Через несколько недель Архинальдо и его сестра предложили мне поселиться у них. Соглашайся, Антонио. Скажи «да». За те же деньги (десять песо), что я платил за прежнюю комнату, они предлагали мне такую же крошечную каморку. Зато рядом кухня. Гостиная (с телевизором) в двух шагах. Терраса (на самом деле просто стул с подушечкой перед домом). Общий стол. Смех. Соглашайся, Антонио. Скажи «да». Сказки по вечерам. Футбольные тренировки на улице. Вы научите нас французскому, Антонио. А я научу вас стряпать. Зимой, когда холодно, мы будем разводить огонь. И потом, если вы расшибетесь, я смогу вас зашить. И я понял, что, зашивая мое раненое сердце, она зашивала и свое, и брата. Матильда хотела связать нас. Накрепко. Чтобы мы стали сильнее.

Однажды утром, когда мы ехали в Десконосидо, я спросил Паскуаля, почему Матильда не замужем. Он воздел очи горе и проронил одно лишь слово, как плевок: Fieras.

Звери.

Однажды ночью. Чуть больше девяти лет тому назад. Niña училась на фельдшерицу. Иногда вечерами помогала в медпункте. Они пришли вдвоем. Оба в ранах от бутылочных осколков. Летняя драчка. Пляска пьяниц. В кабинете один держал ее. Потом второй. Никто не слышал ее криков, потому что она не кричала. Когда все кончилось, она была красна от их крови. Она содрала себе кожу, оттирая яд их слюны. Соленую сперму. Сальные слова. Липкие следы их пальцев. Отмывшись, она ушла домой. Она бросила учебу, не хотела больше помогать людям, надеяться их спасти. С нее слетела свежесть, смолк ее смех. У нее был чудесный смех, Антонио, такой чудесный смех. Потом она уехала на время в Пуэрто-Вальярта к родным. Вернувшись сюда с мальчонкой, сказала, что это ее брат, а их мать умерла. Ей поверили. Вот и все. Откуда ты знаешь эту историю, Паскуаль? Я был там той ночью. Но я боялся. Я спрятался. Не суди меня, Антонио. Ты ведь тоже прятался. Ты тоже боялся. Страх – я видел его в твоих глазах. Хоть ты отмывал их тысячу раз, с тех пор как приехал сюда, я все равно вижу его следы. Меня одолевали те же страхи, что и тебя. Я хотел спрятаться, скрыться в женском лоне. Хотел сделать их счастливыми. Всех. Ради одной, которую когда-то бросил. У тебя другое укрытие – молчание. Но молчание, Антонио, оно как револьверные пули. Его не заглушить, не остановить никогда.

И тогда я, в свою очередь, рассказал ему все; о моих демонах, о моих чудовищах. И моя рука встретила его руку, его горячую, жесткую, растрескавшуюся кожу, сводившую женщин с ума. Мужская рука, рука отца. Огромная. Одно за другим пришли слова: имена моих детей, трусость моего отца, бегство моей мамы, ее жуткий кашель, вечная ночь Анн, грохот моих ударов в стены моего детства, смех Натали, когда она возвращалась домой на рассвете, пропитанная запахами другого, чавканье полдничающих чинуш из Центра занятости… И все слова улетели, как злой ветер, развеялись в прах и канули в Mictlán, царство мертвых.

Паскуаль обнял меня. Я чувствовал его кисловатое дыхание. Чуть забродившее яблоко. Надо быть двумя ранеными, чтобы встретиться, тихо произнес он, двумя скитальцами, двумя неприкаянными душами. Если одна сильна, она раздавит другую, рано или поздно прикончит ее.

А вы двое – вы спасете друг друга.