Глава 11
Воды Немеса
Поначалу я не уловил разницы.
Окружающее ничем не отличалось от декораций, созданных визитером в моей голове. С той лишь разницей, что здесь были люди. И они просыпались. Обступали меня, оживленно переговариваясь. Из тьмы вынырнул рлок и неспешно приблизился к нам.
Я осмотрелся внимательнее.
Над миром по-прежнему властвовала ночь. Лишь на востоке небо слегка посветлело. Костер прогорел до красных угольев.
Коэн тряс меня за плечо:
– Ольгерд!
Я пришел в себя.
Окончательно.
– Что ты видел?
Я сбросил его руку.
И только сейчас понял, что Коэн спас мою душу. Он вошел в сон, сразился с Посторонним и победил. Похоже, мой наниматель ничем не уступает врагу. А в чем-то даже превосходит.
Мои губы разлепились:
– Спасибо.
Коэн поморщился:
– Оставь пустые церемонии. Я вытащил тебя со второго уровня. Но перед этим ты побывал в Мерфе. Что ты увидел там?
Собрался с мыслями. И рассказал все с самого начала. Без лишних подробностей. Почти дословно передал диалог в доме Турма. Лица воинов нахмурились. Они почуяли драку.
Когда я закончил, Коэн обратился к Ивену. Старик был уже на ногах.
– Как далеко отсюда угодья Гончих Псов?
– Три дня пути, – ответил проводник.
– А от них до Мерфа?
– Два.
– Итого – пять. – Коэн огладил бороду. – Негусто.
К нам приблизился Трибор. В полной экипировке.
– Нет. Это для нас – пять. Для Псов – вдвое меньше. Если не втрое. Не забывайте, они охотятся не в человеческом обличье. И двигаются очень быстро. Хорошо, если у нас есть сутки.
– Но им не известно, где мы, – возразил Грорг.
– Зато известно, где нас ждать.
И тут я понял, что все обстоит еще страшнее.
– Птицы, – сказал я.
Меня не услышал никто. Кроме Коэна.
– Всем зажечь факелы! – приказал он. – Дрова в костер! Несите луки и стрелы!
– Это еще зачем? – осведомился Трибор.
– Потом объясню. Бейте птиц. Всех, кого сможете достать.
Лагерь оживился. Поднимались те, кто не проснулся до этого. Кто-то притянул сухих поленьев, и костер ярко вспыхнул. Мечники воткнули в землю по краям поляны факелы. Лучники приготовились стрелять. Я кивнул Трибору, и мы что есть силы заколотили половниками о котелки.
Птицы снялись с ветвей.
Их было около десятка, а то и больше. Едва различимые тени, даже в неверном свете факелов.
– Бейте их! – заорал Коэн.
Тетивы луков запели мелодию смерти. Лучники успели выстрелить дважды. Маленькие тушки, шелестя листвой, рухнули на землю. Часть застряла в ветвях. Остальные улетели.
Грорг выругался.
– Теперь они знают, – сказал Коэн. – И встретят нас у порогов.
– Если только, – вдруг подал голос Ивен, – не выступить прямо сейчас. Тогда есть шанс обогнать свору.
Колебались мы недолго.
– Сбор, – приказал Коэн.
Мы бросили экипаж, под завязку нагрузили коней водой, провиантом, веревками, гвоздями, топорами и всем необходимым в пешем странствии. Ивен повел нас звериными тропами к излучине Немеса. Мы двигались почти в кромешной тьме, освещая себе дорогу факелами. Рысью, чтобы не утомлять навьюченных лошадей. Проводник безошибочно ориентировался в чаще. С первыми лучами рассвета мы увидели, что лес поредел, а местность стала холмистой. Поднявшись на очередную возвышенность, остановились. В паре шагов от конских копыт начинался обрыв крутого левого берега Немеса. Склон, поросший кедром, сосной и лиственницей, уходил прямо в воду. Река была достаточно широкой, на одном дыхании не переплыть. И течение быстрое. По ту сторону Немеса простирались зеленые луга, а у самого горизонта чернела кромка леса.
Выбрав относительно пологий участок берега, мы приступили к строительству плота. Ивена и еще троих ребят оставили в дозоре на взгорке, с которого хорошо просматривались окрестности.
Организацией постройки занялся Трибор. Он велел нам искать по берегу и валить еловые сушины. Нам предстояла нелегкая задача – соорудить два больших плота, выдерживающих по десять человек с пожитками, броней и оружием. Мы работали, разбившись по тройкам, сменяя друг друга. Повалив дерево, обрубали вершину, остатки сухих веток и, обвязавшись веревками, вдесятером волокли длинные бревна к месту сборки. Трибор тем временем отсек от одного из комлей небольшой чурбан и погрузил в воду, на глаз определяя запас плавучести.
К концу дня мы уже с трудом держались на ногах. Несколько раз меняли дозорных, но все было спокойно. Лес словно затаился.
Солнце уже клонилось к закату, когда мы начали вязать плоты, используя пеньковые веревки и гибкие ивовые прутья, вымоченные в реке. Спустив плоты на воду и зафиксировав их на мелководье швартовочными тросами, установили сколоченные еще на берегу подгребники, затем вставили и закрепили греби. Остатки веревок пустили на то, чтобы принайтовать к бревнам наши тюки. Оружие сложили в центре плотов, укрыв его щитами и вбив для верности гвозди, выступающие на полпальца. «Нехорошо, – сказал Трибор, – если с накренившегося плота начнут соскальзывать мечи».
Отчалили в сумерках.
Нападения так и не последовало. Вот только радости это не прибавило никому. Нас ждали в другом месте. Не исключено, что на порогах.
Я плыл на одном плоту с Коэном и Гроргом. Впереди, на некотором удалении от нас, держался плот, которым командовал Трибор. Лоцманом он взял Ивена.
Наши плоты вынесло на середину реки. Когда берег, примыкающий к угодьям Гончих Псов, отодвинулся, слившись в единую черную массу, я расслабился. И впервые за последние сутки почувствовал себя в безопасности. Убивать мне доводилось часто, и выходить живым из неравных схваток – тоже. Но то – с людьми или дикими животными. Сейчас же нам противостояли силы, ранее неведомые и с трудом укладывающиеся в моем воображении.
Течение медленно сносило нас к северо-западу.
Передо мной, скрестив ноги, уселся Коэн.
– Поешь. – Он протянул крошащуюся лепешку и кусок солонины.
Благодарно кивнув, я набросился на еду.
Грорг стоял на корме, держа гребь. Рык улегся за моей спиной, положив морду на массивные лапы и не проявляя видимого интереса к происходящему. Впрочем, волны от него исходили иные. Рлок впервые оказался на плоту, и его разум жадно впитывал нахлынувшие образы… Остальные понемногу разворачивали припасы.
Я положил рядом с пастью рлока кусок солонины. Зверь тоскливо посмотрел мне в глаза, но еду принял. Кусок моментально исчез в бездонной пасти.
«Извини. Ты не сможешь охотиться, пока мы на реке. Будешь питаться этим».
Рык понял.
Повторять не пришлось.
– Он не впервые в твоем сне, – начал разговор Коэн, прожевав очередной кусок солонины и запив его водой. – Почему ты молчал?
– Ты о Постороннем?
– А о ком еще.
Вздохнул.
Скорее от вкуса пресной лепешки, чем от неприятного разговора.
– Да. Первый раз он попытался вмешаться в мои сны еще в Крумске. Тогда меня защитил Рык.
Услышав свое имя, зверь довольно заурчал.
– У них много фокусов в запасе, – задумчиво протянул Коэн. – И они делают выводы из своих ошибок.
– Читаешь мысли, – не удержался я от легкой иронии.
– Прекрати.
Пожал плечами.
– Что ты. Я благодарен. Ты меня вытащил, я не пускаю слюни у кострища. Только засыпать как-то не хочется сегодня.
– А вот это зря. – Коэн достал из складок одежды крохотный граненый пузырек. Свинтил колпачок, приложил пузырек к губам. Глотнул. И протянул мне: – Пей.
Пузырек выглядел подозрительно. Но Коэну я доверял. Жидкость обожгла язык и теплом разлилась по пищеводу. Выпивка. Такой, впрочем, я никогда не пробовал.
Я вернул пузырек Коэну.
– Спи спокойно, – улыбнулся посредник. По его немолодому лицу побежали морщинки. – Я приготовил гостям парочку неприятных сюрпризов. Да они и сами об этом догадываются. К тому же арсенал нашего противника весьма разнообразен. Однотипные ходы им несвойственны.
– Кто же они такие?
– Это я и сам пытаюсь выяснить. Видишь ли, по меркам моего родного мира еще пару тысячелетий назад их не стоило бы брать в расчет. Есть, к сожалению, одна проблема. Они развиваются. И чего-то хотят. А мы – нет.
– Мы? – тупо переспросил я.
– Разумеется, я не имею в виду Твердь или Облака. Или даже второй материк. Я говорю о своем мире, вы привыкли называть его Предельными Чертогами.
Вот как. Я и забыл, что Коэн явился из чужого мира. Открыл одну из небесных дверей и шагнул к нам. Предельные Чертоги, мифическая обитель предтеч, якобы сотворивших все сущее. Этим, видимо, и объясняется его мощь. Правда, у всего есть границы. Иначе Коэн не нанимал бы нас, простых смертных.
– Расскажи мне о Чертогах, – попросил я. И сам удивился своей наглости.
Коэн снова приложился к пузырьку.
Протянул мне.
Я сделал маленький глоток.
– Придет время, и ты обо всем узнаешь. Есть вещи, которые нужно увидеть самому, чтобы принять сердцем и разумом. Вот для этого мы с тобой и путешествуем.
Больше он не проронил ни слова.
Вода мирно плескалась о бревна нашего плота. Поскрипывала уключина греби. Кто-то вполголоса затянул «Балладу о Красной горе».
Вытянув ноги, укрывшись плащом и подложив под голову рюкзак, я уставился в небо. В мой бок упиралась массивная туша рлока. Гора мышц мерно вздымалась и опадала. Справа лежал Коэн. И я вдруг подумал, что связи этого мира невероятно сложно проследить. Сколько верст преодолели слова и мелодия песни, которую я сейчас слышу? От дальних северных островов и фьордов через добрую половину материка она добиралась сюда. От таверны к таверне. От одного военного лагеря к другому. От палат ярла – к пещере разбойника. Десятилетия пути. И все для того, чтобы связать погибшего отца с сыном, который сжимает сейчас побелевшими пальцами гребь.
Мне хорошо.
Вокруг – люди, которые могли бы, пожалуй, стать моими друзьями. Или братьями по оружию. Что важнее. Надо мной – звездные россыпи, частично прикрытые туманностью, почти полный диск Торнвудовой луны, соприкасающийся с сереброликим Оком, а у самого горизонта – едва прорезавшийся серп Паломника – третьего ночного светила, подолгу скитающегося в полуночных безднах и радующего нас своим светом лишь раз в неделю.
– А ведь ее даже не видно отсюда, – вдруг сказал Коэн.
– Ты о чем? – повернул голову.
Посредник смотрел на звезды.
Как я.
И не отвечал.
На реке прохладно. Не то что в лесу. Иногда до моего слуха доносился всплеск – играла рыба.
Я вспомнил день, когда впервые познакомился с рлоком.
Уединенные террасы Гильдии ножей врубились в южные склоны Ливонского хребта, к которому прильнул Трордор. Чтобы попасть сюда, соискателю, претендующему на роль ученика, или человеку, имеющему дело к магистру, пришлось бы преодолеть несколько тысяч высеченных в скале ступеней и сотни метров узких горных троп. Почему мы забрались так высоко? Чтобы не отвлекать себя от обучения. Так сказал Наставник.
Владения гильдии охватывали около десятка террас, расположенных уступами одна над другой и связанных теми же ступенями, тропами, а иногда и просто веревочными лестницами. В расположении террас прослеживалась строгая иерархия и функциональность. На самой верхней площадке, расчерченной ровными квадратами плит, отполированных временем и дождями, стоял Храм, считавшийся главенствующим на материке. К нему примыкала келья жреца, отправлявшего регулярные службы. Ниже находилась терраса магистра, еще ниже – две террасы, на которых жили и собирались на совет братья Внутреннего Круга. Затем шли уступы со скитами Наставников. Следующий ярус – кухни, склады и прачечная, где мы стирали одежду. Дальше – террасы для тренировок, лекций и учебных поединков, а также для выгула рлоков – целый образовательный комплекс со своей системой переходов и спецификой конструкции. В самом низу гильдии обитали мы. То есть ученики. У нас тоже была высотная иерархия – в зависимости от года обучения.
Мое жилище олицетворяло аскетизм и неприхотливость. Это был деревянный домик с односкатной крышей и площадкой для медитации. Кровать отсутствовала. Я спал на шкуре горного барса и укрывался стеганым плотным одеялом. Планировка дома – две комнаты, туалет и умывальник. Гильдия располагала надежной системой канализации, связанной с городскими коллекторами под горой. Воду мы получали из многочисленных ручьев и ледника. Так что я мог сходить в сортир, потянуть за веревочку и насладиться процессом спуска фекалий. Это серьезно контрастировало с тем, к чему я привык на отцовском хуторе… Как я уже говорил, комнат было две. В одной из них я жил. Там хранились мои вещи, большую часть которых составляли учебные тисовые клинки и свитки с рунами, а также выданные мне тома «Истории Гильдии ножей». Арсенал тисовых ножей впечатлял: метательные клинки различных форм, размеров и балансировки, дуэльные ножи, дискообразные чакры, сюрикены, кривые керамбиты, парные бабочки… Ученикам строго-настрого запрещали пользоваться настоящим оружием. В центре дремал каменный очаг, бездействующий в эту пору года. Стены моей комнаты украшали изречения Наставников прошлого. Далеко не все перлы я мог прочесть, поскольку они были написаны на тер, языке древней Державы, мифическом языке предтеч… которому меня тоже учили. Он отличался от державного наречия, общепринятого на Тверди. Не в лучшую сторону, если честно. Значение большинства слов и выражений тер попросту от меня ускользало. Признаюсь, я и на наречии не умел читать, пока Вячеслав не взялся за мое обучение.
Вторая комната скрывалась от меня за мощной бронированной дверью, запертой до поры до времени. Я всегда думал, что это загадка, которую мне предстоит разгадать. Экзамен на зрелость.
В северо-восточном углу моей комнаты на низкой подставке стояла клепсидра. За ночь вода переливалась из одной емкости в другую, и под давлением жидкости срабатывала пружина. Выдвигалось лезвие, оно перерезало нить с подвешенным металлическим шариком. Шарик с грохотом падал на жестяную тарелку. Всегда в одно и то же время. Если я забывал перевернуть вечером клепсидру и заново подвесить шарик, Вячеслав бил меня палкой. Если я не просыпался от звука упавшего шарика – экзекуция повторялась.
Каждое утро начиналось одинаково.
Падал шарик. Я вставал с постели. Шел в туалет, умывался и приводил себя в порядок. Одевался в холщовые, не сковывающие движений штаны и такую же рубаху. Обувал сандалии и бежал к душевым кабинкам, пока они еще не заняты. Тому из учеников, кто прибегал последним, всегда приходилось ждать. Освежившись, я возвращался к домику, поднимался по деревянной лесенке на крышу и, подобно другим ученикам, около часа проводил в созерцании. Затем начинались занятия. Групповая лекция по истории и кодексу гильдии, индивидуальные уроки со своим Наставником. Теория и практика. Практики всегда больше, и вся она, за малым исключением, боевая. Уроки перемежались бегом и упражнениями на выносливость.
В то утро наступил особенный день.
Я понял, для чего предназначалась вторая комната. После занятий Наставник поманил меня пальцем.
– Ольгерд, – сказал он, – мне надо кое-что тебе показать.
Я повиновался.
Мы направились вверх по узкой тропе, огороженной вбитыми в скалу штырями с протянутой меж ними ржавой цепью. Туда, где читались групповые лекции, на террасы Познания. Во мне крепли светлые предчувствия. Я не мог их объяснить, но что-то подсказывало – учитель приготовил сюрприз.
Приблизившись к длинному зданию с островерхой крышей, мы остановились у самого входа. Я понимал, что ученики покинули зал и сейчас там пусто. Однако сердце усиленно билось.
– Открой дверь, – сказал Вячеслав.
– Это дополнительный урок, Наставник?
Лицо Вячеслава озарилось едва заметной улыбкой.
– Нет, мой мальчик.
– Вы пойдете со мной?
Он покачал головой:
– Это только для тебя.
Кивнув, я потянулся к латунной ручке двери. И ощутил волну. Словно кто-то искал друга. Или маму. Заполняя пространство потоками тепла в надежде, что кто-нибудь откликнется. Кто-нибудь, подходящий на эту роль. Потому что мне одиноко, и я провел много дней в пути. Нет, не я. Тот, кто ждал меня за дверью.
Существо.
Я мысленно потянулся к нему, и оно откликнулось. Всплеск радости. Оно такое же маленькое, как и я.
Дверь мягко отворилась.
Рлок был размером с дворнягу. Белый и пушистый. Вот только клыки, когда он открыл пасть, сразу сообщили, что передо мной хищник.
Существо издало утробный звук.
– Рык, – сказал я. – Теперь это твое имя.
Я мысленно повторил это. И зверь принял то, что было сказано.
Вячеслав ждал меня снаружи. Он улыбнулся, увидев, что я держу животное на руках.
– Это полярный рлок, Ольгерд. Ты слышал о них?
Кивнул.
– Хорошо. – Наставник протянул мне ключ. – Теперь он твой. И будет жить в запертой комнате.
– Почему? – Меня поразила дикая несправедливость. – Почему я должен его закрывать?
– Потому. – Голос Наставника сделался жестким. Он чеканил каждое слово. – Потому, что если в твое жилище войдет кто-либо, кроме тебя, рлок постарается его убить. И, вероятно, преуспеет в этом.
Я сжал в кулаке ключ.
– И вас, Наставник?
– И меня.
Повисло молчание.
– Ладно. – Вячеслав смягчился. – Питомцев разрешено выгуливать на специально отведенной для этого террасе. Я принесу тебе график выгулов, чтобы питомец не пересекался с другими зверями. Когда он привыкнет ко мне и другим людям, начнутся ваши совместные тренировки. Но до тех пор держи его под замком.
– Что он умеет? – спросил я.
– О, – Наставник загадочно подмигнул мне, – скоро узнаешь. Но не цепляй на него ошейник и поводок. Не поможет.
Наставник оказался прав. В последующие месяцы я узнал о рлоках массу полезных вещей. И страшных. Зверь тоже познавал меня. Мы плыли в одном психическом потоке, взрослея вместе и радуясь всему новому. По утрам мы просыпались в одно и то же время. Я брал его с собой на крышу в час ранних медитаций. Две губки, впитывающие в себя огромный и непостижимый мир. Когда Рык научился отпускать свой разум в дальнее путешествие, мы стали вместе делать вылазки в Трордор и еще дальше, на окружающие город территории.
Когда я рассказал о наших странствиях Вячеславу, тот задумчиво огладил бороду и изрек:
– Ваша связь глубже, чем я себе представлял.
– Это хорошо, Наставник?
Вячеслав ответил после секундной заминки:
– Да. Это хорошо.
Поздней осенью мы явились на занятия вдвоем.
Яркость воспоминаний постепенно поблекла и растворилась в звездном свете, льющемся с неба.
Я погрузился в сон.
Течение Немеса подхватило мой разум и увлекло в темные дали, журчащие талыми ручьями, в муть городских водостоков. Осколки прошлого неслись сквозь пространство и время, вспениваясь в ущельях и разливаясь на перекрестках. Я обрушился на землю ревущим горным потоком, разбился о камни мириадами капель и вновь обрел цельность.