой!

Я излагаю свою версию событий, ничего не приукрашивая. Джудит достает экземпляр газеты с «ее сыном» на передней полосе. Какое унижение! Он мог получить серьезные травмы. Судья Лиф начинает дремать.

Она предъявляет эксперта – детского психолога. Доктор Салабар, разумеется женщина, сообщает суду, что разговаривала со Старчером на протяжении часа, расспрашивала о боях без правил и драке на школьной спортивной площадке и пришла к выводу, что бойня, свидетелем которой он стал, пока находился под моим присмотром, оказала на него пагубное воздействие и способствовала тому, что он тоже начал драться. Подобное заключение повергает судью Лифа в состояние, близкое к коматозному.

При перекрестном допросе я задаю ей вопрос:

– Вы замужем?

– Да.

– У вас есть сын или сыновья?

– Да, два сына.

– Вы когда-нибудь водили их на бокс, борьбу или бои без правил?

– Нет.

– Хоть один из ваших сыновей когда-нибудь дрался?

– Ну, полагаю, что да, хотя утверждать наверняка не могу.

Сам факт, что она уходит от ответа, говорит о многом. Судья Лиф качает головой.

– А между собой ваши мальчики когда-нибудь дрались?

– Я не помню.

– Не помните? А разве вы не любящая мать, которая уделяет детям все возможное внимание?

– Надеюсь, что да.

– И они все время находились под вашим присмотром?

– Насколько это возможно. Да.

– И вы не можете вспомнить ни одного случая, когда кто-нибудь из них подрался?

– В данный момент нет.

– А в другие моменты? Прошу это отметить. Больше вопросов нет.

Я смотрю на судью и вижу, что ему явно не по себе. Однако его лицо проясняется, когда место на трибуне занимает следующий свидетель. Это Наоми Тэррант, учительница Старчер, в туфлях на шпильках и плотно облегающем платье. К тому моменту, когда она обещает говорить только правду, у старого судьи Лифа сна больше нет ни в одном глазу. У меня, понятно, тоже.

Школьные учителя ненавидят, когда их втягивают в разборки, связанные с опекунством и правами на общение с детьми. Наоми не является исключением, хотя и знает, как себя вести в подобных ситуациях. Мы уже месяц переписываемся по электронной почте. Поужинать со мной она по-прежнему не соглашается, но определенных успехов мне достичь удалось.

Наоми сообщает, что Старчер никогда не проявлял агрессии, но через несколько дней после посещения боев без правил произошел этот инцидент. Случившееся на игровой площадке она считает не дракой, а простым выяснением отношений между двумя мальчиками, чьи мнения разошлись.

Джудит вызвала ее в качестве свидетеля не чтобы установить истину, а чтобы показать Наоми и всем остальным, что она может притащить их в суд и подвергнуть травле.

При перекрестном допросе я вынуждаю Наоми признать, что рано или поздно практически все мальчики из ее классов оказывались вовлеченными в те или иные конфликты на игровой площадке. На свидетельской трибуне она проводит минут пятнадцать, и судья Лиф выглядит огорченным, когда вопросов к ней больше не остается.

В заключение Джудит повторяет то, что уже говорила, и требует лишить меня права на свидания с сыном.

Судья Лиф решительно прерывает ее:

– Но отец общается с ним только тридцать шесть часов в месяц. Это немного.

– Спасибо, ваша честь, – говорю я.

– Помолчи! – цыкает она на меня, не в силах сдержаться.

– Прошу прощения.

Судья смотрит на меня и спрашивает:

– Мистер Радд, вы обещаете не брать сына на бои без правил, бокс и борьбу?

– Да, обещаю.

– И обещаете растолковать ему, что драки – это не лучший способ разрешения споров?

– Да, обещаю.

Судья поворачивается к Джудит:

– Ваше ходатайство отклоняется. Что-нибудь еще?

Джудит на мгновение задумывается и говорит:

– Что ж, мне придется подать апелляцию.

– Это ваше право, – отзывается судья, ударяя молотком по подставке. – Судебное слушание завершено.