Глава 28
Мост

Несколько сотен метров тесной трубы. Хорошо еще, что не было нужды лезть сюда в масках. Помнящий снял даже кожаный плащ, чтобы получить большую свободу движений. Тянул его за собой в узелке с другими вещами, на куске веревки, которая раньше соединяла его с Немым. Благодаря такому решению, руки у него были свободны, но это не слишком-то улучшало ситуацию. Шел он вторым, сразу за сыном, а следом двигалась, не прекращая жаловаться, Искра. Он не послушал совета и не пустил ее первой, поскольку, мол, она — самая худая и легкая. Предпочитал, чтобы она оставалась позади, а оттого — не слишком зависел от ее бзиков. Правда, девушка чуток успокоилась, когда он согласился взять ее с собой, но продолжала нервировать глупыми обзывалками и пожеланиями. Оттого Помнящий не был уверен, что она не остановится посреди трубы и не примется ругаться на бессмысленное ползанье на другой берег, если уж есть верная дорога на запад, которую знала только она одна.

Но из двух зол Учитель предпочел выбрать ползанье водогоном, а не возвращение в покинутые места, к людям, что жили под ярмом Полос и Спортивок. Когда-то, давным-давно, он поклялся держаться подальше от территории Лиги и сражающегося с ней Панвроцлава. И был готов придерживаться данного слова, даже ценой определенных неудобств. Впрочем, удача все еще оставалась на расстоянии вытянутой руки — за этим мостом начинались территории, некогда принадлежавшие Мясту, наиболее терпимому району довоенного Вроцлава. А совсем рядом располагался наименее разрушенный южный район, на краю которого стояла цель их путешествия — Башня, фаллический символ старого величия человека.

— Да подгони ты этого… немого, — раз в сотый пискнула девушка. — Я тут сейчас сварюсь.

Из-за баула, который Помнящий тянул на веревке, Искра не могла достать до его ног, и это бесило ее до белого каления, поскольку он никак не реагировал на ее ворчание.

— Мы идем настолько быстро, насколько позволяют обстоятельства, — огрызнулся Учитель, хотя девчонка и была права.

Немой то и дело останавливался, чтобы вытереть пот со лба и передохнуть. Никогда раньше не приходилось ему так сильно напрягаться, но он истово сражался с собственной слабостью, как и нужно поступать настоящему крутому мужику. Учитель попросил его — до того, как они влезли в трубу, — воспринимать все происходящее как приключение или как вызов, преодолев который он будет потом гордиться, поскольку немногие из людей его анклава сумели бы похвастаться такого рода достижением. Этот маленький обман позволил ему мотивировать сына к двойному усилию, о котором Немой позабудет, стоит ему только хорошенько поесть да отоспаться. От его инвалидности единственным позитивом, если уж можно так выразиться, была невероятная легкость, с которой он жил. Травма отобрала у него слух и — отчасти — речь, но главным результатом повреждения мозга было «выключение» большей части эмоций. Парень умел радоваться и огорчаться, ощущал страх и радость, но в остальном был… пуст? Непросто найти нужные слова, особенно когда человек понятия не имеет о психологии и функционировании мозга. Встречаемые доктора или не умели, или не хотели объяснить это Помнящему — тот понял только, что надежды на выздоровление нет. Изменения были необратимыми: никакое чудо не приведет к тому, что однажды утром Немой проснется с утраченными в раннем детстве чувствами.

Инвалидность, даже такая неприметная, отталкивала людей. Особенно теперь, в спартанском постапокалиптическом мире, где самые слабые тотчас же уничтожались, чтобы не занимать места тех, у кого были большие шансы на выживание. Если бы не договор с Иным, парень давно бы уже разделил судьбу сотен детей, от которых избавились, обнаружив у них отклонения. При этом предводитель анклава согласился спасти глухонемого мальчишку не по доброте душевной, а по чистой расчетливости. Знал, что Помнящий, на руках у которого сын-калека, не рискнет пойти на открытый конфликт. Расклад этот устраивал обе стороны и длился добрый десяток лет. До того момента, как власть перенял альбинос, которого кузнец по непонятным причинам принялся склонять к тому, чтобы разорвать договор. Чего Станнис пытался этим достигнуть, навсегда осталось тайной. Но в одном можно было оставаться уверенным: прежде чем погибнуть, он настолько сумел все усложнить, что от этого пострадали все. И сам он — в первую очередь…

Труба внезапно затрещала, зашаталась, а после чуть просела. Все трое замерли. На миг в тесноте воцарилась почти осязаемая тишина. Беглецы сдерживали дыхание, ожидая, что будет дальше.

— Что это было? — тихо спросила наконец девушка.

— Не знаю, — честно ответил Помнящий. — Но, похоже, ничего хорошего, — добавил он, задумавшись, что там просело и не сломается ли труба под их тяжестью, не вырвется ли из креплений, поставленных почти четверть века тому.

— Так что делаем?

— Идем дальше, — проворчал он, не скрывая злости.

А что они могли сделать, если, по его прикидкам, находились уже на середине моста? Путь назад оказался бы в два раза длиннее, если вообще возможен в их ситуации.

— Ну так шевели батонами, дед, — скрипнула зубами Искра, стараясь держаться уверенно, но голос ее дрогнул.

Учитель подал знак сыну. Два похлопывания по ноге — идем дальше. Немой сразу двинулся вперед. Отец пополз следом, чтобы разделяющая их дистанция оставалась минимальной. Но, прежде чем успел подтянуть ногу и перенести тяжесть тела, снова раздался скрежет, на этот раз более длинный, пронзительный и громкий. И сразу после этого труба просела на десяток-другой сантиметров, а потом снова остановилась под аккомпанемент громкого треска, который полностью не стих, переродившись в серию похрустываний, сопровождавшихся странной вибрацией металла.

— Назад! — заорал Помнящий, подавая знак сыну. Увы, легче было сказать, чем сделать. Особенно ему, из-за габаритов и узлов, что путались под ногами. Чувствуя напор Немого спереди и затор в виде Искры сзади, он развернулся и крикнул девушке: — Ты должна мне помочь! Ухватись за этот проклятущий узел и отползай, удерживай его за…

Дальнейшие слова застряли у него в глотке, поскольку треск с каждой секундой нарастал, а когда достиг пика, труба под ними с громким хрустом сломалась, точно на уровне спины Немого, и начала все сильнее прогибаться книзу. Парень запаниковал. Он напирал на отца, а тот, блокированный собственным багажом, не мог отступить. Успокаивающие похлопывания не помогали: страх перед падением был слишком силен.

Труба уже свисала под углом градусов в двадцать, и этого хватило, чтобы Немой начал соскальзывать. Он инстинктивно уперся руками в металл, но даже самый сильный человек не сумел бы слишком долго висеть в такой позе, особенно учитывая, что наклон продолжал увеличиваться.

Помнящий тоже начал паниковать. Свободного пространства перед ним было мало, но даже там он видел дневной свет. И ослепительное сияние расширялось. Немой странно забулькал — за миг до того, как перестал упираться руками в стенки: те, не привыкшие к усилиям, просто-напросто не выдержали. Мигом позже парень обрушился вниз. Отец, ни секунды не раздумывая, ухватил его за щиколотку. Вместе они принялись сползать в свет. К счастью, медленно, поскольку сил у Учителя было побольше и он успешно тормозил их соскальзывание, но все равно не мог остановиться полностью. Сантиметр за сантиметром они сползали к концу трубы.

Немой, который уже свешивался наружу до пояса, дергался, словно безумный.

— Успокойся! — крикнул Помнящий в бессильной злости, понимая, что парень вот-вот вырвется у него из рук и полетит вниз, прямо в русло почти пересохшей реки, а он ничего не сумеет поделать. Более того, через секунду и сам разделит судьбу сына, поскольку труба все клонилась и зловеще потрескивала. — Нет! — рыкнул он, чувствуя пинок в запястье, после которого рука, которой он удерживал щиколотку Немого, утратила чувствительность. Парень сразу же исчез из поля зрения. Перед слезящимися глазами Учителя осталось лишь пятно яркой белизны. После часа, проведенного в абсолютной темноте, сияние солнца мигом лишило его зрения.

Он уступил, подчинился гравитации, зная, что проиграл последний и самый важный бой в своей жизни. Выпал в ослепительный свет дня, безвольный и не желающий сражаться. Боль пришла неожиданно быстро. Ладони его, а после и плечи столкнулись с чем-то горячим и твердым.