Глава 4
Объект по подготовке РДГ «Бор», несколькими днями позже
«Матрицу» братьев Вачовски Разумовский считал одним из лучших фильмов с Киану Ривзом. И хотя к поклонникам этого актера он себя не причислял, и даже находил его нелепым из-за кривоватой походки, но, определенно, «Матрица» без Киану была бы уже совсем не «Матрица». Но больше всего Серегу привлекала идея фильма о том, что твоя жизнь — это сон, и все происходит в твоем сознании.
Как там говорил Нео?
«Мне не нравится идея невозможности изменять собственную жизнь».
Как верно подмечено! Особенно в действительности. Лежащий на полу Разумовский откатился в сторону, подальше от противника, готового нанести удар прямой ногой. Собрав последние силы, он поднялся и встал в защитную стойку. Тело ломило от ударов, счет которым он уже давно потерял; уклоняться от них становилось все тяжелее. Взгляд замылился, разум отключился, предоставив управление телом инстинктам и чувству самосохранения.
Противником Разумовского был инструктор Марк Крицкий, специалист по боевой подготовке. Молчаливый малый. Так его охарактеризовал Серега после первой встречи, которую Марк неожиданно начал со спарринга. Бой закончился вывихнутой правой рукой и разбитой губой, если не считать многочисленных ушибов.
Марк внезапно оказался за спиной Разумовского и нанес по корпусу три точных удара, от которых Сергей словно подкошенный рухнул на пол. Острая боль пронзила тело и отдалась в пятках. Сергей не знал сколько времени уже отбивался от атак Крицкого внезапно появляющегося, словно призрак, из царившего в тренировочном зале полумраке и так же исчезающего после серии ударов. Саднил левый бок, сильно пострадавший; Разумовский рукавом отер с лица пот. Он чувствовал, что еще парочка таких ударов, и он больше не поднимется.
Необходимо было отключить инстинкты и начать думать головой.
«Так, он хорошо знает зал, физически вынослив, и ему помогает полумрак. А я истощен, воля к сопротивлению практически подавлена. Никаких преимуществ».
Мысли проносились в голове с бешеной скоростью.
С правой стороны послышался шорох. Разумовский подался влево и стал отступать.
Крицкий появился также неожиданно и нанес два удара, нацеленных в лицо. Первый Разумовский блокировал, от второго увернулся, продолжая отступать, пока не уперся в стену.
«Твоя усталость и есть преимущество», — возникла догадка.
Можно попытаться использовать этот фактор против Марка. Надо подпустить его поближе, дав понять, что сил сопротивляться не осталось, а затем сбить подножкой и перевести на болевой…
…Как всегда, помятый, но довольный собой, первым из зала вышел Разумовский, чем вызвал неподдельное удивление майора Архангельского и остальных инструкторов. Следом с понурой головой и чуть прихрамывая, появился Марк, придерживающий вывихнутую левую руку. На щеке Крицкого красовался кровоподтек, нижняя губа была разбита — результат контрольного удара ногой после болевого приема Разумовского.
* * *
Разумовский и Крицкий допивали по второй бутылке нефильтрованного пива, предусмотрительно припасенного Марком, разговаривая о многом, но больше о жизни.
— Я, наверное, один из тех, кто попал в органы, можно сказать, случайно, — произнес Марк. — Сам и не помышлял о службе. Собственно, после окончания сверхсрочной в десантуре дал слово — с погонами покончено…
…Вернулся в конце сентября, как раз ко времени уборки поздней капусты, а там и ноябрь не за горами — а значит, можно закалывать свинью. Мамка одна не справлялась, возраст… силы уже не те, что раньше. Вот и решил: настала пора возвращаться домой. Да вот только дом, как оказалось, изменился до неузнаваемости. Некогда тихое и спокойное село, где каждый друг друга братом считал, превратилось в гниющую дыру. Теперь здесь процветали порок, наркомания и алкоголизм. Изменилось абсолютно все: жизненный уклад, ценности, понимание добра и зла…
Когда уходил в армию, провожала вся деревня, каждый сосед положил от себя что-то в кулек. Кто сальца, кто колбаски конской, кто сыра домашнего, даже вареной в мундире картошечки. А вернулся: только одетый в лохмотья, еле державшийся на ногах от перепоя и дрожащий, словно молодая березка на ветру, пьяница и окликнул, когда сходил с автобуса на остановке.
— Служивый, — хрипел он, — подкинь на хлебушек червонец.
Присмотревшись, узнал в этом подобии человека дядю Николая, некогда державшего самое большое стадо коз. Эх, какое молоко давали его козы — сладкое, с легким привкусом луговой травы. С краюшкой белого хлеба — просто песня, как таяло во рту.
Меня аж всего передернуло, когда, увидев действительность, я вспомнил прошлое.
— Дядька Николай? — не веря своим глазам, спросил я.
Его глаза как-то знакомо блеснули — так они блестели раньше, много лет назад.
— Маркуша? — голос, и без того хриплый, еще больше осип.
Он, приблизившись совсем вплотную ко мне, хлопнул по плечу.
— Дай червонец? — И взгляд его снова затуманился, обезличив и превратив его в обыкновенного пьяницу.
Молча развернувшись, я пошел вниз по улице к своему дому. Дядя Николай силился крикнуть что-то вдогонку, но только неразборчиво хрипел, а потом и вовсе зашелся в кашле.
Когда я вошел во двор дома, мать хлопотала в хлеву, вываливала помои в чан свиньям. Было заметно, как она постарела, наверное, больше не внешне, а внутренне, морально. Да и, понятное дело, сохранять твердость духа и трезвость рассудка посреди царивших анархии и хаоса, как в лихих девяностых, становилось все тяжелее.
Увидев ее, я забыл обо всем на свете, опустил сумку на землю и, переполненный нежностью, произнес, улыбаясь во весь рот:
— Здравствуй, мама.
То-то она удивилась, когда обернулась. Секунду промешкалась, словно прикидывая, сон привиделся ей или нет, а потом кинулась в объятия…
— …какая она была легкая, — сказал Марк, печально улыбнувшись, и тут же потер скулу, расшибленную Разумовским.
— Саднит? — спросил Сергей, довольный победой над Марком.
Крицкий хитро прищурился, на манер Арнольда Шварценеггера.
— Есть такое, — и через мгновение добавил: — непривычное ощущение.
Он открыл третью бутылочку пива.
— Привыкай, — съехидничал Разумовский.
— Прошло, наверное, около двух месяцев, как я вернулся домой…
…к дому подъехали два черных «Прадика». Я тогда крышей занимался над кухней. Она прохудилась и стала протекать. И пока морозы совсем не ударили и снег не лег, взялся залатать. Из машин вышло человек шесть. Старшего приметил сразу: одеждой выделялся. В отличие от остальных, одетых кто во что, этот был в аккуратном и с виду дорогом темно-синем костюме, при галстуке, на ногах — начищенные до блеска ботинки.
— Марк? — окрикнул он меня, когда я оторвался от работы, чтобы рассмотреть приехавших.
— Ну, — недоверчиво буркнул я.
— Позволите войти? — поинтересовался старший. — Хотелось бы поговорить с вами.
— Отчего же не позволю, заходите, раз приехали.
Представился Дмитрием, но просил звать просто Дима, да он в основном только и говорил. Красиво так, витиевато. Как водится в таких случаях, Дмитрий оказался серьезным бизнесменом с большими деньгами и амбициями. А амбиции их сводятся к приобретению земли, на которой стоит деревня. Я помалкивал, внимательно слушая — армейская привычка оказалась очень кстати. Вот только никак не получалось полной картины: то, что слышал, не вязалось с реальностью: алкоголизмом, разрухой, наркоманией, даже проституцией. Уж что-что, но это!
В итоге за красивыми словами и обещаниями сделать жизнь сельчан лучше и красивее, привнести блага цивилизации, я уловил лишь алчное желание сгрести за копейки землю тех, кто проживает в селе.
— А для вас, Марк, — подражая Вито Карлеоне из фильма «Крестный отец», подытожил этот Дима, — у нас есть предложение, от которого вы вряд ли сможете отказаться.
Тут я насторожился и внутренне мобилизовался, готовый к внезапному повороту.
— Мы предлагаем вам, Марк, работать на нас.
Я сделал вид, что задумался. Само собой, работать на них я не собирался, но, скажи я прямо, что они могут засунуть свою работу в одно место, нажил бы врагов моментально, а то и поплатился бы жизнью. Но я понимал, что так просто тоже не слезут, потому старался выиграть время для подготовки.
— Вы знаете, Дмитрий, я только вернулся из армии, — начал я, — дома дел накопилось. Сами видели, на кухне крыша прохудилась, да и матушка приболела, ухаживать нужно.
Дима в лице переменился моментально. Из дружелюбного и участливого человека он превратился в жесткого и сурового.
— Надеюсь, вы понимаете, — процедил он сквозь зубы, видимо не привыкший к отказам, — что дважды мы таких предложений не делаем.
Тут игры и закончились, пришло время открывать карты и выяснять, чья комбинация выигрышная.
Как я и предполагал, врагов я себе нажил. Правда, пока слабо представлял, что это за враги, но время все-таки выиграл. К тому же узнал кое-что о хозяевах Димы, об их возможностях, а выяснить остальное — дело времени…
— …слушай, Серег, — прервав повествование, обратился Марк к Разумовскому, — возьми в холодильнике еще по парочке бутылок светлого.
Удобно устроившемуся в кресле Разумовскому совсем не хотелось спускаться на кухню, и он попытался отмазаться:
— По-моему, это пиво майора. Не думаю, что он будет доволен, обнаружив в холодильнике полупустую упаковку.
— Неубедительно, Серега, — ответил Марк, хотя Разумовский это и сам понимал, но попытаться стоило, — майор пьет исключительно красное вино и только французское, которое хранит не в общем холодильнике, а у себя в погребке.
— Ладно, — недовольно протянул Разумовский, — сейчас принесу.
— Так вот, — продолжил Крицкий, когда они с Серегой открыли по очередной бутылке пива…
…Следующая встреча состоялась недельки через три. К тому времени я понимал, что это была за шайка, хотя таковой ее назвать сложно. Целая организация, во главе которой стояли серьезные люди. На них работали областные чиновники, начальники районной милиции, налоговой, Росреестра. В общем, с помощью денег подмяли под себя все ключевые позиции и посты, с одной целью — заполучить землю. Теперь эта валюта тверже доллара, и что бы кто ни делал, цена будет всегда расти. А жителей села приобщали к алкоголю, наркотикам, развращали проституцией, чтобы люди за копейки продавали дом и землю. Такая вот стратегия: не переплачивать.
Приехали четыре человека, все крепкие, из «спортсменов», как я их называл.
— Здорово, — вышел им навстречу. Трое кивнули, этих мысленно отмел сразу как шестерок.
Четвертый, старший, в лоб задал вопрос:
— Не передумал?
Я попытался изобразить доброжелательность, эдакий Иванушка-дурачок.
— Насчет чего? — спросил я.
— Насчет нашего предложения.
Я стоял от старшего на расстоянии вытянутой руки.
— А-а, о предложении… — протянул я, сместившись влево на полшага, — да, поразмыслил.
— И? — Старший явно нервничал, видимо, не привык долго разговаривать.
Все произошло в считанные секунды, которые, однако, для меня тогда растянулись в вечность, словно кадры замедленной съемки фильмов Джона Ву. Правым хуком я вывел из строя старшего: он покачнулся и рухнул на землю, словно мешок, а я повалился вслед за ним. Болтавшийся в его подмышечной кобуре «макаров» пришелся как раз кстати. Пока сподручные соображали, что произошло, я разрядил в них обойму. Двоих уложил сразу, третий получил тяжелое ранение в легкое. Вот с ним я и побеседовал, конечно, насколько позволяло состояние.
— На кого ты работаешь? — задал я банальный вопрос — дешевый кинематографический штамп.
Раненый охнул, пришлось его усадить, прислонив спиной к колесу машины.
— Я не знаю всех, — он тяжело дышал, периодически сплевывая кровь, — нас приставили к Дмитрию.
— Сколько всего?
Раненый простонал от охватившей его жуткой боли.
— Ну же, — встряхнул я его, — сколько вас?
— Ты… — произнес он из последних сил, — ты же понимаешь, что теперь не жилец.
«Да уж», — пронеслось тогда у меня в голове.
И ответил:
— Да ничего страшного…
Марк резко оборвал рассказ, который, казалось, приближался к своей кульминации.
— Ладно, — протянул он, — пора спать. День выдался непростой, особенно для меня. Теперь о моем поражении будет трепаться весь объект.
— Марк, а как же твоя история?
Он горько усмехнулся:
— А что с ней?
— Ну как что? — удивился Разумовский. — Чем все закончилось?
Марк пожал плечами.
— Знаешь… — Крицкий осекся, раздумывая, стоят ли говорить дальше, или лучше промолчать. Видимо, решил, что все же стоит, и продолжил: — Я ведь так до сих пор и не попрощался с мамой, не сказал последнее «прости» за всю ту кашу, которую заварил.
Разумовский пристально смотрел на Марка.
— Если я жив, значит, все разрешилось. Добро победило зло, и справедливость восторжествовала. Прямо как в сказках. Вот только счастливого конца не получилось. Поверь, жизнь не стоит и ломаного гроша, если досталась ценой жизни тех, кто достоин ее больше тебя. Хочешь совет, Серега?
Разумовский кивнул.
— Жизнь имеет значение лишь тогда, когда есть смысл ради нее умереть.
