– Что это было?

Голос Зака звучит бесконечно удивленно, когда они стоят рядом перед подъездом дома на Страндвеген. Как в первый раз слышат они шум проезжающих мимо машин, будто до этого момента уши у них были заткнуты ватой.

«Такое ощущение, что я только что вернулась из сна», – думает Малин.

Звон в ушах прекратился – это был аппарат для контроля сердечных ритмов в спальне Куртзона, который без всяких оснований стал подавать сигналы.

– Даже не знаю, что это было, – задумчиво отвечает Малин.

– Такое ощущение, что все это происходило не по-настоящему, – говорит Зак.

Деревья на аллее прямо перед ними сотрясаются от дуновения ветерка.

– Как все это связано, черт возьми? – продолжает Зак. – Мне показалось, что старик на все сто контролировал, что он нам рассказывает и для чего. Как будто он играл с нами, заранее зная, что мы придем. Как будто ждал нас.

– Но какое все это имеет отношение к семье Вигерё? К взрыву? – спрашивает Малин. – Я уверена, что он ничего не знал о близнецах.

– Пожалуй, надо начать с братцев, – говорит Зак и указывает дальше по улице.

– Посмотрим, дома ли они, – кивает Форс.

Братья Хенри и Леопольд Куртзон живут не только в одном доме, но и на одном этаже, но ни в одной из квартир никто не отзывается, когда Малин и Зак звонят в домофон. Здесь рядом с домофоном нет никакой камеры, и в какой-то момент Малин думает, что им надо просто ворваться в дом, а затем в квартиры братьев и посмотреть, что они там найдут; однако след, приведший их сюда, слишком зыбок – человеческий запах, наитие, и у них нет ни малейшего намека на доказательства, что братья имеют какое-то отношение к их делу.

– Мы не можем взломать дверь, Малин, – говорит Зак, словно прочтя ее мысли.

– Да, ты прав. А сколько времени? Как-то странно темно стало.

– Четверть двенадцатого.

– Но ведь было без четверти десять, когда мы вошли к Куртзону. Мы же не могли пробыть у него так долго?

Зак смотрит на залив Нюбрувикен. Черная вода кажется бездонной, звуки города доносятся сюда как глухой усыпляющий гул. Тысячи звезд мерцают на небе, на котором тьма вот-вот возьмет власть.

– Не думай об этом, Малин. Не думай.

Кто убивает проституток в Нью-Йорке? Туве сидит рядом с Янне на диване перед телевизором в его доме, укрыв ноги розово-лиловым пледом и откинувшись на мягкую подушку.

«Мерзкий фильм», – думает она.

Он старый и скучный, но папе он нравится, а чуть ранее она рассказала папе про Лундсберг, и папа обрадовался, а не рассердился, как мама поначалу.

Папа скорее испытывает гордость.

Кажется, он знает, как дорого и престижно учиться в этой школе. Туда ходят дети, живущие на Страндвеген в Стокгольме, – даже папа это знал.

Ей хотелось расспросить его о женщине, о которой рассказала мама, – с которой она его видела. Туве очень любопытно – мама сказала, что та, другая, гораздо моложе, и оттого у мамы, похоже, совсем снесло крышу. Видимо, она чувствует себя старой, брошенной неудачницей.

По таким чувствам мама чемпион, никто с ней не сравнится.

Знает ли папа о младшем брате мамы? Это мама должна рассказать сама, а она наверняка еще ничего не сказала, да и когда бы она успела? Кроме того, мама наверняка до сих пор сердится на папу за ту, другую женщину.

«Но все же. Мне кажется, она справится с ситуацией. И из всего этого получится что-то хорошее».

– Папа, – произносит Туве. – Мама сказала, что она видела тебя в городе с другой. Возле «Бутербродов Тедди».

Янне отрывается от фильма, смотрит на Туве. Взгляд у него уставший, словно ему не хочется начинать сейчас этот разговор.

– Она так и сказала – с другой? Похоже, твоей маме немного трудно понять, что между нами все кончено.

– Может быть, она не буквально так сказала, я точно не помню.

– Но это так и есть, – говорит он. – Это девушка, с которой я иногда встречаюсь. Она работает в больнице, медсестрой в рентгеновском кабинете. Тебе она понравится.

– Ты хочешь сказать, что я должна с ней познакомиться?

– Если захочешь, однако избежать этого будет довольно сложно, потому что мне она действительно очень нравится.

– Ты уверен, что она мне понравится?

– Абсолютно уверен.

В телевизоре бородатый мужчина надевает удавку на шею женщины в темном переулке. Они досматривают сцену до конца, потом папа спрашивает:

– Тебе неприятно, что я с кем-то встречаюсь?

– Нет. Если ты сам этого хочешь. Тогда всё в порядке. Тогда и я знаю, что ты не одинок.

Папа обнимает ее, прижимает к себе.

– Чем я заслужил такую добрую и внимательную дочь?

– Я думала, что буду вне себя, если кто-то из вас заведет себе кого-то другого, но сейчас я даже рада за тебя. И маме я желаю, чтобы она тоже кого-нибудь встретила.

– Ты знаешь, что ты у меня всегда на первом месте.

Туве морщит лоб, усмехается и отвечает:

– Ну да, папочка, конечно!

И Янне понимает, что у него нет в запасе достойного ответа на комментарий дочери.

Собственно говоря, дочь никогда не была у них на первом месте, она прекрасно это знает и живет с этой мыслью в своей уже почти взрослой жизни, – и это плохо, очень плохо.

– Сколько ей лет? – спрашивает Туве.

– Двадцать четыре.

– Но папа, мне ведь тоже скоро двадцать четыре.

Янне сидит молча, ощущая, какими глазами Туве смотрит на него.

– Ты достаточно знаешь о любви, чтобы понять – мы не все решаем сами, – произносит он после паузы.

Женщина в телевизоре выскальзывает из удавки, опускается на мокрый асфальт в темном переулке, а мужчина устремляется к входу в метро.

– Что тебя в ней привлекает?

– Туве, дорогая, я пытаюсь смотреть фильм. В конце концов, я взрослый человек, а взрослому человеку хочется с кем-то быть, жить под одной крышей.

– Это я понимаю, но почему ты выбрал именно ее?

Слова папы вырываются быстро. Влетают, словно ветер, в распахнутую подростковую душу.

– Потому что она – полная противоположность твоей мамы.

«Малин.

Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

Когда-нибудь?»

Оке Форс не может уснуть. Спальня в квартире на Барн-хемсгатан кажется тесной и душной, кровать – жесткой и одинокой, и он думает, что не заслуживает прощения, и еще к нему приходит мысль, которая уже много раз приходила и до этого:

«Несу ли я ответственность за мальчика? Лежала ли она на мне с самого начала?

Нет.

Нет-нет, он не мой сын, и я не хотел иметь к нему отношения, но, само собой, Малин имела право знать. И у Маргареты был выбор, не так ли?»

Квартира на Тенерифе.

Может, лучше устраниться, начать жизнь заново – существует огромное количество вдов, которые с радостью откроют ему объятия.

Но его жизнь здесь.

Здесь и сейчас, с Малин и Туве. И здесь придется принять бой.

Но что-то не так.

«И ты это знаешь, – думает он. – И все же год проходит за годом, а ты так и не можешь собраться с силами и устранить ошибку.

Что это говорит о человеческой природе?

В конце концов я начал бояться самого себя. Того, кем я стал, и собственной слабости. Ты тоже ее боишься, Малин? Не в этом ли страхе нам дано снова найти друг друга?

Я был рядом, когда ты в детстве познавала мир. Я уводил тебя от сомнений, от стыда, когда ты совершала глупости, утешал тебя, когда ты плакала.

Вместе, Малин, мы победим страхи друг друга.

Как должны поступить отец и дочь».

«Что же произошло в семействе Куртзонов?» – думает Малин.

Они с Заком сидят в машине по пути назад в отель «Тегнерлунден».

Зак за рулем, как почти всегда, хотя Малин с таким же успехом могла бы вести машину – теперь, когда она постоянно трезвая.

– Стало быть, он лишил своих сыновей наследства, – произносит Зак. – И сообщил им об этом. И с большой вероятностью рассказал им о том, что Юсефина будет управлять каким-то там фондом.

Малин вдруг ощущает давящую усталость, не в состоянии ясно мыслить.

– Братья – ключ к разгадке, – говорит она. – Я это чувствую. Почему Оттилия Стенлунд так боится? Мне кажется, она боится семьи, братьев. Папа кажется неопасным в его нынешнем состоянии; возможно, он уже несколько лет прикован к кровати, давно ослеп, – но с другой стороны, кто знает, насколько далеко могут протянуться его руки?

– Мы даже не знаем, кто они такие, эти братья, – отвечает Зак. – Юхан ничего не рассказал о них, когда передавал нам информацию о Куртзоне. Тем более нам неизвестно, где они.

– И мы не знаем, имеет ли происхождение близняшек Вигерё какое-либо отношение к взрыву бомбы или убийству Ханны Вигерё. Юсеф Куртзон, похоже, даже не знал об их существовании.

– Все это как-то взаимосвязано, – кивает Зак. – Осталось только понять, каким именно образом.

Когда они проезжают здание универмага «NK», Малин думает о том, как много стокгольмских богачей находят оправдание своему стремлению к наживе, участвуя в правлении Евангелической миссии или иных благотворительных организациях. Но Куртзону, кажется, плевать на все оправдания, и потому деньги всегда любили его.

Затем она думает про зло.

Иногда ей ошибочно кажется, что его нет, потому что оно не присутствует явно. Как когда зима идет в последнее наступление на весну, и на один день температура снова падает ниже нуля, снова выпадает снег, и все тело кричит: «Весна – это иллюзия! Весны не бывает!»

Но в то же время Малин уверена: зло существует, оно живет и цветет везде, где есть люди, и чаще всего скрывается там, где ты менее всего ожидаешь его встретить, – за густой порослью доброты в человеческой душе.

– Мне очень хотелось бы снова побеседовать с Юсефиной Марлоу. Узнать, что ей самой известно по поводу планов отца в связи с наследством.

– И фондом, – поддакивает Зак. – Что указывает на то, что братья не смогли бы прибрать его к рукам, если б Юсефина вдруг исчезла? Подумал ли старикашка об этом? Что Юсефина в опасности?

– Он производит впечатление человека, который предусмотрел все, – отвечает Малин. – Может быть, на смертном одре он решил затеять очередную игру?

– А братьям было известно о детях своей сестры, усыновленных другой семьей, и они решили отделаться от них, чтобы те не появились и не стали претендовать на свою долю?

– Нет, тут что-то не сходится, – решительно заявляет Малин. – Нам слишком мало известно.

И она думает о семействе Стенбека. Как ужасно его дети отнеслись к его неизвестному сыну, возникшему из ниоткуда после смерти финансиста! Словно его и не было вовсе, словно он не приходился им единокровным братом… Или это извращенная картина, поданная СМИ?

Тут Малин видит перед своим внутренним взором человека с велосипедом на видеозаписи.

Один из братьев Куртзон?

– Поехали в ночлежку, – говорит она. – Я хочу попытаться поговорить с Юсефиной Марлоу прямо сегодня. Что-то подсказывает мне, что надо торопиться.

– Но ведь она там никогда не ночует!

– Может быть, найдется кто-то, кто скажет нам, где ее искать. У тебя есть другие предложения?

Затем она говорит:

– Я позвоню Юхану Якобсону. Пусть постарается разузнать побольше о братьях.

– Скорее всего, он уже спит. Или, по крайней мере, его семья – он ведь наверняка дома. А это не может подождать до завтра?

– Нет, – отвечает Малин.