19 июня 1990 года во Дворце спорта Архангельска я тоже был на концерте группы «КИНО». Концерт начинался в 20.00. На разогреве играла группа «Технология». Что сказать о концерте? Слов нет – это было «КИНО». Энергетика музыки, текстов – это завораживало. Жаль, что его нет с нами. Скажу грубо, но хорошо, что Цой в нашей памяти останется молодым и красивым, а не козлобородым гуру, Юрой-музыкантом или макаронычем. Для нас он всегда жив!

Был на одном из концертов. На разогреве вроде был «Биоконструктор». Нетерпеливые фаны Цоя еще в них бенгальские огни бросали. Ребята, играя, успевали уворачиваться. На концерт мы приехали рано, видели приезд группы «КИНО», их проход по вестибюлю. Помню ударника Гурьянова в шортах и шляпе. Я стоял рядом со сценой и был счастлив…

Андрей Яреньгин, бас-гитарист архангельской группы «Йота»:

Я попал на концерт группы «КИНО» в Архангельске в июне 90-го. Потом говорили, что это был предпоследний концерт в жизни Цоя. Ощущение? Как один миг пролетел. Только вроде концерт начался, я в него погрузился, и – раз, все уже закончилось. Если сказать, что в тот день Дворец спорта был полон, – ничего не сказать. Народу было!!! Цой пел без фонограммы, он всегда пел без фонограммы. Правда, тогда «фанера» была не так повальна среди исполнителей, как сейчас. Но, к примеру, в том же, 90-м году уже все знали, что «Ласковый май» поет исключительно под фонограмму.

Последний концерт Виктора Цоя и группы «КИНО» состоялся на фестивале «Звуковой дорожки» 24 июня 90-го года в Лужниках. К этому ответственному выступлению Цой долго готовился и очень сильно волновался. Его и меня, конечно, расстраивало то, что накануне Москву просто залило водой. Шли непрекращающиеся дожди, и поэтому билеты продавались очень плохо. А для Вити было очень важно, сколько людей будет на его концерте. Накануне я связывался с главным кассиром, мне сказали, что билетов продано очень мало, потому что купить их можно только в кассах стадиона и из-за погоды никто не приезжает. Оставалось надеяться на последний день. И вот 24 июня выглянуло солнце, и к и часам утра в кассы Лужников уже стояла чуть ли не километровая очередь. Оставалось только послать за Витей машину. Цой в плане транспорта был неприхотлив. Если за ним приезжала «волга» – садился в «волгу», приезжала «шестерка» – садился в нее, однако на этот раз я заказал «чайку». Он был вторым человеком в этой стране из артистов после Пугачевой, за кем посылали «чайку». Я ее заказывал тогда со страшными сложностями. Пришлось написать много писем, прежде чем машина нашлась на базе Совета Министров.

Ох, зря я подписался на эту авантюру. Если бы не авторитет газеты, думаю, не рискнул бы выйти на столь ответственную, а главное, слишком уж громадную площадку… Хотя, если серьезно, выступать на БСА – огромнейшая честь каждой группе.

На концерте присутствовало около 70 тысяч человек, то есть при полном аншлаге, перекрывшем даже результаты прошлогоднего Музыкального фестиваля мира с участием международных монстров: Ozzy Osbourne, «Scorpions», «Bon Jovi» и др. Уже с утра к кассам стадиона выстраивались длинные очереди поклонников Виктора Цоя и его команды, сгоравших желанием послушать и попеть хором любимые песни кумира. Историческое выступление «КИНО» на БСА в Лужниках в минувшее воскресение было отмечено всеобщим восторгом, но также зажжением Олимпийского огня, ярко-оранжевое пламя которого видно далеко от Лужников. Крутые меры предосторожности со стороны службы безопасности, стремившейся оградить Цоя от возможных случайностей, все же не спасли рок-звезду от лавины любвеобильных чувств поклонников. Рыдавшие от счастья девочки и вспотевшие от напряжения мальчики на руках вынесли со стадиона «чайку». Подогнанная вплотную к сцене, она наивно пыталась умчать кумира от восторженных зрителей. В первых рядах партера, правда, временами возникала небольшая давка как результат избытка чувств. И профессионалам из ОМОНа за это время пришлось эвакуировать около 300 человек, попросивших помощи. Но серьезных эксцессов не было. Надо отдать должное другим музыкантам, выступавшим в программе. Они проявили гражданское мужество, каждый раз встречаемые бурным скандированием: «КИНО! «КИНО!..»

В принципе неплохой концерт был. Гурьянову, правда, не понравилось. Ну, еще бы ему понравилось… Он там темпы все занизил просто… Н-о-о-о е-с-л-и е-есть в к-а-а-а-рман-е-е-е пачк-а-а-а-а сигар-е-е-е-е-т. Медленно так. Лучше было бы, если бы еще мы побыстрее играли. Ну, ведь тогда же без метронома играли. Это сейчас не забалуешь, все четко.

Лужники… В тот момент на параллельном стадионе (где-то рядом, в шаговой доступности) проходил концерт группы «Ласковый май». Это как во сне все происходило. Я, как самый любопытный, туда пошел. Нам нравилась группа «Ласковый май» – разумеется, как конкурирующая организация. Я побежал посмотреть на их концерт, но там уже был полный разврат, тиражирование так называемое, Андрей Разин этот. Зал был полупустой… Я посмотрел, убедился в их провале и побежал на свой стадион… Да, услышал «Белые розы» и побежал обратно. Мы же вообще часто пели в гримерке «Ласковый май». Я хорошо помню, как для разгона перед выходом на стадион исполнялась песня «Перемен!» в стилистике сиротской песни «Ласкового мая»… Совершенно не издевательски, это просто шутка была. В стиле диско скорее…

В Лужниках тогда фурор был. У нас там было все в порядке. Толпа, салют… Конечно, была усталость, изношенность… Восторг зала никак не компенсировал все это. Ко всему же привыкаешь. Это воспринималось как должное. Естественно, что с аудиторией всегда идет обмен энергией, и ничего не получится, если в тебя кидают тухлыми помидорами. Но фурор был, хотя мне не нравится этот концерт. Ужасно. Мне стыдно до сих пор за то, что он зафиксирован. Полгода гастролей, вымотанные, уставшие все, Виктор тоже, никто играть уже не может. Все пафосно очень, так медленно все сыграно. На концертах все было гораздо импульсивнее, а тут как похоронные марши какие-то… Последний концерт группы «КИНО»… Были ли какие-то предчувствия? Нет. Никакого фатализма не было. Над нами ничего не довлело. Никогда. Никто не знал, что случится. Можно было только мечтать и представлять, что произойдет дальше. И выбирать направления. Была свобода выбора. А что касается фатализма… Это черта характера. Или ты фаталист или нет. Оптимист или предприниматель… Это философский вопрос абсолютно. Но я помню, что даже кого-то приглашал на этот концерт как на последний, хотя никаких, подчеркну, никаких предпосылок к этому не было.

Я был на двух концертах… Один проходил в «Олимпийском», второй – в Лужниках… Я тогда был очень молод… Брат первый раз привел меня в секцию. Она состояла из ребят – студентов МАТИ им. К. Э. Циолковского, и все они состояли в КООДе (Комсомольский оперативный отряд дружинников), и, соответственно, подготовка была с упором на поддержку сотрудников милиции при проведении массовых мероприятий… Меня сделали стажером этого отряда. Расскажу про последний концерт: мы получили мандат на проведение охраны этого концерта. Он проходил в июне, если память не изменяет, 24-го, в Лужниках… Собрались мы отрядом человек пять-восемь в вестибюле станции метро «Спортивная», народ уже валил на концерт… При подъеме на эскалаторе мы прошли «сквозь строй» сотрудников милиции, но так как у нас имелись мандат и удостоверения, мы прошли за оцепление – народ еще не пропускали, – уже не помню, в какой вход, на территорию Большой спортивной арены… Помню только, что факел у нас был на другой стороне арены…

Юлия Данилова, поклонница «КИНО»:

Вот и наступил этот злосчастный 1990 год. Видимо, Витин «москвич», пролетев по Тукумской трассе, разбил на две неравные половинки мою жизнь (да и не только мою). На то, что было до и стало после… В июне я работаю, периодически наведываюсь в Москву. В один из приездов даже собираюсь сходить на концерт «КИНО» в Лужники, но что-то там не получается. Ерунда, думаю, еще раз сто успею, чай, это не последний концерт. Бог ты мой!!! Если бы я тогда могла знать. До сих пор не могу себе простить, что могла, но не побывала на ТОМ концерте. В июле еду в отпуск на Черное море в поселок Джубга. Среди прочего там смотрю концерт по ТВ, посвященный десятилетию смерти Владимира Семеновича Высоцкого. После концерта курю на балконе, какая-то смутная мысль беспокоит меня, видимо, эта мысль была связана с Цоем, а может, это я потом уже додумала… Наши окна и балкончик выходят прямо на площадку, там народ ломается – танцует под «Желтые тюльпаны» Наташи Королевой и «Есаула» Газманова. А у меня просто кошки на душе скребутся. Хочу пойти на море, беру зеркальце, и оно разбивается прямо в руках… А больше вроде никаких мрачных мыслей и не было….

1 августа возвращаюсь из черноморской поездки, надо на работу выходить. Вот сейчас думаю, сто раз передумываю всю эту ситуацию. Сейчас-то мы и время, и место катастрофы знаем. Вот бы эти знания мне в 90-й год перенести. Кажется, что половину оставшейся жизни бы отдала за такую возможность, но… 15 августа мне прямо на работу звонит мой муж и сообщает про несчастье, случившееся с Виктором. Я ему как-то и не особо верю. Тогда постоянно в народе слухи ходили про Пугачеву там или Ротару, мол, на машине она разбилась или еще чего. Но вечером 15 или 16 августа диктор Игорь Кириллов в программе «Время» подтверждает мои самые страшные опасения. Своим хорошо поставленным голосом он сообщает то, во что верит рассудок, но отказывается верить сердце. Простите за вычурную фразу, но это так. Мысли становятся сразу какие-то вялые, кажется, что и жизнь моя закончилась. Удивляюсь, как я не рехнулась в то время. А может быть, и поехала крыша, кто же знает-то?

Известие о смерти Цоя мы получили в Ленинграде. В книжном магазине кассирша безо всякой причины решила сказать мне: «Ваш Цой погиб…» Потом в поезде случайный попутчик снова сообщил эту весть, но мы были так подавлены и не смогли даже произнести: «Мы уже знаем»…

Люди должны четко проводить грань между «КИНО» – членом ЛенРок-Клуба – и «КИНО» построкклубовского периода. Это как бы две разные группы с абсолютно разными по настрою людьми.

У Виктора Цоя было, пожалуй, два периода творчества – питерский и московский.

Противостояние двух рок-клубов не отразилось на успехе группы «КИНО», дерзко появившейся на столичных подмостках и так же дерзко завоевавшей всероссийское и (тогда еще) всесоюзное признание. Быть близким толпе – для таланта необходимая общественная нагрузка. Цой относился к ней с прохладцей, не старался нравиться и, может быть, поэтому взамен получил обожание. Грань, разделяющая элитарность и доступность, носит титул популярности. Она – в рукописных страницах текстов, в просьбе «спиши стихи», в кассетах, размножающихся в неведомой биологам прогрессии, и, да простят мне такую вольность блюстители чистоты и порядка, в заборно-подъездной графике: «Виктор – ты всегда с нами» или просто – «КИНО», «Цой»… Его группа крови была необходима многим. Для вливания части таланта, генной инженерии совести. Прокричать истину для Виктора было бы ничтожно мало. Он сам создавал ее для себя и других, растил, выводил в свет, на обозримую тысячами сцену. Жесткий, железный нерв песенного ритма, строка, бьющая в сердце звуковой волной из динамика.

Конечно, Цой был совершенно не такой, каким он показан сегодня. Александр Кушнир:

Существовала дистанция огромного размера между реалией – группой «КИНО» на сцене, группой «КИНО» в студии – и мифом про Цоя. Дистанция эта была довольно большого размера.

Вообще, искаженной и подрихтованной информации о Цое все больше и больше. Кто владеет прошлым – владеет будущим.

Я обычно встречался с Цоем и «КИНО» у своих друзей, к которым Цой и «КИНО» имели обыкновение заглядывать, бывая в Москве, – Аркадия Высоцкого и Лены (Щеки) сначала Фесенко, потом Новиковой. Это теперь довольно замкнутые, необщительные люди. Сейчас Лена замужем за человеком, который точно когда-то фотографировал Науменко, а вот Цоя – не уверен. В ту пору никому не приходило в голову фиксировать события жизни. Казалось, что она будет продолжаться вечно. Цой был умным, добрым, скромным, сдержанным, талантливым человеком. Вообще мы, москвичи, относились к нему с особенным уважением. В нашем кругу принято было считать, что на общем фоне ленинградцев, которых некоторые из нас называли блокадниками, Цой выделялся некоторой корейскостью… Аркадий Виктора уважал, он сам был недурным поэтом и был в состоянии адекватно оценить поэтический дар Цоя. Кроме того, ему, разумеется, именно как сценаристу, близка была вся эта стилистика, хотя в ту пору самой любимой его песней была «Rain Dogs» Тома Уэйтса. Однажды мы сидели в большой комнате, освещенной шестидесятисвечевой лампочкой. Аркадий с Ажар Аяповой на диване, а напротив них, в углу, Цой, как сейчас помню, играл на гитаре, пел «Звезду по имени Солнце», которую совсем недавно сочинил.

Рената Литвинова, актриса, режиссер:

Когда еще не было никакой «АССЫ», никаких грампластинок, никакой «Иглы», у моего однокурсника Аркаши Высоцкого в квартире на Беговой бывал Витя Цой со своими музыкантами. Тогда Рашид Нугманов только-только снял про него документальный фильм «Йя-Хха!», и были какие-то кассеты с песнями. И все. Он был очень узкопопулярен… У Аркаши они все время на диване лежали. Я помню, они никогда не стояли, все время лежали. Было очень накурено. Я говорю: «Аркаш, что у тебя дома-то творится?» А он говорит: «Давай я тебя с ним познакомлю – он потрясающий совершенно музыкант». Я говорю: «Нет, давай лучше спой какую-нибудь песню его, а я посмотрю». Типа экзамен ему устроила. Цоя не позвали, а заставили Аркашу петь песню. И он спел: «Кто-то завтра попадет под трамвай, погибнут что-то там… все пассажиры. Дрогнет рука молодого хирурга. Следи за собой. Будь осторожен». Я послушала и сказала: «И что? Вот это он такое пишет? Не, я, Аркаш, что-то не поняла. Не буду я с ним знакомиться». И познакомилась с ним лишь потом. Он был в таком ненадлежащем состоянии, и удивительно мне понравился как эстетический объект: высокий, худой, такой весь в черном-черном, с кошачьей походкой. Но пока он не умер, я его песни не послушала, представляете? А совсем недавно в Питере мы познакомились с красавцем Гурьяновым – он был в группе Цоя барабанщиком. Мы чуть из-за него на самолет не опоздали. Он нам как включил концерт «КИНО» у себя дома на большом-большом экране, так мы все впали в такую эйфорию, что встать с дивана не смогли. Что-то мне такое передавалось от него! Цой был настоящий поэт и маг – из всех, кого вообще можно воспринимать и кого я знала лично…

Я не в курсе знакомства Литвиновой и Цоя. Рената в ту пору была какая-то совсем незаметная. Она ходила иногда следом за Ажар и ее интонации речи старательно копировала. Вряд ли она вообще была знакома с Виктором.

Цой из Питера уехал, да. Просто нет пророка в своем отечестве.

В 1983 году Цой был просто замкнутый молодой человек, весьма закомплексованный из-за своей наружности… А в 1985-1986-м это уже был абсолютно уверенный в себе лидер группы, на топе.

Конечно, Цой менялся с течением времени. Виктор остепенялся по мере того, как росла его популярность. Менялся статус, возраст, и менялись привычки. Одно дело – нам по восемнадцать – двадцать лет, а другое – уже по двадцать семь. Взрослые мужчины. Уже особо не подурачишься.

Действительно, бытовало мнение о группе «КИНО» как о заносчивых индивидуалистах, дистанцировавшихся от членов рок-клуба. Но, посудите сами, что такое был питерский рок-клуб? Организация, возникшая не от лучшей жизни. Музыканты собирались под ее крылом только потому, что она позволяла давать легальные концерты на легальных площадках. Реальным клубом, куда люди вступали бы по собственным увлечениям, эта организация никогда не была, даже если она носила приставку «рок». Отчего же Виктору и группе «КИНО» было относиться к ней с пиететом? Неудивительно, что «клуб» развалился при первых же дуновениях ветра свободы. И Виктор всегда это знал, понимал и относился с иронией ко всем, кто всерьез играл в эту чепуху.

Я не так хорошо знал Витю, чтобы давать тут какие-то подробные характеристики. Когда я его знал (в ранний домосковский период), то это был для меня просто лидер одной из рок-клубовских групп. Никто не считал в то время в клубе, что «КИНО» круче всех (кроме Вадика Шебашова, конечно). В рок-клубе в тот период была не одна группа, игравшая брит-поп, были и другие – «Петля Нестерова», «Дурное влияние», «Игры» и другие, это была ритмичная гитарная музыка, написанная под влиянием таких групп, как «The Cure», «Smiths», «Joy Division», «Siouxsie and The Banshees», etc. Это были группы, которыми клуб гордился. И в потенции «Петля Нестерова» и «Дурное влияние» могли бы стать супергруппами, но не повезло, не хватило (само) дисциплины, того, что у Цоя появилось в избытке, когда в группу пришла Марьяна. И удачи. К сожалению, в тот период вышло так, что в клубе стали снова заправлять и продвигать свой говнорок хиппи типа Гены Зайцева, со своим только что вылезшим из уфимской жопы Шевчуком. Или таких, как подмосковный соловей Кинчев, который полностью изменил имидж «Алисы» не в лучшую сторону и поставил дело рока на строгий поток – «Деньги в кассу, культурку в массы». Они же натащили потом в Питер и вообще продвинули в мир всяких волосатиков типа «Калинова моста», «Чайфа» и прочий говнорок. В результате всех этих хипанских маневров они сбили нам правильное направление развития клуба – на панк, брит-поп и «новую волну».

Про Цоя как-то сказали: «Он никогда не стал бы смеяться над теми, кто его искренне любит». Это довольно смелое предположение. При жизни его искренне любило количество человек, которое можно пересчитать по пальцам двупалого существа. То есть никто не отрицал талантов и все любили продукт, но на финальном этапе близко к Виктору приблизиться было невозможно, и это сильно раздражало и проявлялось даже в быту. Ну например, спросишь его о чем-то, а он отвечает в сторону, под углом 90 градусов к тебе, и только мельком посматривает, как ты реагируешь, в глаза не смотрит. Некрасиво это, сильно раздражало, поверьте. Пренебрежительность к мнению, пренебрежение к личности, пренебрежение всем, даже собственной жизнью, – как оказалось, в этом часть Цоя, которого мы так любим. Он был чудовищный сноб и презирал простых людей. Но и я таким был, быть может, с меньшим на это правом. Я просто успел повзрослеть, а Витенька нет.

Каким он может быть снобом, если учился в ПТУ и в школе рабочей молодежи? Каких «простых» людей он в грош не ставил? Он был не очень хорошо образованным рабочим парнем. А потом стал звездой – очень быстро. Ну, малость голову снесло, конечно. Но с «простыми» людьми тоже все было в порядке. Он сам был простой парень и вырос среди простых парней. Ну может, за бутылкой вина разорался пьяный – и пошло: «сноб», «сноб». Такое бывало. Точно не помню, но случалось что-то такое… Но в принципе он был очень, как бы это… осторожен. Почти до трусости. Но скорее осторожен все-таки. По пьяни мог что-нибудь ляпнуть не то. А так – нет.

Я помню, мы поехали в центр, в машине – Цой, Каспарян, я и один друг. Так вот, как только они вышли из машины на Невском, их сразу обступила толпа, да так и пошла вместе с ними. Как себя вести – два пути: или дружить со всеми, или подбородок вверх и вперед, никого не видя. А насчет того, чтобы «приблизиться к ним», – не знаю. А зачем? Это же не Будда, чтобы к нему «приблизиться». В мире полно интересных людей, кумиров. Зачем же заставлять их терпеть ненужные контакты и эмоции?

Цой не любил простых людей? Простых – это людей типа «Рыбы» и Вишни? Ну наверное, да, таких Цой терпеть не мог (улыбается). Вот видите, как Витя умел обидеть ловко, что люди не могут простить десятилетиями… А нужно же уметь прощать.

Цой не был снобом. Разумеется, таких простых ребят, как, например, Вишня, он презирал. Куда уж проще? (Смеется.) Отвращение, презрение – это хорошее качество, когда это самосохранение, самозащита.

Цой – это загадочный и мифический кумир, который, типа, и слова в простоте не сказал – только философия и мудрые мысли сплошным косяком.

И почему я должен соглашаться с мнением Славы Бутусова, которое очень попахивает сиюминутным популизмом? Нравится ему лить елей на душевные травмы фанов – его дело. Уж не говоря о том, что Слава влился в питерскую рок-тусовку, когда Цой стал уже полулегендарной личностью в стране и в Питере почти не бывал. Кто знает и понимает творчество Цоя? Лучше всех знают и понимают творчество Цоя (а не самого Цоя, конечно, как в приведенных словах Бутусова) те, кому положено было это делать, – независимые музыкальные критики и рок-журналисты ЛенРок-Клуба. Затем – музыканты, игравшие в «КИНО», волей-неволей. Затем – друзья по Ленинградскому рок-клубу (я говорю не про себя) и другие музыканты клуба – первые слушатели и критики «КИНО»: те, кто оставался в зале, не выходил оттуда, слушая беспомощную игру на гитаре Каспаряна и вообще «КИНО», довольно невразумительно игравшее тогда. Затем – та сравнительно немногочисленная публика, слушавшая «КИНО» с самого начала – в зале ЛМДСТ и Красном уголке ЛРК. Те, кому сильно повезло, типа Вадика Шебашова, «первого официального фана» «КИНО». И уж только потом – свора всяческих рок-дилетантов, тупо наживающих бабло на этой теме, и огромная толпа фанов по всей стране. Фаны смотрят на своего сотворенного кумира как на идеального героя, и ни о какой объективной оценке, знании и настоящем понимании творчества реального ЧЕЛОВЕКА и речи быть не может. Хотя это не мешает им быть уверенными в том, что их воображаемое знание – самое верное.

Цой, несомненно, был очень зависим от обстановки, и найти абсолютный покой ему было тяжело. Конечно, любой творческий человек может полностью закрыться, но это будет уже совершенно иная, довольно грустная картина. А если он открыт для близких, то они оказываются в рабстве его настроений или бесконечно конфликтуют с ним, отстаивая свое право на жизнь, что в итоге лишает сил обе стороны.

В целом Цой избегал общества людей. Поэтому и производил впечатление нелюдимого на тех, кто этого не понимал.

Часто о Викторе говорят – одиночка. Конечно, говорить можно по-всякому, но что касается конкретно Виктора, то он вообще не любил оставаться один. Не то чтобы он чего-то боялся, просто не мог один, и все. Кто-то все время должен быть рядом с ним. Я это не раз замечал. Цой очень не любил в гостиницах жить. Когда он приехал на съемки той же «Иглы», я ему сказал: «Вот твой гостиничный номер. Он все время будет за тобой. Пожалуйста, если тебе нужно будет уединиться, побыть одному…» Цой ни разу им не воспользовался. Он все время жил у нас. И когда говорят о Викторе, что он человек необщительный или грубый, отталкивает людей, это не так. Просто, особенно в последнее время, он общался с очень немногими, но с друзьями был замечательным, открытым человеком. Согласитесь, это мнение никак не соответствует определению Максима Пашкова – «мрачноватый». Сам же Виктор говорил о себе так: «Я не такой замкнутый, как может показаться».

Думаю, что я был на всех концертах этой группы до ее «взлета», кроме одного, когда я был арестован в рок-клубе. И насколько я понимаю, перед группой вставала дилемма – выступить в мою защиту и тем самым поставить крест на своей карьере или все же сыграть. Как подтвердила история, они выступили.

Два или три из этих концертов были совместными: «Аквариум» и «КИНО». У меня даже сохранилась афиша одного такого концерта. Кстати, один из них был в день моего тридцатилетнего юбилея. Также бесконечное соучастие в «Поп-механике». Ну и просто поездки за город на велосипедах…

До сих пор не могу охватить масштаб его личности, которая увеличивается пропорционально времени. Это был совершенно адекватный своему времени молодой человек, лишенный черт, которые ему дорисовала история. Безусловно, он был талантлив, в то же время он развивался в удивительно питательной среде, которая ни в коем случае не была «толпой». И героем его сделала система, когда он как раз вышел за пределы этой питательной среды.

Виктор казался необщительным только тем людям, с кем он не хотел общаться. В частности, журналистам. А в кругу близких людей он был мягчайшим и теплым человеком. Настоящим и кайфовым! С ним можно было промолчать весь день и при этом чувствовать себя вполне комфортно. От него исходила аура близкого друга, а сами песни пробивали, как электрический ток. Тогда никто и не думал, что все это превратится в такую легенду: мы просто купались в той энергии, которая исходила от него.

Когда-то у нас было очень много людей, которые называли себя друзьями Цоя. Но я могу точно заявить: у Цоя никогда не было друзей. Собственно, их нет ни у «Рикошета», ни у меня… У нас есть бесконечная тусня, внутри которой мы все живем. А что такое «уметь дружить»? Это акт некоего самопожертвования, собственно, как и «уметь любить». Я такого чувства не испытываю ни к кому…

Цой был парнем, который слушал музыку на виниловых пластинках. Копировал то, что ему нравилось. И пытался писать песни в стиле «The Cure». Они у него как-то получались более-менее похоже, но качество записи не давало возможности им стать совсем копиями. Так и возник их саунд – от слабых возможностей наших студий. Насчет его текстов – с парой из них он просто удачно попал в струю. У него очень много неинтересных стихов, это знают даже самые преданные фаны. Если б он не умер раньше времени, не было бы культа. Я считаю, что каждому поколению нужен свой герой. Наше время грешит тем, что героев в нем мало. Взять выступления протеста, в России или США, неважно, протест этот анонимен. Интернет анонимен. Герои высказываются, прикрываясь никами. Кричат на улицах, скрывая лица масками и шарфами. Рок-музыка давно потеряла свою власть над массами. Как практически и любое другое искусство – это импотенция интеллигенции и креативной части общества. Народ не нуждается в рупоре, которым был бы для него тот или иной артист. Народ могла бы возглавить реально сильная личность, но совладать с беспредельным скепсисом по любому поводу трудно даже герою. Я уверен, в наше время Цой не стал бы героем. Его слова потонули бы в шуме. В наше время даже Высоцкий не был бы Христом. Герой в наше время – не романтик и не скандалист. И уж точно это не будет музыкант с гитарой.

Андрей Бурлака, музыкальный журналист:

В современной культурной среде группа «КИНО» попросту не смогла бы выжить. В 1991 году уже появились фонограммная эстрада, поп-проекты, и с ними трудно было конкурировать на масштабном уровне. Даже самые монстры рока вроде «ДДТ» сидели в то время без работы… Строго говоря, группа «КИНО» могла развалиться еще в начале 90-х годов, потому что на том уровне была уже сама себе неинтересна.

По мнению Дмитрия Левковского, многие вспоминающие заботятся об имидже Цоя, хотя сам Дмитрий не верит в то, что «этот имидж нуждается в каком-либо исправлении или улучшении».

Думаю, мы все, кто его знал, заботимся о его имидже, потому что, пока его любят, мы фигуранты великих событий, а когда его разлюбят – мы тоже превратимся в ничто.

Не буду говорить о других, но лично я стараюсь сохранить память о Викторе, каким я его знал, ничего не сочиняя, не придумывая небылиц и не навязывая личных, культурологических, философских или мифологических измышлений.

Артем никогда не был близким другом Виктора и знал его только по общим тусовкам. Неудивительно, что таким он в его сознании и остается, ведь они не проводили вдвоем бессчетных дней и ночей, – откуда Артему знать другие стороны этого человека? Я даже сомневаюсь, был ли у него хотя бы один доверительный разговор с Виктором с глазу на глаз. «Модник». Никогда Виктор не был рабом моды. Да, он мог не раз иронически заявлять о «КИНО», что они «модные ребята», но это было не следование моде сезона, а создание собственной моды. Виктор – человек с невероятно развитым чувством стиля, но к «моднику» это не имеет никакого отношения, это разные вещи, и виной непонимания опять же является поверхностный, самодостаточный взгляд Артема на человека, которого он сам себе вообразил. Любые расхождения с этим, им самим придуманным примитивным образом Виктора его бесят. «Весельчак». Артем постоянно настаивает, что в этом была суть характера Виктора. Да, на тусовках со своими людьми Виктору были свойственны легкий кураж и веселая улыбка. И это главное, что Артем ценит в нем. Все остальное, опять же, вызывает у Артема тихую или громкую ярость. Например, в одной из радиопередач Липницкого, в которой мы оба принимали участие, он вдруг остервенело набросился на меня и на Наташу Разлогову, обвинив нас в том, что мы якобы сделали из Виктора мрачного героя-одиночку. Потом, правда, неохотно допускает, что Виктору, наверное, и самому того «хотелось». Опять же, все это игра собственного воображения Артема, выдаваемая за объективную критику специалиста. Наиболее же смехотворно выглядят его заявления, когда Артем начинает выступать в роли адвоката Виктора и утверждать, что тому бы понравилось, а что «уж точно не понравилось», выдавая свой вкус за вкус Виктора. Меня вообще коробят подобные вольности от кого бы то ни было, но в устах Артема они вдвойне безапелляционны и до смешного категоричны, поскольку произносятся с дьявольски серьезной миной то ли «духовного наследника», то ли «мирового судьи», то ли «паразита номер 1 в советском роке», каковым он сам же себя назвал в первом выпуске моего журнала «ЗгГа» в декабре 1983 года. В своем вопросе вы строите предположение, в чем причина, не в зависти ли? Нет, не думаю. Артема отличало довольно снисходительное отношение к Цою еще при его жизни.

Он мог признавать, что группа «КИНО» имела наибольшие шансы на успех за рубежом, или что Виктор переиграл профессиональных советских актеров, ничего не играя в «Игле», или что он «попал в героическую струю» конца 80-х, но Артем никогда по большому счету не ставил Виктора в первые ряды отечественного рока или тусовки, что даже тогда вызывало у меня недоумение. С годами позиция Артема выкристаллизовалась. Думаю, тут имеет место не «зависть», а самооправдание собственной близорукости и непонимания подлинного значения фигуры Виктора Цоя для отечественной музыки и культуры. И эта собственная близорукость требует теперь яростного бесконечного поиска причин непонятной и неприемлемой для него природы популярности Виктора в дурном вкусе, коварных инсинуациях «близкого круга» и в «fucking cinema».

Понимаете, тут все зависит от того, что мы понимаем под словом «друзья». Все зависит от точки зрения на этот вопрос. Цой спокойно отказывался от старых связей. У него менялась жизнь, менялись, конечно, и люди вокруг. Он мог совершенно спокойно не видеть тех, кто уходил. Ностальгия по прошлому его не мучила.

Было это семнадцатого февраля восемьдесят девятого года. Я так хорошо помню, потому что это годовщина смерти Саши Башлачева. Я был в Москве и в тот вечер беседовал с Костей Кинчевым для «Путешествия рок-дилетанта». Мы побеседовали под магнитофон, а потом сбегали в магазин и стали поминать Сашу. И Кинчев все время ставил в кассетник свой новый альбом «Шестой лесничий». Я его тогда впервые слышал. И чем дольше мы сидели, тем больше мне альбом нравился. Вдруг звонит Цой: можно приехать? Костя говорит: приезжай. А было уже часов десять вечера. Цой приехал через полчаса с Наташей, привез бутылку сухого, сам почти не пил. И тоже поставил на кассетник альбом «Звезда по имени Солнце». Его тогда вообще никто еще не слышал. Только что свели. Я стал слушать – и чего-то не покатило. Дело в том, что я очень люблю «Группу крови», а здесь мне показалось, что это повтор. Я слушал, слушал, а песне на третьей сказал Вите, мол, это не то… Кажется, я даже круче выразился. Смотрю, Костя делает круглые глаза, пинает меня под столом ногой и прикладывает палец к губам, чтобы Витя не видел. Мол, не надо, Цой этого не любит… А сам Витя сидит, желваками двигает, аж побелел. Но ничего не сказал. Ни слова. Но показалось мне, что затаил на меня обиду. Хотя потом, когда я альбом еще послушал, он мне тоже понравился… И я чувствовал себя перед Витей виноватым. Помню, даже подошел к нему на дне рождения Боба, говорил, что не хотел его обидеть.

Многих людей, которые сегодня говорят о Цое, в жизни самого Цоя не было, как бы они хотели это представить. Но они уверены в обратном. После смерти Цоя все стали иметь колоссальное отношение к нему. Даже те, кто, может, всего раз поздоровался с ним за руку. К примеру, у Житинского вообще так получается, что он был другом Цою наравне, к примеру, с Каспаря– ном или Стингрей. Или Густавом, которого Цой вообще слушал как наставника какого-то. А вот то, что Цой на Житинского обиделся… Да ну, как обиделся, не было такой уж вселенской обиды, но да, как-то у меня Цой впервые спел «Звезду по имени Солнце», и Житинскому не понравилась песня. Выразился он, мол, ерунда, но извинился потом за эту оплошность.

У Цоя сразу появился интерес к моей музыке, то есть он счел ее интересной и следил за нашими песнями. Он проявлял ко мне большой интерес, я же в свою очередь проявлял огромный интерес к нему.

Дело в том, что Витя не был Кинчеву другом. Вот мы с Кинчевым действительно друзья, но мы подружились уже намного позже Витиной гибели. Конечно, говоря «мы были друзьями», он выражает свою точку зрения. Но буквально к его словам относиться не стоит.

Утверждение, что Цой дружил с Кинчевым, – полное вранье. Никакой дружбы не было. Что касается меня, то у меня совершенно полное омерзение, отвращение к группе «Алиса» и лично к Кинчеву. С самого начала и до самого конца. У меня вообще однажды был случай… Я буквально вынужден был драться за свой драм-компьютер, который я пришел забирать у Вишни, а там сидит этот персонаж и говорит: «Мы записываем тут альбом». – «Ну а мне-то что?» – «Как это? Мы вместе! Высокая миссия, мы должны…» – «Ничего мы не должны, отдайте компьютер». Все равно забрал компьютер, мне на их дегенеративное творчество наплевать. Это мой инструмент, и он мне был нужен. Вот такой случай был. А дальше были всякие грязные комментарии, это было за пределом любых нравственных норм. Витя не дружил с Кинчевым. С какой стороны дружить с ним? На какую тему? Только дипломатия была, не более того.

Судя по тому, как Витя тогда общался с Костей, я так понял, что они не были никакими друзьями. Я помню, что Цой очень иронично, влегкую так, тонко подстебывал его. Костя, конечно, завидует Вите, просто потому, что Витя ушел как рокер – молодым. И когда человек уходит молодой – это что-то… Ну, вот денег можно заработать, альбом можно записать. А со стороны смотришь – и не смотрится. Так что в этом смысле Витя их всех обманул.

Ну вот, например, поучаствовал Цой в программе «Взгляд». При творческой самореализации появляются какие-то такие возможности, например… Там поучаствовал, там… Это ерунда все. Виктор был всегда, я бы сказал, таким закрытым одиночкой. То есть дом, сквот, ну и группа, а потом все остальное…

– Вы противоречивый человек?

– Нет, я совершенно монолитный.

Музыканты «КИНО» Юрий Каспарян и Георгий Гурьянов, равно как и подруга Виктора Цоя, Наталия Разлогова, и друг Виктора, Рашид Нугманов, резко осудили Гребенщикова за ложь. И Борису Борисовичу пришлось оправдываться: «Приношу свои извинения; эта история была рассказана мне кем-то лет пятнадцать тому назад и – как выясняется теперь – нисколько не соответствует истине. Очень сожалею, что она попала в СМИ. Все. Вопрос должен быть закрыт».

БГ должен был прямо сказать в ответ Додолеву, что никогда Цой перед братвой не выступал. Это глупости. Ведь уже приносил извинения раньше за свои слова. Ничему не научило? Опять пустился в полемику по поводу Айзеншписа, которого толком не знал, даже не обращая внимания на попытки Додолева, близко знавшего Юрия, опровергнуть его слова… Повторяет с чужих слов выдуманные истории, а люди верят, хлопая ушами. «Ну как же, сам великий БГ сказал! Ах, Цой, сволочь продажная, выступал перед братками!» Понятно, что Додолев слегка спровоцировал БГ, но Додолев провоцировал правильно, на то он и журналист. А Гребенщиков повел себя в данном случае как лузер. Да я бы на месте Додолева задал такой же вопрос. Но надо же думать над ответом! А БГ не удосужился и с милой улыбкой облил группу «КИНО» грязью… Оказывается, он знает про «выступления для бандитов» со слов каких-то «участников тех событий»… Детский лепет, да и только. Кстати, если БГ не в курсе, то малиновые пиджаки вошли в моду среди братвы лишь с 1992 года, то есть уже после смерти Цоя. БГ этот факт, завравшись, упустил из виду…

Какая чушь. Странное утверждение. Чего Гребенщикову неймется? Говорить он может что угодно, но то, что группа «КИНО» играла перед «братками» или могла играть, это не про группу «КИНО». Это факт. Недавно вот думал об этом. Никогда нам не заказывали что-то сыграть. Этого никогда не было, подчеркиваю. Мы – заказывали, чтобы играли нам.

История с братками, рассказанная БГ, напоминает испорченный телефон…

Такого не было. Группа «КИНО» никогда не сдавалась в аренду бандитам, ни под дулом пистолета, ни по собственной воле, ни тем более по приказу Айзеншписа. Айзеншпис был нанятым директором группы, а не ее руководителем и не мог диктовать им подобные вещи. Весной 2010 года я звонил Гребенщикову по этому поводу, и он тогда извинился за свою ошибку, признал ее и намерен был исправить недоразумение, которое било не только по репутации группы «КИНО», но и по его собственной. Странно, что БГ вернулся к этой теме. Ни Виктор, ни ребята из «КИНО» никогда не были холуями, какими их – вольно или невольно – пытаются выставить. Герои остаются героями, какую бы возню ни заводили вокруг их имен. Мне лишь обидно за БГ, которого я искренне люблю и уважаю. Моя догадка о том, что он попал в журналистскую ловушку явно не по своей воле, оказалась неверна, и БГ продолжает настаивать на слухах по своей воле. Причины такого поведения БГ? Зависть? Ревность? Недосуг выяснять. Не вижу смысла. В первый раз у него прокатило за ошибку. Второй – это уже убеждение. Мне и самому доводилось изумляться потокам небылиц, текущим в мой адрес от тех, кого я считал если не друзьями, то хотя бы близкими людьми – при этом без всяких видимых оснований.

БГ ничего сверхудивительного не сказал. В шоу-бизнесе много чего происходит такого, о чем фанаты и не догадываются. И надо помнить, что Борис – не просто лучший друг Витьки, а учитель, помощник, наставник, который вообще вывел в люди этот проект, образец для подражания во всех смыслах. Если бы не БГ, Витя вряд ли стал бы тем, кем стал. Борис его научил очень многому. И он Витьку искренне любил и любит до сих пор.

К 1990 годуя на какое-то время, к сожалению не навсегда, вышел за пределы рок-н-ролльного сообщества и потерял из виду их обоих. Получилось так, что Цоя навсегда. Что происходит в отношениях двух людей? Даже они сами не всегда могут дать этому оценку… К сожалению, жизнь полна разочарования, и я тоже утратил многих друзей. Причем по прошествии времени становится очевидным, что в большинстве случаев причина крылась во мне самом.

Я могу сказать, что через два года, когда мы делали арт-рок-парад в связи с премьерой фильма «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви», уже было видно, до какой степени ситуация поменялась. Уже были разборки на тему того, кто за кем выступает. Цой в тот момент уже не разговаривал с Гребенщиковым. Помню, что Витя поразил меня тем, что пришел в роскошной волчьей шубе. Он выглядел как негр рока…

Поначалу я больше виделся с Гребенщиковым, нежели с Виктором, и даже организовал его с Сашей Титовым подпольный концерт во ВГИКе.

С зимы 85-го повидал в его коммуналке на Софье Перовской немало людей, но Виктора там практически не бывало. Я знал об их былой дружбе, но не застал ее. Боб действительно перестал играть в судьбе Виктора какую-либо актуальную роль, и Виктор к новым альбомам «Аквариума» относился критически. При этом, как мне кажется, в сердце Виктор сожалел, что потерял в лице Боба героя. Мы особенно о Бобе не говорили с Виктором, только мимоходом.

Было множество других приоритетов в те годы. Когда же мы заводили речь о Гребенщикове, я не мог не заметить в голосе Виктора оттенков сожаления, а иногда даже печали, как в том ночном разговоре на проспекте Ветеранов, когда он высказал сакраментальную фразу о том, что Боб стал бы героем, умри он сейчас. Когда в последний раз я видел обоих вместе (мы с Виктором приходили за чем-то к Бобу, уже не помню за чем), меня даже немного удивила прохладность их отношений. Было такое ощущение, что им не о чем говорить.

На одной из тусовок между Цоем и Шевчуком произошел конфликт. Шевчук начал упрекать Цоя в мажорстве. И Цой, разумеется, в долгу не остался. Конфликт был из за того, что, видишь ли, Шевчуку не понравилось, что парни были одеты модно, в импортное шмотье, кроссовки, кроме того, он был пьян, а они тогда занимались карате у профессионального тренера (Цой с ним был знаком), вот и получил ногой в табло. Нахамил он всем троим (там был еще, кажется, Густав), но получил он именно от Юрика, несмотря на то что Юра очень медленный. Но получил он так, легонько… Да так, ничего такого, пьяное жлобство, таких историй пруд пруди. Эта история даже тогда ничего, кроме улыбки, не вызывала. Сейчас просто слухами обросло все это. Как обычно. Обычная история, все превращается в миф. Миф – это не ложь, это идеализация событий, придает им значимость и четкость. А что было на самом деле, так, ерунда всякая.

Сегодня нужно развеять мифы, которые накопились вокруг Цоя. В этом нет ничего плохого. Это нужно, безусловно. Цой был открытой личностью, и в его жизни не было ничего, что стоило бы скрывать. А мифы, они только мешают. Ни в каком приукрасе личность Цоя не нуждается. Однозначно. Цой никого не обманывал, не крал, и скрывать ему нечего.

В рассказ Соколкова о драке Каспаряна и Шевчука я не верю. «Рикошет» – тот любил подраться, Шевчук тоже. Но никак не Цой. Соколков просто болтун. «Рикошет» подрался с Шевчуком на моих глазах, и Шевчук просто выкинул его из квартиры, и все. Этим драка и закончилось. Шевчук известный драчун… Думаю, столкнись он с Цоем, то навалял бы обоим: и Цою и Каспаряну при случае…

Да, это было. Но эта история была не на «Камчатке». Это было в салоне у Алины Алонсо, была вечеринка, и Юлианыч тоже зашел туда. И он не к кроссовкам придрался, а мы сидели все в футболочках Джоанны «Спасем мир», и он там начал выступать, типа вы, что ли, мир спасете… Ну, это пьяная история совсем… Обычная какая-то возня была.

Как я познакомилась с «КИНО», я не помню, возможно, кто-то привел их ко мне. Песни Цоя я любила и люблю. С Шевчуком не помню точно, кто именно «полемизировал». Но это точно было. Помню еще, как на моем дне рождения прекрасно «Рикошет» дрался, кажется, «Африку» бил… Да, «Рикошет» был точно, еще Джоанна тогда была. Рики – блистательный типаж, чтобы не портить мой праздник, пригласил всех драться на лестничной площадке. Поэтому все ушли из коридора за входную дверь. Там «Африка» людей и получил. Каспарян с Джоанной в другой комнате были в это время…

Жаль, меня там не было. Потому что этот агрессивный персонаж сам спровоцировал ребят на драку. Был такой салон Алины Алонсо, все это там и произошло. Там были художники – Олег Котельников, Андрей Крисанов, которые принимали участие в этом, защищая Виктора от наезда. Каспарян еще был.

И Шевчуку повезло, что меня там по случаю рядом не оказалось. Цой презирал Шевчука, и не только после этого, а вообще… Как можно его терпеть? Терпеть он его не мог точно, хоть мы на эти темы с ним редко беседовали. Могли просто между собой похихикать, но фокусировать на этом внимание, время тратить – нет. Не самая интересная тема. А однажды нас с Каспаряном чуть не побила эта компания. Случайно оказались там… Все те же персонажи…

Да, была эта история. Цой, конечно, в драке не участвовал, он просто сказал Шевчуку: «Жаль, что ты с первого раза не понял». Шевчук пьян был, махал руками там. Его сбили с ног и пинали. «Африка» его стулом бил даже, подбегал так, пинал и отбегал…

– Кто-то из ваших коллег рассказывал мне, что одно время вы собирались набить морду и Виктору Цою – а ему-то за что?

– С Витькой у меня тоже маленький конфликт приключился. Что, рассказать? (Смеется.)

– А то!

– Цой носил майку типа: «Я спасу мир». «Ты, что ли, спасешь?» – я спросил. Ну, слово за слово… На самом деле все это весело было, нормально.

Дмитрий Левковский:

В рок-клубе к «КИНО» и Цою лично относились довольно иронично до тех пор, пока они не начали свои коммерческие чёсы по стране… С тех пор в ЛРК на них и смотрели как на отрезанный ломоть.

Федор Лавров:

В нашей реально панковской среде Цою и «Рыбе» точно доставалось за то, что они прорвались в рок-клуб и стали «легальными». «Свин» дружил с ними, я их тогда не знал. Но я сто раз слышал от «Свина», что «КИНО» (как и «Аквариум») – это продажная попса. Мы ревновали к славе и возможности выступать. У нас самих не было шанса попасть в рок-клуб. Но когда двери открылись для всех, нам уже это было неинтересно. И «Народное ополчение» вступило туда уже без меня.

Алексей Рыбин:

Курехин не завидовал. Точно. Цой уже тогда играл попсу, которую Курехин никогда в жизни не слушал. Чему он мог завидовать? Поп-артисту в блестках?

Сергей Курехин, лидер группы «Популярная механика»:

«КИНО» я вообще не помню. Помню только, как Цой появился. Ходил такой скромный, заискивающий юноша. Хороший. Боб называл себя его продюсером. Попросил меня записать для него что-то. Но если «Аквариум» был для меня детской игрушкой, то «КИНО» уж совсем что-то детское. Как если бы моя дочка маленькая организовала свою группку. Да и разница в возрасте была. Они для меня как дети, да и песни детские.

Что касается Курехина, то считать нас мальчишками-дилетантами он не мог, поскольку привлекал в свою «Поп-механику» только профессионалов. Конечно, он завидовал, был злым и завистливым. Это черты характера… Однажды Виктор не появился на «Поп-механике», просто поругался перед этим с Курехиным, потому что на одной из репетиций тот наорал на Виктора. Цой ушел, за ним ушел я. Потом, когда мы писали что-то на «Ленфильме» с Тихомировым и Каспаряном, он назвал нас бездарями, дескать, вы ничего не умеете играть. Я сумел найти слова и ответил: «У тебя музыка бездарная и кривая, ее невозможно записать лучше!» Эта реплика сделала дальнейшие контакты невозможными. О чем я лично впоследствии никогда не жалел.

Завистливые музыканты, я думаю, завидовали Цою. Все зависит от характера музыканта. Есть разные музыканты.

Мне сложно судить об этом. Я же не Курехин. Чужая душа потемки. А что касается отношения к нам в рок-клубе, то мне сложно судить об этом. Я мало с кем общался…

Лично я им не завидовал и до коммерческого успеха. Сомневаюсь, что кто-то мог им завидовать… Хотя всякое бывает. Не забывайте: все были равны, и как все будет – никто не знал. Мне лично глубоко обидно, что целый пласт музыки в ЛРК «новой волны» был похоронен под тоннами говнорока типа «ДДТ» или истерическими криками наркомана Кинчева. «КИНО» в этом контексте было одной из модных групп, которым повезло. Реально в то время было четыре группы (вернее, три, после смерти Саши Давыдова) – «Аквариум», «КИНО», «Странные игры» и «Алиса», которым завидовали из-за продвижения. Завидовали именно продвижению, а не музыке. Все группы были уверены, что их музыка лучшая. Курехин вот, я думаю, завидовал. Причем именно коммерческому успеху «КИНО». Он же сам был скорее режиссер и дирижер, чем композитор и организатор. Музыке, что они производили, он точно не завидовал… Такое в кошмаре не придумать – Курехин, прущийся от «КИНО». Он в «КИНО» любил только Густава за модность и авангардизм. Остальных считал лохами-любителями (да как и остальные 99 процентов рок-клубовских музыкантов).

Главное было то, что с самого начала деятельности «КИНО» поражала (и сперва даже смешила) их открытая нацеленность на успех, особенно у Витьки. Да не просто на успех, а на всесоюзную как минимум популярность. Желательно с элементами культа. Самое интересное, что эта нацеленность принесла желаемые плоды: «КИНО» стало самой популярной рок-поп-группой советских времен. Было бы это в Америке, можно было бы сказать, что Цой – это реализация «американской мечты». Ну а так, наверное, можно считать, что это была реализация групповой мечты.

Однажды Цою позвонил Ким Чен Ир и сказал:

– Виктор, ты, как представитель корейского народа, должен написать высокодуховную песню про Корею…

– Да пошел ты в жопу, – ответил Цой и написал «Восьмиклассницу».

Я не знаю, кто ему завидовал. Я с таким и не сталкивался.

В какой-то момент «КИНО» стало выше всех группировок, уйдя в гастроли и большие деньги. Обсуждать стало нечего. Кто-то завидовал, конечно… Те, для кого мотивацией было самоутверждение (как Кинчев), пока сами на бабло не встали. Кому-то было по херу. Мы лично даже радовались, что вот, почти панк – и такой взлет. Я радовался за «киношников», единственное, что меня (и всех) напрягало, – это то, что они в Москву свалили. Никто с ними больше не дружил и не пытался стать ближе, кроме глорихантеров. Да и зачем? Это не было нужно никому. «Медные трубы» – испытание тяжелое, так что мы оставили «КИНО» в покое, в одиночестве наслаждаться своей крутизной. Другие у них друзья появились. Им поперло отовсюду.

Игорь Гудков:

Они не успели пройти эти «медные трубы», они только начались. До этого они были просто группой рок-клуба, а потом вдруг стали суперзвезды. Это длилось не очень долгое время, и жизнь суперзвезд у них прервалась резко достаточно и трагично.

Игорь Воеводин, журналист:

Безгранично талантливый, он подсознательно наделял окружающих такими же качествами, ему хотелось, чтобы все могли то, что может он, и он удивлялся тому, что они не могут. Бесспорный лидер, он старался не раздражать окружающих своим талантом, не обижать их им. Это такая же редкость, как и сам талант, быть может, большая. Душевная щедрость – в наше время это звучит дико, правда? Каждому Моцарту – по Сальери. Не важно, что у Цоя не было своего конкретного, личного… «светлый» его образ он носил в душе. Имя ему – неуверенность. Как каждый рядовой гений, Цой не был уверен, что творения его действительно настолько хороши. Наверняка он думал: «Ну что они все сходят с ума? Это же так просто, Господи, сел и написал, и пошел гулять или вино пить. Даже когда не пишется, и душа сочится чем-то вязким, и кажется, что тебя душат… Все равно – сел и написал. Или пошел гулять, или вина выпил – все равно потом сел и написал. А если забыл рифму – придет другая…» По каким тарифам оценивать гению свою работу? Если гениальность – норма… И что делать нормировщику Сальери, если строчки, за любую из которых он заложил бы душу, отдал и коня, и кинжал, этот темноликий Моцарт роняет, не замечая? И не подбирает, не нагибается, уронив… Гений существует вне зависимости от того, признает его толпа таковым или нет. Он просто больше страдает, если не признает. Это от Бога – гениальность. Это как Бог – Он ведь тоже существует вне зависимости от людских представлений о Нем. Не надо говорить, что я грешу, принижая понятие Бога до уровня человека. Я возвращаю человеку потерянное, забытое, заложенное, пропитое, проданное, растоптанное, распятое, размененное, вывалянное в грязи и оплеванное его первоначальное значение и достоинство. Если уж человек – по образу и подобию… С гением жить нельзя. С ним можно только сосуществовать, – он все равно живет внутри своей гениальности, как в скорлупе, и лишь иногда одаривает окружающих своим вниманием. Цой был одинок? Это тоже норма жизни, он все равно не мог сойтись с людьми больше, чем сходился, при всем желании он не мог им подарить этот тревожный мир, где и рождались стихи, – туда вход по именным билетам… Это мир звуков, разрозненных строчек, вроде бы не связанных между собой понятий и явлений, иногда – ослепительных молний, чаще – промозглого, тусклого дождя, сквозь который вырисовываются лица и фигуры, и кажется, что все кругом плачут, лица мокры, но ведь это просто дождь… Цой умер. Спал он за рулем или не спал, я не знаю и не хочу знать, слишком уж мы все патологоанатомы, нам всем интересно, а что там, да как, да сколько раз. Он умер – и стал свободен окончательно. Издаются какие-то книжечки на потребу толпе. Юркие прихлебатели: газетчики, знакомые, незнакомые – все спешат урвать кусок и примазаться, притереться потным своим животом, и девочки, разинув рты, смотрят на них, а они, пощипывая девочек, цедят: «Помню, мы с Цоем…» Рок-н-ролл мертв. Уцелевшие пропойные экс-божества, потряхивая поредевшими гривами, что-то гундосят со сцены, горстка уцелевших поклонников визжит, и кажется божествам, что их по-прежнему любят и знают все. А поезд между тем ушел, и в кармане – пыль и табачные крошки, и душа работает на портвейне, как на самом дешевом, поганом бензине, и стучат клапана, и трубы покрылись странным, нездоровым налетом… Цой думал, что он – рок-певец. Они, еще уцелевшие, его постаревшие однополчане, знают, что это не так. Не совсем так. Он был просто Поэт, со смятой душой, сторонящийся окружающих, подсознательно ожидающий от них чего-нибудь еще. Он мог бы в жизни не брать в руки гитару – голоса у него просто не было. Все равно строчки истекали из него и оставались жить. Знаете, идет босой человек по дороге, ноги изранены, и кровь сочится в пыль и скатывается в шарики. И по этим следам человека всегда найдут пущенные вослед собаки.