Глава 29
С мрачного предрассветного неба крупными хлопьями падал снег. Он все шел и шел, уже, наверное, второй час кряду, и конца-краю ему было не видно. Нэрис, скрючившись у костра, натянула овчину до самого носа. Смотреть все равно было не на что, а так хоть чуть-чуть потеплее. Она повернула голову влево, разминая шею. Далекое нагромождение камней, виденное вчера днем, призрачно чернело посреди равнины. Подернутое пеленой снегопада, оно казалось живым – шевелилось, меняло свои очертания. Это, конечно, был только обман зрения, игра танцующих снежинок, но леди Мак-Лайон нравилось грезить наяву. Хоть чем-то себя занять, чтоб не взвыть от тоски!
Она шевельнулась – ноги совсем затекли. Зашуршала солома. Хорошо, что нет ветра, иначе вмиг разметал бы копну по всей равнине, подумала леди. Протянула руки к огню – тепло почти не чувствовалось. И дрова скоро кончатся, много ли их там было? Еще час, может, полтора… В пещере осталось три полешка, про запас, но это уже не для обогрева – так, чтобы только заснуть. Нэрис подняла взгляд от костра, разложенного прямо на маленьком каменном пятачке, под нависающей скалой. Отчаянная попытка подать сигнал о помощи – хоть кому-нибудь. Не могли же ее увезти так далеко! Должна же быть тут в округе хоть одна живая душа!.. Леди Мак-Лайон горько усмехнулась. Глупо было и пытаться. Но все же это, наверное, лучше, чем долго и мучительно умирать от голода.
За ней так никто и не пришел. Ни свои, ни чужие. Весь день она просидела в пещере, вот так же глядя на огонь и чутко прислушиваясь – не раздастся ли по ту сторону войлочного полога звук шагов? Чей-то голос? Хотя бы шум ветра, хоть что-нибудь? Кажется, явись к ней снаружи не человек, а дикая кошка или волк, Нэрис и им была бы рада!
К вечеру она перестала ждать. Забралась на лежанку, свернулась калачиком, закрыла глаза… Только уснуть не смогла. Лежала, вдыхая запах прелой соломы и глотая слезы, – долго, наверное, до самой темноты. Есть уже не хотелось, пить тоже, хотя снега за пределами пещеры было в избытке. Снег. Говорят, замерзать совсем не больно. Просто перестаешь чувствовать собственное тело, и все. А потом тихонько засыпаешь. Что же, наверное, это не самый плохой конец?.. Поймав себя на таких мыслях, леди вздрогнула, словно очнувшись. И громко шмыгнув носом, села на лежанке. Губы ее сжались. «Ну нет уж! – гневно подумала она. – Еще руки на себя наложить не хватало!.. Совсем я из ума выжила, в четырех стенах сидючи!» Нэрис воинственно передернула плечами. Может быть, силы у нее было не бог весть сколько, но жизнь она любила. И умирать в соплях, покорившись злой воле неизвестно кого, не собиралась.
– Потосковали, и хватит! – громко сказала она. – Мак-Лайоны так просто не сдаются!..
Вязанка дров в два захода перекочевала наружу. Следом за ней – охапка сена, чтобы не сидеть на голом холодном камне. Разгораясь, вспыхнул в темноте огонек костра.
Только никто не спешил на его молчаливый зов.
– Давно я рассвет не встречала, – пробормотала Нэрис. Время для нее остановилось еще вчера, несмотря на смену дня и ночи – просто хотелось услышать хоть какой-то звук, кроме тихого потрескивания горящих поленьев. – Наверное, в Бергене все еще спят. В такую погоду всегда сладко спится…
Перед глазами встало тихое подворье конунга: занесенные снегом возы и сараи, маленький гостевой домик. Внутри весело пляшет огонь в очаге, манит медвежий полог, на своем тюфяке в сенях храпит Ульф, а за столом, склонившись над бумагами, сидит Ивар. Такой далекий, такой родной… А еще дальше, за много морских миль отсюда, в своих кроватках спят двойняшки – набегавшиеся за день, умильно причмокивающие во сне… Почувствовав, как защемило сердце, Нэрис прерывисто вздохнула. На глаза опять навернулись слезы. «Не реветь! – мысленно приказала себе она, задирая голову к небу и часто моргая. – Как жаль, что нынешней ночью совсем не было видно звезд. Может быть, завтра… Если оно наступит вообще, это завтра». Нэрис, вздохнув, на миг прикрыла веки. Этот снег! Так и мельтешит перед глазами, даже голова разболелась. Или он уже как будто не так густо сыплет? Леди прищурилась, от нечего делать считая снежинки.
И вновь моргнула – теперь уже удивленно-недоверчиво.
По сине-белому полотну равнины, в просветах между такими же белыми хлопьями, летящими с неба, прыгали маленькие черные точки. Почудилось?.. Нэрис, сбросив с головы овчину, приподнялась на соломе. Точки не исчезали. Наоборот – становились все крупнее и крупнее, и вскоре затаившая дыхание леди уже смогла разобрать очертания двух темных фигур. Люди?!
– Люди! – в ответ самой себе вскричала она, подхватываясь с лежанки. – Люди! Лю-у-у-ди-и-и!..
Пламя костра колыхнулось, словно предупреждая. Леди Мак-Лайон опустила вскинутые было в приветственном жесте руки – радость, накрывшая ее с головой, вдруг схлынула, повинуясь чувству безотчетной тревоги. Еще минуту назад она готова была отдать все на свете, только чтобы увидеть хоть чье-то лицо, услышать хоть чей-то голос и понять, что она не одна в этой снежной пустыне. Но сейчас… «Люди-то люди, – подумала Нэрис, напряженно вглядываясь в очертания двух темных силуэтов, – но кто они и с чем пришли?» Притупившийся от томительного ожидания страх вновь поднял голову. Вспомнился рынок и пара охранников, подошедших с вопросами – как раз перед тем, как кто-то сзади ударил ее по затылку. А что, если те двое были в сговоре с похитителями? Что, если… Нэрис бросило в жар. Этих тоже было двое – здоровенных, широкоплечих мужчин. Слишком больших для кого-то из дружинников Эйнара и недостаточно рослых для Творимира с Тихоней.
Леди Мак-Лайон попятилась к черному провалу пещеры. Но не сделала и полдесятка шагов – прятаться там негде, только саму себя в угол загонишь, а что потом? Она бросила затравленный взгляд на приближающихся людей. «Огонь затоптать? – пронеслось у нее в мозгу. – Нет, поздно. И по кострищу найдут».
Страх – плохой советчик. Да мало кто вспоминает об этом, когда на кону стоит его жизнь… Леди Мак-Лайон подхватила с разворошенной копны свою овчину, набросила ее на плечи и, спрыгнув с каменного «крылечка» прямо в снег, бросилась бежать. Куда, зачем – об этом она уже не думала. Как и о том, что попросту зря тратит силы. Далеко ли убежишь по таким сугробам? Да еще и без теплой одежды, завернувшись в одну только задубевшую шкуру, после двух дней поста и в снегопад?
Мысли были здравые, но в голову пришли, как водится, слишком поздно – когда несущаяся вперед без оглядки Нэрис, оступившись, по самые колени увязла в сугробе. Только отступать было уже некуда. Ругая свою трусость последними словами, леди кое-как выкарабкалась наверх, натянула обратно слетевший с ноги сапожок и обернулась. Теша себя безумными надеждами, что незнакомцы могли ей просто привидеться – как мираж, как давешнее движение каменных глыб… Ну ведь бывает же!..
– Да чтоб вас! – жалобно пискнула она.
Надежды пошли прахом: взявшаяся из ниоткуда парочка даже не думала исчезать. Больше того – она мчалась след в след за беглянкой, потрясая в воздухе кулаками и выкрикивая на два голоса что-то неразборчивое. А расстояние между охотниками и дичью становилось все меньше. Леди Мак-Лайон бросила отчаянный взгляд на пещеру, в одно мгновение превратившуюся из тюрьмы в желанный приют, перевела его на темнеющие впереди валуны – и решила, что хуже уже не будет. В конце концов, за камнями можно спрятаться и переждать. Или хотя бы из укрытия разглядеть преследователей, чтобы понять наверняка, враги они или друзья. Так себе схорон, дело ясное, но уж там, по крайней мере, в угол ее никто не зажмет!..
Нэрис покрепче вцепилась в свою овчину и припустила по равнине, молясь только о том, чтобы не упасть. «Второй раз не поднимусь, – задыхаясь от быстрого бега, думала она. – Господи, ноги сейчас подогнутся…» Двигаться и правда стало тяжелее – в этом месте белая пустошь выгибалась дугой. Холмов таких, наверное, здесь было много, но издалека да в снегопад их разве разглядишь? Подхватив мешающийся подол, леди Мак-Лайон принялась взбираться наверх, поминутно оглядываясь. Преследователи не отставали. «Отстанешь тут, – мысленно подосадовала она. – Когда все как на ладони! Боже, какой крутой холм. И какие сугробы… хотя не будь их, меня давно бы уже догнали». Отдуваясь, она кое-как доползла до вершины, стряхнула с ресниц холодный белый пух и обернулась снова. Преследователи нагоняли.
Закостеневший на холодном ветру, выпавший из пальцев подол тяжело ударил по щиколоткам. Овчина соскользнула с плеч. Снег под ногами захрустел, оседая.
– Стой! Сто-о-ой!
Хриплый вопль, раздавшийся за спиной, заставил беглянку вздрогнуть и попятиться. Подошвы сапог заскользили по насту, ноги предательски подогнулись. Леди Мак-Лайон беспомощно взмахнула руками и, захлебнувшись собственным криком, кубарем покатилась вниз по склону.
Преследователи, в одно мгновение потерявшие из виду цель, тревожно переглянулись.
– Опередил кто? – выдохнул левый.
Правый ожесточенно мотнул головой:
– Кой черт разница? Шевелись!
Увязая в снегу где по пояс, а где и по грудь, они торопливо вкарабкались на холм следом за беглянкой.
– В лепешку расшибется! – обмирая, просипел все тот же, левый, увидев летящую прямо на камни леди Мак-Лайон. Его товарищ яростно выругался. Не сговариваясь, они скинули путающиеся в ногах плащи и сломя голову бросились вперед.
Этого отчаянного рывка Нэрис не видела. И свой собственный долгий полет вверх тормашками с кручи тоже не запомнила. Приземлившись лицом в снег всего в каком-то дюйме от острого каменного выступа, она открыла глаза, повернула голову в сторону холма и сжалась. Два темных пятна, стремительно увеличиваясь в размерах, катились вниз следом за ней. Еще минут пять – и они будут здесь. Прятаться да выжидать нет уже ни времени, ни смысла… Леди, подтянув колени к груди, откатилась в сторону. Попыталась вскочить – раздался громкий треск ткани. Платье. А, да и бог с ним! Не выпрямляясь больше, прямо так, на четвереньках, виляя из стороны в сторону как заяц, леди рванулась к просвету меж двух камней. Щель была узкой, и в другое время да в другом состоянии Нэрис вряд ли туда бы пролезла, но сейчас… Она пролетела сквозь нее едва ли не со свистом пущенной стрелы! Выкатилась на открытое пространство, вскочила на ноги: усталости как не бывало. Ноги больше не ныли, не ощущался даже холод – живительный страх заставил позабыть обо всем. В голове билось только одно: бежать, бежать, бежать! Что есть сил, быстрее ветра… И она помчалась вперед, зажав обеими руками концы подола, не оглядываясь, ни о чем не думая, ни на что не надеясь. Бежала до тех пор, пока слепой взгляд ее не уперся в широкую серую полосу, краями поросшую ярко-зеленым мхом. Полоса – до странности гладкая, словно отполированная, смыкалась под прямым углом с другой такой же. А та – со следующей.
Видение было настолько внезапным, настолько чужим в этом снежном царстве, что леди Мак-Лайон встала как вкопанная. И, мелко дрожа, подняла глаза вверх. Она стояла у самого подножия отвесной скалы. Иззубренной трещинами, запорошенной снегом, древней, как сам мир. Вершина скалы терялась в белесом мареве. А прямо по центру, будто раздвинув каменные стены, тянулась к небу вырубленная в горе широкая лестница. Огромная настолько, что захватывало дух, вся в ярких пятнах мха и лишайника, с тысячей обкатанных ступеней. Падающий снег таял, не долетая до них.
– Дружочек! – срывающимся голосом пробормотала Нэрис, часто моргая. Но маленького брауни тут не было. А лестница – та самая – была. Такая надежная, настоящая, какая-то даже теплая… Леди, сама не понимая зачем, сделала шаг ей навстречу. Потом еще один и еще.
Подошва сапога глухо стукнула по камню. Ступени не исчезали. Страх же, напротив, медленно растворялся, оставляя вместо себя только блаженную пустоту. Стало тепло. Назойливые снежинки больше не лезли в глаза. Как же славно! И до чего интересно – что там, в конце? Нэрис улыбнулась и задрала голову: высота ее не пугала. Напротив, хотелось идти и идти вперед, считая ступени одну за другой…
– Леди Мак-Лайон! Стойте!
Далекий крик всколыхнул одурманенный разум. Нэрис, уже занесшая было ногу над очередной ступенькой, сбилась со счета. И остановилась. Два голоса, слившиеся в один, были ей знакомы. Так, значит, все-таки свои?!
Внизу забухали чьи-то тяжелые шаги.
– Леди Мак-Лайон! Подождите!..
– Нэрис!
Она вздрогнула всем телом и широко раскрыла глаза. К первым двум голосам присоединился третий. Который она уже и не чаяла услышать. Ивар! Вспыхнув от радости, беглянка уже развернулась было, чтобы броситься в объятия мужа, но вдруг замерла. Преследователей, кем бы они там ни были, было двое. И ни один из них не был Иваром. «А коль так повернется, что лестницу каменную перед собой увидишь, – набатом грянуло в ушах, – да ступишь на нее, не подумавши, – колени в кровь сотри, но одолей, до самой ступенечки последней! И крепко запомни…»
– Не оборачивайся, кто бы ни звал, – наконец прозрев, эхом отозвалась Нэрис.
Порывисто заткнула пальцами уши, зажмурилась, глубоко вдохнула и, открыв глаза, ахнула. Высокие ступени, только что такие гладкие да ровные, стремительно покрывались черными трещинами. Обнажились неровные сколы по углам, исчез лишайник. Остались только стылый камень да снег.
– Мамочки… – прошептала леди.
Порыв холодного ветра шевельнул манжет ее рукава и откликнулся, словно в насмешку:
– Мама!..
Вилли? Подавив страстное желание обернуться, она до боли закусила губу. Остатки сомнений улетучились вмиг: мальчиков здесь нет и быть не может. А значит, и Ивара нет. И прочих. Проклятый морок!
– Не обманешь, – прошипела Нэрис, вскидывая голову. Лестница – вся, до последней ступеньки – осталась на месте. Только уже не выглядела такой манящей. Леди Мак-Лайон сжала кулаки. На смену страху и растерянности пришел гнев. Да сколько можно?! Похищение, погоня – а теперь еще и это? «Хватит! – мысленно припечатала она. – Надоело!.. Что там брауни говорил – одолеть? Так я одолею! До самого конца!»
– И, чтоб вам всем пусто было, ни разочка не обернусь! – громко крикнула она в пустоту, ударив ногой по камню. А потом одним движением подобрала свои юбки и ринулась вверх.
Лестница, казалось, не кончится никогда. Сотни крутых ступеней, снег, летящий прямо в глаза, забивающий нос и уши, гудящие ноги, острая ледяная корка, изрезанные, потерявшие чувствительность ладони… И голоса, голоса! Громкие, неотвязно звучащие за спиной – родные, любимые и просто знакомые. Они звали, умоляли остановиться и обернуться, но Нэрис осталась верна своему слову. Которое порой так хотелось нарушить! Кем только не прикидывался морок – и мужем, и сыновьями, и матерью. Даже братьями Мак-Тавишами и теми не побрезговал. Потом был лэрд Вильям, Эйнар, Бесси… сколько же их было!
– Не оглядывайся, – как заклинание, повторяла Нэрис, карабкаясь все выше и выше. – Не оглядывайся. Не оглядывайся.
– Мама! – неслось следом за ней. – Леди Мак-Лайон! Погодите! Куда же вы?.. Нэрис! Нэрис, стой!
С каждым отчаянным призывом она все ниже и ниже опускала голову, все быстрее и быстрее перебирала ногами. С упорством обреченного карабкалась с одной ступеньки на другую, ломала ногти… А лестница знай себе тянулась вверх, будто застыв во времени и пространстве. Сколько прошло времени? Час, два? Совершенно выбившейся из сил Нэрис казалось, что идет она целую вечность. И не выберется из этой ловушки уже никогда. По крайней мере – живой. Голоса за спиной постепенно слились в один непрерывный гул, обмороженные руки не слушались, ног она и вовсе почти не чувствовала. Каждая новая ступенька давалась все тяжелее. «Я не дойду, – с внезапным спокойствием поняла беглянка. – Я так и замерзну здесь. Не на этой ступеньке, так на следующей».
– Еще десяток – и конец, – одними губами прошептала Нэрис. – И забирайте…
Но хватило ее только на пять ступеней. Уцепившись руками за край шестой, леди Мак-Лайон подтянулась и рухнула обратно. «Все, – сказала она самой себе. – Отмучилась». А потом подняла глаза к небу, чтобы хоть в последнюю минуту не видеть опостылевшего серого камня.
И она его не увидела. Шестая ступенька оказалась последней.
Из груди Нэрис вырвался сдавленный всхлип. Ставшие совсем чужими пальцы впились в обледеневший стесанный край. Рывок – тоже последний, отчаянный, на жалких ошметках одной лишь воли – и лестница осталась позади. «Или не осталась? – думала леди, неподвижно лежа лицом в пушистом снегу. – Или все это – такой же морок?» Она с трудом перевернулась на спину. И улыбнулась: над головой было одно только небо. Серое, затянутое низко висящими облаками, розовато-желтыми по краям. Рассвет. Он был настоящим. Все вокруг было настоящим.
– Получилось, – деревенеющим языком пробормотала она, закрывая глаза. Наконец-то отдых. А ведь и правда, замерзать в снегу – это совсем не больно…
– Леди Мак-Лайон! – услышала Нэрис откуда-то сверху. – Леди Мак-Лайон! Да что же вы? Не смейте спать!
– Кыш, – слабо выдохнула Нэрис, чуть шевельнув рукой. – Лестница кончилась… Кыш…
Однако морок и не подумал сгинуть. Больше того – чьи-то обжигающе-горячие руки вдруг схватили леди за плечи и хорошенько встряхнули, а к первому голосу присоединился второй:
– Чего? Совсем худо?
– А то не видишь! Ледяная вся, губы синие. Как долезла-то, в толк не возьму? Леди Мак-Лайон! Очнитесь!
Ее затрясли с новой силой.
– Да не волохай, и так едва дышит. Дай сюда! И стеганку сымай, небось не околеешь… Плащи-то мы внизу оставили?
– Ну!
– Мухой тогда! Тут хоть догола разденься, все одно мало будет. Бегом, чтоб тебя разорвало!
– А ты?
– Греть буду. Небось очнется.
До ушей Нэрис донеслись удаляющиеся топот и проклятия. А ее саму сгребли в охапку и принялись укутывать – во что-то колючее, густо пахнущее мужским потом. Нэрис попыталась открыть глаза, но не смогла. Только чуть шевельнула губами:
– Кто…
– Слава тебе господи! – обрадованно вскрикнул знакомый голос. – Живая! Ну-ну, леди Мак-Лайон, не брыкайтесь. Уж кончилось все. И Мэт щас плащ принесет – теплый, на меху, оттаете помаленечку!.. Дайте-кась руки сюда, подышу хоть… Эвон как рассадили. Далась же вам чертова лестница!
– Мэт… – прошептала она, кое-как разлепив смерзшиеся ресницы, – Марти… Вы тоже настоящие?
– Еще бы! – Склонившийся над ней Мак-Тавиш энергично тряхнул головой.
Нэрис узнала его не без труда – с тех пор, когда они виделись в последний раз, Мартин заметно похудел, оброс щетиной и даже, кажется, повзрослел на несколько лет. Но как он здесь оказался? Как они оба здесь оказались? Леди устало вздохнула. На расспросы не было сил.
– Вы грейтесь, – заботливо прогудел шотландец, закутывая ее покрепче и прижимая к себе. – Мэт на ногу скорый, вмиг обернется! В одной рубахе-то…
Нэрис ткнулась горящим лбом ему в грудь. И, снова закрыв глаза, улыбнулась сквозь слезы.
Амбар к утру догорел. Потушить его не удалось, да и не до того было: спасали соседние пристройки. Поднявшийся, как на грех, ветер швырял в стороны огненные искры, раздувал пламя, и, не поднимись на борьбу с пожаром все подворье до последнего человека, рассвет они встречали бы уже на пепелище.
Больше всего жаль было парусов. «Ну да ничего, – подумал Рагнар, отшвырнув носком сапога тлеющую головешку. – Будет день, будет пища. И данов мы на целый флот выставили. Не пропадем». Он, почувствовав, как на плечо легла чья-то рука, обернулся и встретился глазами с младшим братом. Перемазанный сажей Эйнар кивнул в сторону сгоревшего амбара:
– Кто подпалил, разобрались?
– Нет пока. Сторожа за кузней нашли, полузадохшегося, говорит, сзади кто-то ремень на шею накинул, а кто – он не видал… Повезло, что вообще жив остался. Харальд там сейчас караульных метелит, хотя как по мне, так без толку. У гончей надо спрашивать.
– Думаешь, знает?..
Рагнар невесело хмыкнул. Сэконунг склонил голову набок:
– А чего ж не сказал тогда?
– Поди его пойми. Может, не мог – дыму-то он знатно наглотался… Но скорей из опаски смолчал. Чтоб не спугнуть. Ты от него сейчас?
– Да. Не очнулся пока.
Эйнар, ссутулившись, обвел взглядом подворье. Прошедшая ночь казалась дурным сном. Если бы не запах гари да не покрытый черными разводами снег… Хотя что там! Пожары им были не впервой, Берген дважды едва ли не дотла выгорал. А вот взбесившихся оборотней видеть доводилось немногим. Сэконунг вспомнил Шотландию, высокую насыпь возле Фрейха, корзину в собственных руках и рыжего пушистого лиса. «Эх, Творимир, Творимир! Был бы ты кем-то вроде него!» На лицо норманна легла тень, перед глазами вновь замелькали спины, затылки…
Тризна по отцу была в самом разгаре, когда вышедшие до ветру хёвдинги Ингольфа ворвались обратно в большой дом с криками «Пожар!». Все повскакивали с мест. Эйнар тоже: судя по перекошенным лицам бойцов, дело нешуточное, еще одна пара рук лишней не будет. Он выбежал следом за братьями, завернул за угол, увидел алое зарево над пристройками и со всех ног помчался к конюшне. Но горела не она – амбар для парусов. Кто-то сунул сэконунгу в руки кадушку, полную снега. Мимо проволокли чье-то тело. Обернувшийся Эйнар успел увидеть, как «тело» усадили возле кладовой. Кажется, это был лорд Мак-Лайон. Живой, отметил норманн. И тут же забыл о госте, не до того сделалось. Тихое подворье ожило в одночасье – свои и чужие носились вокруг пожарища с кадушками и ведрами, швыряли в огонь снег, тащили к пристройкам лестницы, карабкались на ближайшие крыши, сбивая искры и горящий пепел… Эйнар тоже полез наверх, когда понял, что ни парусов, ни амбара им уже не спасти.
Тогда-то он и услышал рев. Звериный, нутряной, исполненный боли и ярости. Рев, донесшийся будто из самого сердца пламени. Все, кто был на крыше конюшни, вздрогнули. Сэконунг обернулся к горящему амбару и подался вперед. Ему показалось, что дрожащая огненная завеса на двери вдруг потемнела. «Балка?» – подумал он. И едва не сверзился вниз, оглушенный новым раскатистым рыком. Пламя колыхнулось. Те, кто стоял ближе всего к двери, сыпанули в стороны.
Это была не балка.
Изнутри охваченного огнем амбара навстречу онемевшей толпе выкатился огромный мохнатый шар. Выкатился – и замер на мгновение, роняя в снег искры с опаленной шкуры. Сковавшая подворье тишина была недолгой. Кто-то сдавленно крикнул: «Медведь!» – ближние бойцы попятились, задние со всех ног бросились за топорами и вилами, заголосили женщины… А зверь, словно очнувшись, с ревом разинул черную пасть и прыгнул вперед. Взлетела кверху когтистая лапа – кто-то из воинов, взвыв, отлетел в сторону. Еще один свалился в снег с раскроенным черепом. Следующего зверь просто подмял под себя, ломая кости, и вгрызся ему в горло. Бедняга не успел даже вскрикнуть… А оборотень, подняв блестящую от крови морду, облизнулся, отпихнул лапой безжизненное тело и глухо зарычал. Взгляд его мутных глаз скользнул по двору, ища новую жертву.
Искать долго не пришлось. Шатающуюся из стороны в сторону фигуру ошеломленный Эйнар заметил не сразу – только когда толкавшийся вокруг пожарища народ схлынул, ища защиты в стенах большого дома. Все бежали от амбара, и лишь один безумец стремился к нему.
– Лорд! Куда?!
Крик Рагнара привел сэконунга в чувство. Вихрем слетев по лестнице вниз, он схватил первое, что подвернулось под руку – кажется, брошенное ведро, – и, не целясь, запустил прямо в морду зверю. Не попал, только раззадорил. Медведь отшвырнул жалко брякнувшую кадушку, нагнул башку и снова рванулся вперед. Не к Эйнару – была цель поближе.
– Мак-Лайон, чтоб тебя! Стой!
Но шотландец словно оглох и ослеп. Держась одной рукой за горло, давясь кашлем, он с каким-то сумасшедшим упорством брел прямо навстречу собственной смерти. Эйнар выругался. «Не успею, – понял он, лихорадочно обернувшись. От дома уже бежали дружинники с копьями и факелами. – И они не успеют… Разве что повалить дурака? Авось зверь перемахнет в прыжке». Плюнув на здравый смысл, сэконунг сорвался с места. Но добраться до ополоумевшего лорда ему уже не светило: кто-то налетел сзади и сбил с ног его самого.
– Тебя там еще не хватало, – рыкнул сверху брат. – Не рыпайся. Лежать, кому сказано?.. Лорд! Стой! Сто-о-ой!
– Рагнар, пусти! – плюясь снегом, взвыл Эйнар. – Пусти, дурень, не поможет! У него один Творимир перед глазами, а что оборотню башню снесло… да слезь же ты с меня, боров!
– Оборотень?.. – прошелестело слева.
Сэконунг, не оставляя попыток вырваться, скосил глаза и увидел край черного одеяния. Священник? Он-то чего приперся, подумал Эйнар и зашипел от боли: любезный братец для пущей сговорчивости заломил ему руку за спину.
– Не рыпайся, – повторил Рагнар. – Без тебя разберутся. Вот дьявол!..
Эйнар вскинул взгляд вверх. Увидел растянувшуюся в прыжке огромную тушу, застывшего прямо перед ней человека с вытянутыми руками, бегущих к амбару людей…
– Окружай! – загрохотало сзади. – С двух сторон заходи!
Медведь настиг свою жертву раньше, чем отзвучали последние слова приказа. Советник Кеннета Мак-Альпина полетел на землю. Взметнулась и вновь с силой опустилась когтистая лапа, голова шотландца мотнулась в сторону. Оборотень, оскалившись, склонился над оглушенным, целясь в горло – и вдруг с ревом отпрянул. Эйнар, уже мысленно попрощавшийся с гончей, недоверчиво сощурился: на самом носу медведя висела какая-то белая тряпка. Она вилась вокруг морды, лезла в глаза… И шипела, как живая, Один свидетель!
– Что за… – выдохнул Рагнар.
Захват сзади ослаб. Сэконунг, пользуясь замешательством брата, рывком высвободился из его рук. Отпихнул священника, вскочил на ноги и, расталкивая набежавших бойцов, бросился вперед.
На этот раз он успел. Разбираться, жив советник или нет, не стал – схватил за что пришлось да оттащил подальше от беснующегося зверя, благо тому было не до них обоих. Оборотень, совершенно ослепнув, крутился на одном месте, мельтеша в воздухе лапами. «Тряпка» вертелась как уж на сковороде, громко стрекотала, царапалась, но противнику не давалась. «Куница, что ли? – промелькнуло в голове Эйнара. – Или горностай?»
– Совсем зверье взбесилось, – вынес вердикт он, заворачивая за угол сарая. Прислушался к реву, что, не прекращаясь, несся со стороны амбара, к воинственным воплям дружинников… Окружили, значит. И то ладно. Сэконунг с облегчением выдохнул и склонился над неподвижным телом. Глаза советника были закрыты, лицо в крови. «Да не опоздал ли я? – с тревогой подумал Эйнар, прикладываясь ухом к груди спасенного. – И кольчуга в лохмотья… Хотя нет, вроде дышит». Он выпрямился. Вытер оцарапанную, измазанную в крови щеку, подхватил лорда под мышки и поволок к большому дому.
…Советнику повезло. Отделался только ушибами, сломанной в двух местах рукой да несколькими рваными ранами. В сознание, правда, до сих пор так и не пришел. «А остальные уже не встанут», – с тяжелым сердцем подумал Эйнар, шаря потухшим взглядом по двору. Оборотень убил шестерых. Еще одного, самого первого, на всю жизнь покалечил, перебив позвоночник. И ушел. Если бы не священник!..
Смиренный отец Теодор, сам того не желая, отнял у норманнов возможность отомстить за своих. Эйнар не успел к финалу, но ему рассказали: как ревущего зверя взяли в кольцо, как дружинники выставили копья, как натянули тетивы луков стрелки на крышах и как тщедушная фигура в рясе, потрясая распятием, врубилась в строй бойцов, выкрикивая что-то на латыни. Строй был разбит, норманны замешкались на долю секунды – и медведь, расшвыряв окружение, дал деру. Жрать не стал, видно, побоялся железа, просто исчез в снегопаде. Гуннар хотел пустить собак по следу, да Рагнар не дал. Псов пожалел. «Брякнул же я при святоше про оборотня, лопух!» – мысленно плюнул сэконунг. И сжал кулаки. Он сам не знал, радоваться ему или горевать. Он уважал Творимира и не желал ему смерти, однако… Лютый зверь, рожденный огнем, не имел с воеводой ничего общего. Он даже на себя прежнего, в медвежьем обличье, и то не был похож!..
– Эйнар, ты меня слышишь?
Сэконунг, вынырнув из своих дум, как из болота, поднял голову и посмотрел на брата:
– А?
– Вы с лордом как спелись, – качнул головой Рагнар. – То один глохнет, то другой. Я говорю, светает. Пошли в дом. Тебе бы еще умыться, вся морда в золе… Кстати, не знаешь, чего это отца Теодора вдруг на подвиги потянуло? Он следом за тобой ломанулся тогда как ошпаренный!
– Не знаю, – коротко буркнул Эйнар, отводя глаза. И, увидев стоящего на крыльце ярла Ингольфа, с облегчением добавил: – Пошли. Тебя жена ждет, меня караульщики. Да я и не против, по совести, еле на ногах держусь!
Он хлопнул брата по плечу и заторопился к большому дому. Рагнар, глядя ему вслед, задумчиво прищурился. Сэконунг откровенно врал.
«Знать бы о чем, – с затаенной тревогой подумал Рагнар. – И ради кого?»
