Глава 24
Все то же воскресенье, Иоаннесбург, Зеленое Крыло
Майло Тандаджи ушел из лазарета сразу после того, как маги (и, по счастью, никого не убивший дракон) исчезли в Зеркале. Критический момент был пройден, и можно было командовать отбой поднятым по тревоге подразделениям, отпускать бойцов и сотрудников Управления догуливать выходные. Тем более что все принятые меры оказались раздражающе неэффективными. И начальник разведуправления, шагая по парку к Зеленому Крылу дворца, рассеянно поглядел на Константиновские часы на башне — была половина четвертого — и решил пообщаться с министром обороны на предмет того, что у них есть, чтобы отслеживать невидимые объекты. И решить, существует ли способ уничтожить огромного ящера? Выдержит ли он залп из танка, орудий военного листолета или спаренный удар боевых магов?
Трудно организовывать государственную безопасность в мире, в котором вдруг изменился баланс сил, и когда у нации, имеющей все поводы ненавидеть твою страну, достаточно мощи, чтобы эту страну уничтожить. Трудно и тревожно. Но необходимо. Безопасники и военные по определению не могут игнорировать потенциальные угрозы. Если вдруг начнется война — в распоряжении страны должно быть оружие, способное противостоять любой угрозе.
Тандаджи бы предпочел, чтобы договорились миром. Теперь, когда принцесса возвращена, решать о будущем отношений между двумя странами будет куда легче. Но, впрочем, это уже задачи министерства иностранных дел. А у него и своих задач полно.
Нужно еще было возвращать группы, отправленные в Пески — основная проблема решилась без их участия, а собрать сведения и оставить наблюдателей они и так догадаются. Главное, чтоб не попались — судя по всему, особой терпимостью драконы не отличаются. Необходимо было и доработать с заговорщиками. И снова возвращаться к вопросу о том, что нужно от Рудлога демонам. Созданная общим решением монархов Международная комиссия так и не начала полноценную работу. Пока все находилось на уровне согласований, а Тандаджи по опыту знал, что если аппарат начал с бюрократизации, то толку от него не будет. Значит — сами, все сами.
Тандаджи отдал необходимые указания, и перед тем как уехать домой, зашел к Стрелковскому в кабинет — Игорь принимал дела по внешней разведке, и буквально дневал и ночевал в Управлении. Полковник поднял голову, увидел входящего, приветственно махнул рукой.
— Мы с тобой какое-то неправильное начальство, — проворчал он, — все разошлись, а мы тут кукуем. Я, кстати, познакомился с нашей ночной уборщицей, милейшая женщина. Чай мне приносит, жалеет.
Тидусс улыбнулся едва заметно. Милейшая женщина совмещала позиции уборщицы и сторожа. И при нужде могла и отпор дать возможным нежеланным посетителям.
— Как наши заговорщики? — спросил Тандаджи, усаживаясь в кресло.
— Спят после снятия блоков, — отозвался друг и бывший начальник. Отложил бумаги, потер пальцами виски. — Завтра начнем допросы. Разобрался с драконами?
— С одним, — поправил его тидусс. — Тут, скорее, он со мной разобрался, — он покачал головой. — У меня такое ощущение, что я делаю ошибку за ошибкой, Игорь.
— Что поделаешь, Майло, — Стрелковский потянулся за кружкой, на дне которой оставалось пара глотков кофе, отпил, поморщился. — Наша работа — череда ошибок и их исправлений. Это неизбежно, увы. Но не все так печально, да? Принцесса Ангелина вернулась — уже хорошо. Один фронт работ закрыт.
— И открыт тут, в Рудлоге, — проворчал Тандаджи, думая о том, что головной боли с еще одной Рудлог наверняка прибавится. — Как Люджина, Игорь?
— Когда прихожу, уже спит, — ответил Стрелковский сдержанно. — Уже неделю не общались. Экономка говорит, что занимается, режим выдерживает.
— Оставишь ее?
— Да, если захочет. Кабинетная работа не для нее — не будет же сидеть секретарем или помощником. А в поле я уже не выйду.
Он снова потер виски, побарабанил пальцами по столу, с тоской глядя на кипу бумаг.
— Езжай домой, полковник, — посоветовал ему Тандаджи, вставая. — Выходной все-таки. Ты, кстати, в имении-то своем побывал? Графском?
Стрелковский поморщился, махнул рукой — типа — сам все видишь, когда бы мне успеть?
— Вот и съезди, как с заговорщиками закончишь, захвати Дробжек, отдохни, погуляйте там, — невозмутимо продолжил тидусс под мрачным взглядом Стрелковского. — А то паутиной тут покроешься, Игорь.
— Кто бы нам дал покрыться паутиной, — проворчал Стрелковский, но тоже встал, пошел к вешалке, за пальто. — Хорошего воскресенья, Майло.
— И тебе, Игорь.
Стрелковский был дома через сорок минут. Спина и плечи побаливали от бесконечного просиживания над бумагами, и он с раздражением подумал, что совершенно забросил занятия спортом — и недели хватило, чтобы тело одеревенело, и он почти почувствовал себя стариком. Переоделся, пока не передумал, и спустился в спортзал.
Тяжелое сопение Игорь услышал еще в коридоре, открыл дверь, заглянул с недоумением. Там, на широком турнике, одетая лишь в форменную свободную майку и спортивные шорты до середины бедра, подтягивалась Люджина. Закрыв глаза, закусив губу, вся мокрая, напряженная — опускалась вниз, повисала на мгновение на крепких руках, и снова поднималась, медленно, с болезненным стоном. В очередной раз подтянулась — но не дотерпела — разжала руки, и рухнула на пол. В буквальном смысле рухнула — ноги не удержали.
— С ума сошли, капитан, — сердито бросил Стрелковский, подходя к ней и протягивая руку. Северянка схватилась за его ладонь, встала тяжело, облокотилась на стойку турника. Руки у нее заметно дрожали, и тяжелая грудь под влажной майкой ходила ходуном. — Вы бы еще на пробежку отправились.
Она моргнула, вздохнула, опустила синие глаза — и Игорь понял, уже бегала.
— Мышцы никакие стали, — ответила она, наклонилась, потерла бедра ладонями, потрясла руками, покрутила головой. — Быстрее восстановлюсь — быстрее съеду, шеф.
— Очень хочется? — поинтересовался Игорь с иронией. Добавил уже мягче: — Вы мне не мешаете, Люджина. Что опять за глупости? Мы же договорились. Но хотелось бы, чтобы вы не гнали с упражнениями. Надорветесь.
Она усмехнулась, потянулась за полотенцем, висящим тут же — движения у нее были медленные, осторожные.
— Да я покрепче вас буду, полковник. Даже сейчас.
— Бросаете мне вызов, капитан? — спросил он с насмешкой. Выставил на беговой дорожке режим, встал на него, пошел, ускоряясь и наблюдая за напарницей. Люджина улыбнулась, вытерла лицо, шею, живот — солдатский медальон выпал из-под майки, и Стрелковский вспомнил утро неделю назад, контраст обнаженного тела и металла, и отвел глаза.
— Я бы проверила, как вы крепки, шеф, — раздался задумчивый голос напарницы. Она отложила полотенце, c явным намеком покосилась на маты. — Ну и заодно поняла бы, что я сейчас могу. Но только если вы не побоитесь меня швырять, Игорь Иванович.
— Нет, Люджина, — твердо ответил он. — Не хватало еще, чтобы я вас покалечил. Потерпите, и месяца не прошло, как вы в коме лежали.
— Доктор разрешил тренировки, — северянка подняла руки, начала наклоны в стороны. Медальон болтался туда-сюда, пока она не сунула его обратно за воротник. — Не с вами, так другого партнера найду. В общежитии желающих много.
— Да вы на ногах едва стоите, капитан, — хмуро сказал Игорь. — Запрещаю.
— Так и скажите, — пробурчала она. — Что побаиваетесь, что я вас заломаю.
Провокация была очень откровенной, и он улыбнулся, не желая тратить слова и сбивать дыхание при беге. Люджина поймала его улыбку, покраснела. Закончила наклоны, взяла бутылку воды, попила немного. И опустилась на пол — отжиматься. Опять тяжело, со свистом выдыхала, падала грудью на паркет, поднималась на трясущихся руках и упорно продолжала упражнения.
— Вы так загоните себя, — ровно произнес Стрелковский, когда она упала в очередной раз. — Прекратите. У вас еще будет время восстановиться.
Северянка перевернулась на спину, оперлась на локти. Лицо ее раскраснелось.
— Все равно нечего делать, командир. Если сейчас не буду заниматься, то от мышц вообще ничего не останется. Да и координация сейчас никакая. В тире у вас ни разу еще не попала в мишень. Мне кажется, я и с тридцати сантиметров сейчас промахнусь. Что кулаком, что из пистолета.
Она тяжело поднялась, снова пошла к турнику.
— Нет, вы издеваетесь надо мной, — с раздражением сказал Стрелковский. — Дробжек! Отставить занятия! Идите в свою комнату отдыхать.
— Наотдыхалась уже, — зло бросила она, примеряясь к перекладине. — Я вообще в отпуске, командир, приказам не подчиняюсь. Неделю уже занимаюсь, пока вас не было, а тут брось и все. Конечно, сейчас. Хватит меня жалеть. И я не ребенок, чтобы отсылать меня в комнату.
— Да уж, — сказал он, оглядывая ее фигуру, голову с неровно отрастающими черными волосами — не ребенок. Точно. Ведете себя очень по-взрослому. Что на вас нашло, Дробжек?
«Не ребенок», крупная, напряженная, начала подтягиваться и не ответила ему. Еще и ноги в коленях сгибать приноровилась, когда двигалась вверх.
— Ладно, — произнес он резко, останавливая дорожку. — Идите на маты, Люджина. Я уложу вас, и вы пообещаете, что будете нормировать нагрузку. Я прослежу за этим.
— А если я вас? — спросила она деловито, спрыгнув на пол. Почти не покачнулась, но дышала очень тяжело.
— Придумаете что-нибудь, — отозвался он легко. — Исполню.
Напарница задумалась, потом так решительно тряхнула головой, что ему стало любопытно — что она там решила загадать?
— Договорились, командир, — сказала северянка, пошла к матам. — До трех раз?
— Один переживите, — бросил он. Покрутил руками, наклонился, потянулся к полу, в стороны — чтобы потом не заработать растяжение. — Без ударов, Люджина. Бить я вас не буду, и не мечтайте. Только борьба — захваты, броски и удержания.
— Много говорите, командир, — спокойно проговорила Дробжек. Почти без вызова. Потерла ладонью свой черный ежик и улыбнулась.
Соперники встали напротив друг друга, пригнулись.
— Старт, — скомандовал Игорь.
Люджина бросилась к нему, и он тут же уклонился, схватил ее за талию, перебросил через бедро — она шмякнулась спиной на ковер, поморщилась.
— Один, — сказал Стрелковский, наблюдая, как она поднимается.
Снова бросок, захват — но она уперлась, нырнула ему под мышку, сделала подсечку, сама упала на спину, перебросила через себя — но он не отцепился, и женщина оказалась у него на груди — и тут же полетела вбок, с выкрученной рукой, лицом в ковер.
— Два, — сказал он, прижимая ее телом к мату. Она засопела зло, пошевелилась — тело у нее было упругое, затылок влажный, как и спина, и пахла она сладковатым женским потом, и внутри его вдруг что-то кольнуло, давно забытое, тягостное. Отстранился от нее, поднялся, и капитан тоже встала, повернулась.
— Я вас недооценила, командир, — признала она, внимательно глядя на Игоря. — Мощно.
— Бывает, — усмехнулся он невесело. — Закончим?
— Нет, конечно, — она потрясла руками, попрыгала на одном месте. — На позицию, полковник.
На этот раз повозиться пришлось долго. Капитан никак не хотела сдаваться, а он берег ее, хоть и возил, как щенка, по ковру, сдавленно выдыхая на ее удачных зажимах и бросках. Много раз тоже оказывался на мате, но ухитрялся изворачиваться, перекатываясь и уходя от удержания. Сам разогрелся, вспотел и увлекся. И перестарался — на очередном падении, когда он в очередной раз закрутил ей руку за спину и спиной же прижал к матам, фиксируя второй рукой и корпусом — она стиснула зубы и застонала едва слышно, упираясь ладонью ему в грудь и поджимая от боли ноги. Игорь тут же отодвинулся, освободил руку, сел рядом. Люджина осталась лежать, прижимая ладонь к плечу.
— Виноват, — сказал он неловко. — Дайте посмотрю. Покалечил все-таки.
— Да оставьте, полковник, — она зашипела, пока Игорь крутил ей локоть, проминал плечо. — Вы меня и так жалели.
— Жалел, — согласился он спокойно. — Вывиха нет, растяжение разве что. Нужно лед приложить.
— Переживу, — буркнула она, поднимаясь. Расстроилась, это было видно. — Я в душ.
— Вам так хотелось победить меня? — поинтересовался он, наблюдая, как она идет к душевой.
— Мне хотелось удивить вас, — ответила капитан, не оборачиваясь.
— Еще удивите, — успокаивающе произнес Игорь. — Жду вас за ужином, Люджина.
Майло Тандаджи, вернувшись домой, насторожился, как только открыл входную дверь. Обычно его встречали голоса матушки и супруги, о чем-то живо (или скандально) переговаривающиеся, звуки включенного телевизора, готовящейся еды, или национальной музыки, которую так любила Таби. Сейчас в доме царила мертвая тишина. Везде горел свет, и яркая тидусская обстановка привычно раздражала глаз.
Он тихо повернулся к полке — снять пальто, если за ним наблюдают, и, вешая его в гардеробную, достал маленький пистолет. Наклонился, обозревая прихожую, расстегнул ботинки. И медленно, вдоль стены пошел в дом.
В гостиной никого не было, и тидусс, неслышно, как кошка, сделал еще несколько шагов, глянул в широкое зеркало — оно отражало их цветную кухню. Там, спиной к нему, сидела жена. Ровно, не двигаясь. Что с ней? Держат на мушке? Опоили чем-то? И сейчас уже ведут его, наверняка, потому что не заметить заезжающий в ворота автомобиль невозможно.
Он сделал еще несколько шагов к кухне и уже приготовился прыгать и стрелять, когда из дверного проема своей комнаты выглянула очень сердитая матушка, покачала головой и пробурчала.
— Мне стыдно за тебя, сын. Не таким я тебя растила. Нет!
— Что случилось? — спросил он, пряча пистолет.
Матушка презрительно плюнула на пол и скрылась в комнате. Тандаджи проводил ее совершенно обалдевшим взглядом.
— Таби? — позвал он. Пришел на кухню — жена сидела суровая, как судья на вынесении приговора, и перед ней, на изящном блюдечке, стояла тоненькая, расписанная красными и синими павлинами чашка с зеленым чаем. — Что с матушкой? Вы опять поругались?
Вместо ответа супруга нажала на пульт, телевизор замерцал и пошла запись.
— События за неделю, — говорил довольно дурашливый ведущий, — открывает магическая конференция в Йеллоувине. Такого количества магов не видала еще ни одна площадка. Конечно, не обошлось и без традиционных драк и пикантных историй. Как мы знаем. — он подмигнул, — йеллоувиньцы обеспечивают высоким гостям самый лучший и самый вкусный отдых.
Под веселую музычку пошла нарезка сюжетов. Маги у столов, уничтожающие запасы еды. Двое, схватившиеся прямо в зале, и охрана, разнимающая их. Девушки-бабочки в ярких национальных одеждах, уводящие мужчин в номера. Сам Тандаджи, обнимающий стройную фигурку маленькой убийцы, прикасающийся к ее уху губами, и уходящий с ней из зала.
Жена остановила запись и со знакомым прищуром — о, сколько раз он видел его в зеркале! — взглянула на мужа.
— Таби, — сказал он спокойно, — это не то, чем кажется. Это работа.
— Работа! — крикнула жена зло и вскочила. — Работа, Мали?!!! Я-то думаю, почему тебя нет дома! А у тебя вот какая работа!
И она хрястнула чашкой об пол. Чай брызнул во все стороны, и Тандаджи брезгливо потряс носком, на который попали капли.
— Таби, — повторил он, — успокойся. Я верен тебе, жена.
— Не ври мне! — крикнула она уже со слезами, зарыдала и разбила об пол блюдце. — Да, я старая, и, наверное, не умею чего-то, как эти проститутки! Но я прожила с тобой двадцать девять лет! И что я вижу!!! Видит великий Инира, я не хочу больше быть твоей женой! Тебя нет — я смирилась! Тебе не дозвониться — я смирилась! Мне одиноко — смирилась! А ты на своей работе мне изменяешь!!! Да сколько ей? — жена ткнула пальцем в экран. — Двенадцать? Стыдно, Мали, ой! Стыыдно! Что скажут соседи? А родственникам как я в глаза посмотрю!
Она зарыдала еще громче.
— Таби! — рявкнул тидусс, раздражаясь. — Я никогда не изменял тебе! Даже не думал! Сыновьями нашими клянусь!
— Ничего святого нет, — провыла жена. — Ничего! Бессовестный! — она всхлипнула совсем по-бабьи, подняла красные заплаканные глаза и тоскливо призналась:
— А я ведь беременна, Мали.
— О, — глубокомысленно заметил Тандаджи и медленно сел на стул. Поправил синюю салфетку на красной скатерти. Моргнул несколько раз. — О.
В гостиной мимо двери укоризненной тенью проскользнула матушка. Молчание затягивалось, жена тихо всхлипывала, жужжал холодильник, проклятая запись моргала на экране.
— Таби? — подал голос Тандаджи. — Правда?
— Правда, — сердито сказала супруга. — Мне сорок шесть, у меня муж ходит по проституткам, у меня не бывает с ним близости месяцами, и я беременна.
— Беременна, — повторил глава семьи. — Таби, цветок мой, Таби. Я верен тебе. Ну зачем мне другие женщины, жена? Я никого больше не люблю. Поверь. Такая работа. Иногда нужно обнять девушку. Для прикрытия.
Он не стал говорить, что иногда требуется куда больше, чем обнять.
— Я теперь буду вовремя приходить с работы, — пообещал он убежденно. — И все выходные только с тобой. И отпуск возьму. Поедем в Эмираты, на море, а?
— Ай, — махнула рукой супруга, — не обещай того, что не сможешь сделать, Мали. Правда не изменял?
— Правда, — сказал он. Жена посмотрела на него, смягчилась, стала вытирать слезы, подбежала к плите, засуетилась.
— Я сейчас накормлю тебя, подожди. Голодный совсем, видно. Ой, как я переживала, Мали. Глупая я, глупая.
Тандаджи встал, обошел осколки, обнял ее со спины.
— Думаешь, мальчик снова?
— Девочку хочу, — капризно заявила супруга. — С девочками легче.
Тандаджи вспомнил сестер Рудлог, поморщился немного и мысленно попросил у духов-покровителей все-таки мальчика. К ним он как-то уже привык.
Инляндия, Лаунвайт, воскресенье
В роскошном кабинете лаунвайтского герцогского дворца лорд Лукас Бенедикт Дармоншир пил кофе и нетерпеливо поглядывал на часы. Сегодня он встал рано — вся его натура требовала немедленного действия, но в одиночку, в стране, где почти не оставалось старых связей, и совсем не было связей достойных, он мало что мог сделать. Впрочем, и недостойные могли принести ему определенную информацию. Но этим он займется потом.
Сейчас он ждал Жака Леймина, бывшего руководителя службы безопасности, работавшего ранее на его деда. Ждал и выстраивал план разговора. Помощь старого безопасника была бы очень кстати — если тот согласится работать на блудного и порочного хозяйского внука, конечно. Насколько Люк помнил — а память сквозь опиумный дурман пробивалась с трудом — в последнюю их встречу в наркопритоне он обложил Леймина таким матом, что и сейчас было неловко.
Кембритч допил кофе, потянулся к сигарете, снова пролистывая папку, выданную ему Тандаджи, и попутно вспоминая вчерашний разговор с Его Величеством Луциусом Инландером.
Когда он подъехал к резиденции Инландеров, на крыше дворца споро работали слуги, наводя порядок после Серебряного бала. Блистающий щит был уже снят, призрачная лестница убрана, и бедолаги-рабочие сновали туда-сюда под непрекращающейся лаунвайтской моросью, которая так и будет сыпаться с неба до декабря, пока незаметно не перейдет в бесконечный мелкий снег. Неизвестно, чем руководствовался первопредок правящей династии, Инлий, выбирая именно это место для столицы — потому что чуть севернее, ближе к Блакории, зима была хоть и холодной, но солнечной, а снегопады мощными, но редкими, а южнее Лаунвайта царствовала затяжная и теплая осень, и зима была мягкой. Возможно, родоначальник Инландеров просто не любил солнце — и теперь миллионы жителей столицы почти круглогодично вынуждены были жить в слякоти и под хмурым небом. Неудивительно, что лаунвайтцы в большинстве своем имели вид кислый и скорбный.
Его Величество, как и в прошлый раз, ожидал герцога в своем темном и тесном кабинете. Точнее, это его светлость ожидал в приемной, пока Луциус закончит предыдущую встречу и изволит принять его. Король что-то обсуждал с помощниками, и Люк с некоторым даже сочувствием подумал о том, что монарху что выходной, что будний день — изволь встать и идти трудиться на благо государства. Врагу такого не пожелаешь.
— Садитесь, Дармоншир, — резко сказал Инландер после того, как Люк попривествовал сюзерена поклоном. На краю стола лежали газеты, и сверху — тот самый «Сплетник», со статьей которого Люк успел ознакомиться с утра. — Я, признаться, не рассчитывал, что вы так скоро ослушаетесь меня. Что у вас с Мариной Рудлог?
— Ничего, — с очень искренним недоумением ответил Люк и прямо посмотрел в глаза своему сюзерену. — Мы несколько раз пересекались, но знакомы мало.
Его Величество криво улыбнулся. Взгляд у него был колючий, сосредоточенный. У этой унылой собаки, очевидно, хватка была бульдожьей.
— Вы держите меня за идиота, лорд Лукас?
— Я бы не посмел, Ваше Величество, — заверил его Люк. И постарался не ухмыльнуться.
— Тогда подумайте еще раз, — Луциус достал из портсигара коричневую сигарету, прикурил, и по помещению потек сладковатый дымок.
— Быть может, — как можно смиреннее попросил новоявленный герцог, — вы, Ваше Величество, поясните, в чем вопрос?
— В парке стоят камеры наблюдения, — «пояснил» Инландер. — Вы были с ней в закрытой беседке, Дармоншир.
— Эта милая дама — Марина Рудлог? — натурально удивился Кембритч. Сладкий табак щекотал ноздри, и он автоматически потянулся к карману — и остановил себя. — Надо же, — протянул он. — Никогда бы не узнал.
Инландер скептически поднял брови, но слушал внимательно.
— В любом случае, Ваше Величество, ничего предосудительного я ни с одной из дам во дворце не делал. Искал уединения, а оказалось, что беседка занята. Извинился, спросил, как праздник — а затем пришел ее кавалер, весьма милый молодой человек. Мы с ним приятно пообщались после того, как дама ушла.
— Весьма артистично, герцог, — похвалил его монарх. — Жаль, что врете.
— Разве я могу? — с возмущением сказал Люк.
Инландер сухо улыбнулся, постучал сигаретой по краю пепельницы. Люк проводил этот жест печальным взглядом и вдруг почувствовал легкое касание внутри головы. Тут же заблокировался наглухо, и стал думать о том, как он хочет курить.
— Каков наглец, — сдержанно высказался Инландер, и глаза его на мгновение иронично блеснули. — Дармоншир, не смешите меня. Если понадобится, я прочитаю вас вдоль и поперек. Похвально, что вы стремитесь ее защитить, жаль, что только мозги у вас включаются не до, а после. Мне еще раз напомнить о вашей помолвке со старшей Рудлог?
— Я и не забываю, Ваше Величество, — Люк все-таки забрался в карман, достал сигарету, и теперь крутил ее в пальцах, так, чтобы из-за стола монарху не было видно. — Могу я задать вам вопрос?
— Да, — затягиваясь, великодушно разрешил Инландер. Что-то раздражающее было в его невозмутимой манере держаться. Будто там, под унылой маской, жил и глядел на мир совсем другой человек.
— Вы пригласили меня только из-за этого… недоразумения?
— Почему бы и нет? — отозвался Луциус, расслабленно попыхивая сигаретой. — У вас есть еще вопросы?
Люк поколебался и решился.
— Кто вел расследования несчастных случаев, произошедших с вашими родными?
Его величество испытующе посмотрел на него, стряхнул пепел в тяжелую золоченую пепельницу.
— Все курировал лично начальник службы госбезопасности, Розенфорд.
— Вы доверяете ему?
Инландер хмыкнул, качнул рыжей головой.
— Я имею возможность проверить его в любой момент, Дармоншир. И проверяю регулярно, как и каждого из своего окружения. Он чист. Я так понимаю, вы считаете, что несчастные случаи — на самом деле убийства? Почему?
— Мне кажется, вы тоже это подозреваете, ваше величество, — любезно проговорил Люк. Монарх улыбнулся одними губами.
— Говорите, лорд Лукас. Хочу услышать ваши соображения.
— Вся наша высшая знать отличается завидным здоровьем, — пояснил Кембритч. — Большинство доживает до глубокой старости. Я уверен, что погибшие не пренебрегали и щитами, которые их не спасли. Помимо этого, я просмотрел сообщения в прессе о болезнях и травмах — хотя, конечно, наглядней была бы подборка информации от семейных врачей. Максимум, на что расщедрилась природа в отношении ваших родственников — это переломы. А здесь: граф Уэфри выпал из окна второго этажа, приземлился в заросли шиповника, и вдруг — смерть. Вдовствующая герцогиня Тамминтон поскользнулась в ванной — ударилась головой — смерть. Очень странно.
— Но вероятно, — сказал Луциус, с любопытством глядя на собеседника. — Расследование не выявило ничего настораживающего, Дармоншир.
— Если б это было невероятно, то уже проходило бы по категории «убийства», ваше величество, — возразил Люк, чувствуя себя просто светилом дипломатии.
— А вам-то какой интерес, лорд Лукас? — со странным удовлетворением поинтересовался монарх. Голос у него был сухой, шуршащий и скрипучий.
— Не хочется упасть в своей ванной, — честно признался Люк. — Я как-то привык к тому, что живу. Мне хватило того, что в меня стреляли. Ну и… я очень рассчитываю, Ваше Величество, что сумею предотвратить вашу смерть. И вернуть долг жизни.
— Так не хочется жениться? — понимающе хмыкнул король Луциус. — Все равно ведь когда-нибудь придется, герцог.
— Я планирую отложить это «когда-нибудь» лет на десять, — сдержанно сказал Люк. — Или на пятнадцать, если повезет. Если для этого нужно потрудиться над обеспечением вам долгих лет правления, то я готов.
— Увы, смерть нельзя обмануть, — тяжело ответил его собеседник. — Можно попытаться, включив в игру неизвестное, Дармоншир, и отсрочить, если получится. Так что если вам это удастся, я подумаю над смягчением своих требований. Пока все ваши обязательства в силе.
Люк преданно и тонко улыбнулся под хмурым взглядом монарха, покрутил сигарету в пальцах.
— Разрешаю вам курить в моем присутствии, — высокомерно произнес король Инландер. — Вы своей суетой сбиваете меня с мысли.
— Это такая честь для меня, — с облегчением сказал Люк, поспешно прикуривая. Пока его величество не передумал.
— Я прикажу Розенфорду дать вам интересующие вас дела, Дармоншир.
— Если возможно, — осторожно начал Люк, — я бы предпочел, чтобы никто не знал о моей… активности. Сам справлюсь.
— И его подозреваете? Это невозможно, повторю, он чист, лорд Лукас.
— Я имел возможность убедиться, что ничего невозможного не бывает, ваше величество, — произнес герцог, вспоминая свои поиски сестер Рудлог. — В любом случае предпочитаю перестраховаться.
— И кто еще под подозрением? — поинтересовался Луциус.
— Весь список наследования.
— И вы?
— Я, ваше величество, куда менее подозреваемый, чем тот же Розенфорд. Слишком много претендентов впереди и возни для того, чтобы попасть на каторгу.
Его Величество усмехнулся.
— Действуйте, Кембритч. Разрешаю. И держите меня в курсе. У вас все?
— Я хотел узнать, — Люк затушил сигарету, — не ставили ли вы на меня щиты.
— Нет, — король посмотрел на часы, показывая, что аудиенция подходит к концу. — Отчего вопрос?
— Когда в меня стреляли, сработал щит. И никто не может сказать, как он появился.
— Расскажите, — приказал монарх. — Как это было?
Выслушал рассказ о покушении, кивнул удовлетворенно.
— Понятия не имею, откуда он взялся, — проговорил Инландер очень довольным тоном, — но любопытно, да, любопытно.
Люк отмечал все эти не соответствующие тону жесты, собирал все эти необычные реакции, все странные намеки, как скупец, в коробочку памяти. Нет смысла ломать голову над этим. Все равно со временем деталь сложится к детали, и картина станет ясна.
— Господин Леймин, ваша светлость, — объявил дворецкий, и Люк кивнул, отставил чашку с кофе на край стола. Вошедший мужчина был стар, сед и прям — кое-где в шевелюре была еще видна типичная инляндская рыжина, но седина перекрывала все. И лицо у него было своеобразным — уголки губ опущены вниз, подбородок резко выдавался вперед, глаза круглые, вытаращенные, нос острый — создавалось полное впечатление, что он находится в ярости и сейчас начнет орать.
Леймин коротко поздоровался, и Люк пригласил его сесть. Старик рассматривал его, словно сканируя — и Кембритч подождал пару минут и поинтересовался:
— Вы ищете на моем лице признаки деградации, господин Леймин? Нашли?
— Нет, ваша светлость, — удивительно звучно для своего возраста отозвался Леймин, — признаться честно, вы выглядите куда приличнее, чем в нашу последнюю встречу.
— Верю вам на слово, — иронично заметил Люк, — я, к сожалению, мало что помню. Но я пригласил вас не затем, чтобы обменяться нашими трогательными воспоминаниями друг о друге, господин Леймин. Я хочу предложить вам работу. На той же позиции, что вы занимали при моем деде.
Старый безопасник испытующе поглядел на него.
— Мне семьдесят восемь, ваша светлость. Оставшиеся пару десятков лет я намеревался провести в покое и спокойствии. Думаю, вам стоит найти кого-то помоложе.
— О, оставьте, Леймин, — резко сказал Люк, который по-прежнему не любил хождение вокруг да около. — Давайте говорить начистоту — иначе мы никогда не перейдем к делу. Вы знаете меня, как облупленного. Больше, чем вам, в Инляндии обо мне точно никому не известно. А я знаю, что вы верно служили моему деду. Так уж получилось, что верность и преданность для меня сейчас куда важнее того, сколько у вас морщин.
Он снова закурил — под внимательным взглядом дедова подчиненного — и продолжил.
— У меня проблемы, мне нужна мощная служба безопасности, способная поспорить с королевской и выполнять сложные задачи. Я не могу позволить себе пригласить человека со стороны, потому что не буду уверен в его лояльности. И создать ее нужно оперативно. Я предлагаю вам хорошую зарплату, отдельные помещения под службу, полноценное финансирование и полную свободу действий. Поднимите своих старых сотрудников — даже если им за сотню лет, я не буду возражать. Главное, чтобы у них мозг функционировал превосходно. И мне нужно, чтобы действовать вы начали уже сегодня. Поэтому еще раз спрашиваю — вы будете на меня работать?
Старик потер длинным узловатым пальцем переносицу, расстегнул пиджак, оскалился в улыбке.
— Узнаю дармонширскую хватку, лорд Лукас. Ну, если вас не смущает, что СБ будет напоминать дом престарелых, то я согласен. Какие задачи приоритетны?
— Первая, — Люк пододвинул Леймину газету, тот взял ее, понимающе глянул на работодателя. — Выйти на заказчика статьи. И действовать очень осторожно, чтобы нас не накрыли. Второе — найти того, кто заказал покушение на меня. Я сегодня сам раскину пару сетей, но основная работа будет ваша. И третье — мне нужна полная информация об обстоятельствах смертей вот этих людей, — он подтолкнул к собеседнику папку с именами погибших из списка наследования. — Пока все.
Старый безопасник пролистал папку, поднял глаза.
— А вы не ставите легких задач, лорд Лукас, — сказал он удовлетворенно.
— Для легких вы бы мне не были нужны, — польстил ему Люк. — Благодарю за согласие, господин Леймин.
Жак Леймин оказался человеком въедливым и дотошным. Они долго обсуждали детали, продолжив и за обедом, и после обеда, и Люк к концу чувствовал себя выпотрошенным. Было и приятное чувство облегчения — из-за того, что появилась возможность довериться кому-то еще. Все-таки дело он собирался провернуть нешуточное.
Леймин, довольный, как кот, попавший на мышиную ферму, откланялся около семи вечера. А уставший от болтовни Люк вызвал к себе дворецкого. За вечер воскресенья нужно было сделать еще одно дело.
— Доулсон, — произнес он, когда пожилой слуга зашел в кабинет и остановился в ожидании, — у вас ведь есть шляпа?
— Совершенно верно, ваша светлость, — невозмутимо ответил мужчина.
— А как вы думаете, Доулсон, — Люк оглядел дворецкого с ног до головы, — кто из нас выше?
— Мы примерно одного роста, ваша светлость, — озвучил очевидное сухощавый Доулсон. — И одной комплекции, милорд.
— Вот и мне так кажется. А вы, Доулсон, любите автомобили?
— Не очень, — сдержанно сказал дворецкий, — Я неуверенно вожу, милорд.
— Это дело практики, — успокоил его Люк. — Вот что, Доулсон. Мне нужна ваша одежда. Не смотрите на меня так, я не оставлю вас в исподнем, обещаю. А вам, я уверен, очень пойдет полумаска. Только давайте потренируемся ходить не так, как вы ходите сейчас — будто палку проглотили.
— Я не уверен, милорд, — нерешительно начал дворецкий.
— Я щедро вознагражу вашу уверенность, — ободряюще сказал Люк. — И молчание, конечно. Молчание прежде всего. Хотя вы и так не болтливы, да, Доулсон? Ну же, соглашайтесь. Должна же в вас быть авантюрная жилка — уверен, натирая серебро, вы тайком мечтаете о приключениях.
Через час из Дармоншир-холла вышел высокий сухощавый человек в дорогом пальто, полумаске и шляпе. Он сел в подъехавшую к крыльцу машину с водителем и поехал в автомобильный люксовый салон. Походил там, выслушал обрадованного менеджера по продажам, сделал круг на дорогущем авто, скорчил высокомерную мину и поехал в другой центр.
А еще через полчаса в дверях черного входа герцогского дворца, используемого слугами, появился прямой, степенно вышагивающий дворецкий, кутающийся в клетчатый шарф. Он медленно, тяжело — пожилой все-таки человек — дошел до автобусной остановки и сел на маршрут до своего дома.
И если бы за ним кто-нибудь проследил, он бы увидел, что дворецкий вышел у огромного торгового центра, зашел в него и пропал. А еще через некоторое время на подземном паркинге некто, очень похожий на лорда Лукаса Дармоншира — в полумаске, одетый в дорогой, только что купленный костюм, — сел в ожидающее его такси. И поехал в северную часть Лаунвайта — туда, где традиционно располагались мужские клубы, бордели и притоны.
У входа в один такой такси остановилось, и герцог, проверив, надежно ли сидит маска, вышел, поднялся на крыльцо. Он давно тут не был, и заведение явно процветало. Со стороны могло показаться, что в этом здании с колоннами, роскошными скульптурами на фасаде расположен, по меньшей мере, музей. Но нет, это был известный в светских кругах клуб «Поло». Пафосное сосредоточение азарта и порока для знати Лаунвайта.
Охранник у входа окинул его цепким взглядом, насторожился.
— Клевер в золоте, — не останавливаясь, бросил Кембритч. Привратник поклонился, отошел в сторону. Лорда в фойе клуба встретила улыбающаяся красавица-администратор — помогла снять пальто, выдала драгоценную брошь, изображающую четырехлистный клевер, шкатулку с фишками. И распахнула перед ним двери в зал.
Огромное помещение — пахнущее алкоголем, табаком и сексом, блестящее хрусталем и бронзой, сверкающее золотыми и красными обоями с синими бабочками и золотыми листьями. Роскошь, куда ни кинь глаз. Ритмичная, жестковатая музыка, приглушенный свет. По периметру — затемненные ниши с кожаными массивными диванами, в центре — карточные столы, рулетка, бильярдное отделение, где вовсю уже стучали шары. Зал был полон, и несколько человек оглянулись, когда он вошел, но тут же отвернулись. Мужчины, все в полумасках. Никто не хотел быть узнанным — а для общения выдавались золотые броши, изображающие листья какого-нибудь растения. И обращались один к другому исключительно по наименованию оного представителя флоры. Люку еще повезло, он мог бы быть Дубом или Орехом, например.
Посетители друг друга старались не разглядывать и не узнавать, а если и узнавали — держали язык за зубами. Владелец клуба сам рассылал приглашения аристократам, и подписывал с теми, кто решил посетить заведение, магдоговор о взаимном неразглашении. Но и без договора никто не стал бы болтать — вылететь из «Поло» было достаточной угрозой, чтобы молчать.
Были тут и женщины — дорогие, роскошные шлюхи. Билли не держал второй сорт. Они были без масок: кто-то расположился в полутьме с купившим их мужчиной на диване в нише — и не стоило приглядываться, что там происходило, кто-то стоял рядом с игроками, прижимаясь к партнеру, кто-то дефилировал по залу, выставляя товар лицом. Люк прошел к рулетке, подождал, пока стартует игра, поставил все фишки на ноль — и проиграл. Хмыкнул, подозвал официанта с коньяком, взял бокал и стал пить, со стороны наблюдая за игрой.
— Не может быть, — раздался рядом обволакивающий, грудной женский голос, — не может быть!
— Софи, — он улыбнулся рыжеволосой кудрявой женщине, приближающейся к нему. Ярко-алые губы, фигура — мечта. Одна грудь чего стоит.
— Клевер, милый, — она подошла вплотную, прижалась всем телом, закинула руки ему на шею и поцеловала — умело, хорошо. — Сколько лет тебя не было видно! А ты все так же неотразим.
— А ты все работаешь здесь, дорогая? — улыбнулся Люк, обнимая ее за талию и поглаживая по упругой заднице.
— А где мне еще работать? — искренне удивилась красавица, потерлась об него. — Я же больше ничего не умею. Зато то, что умею — делаю превосходно, да, милый? Здесь хорошо платят, лорд Клевер, а мне надо семью кормить и детей поднимать. Я ведь теперь смотрящая, — она со смешком кивнула на девушек, наблюдающих за их встречей. — Обучаю молодежь. А как твой боец, — она опустила руку ему на ширинку, зазывно глянула в глаза, — все так же работоспособен?
— Хочешь устроить ему экзамен? — хрипловато поинтересовался Люк, сжимая руку на ее бедре и разглядывая пышную грудь, прижимающуюся к нему. Сколько ей сейчас? Двадцать пять, двадцать шесть? Он впервые увидел ее в этом же клубе за год до бегства в Рудлог. И уже тогда она была восхитительно порочна. Глаза с дичинкой, лицо сердечком, и фигура, за которую половина аристократок удавилась бы.
— Я бы, — проговорила Софи воркующе, — с удовольствием пообщалась с ним приватно. В память о старых добрых временах, — и, она опустила глаза вниз, открыла рот буквой «О», и медленно облизала верхнюю пухлую губу. Чтобы никаких сомнений в способе общения не осталось.
Люк хмыкнул. Софи в своем деле была ой как хороша, и, главное, выдерживала его темперамент.
— Я по делу, София, — сказал он, чувствуя на себе ее умелые пальцы, — может, позже. Если тебя не уведет кто-то из этих хлыщей.
Она фыркнула, взбила пальцами свои кудри.
— Я очень дорогая шлюха, — горделиво заявила Софи, — и могу сама выбирать себе партнера. Да и у многих на меня просто денег не хватит. Но не у тебя, да, милый? Ты всегда был щедр. И, как видевшая почти всю высшую знать без штанов, скажу тебе, что ты был не только щедр, но и великолепен в постели.
— Ты всем так говоришь, — сказал он насмешливо, отпивая из бокала.
— Нет, — ответила она серьезно, — не всем.
Люк разглядывал ее, пока она, прижавшись, теребила его ремень, спускалась рукой ниже, сжимала мягко. Умелая, красивая. Почему бы и нет? После Марины его тело требовало женщину, а он не привык себе отказывать. А с Софи он точно получит необходимую разрядку. Но сначала — дело. А потом он решит.
Собственные колебания ему не понравились — но их взаимная, продолжительная игра с принцессой оставляла такое тягучее послевкусие, что перебивать его, кажется, и не хотелось.
— Билли здесь? — спросил он, чуть отстраняясь — пока желание не взяло верх над мыслью. — Хочу пообщаться.
— Здесь, — кивнула Софи. — Проводить тебя? А я пока распоряжусь оставить нам номер. Потом пройдешь в угловой. Сделаю все, как тебе нравится, Клевер, — многообещающе прошептала она и снова облизнулась.
— Проводи, — согласился герцог, опять приобнимая ее за талию. Софи повела его мимо столов, к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Там располагались номера, там была и административная часть.
Уильям Доггерти, он же Билли Пес, владелец клуба, сидел в своем кабинете — узколицый, элегантный мужчина лет пятидесяти, в очках в тонкой оправе. Увидишь его на улице — сама респектабельность. И не подумаешь, что начинал он с подпольных борделей и нелегальных петушиных боев. И что этот мужчина — конченый наркоман.
— С возвращением, — сказал он, ничуть не удивившись появлению Люка в кабинете. Естественно, охрана уже доложила о приходе нового гостя — Билли предпочитал знать о происходящем в клубе все. — Вы просто навестить меня, или по делу, лорд?
— И то и другое, — расслабленно ответил Люк, смачно поцеловал Софи в губы. — Рыжик, иди, приготовь нам крепкую кровать. Я, если решу, загляну к тебе. Вот, возьми.
Он достал из кармана пачку банкнот, отдал ей в руки. Красавица неуверенно взглянула на босса.
— Иди, девочка, — разрешил Доггерти. Он всех своих подчиненных, зарабатывающих раздвиганием ног, называл «мои девочки». Видимо, считал себя их папочкой.
Софи улыбнулась, подмигнула Люку и удалилась, мягко прикрыв дверь.
— Вы всегда были неравнодушны к ней, — заметил Билли светским тоном.
— Она очень хороша, — согласился Дармоншир.
— Золотая девочка оказалась, да, — задумчиво произнес Пес. — Обычно изнашиваются за три-четыре года, а она уже восьмой год здесь. Присаживайтесь, лорд Клевер. Виски?
— Да, пожалуй, — Люк опустился в кресло, перебросил ногу на ногу.
— Коктрек? — тем же тоном спросил Билли.
— Хороший? — уточнил Люк. Он надеялся, что нейтрализатор все еще действовал. Для Пса совместное принятие наркоты было сродни рукопожатию. Без этого дело могло и не выгореть.
— Для вас — всегда высочайший сорт, — владелец клуба достал золотую табакерку, ловко насыпал на плоскую плашку тонкую дорожку, протянул гостю. — На здоровье, Клевер.
— На здоровье, господин Доггерти, — откликнулся Кембритч. Зажал ноздрю пальцем, склонился, вдохнул. И тут же закатил глаза от острой вспышки кайфа, волной прокатившейся по телу и собравшейся медленно откатывающимся валом эйфории. Мир сразу стал четче, он задышал быстро, ловя цветные пятна окружающей обстановки. Тут же захотелось куда-то бежать, что-то делать. Чертов нейтрализатор!
— Вы не потеряли сноровку, — засмеялся владелец клуба. Зрачки у него были как две точки на бледно — голубой радужке под очень четкой дужкой очков, и говорил он рвано, бессвязно.
Люк захохотал в ответ, показал большой палец, старательно вдыхая и выдыхая и стараясь привести мысли в порядок. В голове стоял один мат, почему-то голосом Тандаджи. «Поиграл в натуральность, придурок? Руки тебе отрубить мало, сукин ты сын».
— Прости, начальник, — пробормотал он в радужную пустоту. Проморгался — Билли лежал грудью на столе и ржал, как конь. Люка отпускало — то ли проклятый нейтрализатор все-таки давал остаточное действие, то ли еще что.
— Дело, Билли, — повторил он настойчиво. Губы сами собой разъезжались в широкую улыбку.
— Дела, дела, Клевер, — со смешком ответил Пес, — говорите, я о делах в любом состоянии могу говорить.
— Мне нужны гарантии, что ты не сольешь меня, Пес.
— Гав, гав, — с выражением залаял Билли. — Угомонитесь, лорд. Мы взаимно повязаны. Я почти тридцать лет держу заведения, и ни одного клиента еще не слил.
— Верно, — с признательностью сказал Кембритч. Ухохатывающийся в кресле напротив Пес казался ему сейчас замечательнейшим человеком на свете. — Меня тут заказали, Билли. Хочу знать, кто. Пошерсти у себя. Я буду очень щедр.
— Слышал. Дело небыстрое, — хмыкнул Пес, вытирая слезы и снова надевая очки.
— Так ускорь, — агрессивно рявкнул Люк, мгновенно переходя от благодушия к злости. — Я дважды просить не буду, пойду к более сговорчивому человеку.
— Виски? — Пес толкнул к нему бокал, и Люк едва поймал его, скользящий по столу. Руки дрожали, но во всем теле было легко и пусто. Он опрокинул бокал в себя, поставил его на стол.
— Все сделаю, — смирно сказал Билли. С грустью, почти со слезами. — Но стоить будет много.
— Не беспокойся об этом, — вальяжно сказал Люк, которого начало накрывать второй волной. — Хороший у тебя порошок. Придержи его.
Он встал, чувствуя кипящий в теле драйв. Его потряхивало, и когда он вышел на второй этаж, его оглушил поток звука, блеск позолоты, запахи и шум голосов. Голова закружилась, он потянулся за сигаретой, пошел по стеночке вдоль коридора, качаясь и то и дело прислоняясь к красным обоям. Тело сжималось от шквала удовольствия и просило еще. Свернул в какой-то закоулок с диваном, пепельницей и высоким окном, открыл его с усилием, высунул голову наружу, тяжело дыша, закурил и захохотал в пустоту двора. Чертов, чертов порошок! Земля, стена дома напротив то приближались, то отдалялись, как будто он взлетал и ухал вниз на качелях.
— Ты здесь?
Он обернулся. Сияние рыжих кудрей, темные порочные глаза, алые губы, расплывающееся лицо. Тело напряглось, сжалось желанием, и он прислонился к подоконнику, расставил ноги, притянул женщину к себе, видя, как пульсирует яркими красками качающийся вокруг мир.
Клевер, клевер золотой. Синие бабочки на обоях.
Умелые губы, женский хмельной вкус, калейдоскоп звуков, запахов — до тошноты. Сигарета, обжегшая пальцы — он кинул ее куда-то на пол, наблюдая за тонкими руками, расстегивающими рубашку, заползающими под ремень брюк. Запрокинул голову — мир пошатнулся, закачался туда-сюда, — застонал, положил ладонь ей на макушку и нажал, заставляя опуститься на колени, нетерпеливо качнул бедрами. Хочу. Скорее.
… мир прекрасен. Да. Едва уловимая горечь где-то у сердца. Ну и сука же ты, Люк.
Еще одна зажжённая сигарета, пепел, падающий на пол, медленно, красиво. Ох, как горячо. Да. Да. Быстрее. Дым, стекающий змеями, поднимающийся призрачными цветами, резкие, ослепляющие огни светильников — тело сжимает третья волна эйфории, и он снова стонет, закрывает глаза, чтобы не видеть, упирается рукой в подоконник за спиной, затягивается глубоко, и нетерпеливо, жестко двигает бедрами.
Клевер, клевер, золотой… Хорошо. Хорошо. Да, Марина, да. Дааа-а.
Женщина что-то испуганно говорила, и в голове ее слова перекатывались эхом. Мир перестал кружиться и вдруг снова стал четким, таким четким, что он ясно увидел тончайшие усики у золотых бабочек на обоях на другой стороне зала.
— Клевер… у тебя… глаза светились?
Слишком громко. Он поморщился, застегнул ширинку. Погладил Софи по рыжим кудрям. Пошел откат, слабость и ломота в мышцах, а, значит, скоро захочет еще одну дозу.
— Показалось, — голос наждаком царапал горло. — Вызови мне такси.
— Не останешься? — деловито спросила женщина, поднимаясь и проводя кончиком пальца по уголкам губ. — Тебе ведь этого мало.
«Мало, да».
— Нет, — прохрипел он, отталкиваясь от подоконника и пытаясь собраться. Чтобы суметь спуститься с лестницы и не сломать себе шею. Рыжеволосая поколебалась, взяла его под руку — так, чтобы никто не понял, что это она его поддерживает, и повела вниз, через игровой зал, в фойе.
— Ты знаешь, сколько ты мне дал денег? — спросила она на прощание, склонившись у открытой двери автомобиля. — Я теперь год могу не работать. А ты за раз вынул из кармана. Ты всегда был добр ко мне, Клевер. Ты вернешься?
Он не ответил — ему сейчас было не до чужих терзаний — ноги подгибались, и кто-то внутри уже нашептывал — «сходи к Билли и купи у него еще». Он знал этот голос, пока почти неслышный и слабый, знал, как он может окрепнуть, вырасти, и заменить собой его, Люка.
— В мотель, приличный, — сипло сказал он таксисту и откинул голову на спинку сидения. — Даже если я буду просить, обратно не заворачивай. Понадобится — выкидывай меня из машины, но не возвращайся. Заплатишь за номер и заберешь у меня все деньги.
Водила покосился на него, как на придурка. Люк дышал тяжело, его потряхивало, руки потянулись снять полумаску — казалось, что под ней кожа горит огнем, — но он остановил себя.
— Эй! — грубовато окликнул его шофер. — Ты не окочуришься тут?
Он мотнул головой, просипел «трогай».
Смазанные туманом огни проносящегося мимо города. Окраина. Тяжелое дыхание, трясущиеся руки, отголоски эйфорических вспышек по телу. Это ты, настоящий, дерьмо, которое предпочитает кайф всему остальному. Тебе ведь понравилось, да? Ты все вспомнил?
Водила, пересчитавший деньги, дотянул его до мотеля. Расплатился с администратором. Проводил до номера.
— Может, врача? — спросил он напоследок.
— Нет, — Люк сунул ему в руки ключ. — Запри меня.
Темная комната, кровать. Сжатые зубы. Телефон и долгие гудки.
— Тандаджи, слушаю.
— Майло, — выдох, еще один, и он вытянулся на кровати. Собрался, проговорил четко: — Что с чертовым нейтрализатором?
— Тебе его удалили перед операцией. Иначе наркоз не подействовал бы.
— Бл...ть. Мне нужна помощь, — жалкое отчаяние в голосе. — Я принял коктрек. Помоги мне, Майло. Пожалуйста.
Комната заполнялась людьми. То и дело открывались Зеркала — работал штатный маг. Его чем-то кололи, светили в глаза тонким фонариком, ставили капельницу. Висков касался виталист — и температура поднималась, кровь почти вскипала, по телу катился пот, выводя токсины. Потом все затихло, он с усилием поднял тяжелые веки, заморгал — было темно. Организм чувствовал себя восхитительно трезво — даже курить не хотелось.
Тандаджи, с застывшим, как у идола, лицом сидел на стуле у окна и неподвижно смотрел на него. На улице было черным-черно.
— Моя вина, — сказал тидусс, — я должен был сообщить тебе. Тебя сейчас почистили, вшили новый нейтрализатор. Но, сам знаешь, чем чаще он работает, тем меньше эффект, поэтому держи себя в руках и избегай наркоты. В любом случае — на коктрек не подсаживаются с первого раза.
— Если до этого был опыт — подсаживаются, — сказал Люк тяжело, сел на кровати. — Я испугался, Майло, — он поморщился, вспомнив, как паниковал. — Что все повторится снова. Что я буду жить от дозы до дозы.
— Положим, долго жить я тебе бы не дал, — ровно сообщил Тандаджи. — Ты слишком много знаешь.
Люк хрипло засмеялся, потер ноздри пальцем.
— Умеешь ты придать мотивации, начальник.
Тандаджи невозмутимо пожал плечами.
— У тебя есть пять минут, чтобы рассказать мне, что произошло. Потом вернется штатный маг. Тебя добросить куда-нибудь?
— До любого телепорта, — попросил Люк. — Оттуда смогу вернуться в Дармоншир-холл.
Бывший начальник выслушал его сжатый отчет, покачал головой.
— Как ты смог уйти?
— Сам не знаю, — Люк уже встал, налил себе воды в стакан из стоявшего тут же графина, и начал жадно пить. Сгиб локтя, там, куда ставили капельницу, побаливал. — Коктрек дает стойкий эффект по нарастающей, а у меня пошло волнами, и сильнее всего была первая. Я решил, что нейтрализатор работает по остаточной, а сейчас не знаю, что и думать.
— Любопытно, — проговорил тидусс, интонацией напомнив ему вдруг Инландера. Помолчал немного, что-то обдумывая. — Послушай мой совет, ваша светлость. Я здесь не могу оперативно страховать тебя. По идее, меня вообще здесь не должно быть — я на чужой территории. Да и элементарно могу быть занят. Не лезь в самое пекло. Если тебя заказали серьезные люди — убьют, рано или поздно. Нужно успеть раньше. Вернул Леймина на службу — молодец, правильное решение. Веришь ему?
— Он сорок лет отработал на деда, — ответил Люк. Поставил стакан на тумбочку, расправил рукава рубашки, застегнул манжеты. — Если не ему, то некому. Он сказал, — Кембритч ухмыльнулся, — что ни за что бы не поднял свои кости и не поехал ко мне, если б дед ему не завещал присматривать за мной. И что старик знал, что я вернусь и займу свое место. И что из меня выйдет толк. Иногда мне кажется, что вы все со мной как с душевнобольным ребенком разговариваете, Майло.
Тандаджи посмотрел на него черными блестящими глазами и улыбнулся почти ласково.
— Тебе не кажется, Кембритч.
Люк вышел из арки телепорта в своем лаунвайтском замке около половины первого ночи. Сразу поднялся в свои покои, быстро разделся и пошел в душ — смыть противный и липкий панический пот. Тер себя мочалкой и осторожно прислушивался — не тянет ли обратно, не хочется ли снова? Но недавняя эйфория была будто спрятана под толстым слоем ваты. Мозг помнил, что было хорошо, но не бился в конвульсиях, требуя еще и еще. Вообще, конечно, занятный выдался вечерок. Будто он снова стал собой семилетней давности. Клуб, наркотики, шлюхи… будем надеяться, что это все было не зря и Билли укажет на заказчиков или хотя бы крышу двоих убийц.
И что, черт побери, у него с глазами?
Он чуть поморщился, вспомнив Софи. Помотал головой, вырубил душ. Вытираясь, вышел в спальню. Налил себе коньяка, закурил, выключил свет и прилег на кровать.
Внутри было пусто. И он, чувствуя себя последней сволочью, потянулся к телефону. Помедлил. И набрал номер.
— Да, — сонно ответила Марина. Голос у нее был приглушенный, недовольный.
— Расскажи мне что-нибудь, — попросил он хрипло.
«Только не отключайся. Мне так погано, Марина».
— Я сплю, — сказала она с сарказмом, — ты меня опять будишь. Этого достаточно?
— Маришка… — позвал он тихо и неловко. — Мариш. Поговори со мной.
Она зевнула, с подвываниями, и он улыбнулся, чуть расслабился.
— Ани вернулась, Люк. Цела и невредима.
— Сегодня? — уточнил он. Еще и эту проблему нужно решать.
— Ага.
— Хорошо, Марин. Надеюсь, что это хорошо.
— Она красивая стала, — осторожно произнесла она. — Как раньше.
— Мне это неважно, — ответил он искренне. Он хотел сказать, что ему сейчас вообще никто не важен, кроме нее, и что он последний ублюдок — но молчал, курил и прижимал трубку к уху.
Она чем-то шуршала в отдалении, затем раздался щелчок зажигалки — видимо, закурила.
— Я видела газету.
— Расстроилась?
— Было бы хуже, если бы там были фотографии. Нам… пока не стоит видеться, Люк.
— Да? — спросил он с иронией. — Я как раз думал о том, как нам встретиться.
«Снова коснуться тебя. Забыть все, что произошло».
Она фыркнула.
— И мне дали твое дело. Увесистый том с твоими подвигами.
— Читала? — поинтересовался он.
— Нет, — принцесса помолчала. — Не хочу. Если захочешь, сам расскажешь. Вряд ли я там увижу что-то приятное.
— Почитай, — произнес он тяжело. — И подумай. Это я, Маришка. Я такой и есть. Я… — сказал он сам изумляясь себе и чувствуя, как снова оглушительно пусто становится внутри, — не очень хорошая компания для тебя.
— Да что ты говоришь? — язвительно удивилась она — и он улыбнулся. — А я-то не догадывалась. Беда в том, — ее голос понизился, и он прикрыл глаза, — что я всегда выбирала плохие компании.
— Дразнишь, — сказал он с удовольствием. — Далеко, и дразнишь. Не боишься?
— Я отважная девочка, — со смешком протянула она в трубку, — ты же знаешь это. Да, господин Волк?
Люк чуть не зарычал от вспышки возбуждения, затянулся с наслаждением. Боги, спасите меня от Марины Рудлог. Безумие какое-то.
— Хочу тебя видеть, — потребовал он резко. — Маришка. Сейчас.
«Хочу рассмотреть твой безумный огненный цветок. Твою спину. Твои плечи и грудь. Бедра. У нас ведь не было ни одного раза, когда я мог бы спокойно и вдоволь наглядеться на тебя. Изучить тебя, твое тело, взять тебя столько раз, сколько смогу.»
— Не хочешь, — ответила она со знакомой ему ехидцей. — Испугаешься. Сейчас даже я на себя в зеркало боюсь глянуть.
Люк засмеялся хрипло, больше над собой — и над ее поддразниваниями, конечно, и услышал, как она затаила дыхание. Ухо покалывало, будто она прикасалась к нему губами и шептала что-то нежное, ласкающее.
— Приезжай ко мне в Лаунвайт, принцесса, — мягко попросил он. Так, чтобы не могла отказаться. — Приезжай. Хотя бы на день. Или я сам украду тебя прямо из твоей больницы. Ты не захочешь обратно, обещаю.
«И я не отпущу тебя, пока не уймется желание.»
Она вздохнула в трубку, тяжело, прерывисто — и он стиснул зубы — так захотелось иметь ее рядом, прямо сейчас. Люк курил и терпеливо ждал, что она решит.
— Это плохая идея, Люк, — сказала она неожиданно серьезно. — Очень плохая.
— Из-за сестры? Ангелины?
— В большей степени да.
— Из-за фон Съедентента? — он замер, ожидая ее ответа.
«Скажи мне, что он тебе никто. Что вы не любовники».
— Я дорожу им, — проговорила она наконец, и он со злостью стиснул сигарету, сминая фильтр. — Неужели у тебя нет женщины, которая тебе дорога, Люк?
— Есть. Мать.
«Ты».
— Марина?
— Да? — откликнулась она настороженно.
— Чего бы ты никогда не простила?
«Знаешь, сегодня я сделал то, из-за чего могу потерять тебя».
— Целый список, — легко сказала она. Не спросила — с чего вопрос, не удивилась. — Я вообще довольно злопамятна, как ты мог заметить. И второго шанса я не даю, Люк.
— Да. Прости меня, — сказал он сипло.
— Ты уже извинялся.
— Все равно.
Она снова зевнула.
— Мне на работу завтра. Спокойной ночи, Люк. В следующий раз, если разбудишь меня, я тебя покусаю.
Он засмеялся и, представляя, как она слушает его сейчас, медленно и хрипловато произнес в трубку:
— Буду расценивать это, как обещание. Спокойной ночи, принцесса.
