Я наведываюсь в суд по семейным делам узнать новости. Как и следовало ожидать, старый судья Лиф отказал в проведении срочного слушания и назначил его через четыре недели. В его постановлении также указано, что мое регулярное общение с сыном должно продолжаться. Поздравляю, милая!

Мы с Клиффом и Напарником направляемся в ресторанчик неподалеку и уединяемся в кабинке, чтобы перекусить на скорую руку. Утреннее заседание прошло для Тадео как нельзя лучше. Нас всех удивило, насколько уверенно Оскар держался на допросе и как убедительно он рассказывал жюри, что Тадео был не в себе, хотя и продолжал держаться на ногах. Любители боев без правил на это бы точно не повелись, но таковых среди присяжных нет. Я рассчитывал, что за двадцать тысяч долларов вправе ожидать от доктора Теслмана блестящего выступления, и он меня не подвел. По словам Клиффа, теперь у присяжных есть пища для размышлений, и семена сомнения, посеянные в их головах, должны дать всходы. Конечно, на оправдание рассчитывать не приходится. Наша единственная надежда – это отсутствие у присяжных единого мнения. А слушание после обеда, когда нашим экспертом займется Мансини, может оказаться долгим.

Заседание суда возобновляется, и Мансини задает первый вопрос:

– Мистер Теслман, в какой момент подсудимый стал с юридической точки зрения невменяемым?

– Точный момент потери вменяемости и ее возвращения определить не всегда возможно. Не вызывает сомнения, что мистер Запата был разъярен решением судей присудить победу его сопернику.

– В вашей трактовке его состояния он уже был невменяем до этого момента?

– Однозначно ответить на этот вопрос нельзя. Существует большая вероятность того, что мистер Запата уже страдал умственным расстройством в течение последних нескольких минут поединка. Это очень необычная ситуация, и определить, насколько ясно он мыслил перед объявлением решения, не представляется возможным. Однако очевидно, что затмение наступило практически сразу.

– А сколько времени он был в юридическом смысле невменяем?

– Не думаю, что на этот вопрос существует точный ответ.

– Ладно, по вашему мнению, когда подсудимый развернулся и ударил Шона Кинга, это было нападением?

– Да.

– За которое, по идее, нужно нести наказание?

– Да.

– Но в данном случае есть смягчающее обстоятельство, которое вы называете юридической невменяемостью?

– Да.

– Вы видели эту запись много раз. Совершенно очевидно, что Шон Кинг не пытался себя защитить, когда сполз на землю и остался сидеть, опираясь спиной на сетку, не так ли?

– Полагаю, да.

– Показать вам это еще раз?

– В этом нет необходимости.

– Итак, после первых двух ударов Шон Кинг теряет сознание и не в силах защититься, верно?

– Полагаю, что да.

– Через десять последующих ударов его лицо превращается в кровавое месиво. Подсудимый нанес ему двенадцать ударов в район глаз и лба. Как, по-вашему, доктор, был ли подсудимый в этот момент юридически невменяемым?

– Он не мог контролировать свои действия, так что мой ответ – да.

Мансини смотрит на судью и говорит:

– Хорошо, я хотел бы воспроизвести запись еще раз в замедленном режиме.

Свет снова гаснет, и все смотрят на большой экран. Мансини прокручивает запись в самом медленном темпе и громко считает каждый нанесенный удар:

– Один! Два! Вот он падает. Три! Четыре! Пять!

Я смотрю на присяжных. Этот ролик они наверняка уже запомнили наизусть, но все равно смотрят как завороженные.

После двенадцатого удара Макс останавливает запись и спрашивает:

– Итак, доктор, вы заявляете жюри присяжных, что этот человек понимал, что поступает плохо, что нарушает закон, но не мог остановиться из-за невменяемости. Я вас правильно понял? – В тоне Макса звучит такая издевка, что своей цели он достигает. Мы наблюдаем убийство, совершенное вышедшим из себя бойцом. А вовсе не потерявшим рассудок человеком.

– Именно так, – подтверждает доктор Теслман, ничуть не смутившись.

– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, – продолжает отсчитывать Макс и, остановившись на двадцати, вновь интересуется:

– А сейчас, доктор, он все еще безумен?

– Да.

Двадцать один, двадцать два, а потом подбегает Норберто, оттаскивает Тадео и прекращает бойню.

– А как насчет этого момента, доктор? Его оттащили, и приступ безумия прекратился? В какой именно момент к подсудимому вернулось сознание?

– Это невозможно определить точно.

– Через минуту? Через час?

– Это невозможно определить точно.

– Это невозможно определить точно, потому что вы и сами не знаете, верно? По вашему мнению, юридическая невменяемость – это нечто вроде выключателя, которым так удобно щелкать в интересах подсудимого, верно?

– Я этого не говорил.

Макс нажимает кнопку, и экран гаснет. В зале зажигается свет, и все с облегчением переводят дыхание. Макс что-то шепчет своему заместителю и берет другой исписанный блокнот. Затем подходит к свидетелю и спрашивает:

– А если бы он нанес тридцать ударов, доктор Теслман? Вы бы по-прежнему поставили ему диагноз «юридически невменяем»?

– При данных обстоятельствах да.

– О, мы говорим о тех же обстоятельствах. Ничего не изменилось. А как насчет сорока ударов? Сорок ударов по голове человека, который находится без сознания? Все еще невменяем, доктор?

– Да.

– После нанесения двадцати двух ударов подсудимый и не думал останавливаться. А что, если бы он нанес сто ударов? По-прежнему юридически невменяем, по вашей науке?

Своим ответом Теслман с лихвой отрабатывает полученный гонорар:

– Чем больше количество ударов, тем в большей степени это свидетельствует о помутнении рассудка.