Глава 11

Олаф Длиннобородый последние годы тяготел к христианству. Причем настолько, что даже крестился сам. Многочисленные миссионеры, наводнившие Берген, вовсю пользовались благосклонностью конунга, обращая давших слабину норманнов в свою веру. Справедливости ради надо сказать, что подобных «отступников», променявших Вальгаллу на Царствие Небесное, пока было не очень много. Зажиточные бонды, хёвдинги и правящая верхушка держались своих богов и гневить их не спешили. Олафа, впрочем, тоже не осуждали – как говорится, лишний бог никогда не помешает!.. К тому же конунг на сподвижников не давил, мудро предпочитая служить наглядным примером, и детям своим предоставил полную свободу выбора. Харальд с Эйнаром чтили Одина, а вот Рагнар год назад пошел по стопам батюшки и крестился. Ярлы смотрели на все это сквозь пальцы, продолжая отправлять языческие обряды и время от времени лениво поругивая чересчур рьяных проповедников христианства. До каких-то серьезных стычек дело не доходило: норманны, уверенные в своей правоте, никогда никому ничего не доказывали. Либо смеялись, либо били, а чаще всего попросту не замечали несогласных. Религиозные войны были не в их характере… Вот и сейчас на торжественном свадебном обряде кого только не было! Ивар, стоя в толпе гостей, окруживших святилище, про себя усмехнулся. Сам он был католиком, зевающий неподалеку Гуннар – язычником, а небольшая делегация особо уважаемых торговцев из Константинополя, расположившаяся чуть поодаль, вообще исповедовала православие. И всех все устраивало.

Ну, то есть почти всех.

– Надеюсь, Эйнар жрецу бубен на голову не наденет, – тихо обронил лорд Мак-Лайон.

Нэрис, стоявшая рядом, округлила глаза:

– Ивар!..

– А что? С него бы сталось… Заканчивали они бы все это скорее. Как бы чего не вышло. Еще и народу, как на грех, – словно весь Берген сбежался!

– У норманнов так принято. А насчет Эйнара ты не волнуйся – он, конечно, зол как сто чертей, но скандал в святилище устраивать не будет. Да и смирился уже, он мне сам сказал еще утром. Протрезвиться, правда, до конца так и не успел…

– Слава богу, – высказался королевский советник, глядя на мрачную физиономию сэконунга. – Похмелье еще никому настроения не добавляло. А так, глядишь, винные пары хоть немного да сгладят ситуацию. Главное, чтоб он до конца церемонии дотерпел.

– У северян брачные обряды недлинные. – Нэрис приподнялась на цыпочки. – Они сватаются дольше, чем женятся. Совсем недолго осталось, вон уж старейшина кольцо из огня вынимать ловчится.

– Откуда? – моргнул несведущий в подобных тонкостях супруг. – Он новобрачным что, пальцы сжечь хочет?

– Да нет! Это не обручальное, у норманнов они вообще так, постольку поскольку…

Ивар вздернул бровь, но промолчал. В языческих обрядах он не разбирался. Да и по части христианских традиций был в общем-то тоже не пример для подражания. Кеннет Мак-Альпин, посмеиваясь, называл воспитанника «крещеным безбожником» – что, положа руку на сердце, было не так уж далеко от истины.

Тем не менее на все происходящее Ивар смотрел не без любопытства. Капища да жрецы были ему в новинку. Пожалуй, не относись конунг так лояльно к христианству, шотландских гостей к священной роще и вовсе не подпустили бы, но посчастливилось. И зрелище, по мнению лорда Мак-Лайона, было весьма занятное: хоровод голых кипарисов, маленький круглый храм, жрец в просторных одеяниях, поверх которых наброшена цельная медвежья шкура, деревянная статуя бога Одина, пылающая жаровня – да уж, такой экзотики в Лоуленде днем с огнем не сыщешь! Кстати говоря, на что жениху бубен? И зачем надо так в него лупить – того и гляди кожа треснет?.. Советник перевел взгляд с Эйнара на его невесту. Прехорошенькая. Стройная как тополек, ясноглазая, с задорно вздернутым носиком и ярко-рыжими волосами, плащом спадающими по плечам. «А Гуннар не врал, однако, – любуясь девушкой, подумал Ивар. – Само очарование. И на отца ни капли не похожа, разве что волосы…» Гулкий стук колотушки о бубен стих. Лорд Мак-Лайон оторвался от разглядывания невесты и прищурился: жрец Одина длинной палкой подцепил с жаровни внушительных размеров железное кольцо. Да уж, с обручальным спутать трудно – оно и как браслет болтаться будет, даже на Творимире!

Толпа вокруг храма дружно затаила дыхание. Старейшина шагнул к бочке с водой, поперек которой лежала чистая деревянная дощечка, – и брякнул на нее кольцо. Сделал брачующимся знак подойти, полил дощечку из ковшика и одним движением перевернул. Дымящееся кольцо соскользнуло в воду. На светлом скобленом дереве остался только выжженный круг. А на камни храма вступил Ингольф Рыжий. Занял у бочки место отступившего жреца и поднял голову.

– Боги создали жизнь, – торжественно начал ярл, – а потом создали мужчину и женщину – для продления этой жизни. И сегодня, с благословления Одина…

В руке Ингольфа блеснул нож. Невеста и жених возложили открытые ладони на черный отпечаток кольца.

– Ты, дочь моя, Хейдрун, – ярл сделал глубокий надрез на ладони девушки, – и ты, Эйнар, сын Олафа…

Новый надрез – уже на заскорузлой ладони жениха. Сэконунг равнодушно следил за клинком. На свою улыбающуюся невесту он с начала церемонии не взглянул ни разу. «Оно, может, и к лучшему, – подумал советник, наблюдая, как молодожены смыкают руки – надрез к надрезу, кровь к крови. – И так все договоренности на волоске висят».

– Ивар! – В его локоть впились холодные пальчики жены. – Ивар, смотри!

– Куда? – отвлекшись от размышлений, лорд Мак-Лайон повернул голову. И, окинув быстрым взглядом скопище людей вокруг, недоуменно пожал плечами: никакой возможной угрозы празднику он не заметил. Бойцы ярлов и конунга, надзирающие за порядком, тревожных знаков не подавали, толпа гостей и зевак уважительно внимала Ингольфу Рыжему, даже погода – и та была ясной, безветренной. Ивар вопросительно посмотрел на Творимира. Тот пожал плечами.

– Милая, – начал советник, – я что-то не очень понял…

– Да ведь ты не туда смотришь! – зашептала Нэрис, пихая его в бок. – Вон, у левого края! Где простой народ собрался, возле телег, ну?..

Он прищурился. Там, куда настойчиво указывала супруга, стояла тонконогая белая лошадь. А на ее спине, стиснув в руках поводья, неподвижно застыла хрупкая женская фигурка в расшитом серебром черном плаще. Девушка. Молодая, с непокрытой головой и бледная как смерть. Русые волосы рассыпались по плечам, губы закушены, в глазах – отчаяние…

– Сольвейг, – вполголоса констатировал лорд. И тихо порадовался, что Эйнар стоит к несчастной спиной. «Только бы не обернулся! – промелькнуло в голове шотландца. – Обряд еще не завершен, и если сейчас… Какого дьявола этот ярл островной свою сестру вообще из дома выпустил? Или это провокация?»

Ивар нахмурился, краем уха ловя долетающие от храма слова древнего обряда. И вновь посмотрел на Сольвейг. Ее бледные щеки вспыхнули двумя красными пятнами. А загнанный, как у раненого олененка, взгляд вдруг изменился – теперь в нем стояли не слезы, а холодная ненависть.

– Чтоб я сдох, – проскрипел советник Кеннета Мак-Альпина. – Если Рыжий сейчас наконец не закончит, мы получим полномасштабную войну!

– Ивар, тише!.. – перепугалась Нэрис. – Тише, ради бога, на нас Гуннар с Тирой оглядываться начинают! Уже почти что всё, только кольца остались да благословение. Какая-нибудь минута – и… Ой.

Дочь ярла Ингольфа, уже протягивающая жениху обручальное кольцо – на острие меча, как полагалось, – замерла. Голубые глаза невесты натолкнулись на одинокую всадницу у телег. Пушистые ресницы дрогнули, на губах мелькнула мимолетная улыбка победительницы – вне всякого сомнения, соперницы друг друга знали. Ивар тоскливо чертыхнулся. Глухо лязгнули друг о друга скрестившиеся клинки, и звонкий голос дочери ярла взлетел над рощей:

– Мой нареченный супруг! Я вручаю тебе свою судьбу и меч моего отца в знак его благоволения тебе и твоему роду. Да будет наш брак крепок, как эта сталь, и так же угоден Одину!..

Эйнар молчал.

Стоящий в первом ряду гостей конунг сдвинул кустистые брови и прошипел что-то сквозь зубы. По толпе вокруг храма пробежал недоуменный шепоток. Кругленькая Тира, обряженная в лучшее платье, поверх которого был наброшен привычный черный передник, осуждающе покачала головой. В ее взгляде, брошенном на Длиннобородого, сквозило откровенное неодобрение. Бесстрастное лицо ярла Ингольфа ничего не выражало, но напрягшиеся плечи и стиснутый в пальцах ритуальный нож явно не сулили ничего хорошего… Лорд и леди Мак-Лайон тревожно переглянулись.

А над притихшим холмом вдруг разнесся раскатистый бас Гуннара:

– Гордись, Рыжий! От красоты твоей дочери у сыновей конунга языки отнимаются! А уж клинок-то какой знатный – у меня самого руки затряслись… Не им ли ты о прошлом годе данов земель да жизни лишал?

Эйнар, вздрогнув, поднял голову. Встретился глазами с отцом, дернул щекой и, помедлив, все-таки принял из рук своей невесты наследный меч Рыжего.

– Я принимаю твой щедрый дар, Хейдрун, дочь Ингольфа, – деревянным голосом произнес жених. – И в ответ кладу к твоим ногам меч моего отца. Храни его, как верность мне, и передай старшему сыну, когда придет время. И да будет наш брак крепок, как эта сталь, и так же угоден Одину…

Последнюю фразу Эйнар выдавил из себя по слову, через силу, но все-таки выдавил. «Слава тебе, господи, – с облегчением выдохнул Ивар, уважительно косясь на буйного ярла Гуннара, – обошлось!.. А этот бесхитростный вояка не так прост, как кажется. Ведь рискнул же, вылез. И про данов очень к месту ввернул, знал, на что давить».

Морщины на лице Ингольфа Рыжего разгладились. Он передал нож жрецу и торжественно поднял руки:

– Великий Один сейчас здесь! И он услышал, что вы объявили о своем союзе!..

Колотушка вновь ударила в бубен. Гости и прочие любопытствующие радостно загомонили. Счастливая новобрачная прильнула к груди своего теперь уже законного мужа и спрятала сияющее личико в складках его плаща. Эйнар остался ко всему этому безучастен.

– Не свадьба, а похороны какие-то, – проговорила Нэрис.

– Глупости, – отмахнулся королевский советник. – Я, признаться, до последнего не был уверен, что Эйнар удила не закусит. Вот тогда бы действительно хоронить замучились! А это… Дочка Ингольфа и правда собой хороша. Плюс влюблена по уши. Поверь, недолго Эйнару печалиться.

Леди Мак-Лайон горько усмехнулась. Она вспомнила Грейс, которой в свое время не помогли ни красота, ни искреннее чувство к советнику короля Шотландии. И это при том, что сердце Ивара на тот момент было совершенно свободно! Так что уж говорить об Эйнаре?

– Поздравь молодоженов за нас обоих, – сказала Нэрис. – Меня раздавят в этом столпотворении. К тому же я Тире и Астрид обещала с кухней помочь. Гости со всей страны съехались, рук не хватает. Ты ступай, поздравь, как положено, а мы с Ульфом…

– Нэрис.

– Да, я не хочу идти с тобой! И Эйнару в лицо врать, как я за него рада, тоже не хочу!.. Я, слава богу, не королевская гончая, и от меня хорошей мины при плохой игре не требуется. Не обижайся, милый, но я не могу. Давай лучше ты сам как-нибудь, хорошо?

Ивар кивнул и приобнял расстроенную жену за плечи:

– Хорошо. Езжай вместе с Астрид, встретимся на пиру. А насчет этой злосчастной свадьбы – не трави ты себе душу!.. Да, жаль, что все так вышло, но Эйнар поступил правильно. Ярл Ингольф отказа бы не принял. А увезенная против воли семьи девушка обрекла бы себя на роль наложницы, но никак не жены.

– Почему? У Эйнара же были самые серьезные намерения!

– В том-то и дело. На них одних далеко не уедешь. Брак без отеческого благословения и положенного обряда в глазах общества все равно будет недействителен. Ты ведь нравы северян лучше меня знаешь.

– Да, но… мне казалось, что Сольвейг готова была пожертвовать своим положением ради…

Лорд Мак-Лайон покачал головой:

– Самопожертвование, милая, это обоюдоострый клинок. Он больно ранит своего хозяина. Удайся влюбленным побег – и они через год возненавидели бы друг друга. За вечную вину перед родными, за неотвратимую междоусобицу, за незаконнорожденных сыновей… Любовь не должна быть слепой, Нэрис. Иначе она принесет только беды.

Леди тяжело вздохнула, соглашаясь. И поспешно натянула на лицо улыбку – к ним проталкивалась раскрасневшаяся Астрид, жена среднего сына конунга.

– Давка ужасная, – словно извиняясь, проговорила северянка, оправляя сбившийся чепец. – Надеюсь, у вас все в порядке?.. Мы с Тирой уже выезжаем, вы с нами, леди Мак-Лайон, или передумали?

– Нет-нет! Погодите минуточку, я сейчас, – закивала та. И, коснувшись рукой локтя мужа, шепнула: – Иди, милый. Неприлично. Дары от его величества на празднике уже вручим?

– Да. И от нас самих тоже. Ульф! Подай леди лошадь, и езжайте на двор конунга. Я нагоню позднее.

Ивар учтиво кивнул ожидающей Астрид, препоручил супругу заботам Тихони и заторопился к храму. Нэрис не просто так упомянула о приличиях – гости поздравляли молодоженов строго в соответствии с иерархией, и зазорно было первому советнику короля Шотландии дожидаться своей очереди в хвосте купцов…

– Творимир, не отставай, – через плечо бросил пыхтящий лорд. И приостановился, поджидая забуксовавшего в толпе телохранителя. «Народу – прорва целая! Зачем, скажите пожалуйста, из обыкновенной свадьбы такой балаган устраивать?»

Взгляд королевского советника скользнул по волнующемуся людскому морю и остановился на том месте, где стояла неровная вереница телег с подарками. Одинокой всадницы на белой лошади там больше не было.

Дом конунга гудел и сотрясался. Казалось, что он вот-вот треснет углами и раскатится по бревнышку, выплеснув сдерживаемое до поры веселье на улицы Бергена. Норманны гуляли. Как всегда шумно, пьяно, без оглядки на «завтра». Рвали глотки скальды, стараясь перекричать друг друга, рекой лилось вино и пиво, музыканты играли кто во что горазд: лютни, звонкие рожки, пара флейт, даже арфа – все это, весьма недурно звучавшее по отдельности, вместе создавало такую чудовищную какофонию, что лорду Мак-Лайону просто хотелось заткнуть пальцами уши. Однако северяне, похоже, искренне наслаждались праздником.

В центре дома, между двумя пылающими очагами, плясала в двойном широком кругу разнаряженная толпа гостей. Ближе к главным дверям побуревшие лицами ярлы во главе с самим Олафом бились об заклад, со скольки ударов смогут выломать дубовую крышку бочонка вместе с примерзшей к ней изнутри ледяной прослойкой. Брагу норманны зимой выставляли на мороз – сивушные масла и прочая пакость поднимались кверху и замерзали, а чистейшая как слеза полынная брага дожидалась своего часа внизу, под пятидюймовой шапкой льда. Вот от последней досадной помехи раздухарившиеся сподвижники и пытались избавиться, попутно демонстрируя всем свою силу и ловкость. Пока что лидировал ярл Ингольф – на его счету было два откупоренных бочонка. Гуннар, начавший пить еще по пути от храма, больше рубил, чем открывал, а Длиннобородый так и вовсе не напрягался – хмельного было достаточно на столах, в спор же он влез только веселья ради. Соревнующихся плотным кольцом окружали дружинники, подбадривая своих командиров свистом и громкими выкриками. Хрустело под топорами дерево, брызгало в стороны ледяное крошево, под ногами гостей хлюпала разлитая брага…

Чета Мак-Лайонов глядела на все это с безопасного расстояния. Они вместе с Ульфом сидели за порядком опустевшим столом, длинным, от стены до стены, составленным из целого десятка обычных. Выстроенные сразу за лежанками один к одному столы образовывали греческую литеру «пи» и делились на три части. Главная, она же высокий стол, была обращена к двери и предназначалась для жениха с невестой и их родни. Левую и правую занимали гости, согласно положению: наиболее родовитые и уважаемые сидели ближе к концам высокого стола, прочие – к входной двери. Исключение составляли разве что почтенные торговцы из Константинополя, что угнездились с самого краю правого стола, возле перегородки. Чернобородые мужи степенно угощались вином и поглядывали по сторонам уже порядком осоловевшими глазками.

Астрид, как старшей женщине семьи, а значит – хозяйке дома, приходилось несладко. На ней было все – слуги, угощение, гости, которых нельзя было обделить вниманием… Мягкосердечная Тира, презрев веселье, помогала подруге, как могла, но их было двое, а гостей – едва ли не три сотни. Однако предложение Нэрис хоть чем-нибудь облегчить их заботы обе женщины отвергли с негодованием. Ни в коем случае! Леди Мак-Лайон – гостья в этом доме! Она и так помогала с готовкой утром, а теперь должна только отдыхать и веселиться!..

Под таким напором Нэрис пришлось отступить. И если по совести, она сделала это не без облегчения: леди снова объелась до полусмерти и не то что носиться с блюдами да понукать слуг – даже танцевать была не в состоянии. Она потягивала ягодный взвар с медом и от нечего делать разглядывала присутствующих. Вон пробежала Тира – с полыхающими щеками, как всегда чуть растрепанная и суетливая. К груди она прижимала пустой поднос невероятных размеров. «Как все-таки отличается норманнский уклад от нашего, – сочувственно подумала Нэрис. – Ведь в доме полно слуг, а Тира и Астрид – знатные женщины. Познатнее меня, чего уж… И сами на стол подают!» Леди Мак-Лайон покачала головой, вспомнив о матери. Супруге лэрда Вильяма, пусть она и была не самых голубых кровей, даже в голову бы не пришло так носиться. И Нэрис не пришло бы. Но у норманнов, очевидно, все иначе.

Взгляд леди Мак-Лайон лениво перетек на танцующих, отмечая в пестрой толпе знакомые лица. Вот Рагнар, средний сын конунга и муж Астрид. Эвон как расплясался, мокрый весь, волосы ко лбу липнут… И его дама энтузиазм разделяет. Леди прищурилась. Женщина, что танцевала сейчас с Рагнаром, была ей знакома только едва-едва. Маленькая, юркая, как птичка, – зато какая яркая! «Так это же супруга ярла Ингольфа, – вспомнила наконец Нэрис. – То-то я ее не узнала – при муже она тише воды, глаза от пола поднять боится. А тут из-под локтя вырвалась».

Перед мысленным взором Нэрис возник образ рыжего ярла. Холодные глаза, неподвижное, застывшее лицо… Да, у такого, пожалуй, не забалуешь! Теперь понятно, почему его супругу из-за стола как ветром сдуло, едва конунг возню с бочонками затеял. В Тронхейме небось шумных праздников не приветствуют. Да и тут она гостья, а там хозяйка. Которым на севере, судя по несчастной Астрид, отдыхать вообще не положено.

Глаза леди Мак-Лайон выхватили из толпы еще два лица – одинаково сияющих и счастливых. Влюбленные. Дагмар – пухленькая хохотушка, дочь Гуннара и Тиры, весело плясала рука об руку со своим женихом. Обычно хмурый Бьорн был сегодня сам на себя не похож! Куда девались морщины, угрюмый взгляд? «Будто двадцать лет с плеч скинул, – промелькнуло в голове у Нэрис. – И ему это так идет! Они с Дагмар чудесная пара. Вот уж на чью свадьбу я пошла бы с удовольствием». Леди посмотрела на высокий стол и осуждающе поджала губы. Виновники нынешнего торжества, увы, на счастливых молодоженов походили мало.

Жалобно зазвенели золотые чаши. Брякнул об пол кувшин с брагой и разлетелся на осколки: это Эйнар, потянувшись за новой порцией выпивки, смел со стола половину мисок да кубков. Ненамеренно – он был пьян как сапожник. Новобрачная жалась к супругу, шептала что-то, подсовывала миску с нетронутым угощением – но без толку. Эйнар не ел, только пил. И, судя по всему, твердо намеревался до рассвета выпить еще больше. На свою нареченную сэконунг не взглянул ни разу с того самого момента, как они оба покинули храм. «Чурбан бесчувственный! – сердито подумала Нэрис. – Ну девочка-то в чем виновата? Хоть словечко бы ей ласковое сказал, хоть улыбнулся бы – много ли ей надо? Ведь взрослый человек, должен понять, что сделанного не воротишь». Леди Мак-Лайон поймала ищущий, растерянный взгляд, который Хейдрун в очередной раз бросила на сэконунга: взгляд преданной собачонки, искренне не понимающей, чем она так не угодила любимому хозяину… Нэрис, не сдержавшись, гневно фыркнула.

– Что такое, дорогая? – услышала она ехидный голос мужа. – Взвар слишком сладкий или разбитое сердце нашего общего приятеля уже не настолько вас трогает?

– Эйнар ведет себя отвратительно, – прошипела Нэрис. – И в этом нет ничего забавного, между прочим! Малышка совсем отчаялась, она в лепешку готова разбиться ради него, а он… Только о себе и думает. Обидели его, несчастного, вы поглядите! Тьфу!

– Ты только что плюнула мне в тарелку.

– А? – рассеянно переспросила она. – Тарелка? Ну на, возьми мою… Бездушный сухарь!

– Милая, – изумился лорд Мак-Лайон, – ну а меня-то за что?!

Она махнула рукой:

– Извини. Это все Эйнар… Может, ты с ним поговоришь?

– Вот уж спасибо. Мне мои кости еще дороги. Все, что я мог сказать по этому поводу, я ему уже сказал. И, кстати, до сих пор об этом жалею.

– Но бедный ребенок…

– Милая, – Ивар отставил чашу и повернулся к жене, – этому «ребенку» уже пятнадцать лет. Северные женщины, конечно, созревают позднее наших, но тем не менее. Я согласен, Эйнар ведет себя по-скотски, но давай попробуем рассуждать трезво: он уже никуда не денется. Это раз. Два – через год-другой Хейдрун повзрослеет и осознает свою силу. Она красива, но пользоваться этой красотой пока не умеет. Зато когда научится…

– Ха! – сказала леди Мак-Лайон. И засопела.

Советник раздраженно поморщился: он знал, что было на уме у супруги. «Черт бы побрал женское любопытство и излишнюю откровенность, – в очередной раз подумал лорд. – Вот что стоило Грейс в свое время чуть придержать язык?»

– Ты слишком увлеклась сравнениями, моя дорогая, – помолчав, сказал он. – Ну да ладно. Предположим, между нынешней Хейдрун и тогдашней леди Кэвендиш есть некоторое сходство. Они обе хороши собой и влюблены без взаимности… Только кое о чем ты забыла, Нэрис. Я не Эйнар. Он, как и конунг, человек эмоциональный, меряет жизнь и людей совсем иной меркой. Поэтому, уверяю тебя, у его молодой женушки есть все шансы в ближайшем будущем заполучить его сердце в полное свое распоряжение. Тем более что руку она уже получила. Не забывай, чья она дочь. Ингольф Рыжий всегда брал то, что хочет… Так что прекращай тыкать меня носом в декольте несравненной Грейс! Тем более что любовь любовью, а подобных вывертов она, в отличие от Хейдрун, ни от кого терпеть бы не стала.

Лорд кивнул на высокий стол. Нэрис вздернула подбородок:

– Конечно! А кто бы стал? Да устрой ты что-нибудь подобное на нашей свадьбе, я бы… я бы… Развелась бы на месте, вот!

– Угу, – весело хохотнул советник короля Шотландии. – Ты пыталась, я помню. Аж два раза. И как, успешно, леди Мак-Лайон?

– Язва, – буркнула Нэрис, но улыбку сдержать не сумела – уж больно самодовольный вид был сейчас у ее супруга. – Ну, хорошо… Понадеемся на твой опыт. В конце концов, Хейдрун и правда очаровательная девочка.

Ивар посмотрел на молодоженов. Эйнар пил, его юная жена тихонько вздыхала, с завистью глядя на пляшущих в кругу мать и братьев, сидящий в паре локтей от новобрачных Харальд – как обычно, хмурый и неулыбчивый – вяло что-то жевал. Ел он мало, но, в отличие от младшего брата, спиртным не увлекался. Цедил то ли взвар, то ли просто воду и поглядывал вокруг безо всякого интереса. Похоже, праздник его не очень-то радовал. «Интересно, почему? – подумал лорд Мак-Лайон. – У Эйнара хотя бы причина есть, но Харальд? Кажется, его никто против воли не женил». Советник порылся в памяти: старший из оставшихся в живых сыновей Длиннобородого был вдов, и уже, кажется, достаточно долгое время – Нэрис что-то такое упоминала. Заметив мимолетный взгляд Харальда, брошенный на новобрачную, Ивар прищурился: в светлых глазах норманна появилось какое-то странное выражение. Тревоги или… ожесточенности?

Советник заинтересованно подался вперед, но Харальд уже уткнулся в свою миску, оставив изнывающую от безделья гончую с носом. Лорд разочарованно вздохнул про себя – и здесь не повезло. Может, конечно, показалось или было, да внимания не стоило, но хоть какое-то развлечение! Вынужденный соблюдать трезвость и равнодушный к танцам, Ивар откровенно скучал. Ему было душно и жарко, от толкущихся вокруг людей рябило в глазах, к тому же пристроившийся на другом конце лавки скальд, судя по всему, всерьез вознамерился сделать шотландского гостя глухим на оба уха.

Королевский советник скривился, как от зубной боли. Голос у подлеца скальда был, что труба иерихонская, а уж это его «эй-я» и вовсе сносило с лавки. Может, с борта драккара оно звучало бы не так душераздирающе, но в закрытом помещении…

Лорд Мак-Лайон закатил глаза. И, повернувшись к хихикающей супруге, от которой не укрылись его страдания, умоляюще свел брови домиком:

– Милая, заткни этому мерзавцу глотку, а? Еще куплет – и я с ума сойду!

– А сам что не заткнешь? Ты ведь мужчина.

– Вот именно поэтому. Могу не сдержаться… А он, поганец, из свиты Рыжего, не расплатимся потом.

Нэрис снова хихикнула и, утешительно погладив мужа по плечу, встала с лавки:

– Ладно уж. Иду тебя спасать!..

Она окинула придирчивым взглядом стол, уцепила одной рукой полный кувшин дорогого заморского вина, другой – миску с кусками жареной козлятины и решительно направилась к голосистому певцу. На беду несчастного лорда, добраться до «мерзавца» оказалось непросто – скальда окружало плотное кольцо изрядно подпивших бойцов, и, пока леди протолкалась сквозь них, момент был безвозвратно упущен.

– Эй-я!! – хором взревели подхватившие припев норманны. У Нэрис заложило уши. Едва удержавшись на ногах, она тем не менее пробилась к концу скамьи и, не дав зловредному скальду сызнова раскрыть рот, бухнула на стол кувшин:

– Хвала тебе, сладкоголосая птица великого севера! Ты нас порадовал песней, так прими же ответный дар – не побрезгуй, промочи горлышко. А коль вино рубиновое по душе придется, так…

Ивар ухмыльнулся, глядя, как щебечущая супруга указывает куда-то в конец комнаты. Что она говорила скальду, советник не слышал, но заинтересованный взгляд «сладкоголосой птицы», брошенный на кувшин, истолковать превратно было невозможно. «Аж ноздри задрожали, – удовлетворенно отметил лорд. – Конечно, браги он за свою жизнь выпил столько, что утопиться впору, а дарами южных виноградников ярл с дружиной небось не делится». Ивар помахал рукой находчивой женушке: возвращайся, мол, и окинул взглядом гостей. Человек триста, не меньше! И половина с трудом на ногах уже держится. Ну, еще бы – норманнские пьянки страшнее набегов. А уж пьянки свадебные особенно: чаши наполняют по самую кромку, пьют до дна и поднимают, согласно традиции, едва ли не каждые пять минут. Там только обязательных тостов почти целая дюжина! Первый – за Одина, второй – за Ньёрда и Фрейра, о доброй жатве и мире, потом «слово вождя», без которого ни один праздник не обходится, следом тост за умерших родичей да их великие дела, после – за счастье молодых… И это ведь только начало, хотя неподготовленные гости даже до шестого тоста редко доживают. Сползают с лавок тихонечко, на их место садятся новые – и так до бесконечности. Точнее, до того, как последний не отключится. Лорд Мак-Лайон с сомнением поглядел на выстроившуюся перед ним череду кувшинов и мысленно признал правоту брауни: лучше пару недель потерпеть, чем потом еще год лечиться. Это тебе не посиделки в королевской гостиной…

– Ивар, – рядышком на лавку плюхнулась помятая супруга. – У нас в Византии какие-нибудь интересы имеются?

– Не сказал бы, – глава Тайной службы, отвлекшись от размышлений о здоровье, удивленно приподнял бровь. – А что случилось?

– Да я скальда этого к византийским купцам отправила, – развела руками Нэрис. – Дескать, такой талант весь мир узнать должен… Что ты хохочешь?! Ну просто они от нас дальше всех сидят – у самой перегородки, дальше только дверь. Не на улицу же мне гнать его было?

Она, надувшись, пихнула веселящегося мужа кулачком. И зевнула в рукав.

– Устала? – Ивар обнял жену за плечи.

– Страшно. Послушай, нам обязательно здесь до самого утра сидеть? Мы ведь просто гости!

– К сожалению, не «просто», – поморщился лорд. – Кого конунг лично на торжество пригласил, тот раньше высочайшего соизволения и шагу к двери сделать не моги… Облокотись об меня, котенок, все тебе удобней будет. И потерпи еще хоть часок – скоро молодых на брачное ложе проводят, вот под это дело мы с тобой и слиняем. У меня у самого уже голова пухнет. Тихоня-то вон как славно устроился!

Нэрис с завистью взглянула на Ульфа, уронившего голову на руки и весьма явственно похрапывающего в стол, и сказала со вздохом:

– Ему же в ночной караул, а мы еще выспимся… Кстати, где Творимир? Я его последний раз аж возле храма видела.

– Творимира я отпустил. До утра, он уж который день просится… Мне его приятель, конечно, не сильно нравится, но дружбу надо уважать. Кстати говоря, они оба здесь – вон туда посмотри. Справа от двери, в углу, где русы сидят. Я гляжу, эти и в праздник наособицу держатся?

Леди Мак-Лайон повернула голову – действительно, пропавший воевода обнаружился в самом конце огромной комнаты в компании соотечественников. Они с беловолосым Вячко сидели на лавке плечом к плечу и, бурно жестикулируя, что-то обсуждали. Остальные дружинники-русы в беседе старых друзей не участвовали – стукались кружками, выплескивая на пол пенную медовуху, закусывали, хохотали – в общем, ничем решительно не отличались от норманнов. Нэрис задумчиво наморщила лоб. Что-то определенно было не так, а вот что конкретно?

– Ой, – вдруг снизошло на нее, – да ведь я впервые вижу, как наш Творимир разговаривает! Нет, я знаю, что он немым сроду не был, но все же… до чего удивительно!

– А толку? – подосадовал Ивар. – Во-первых, все равно ни черта не слышно, а во-вторых – они же небось на своем языке болтают. Жаль. Я б вот полюбопытствовал.

– И тебе не совестно?..

– С чего бы? Мне этот Вячко никуда не уперся, чтобы приличия ради него соблюдать. Кроме того, меня с поличным еще ни разу не ловили… Слушай, толкни Тихоню в бок. Расхрапелся. Я, глядя на него, сам скоро на лавке растянусь – и окончательно паду в глазах общественности. Может, потанцуем?

– Я так не умею, – без особенного сожаления призналась Нэрис. – Меня другим танцам учили. Но ты иди, если хочешь.

– Нет уж. Позориться – так вместе. Опять объелась, что ли?

Она смущенно опустила глаза. Ивар, улыбнувшись, заглянул в свою чашу – на дне сиротливо плескались остатки какого-то травяного отвара. На вкус он был куда лучше, чем могло бы показаться, но хорошему вину, к сожалению, конкуренции составить все равно не мог.

– Надо было с собой пару унций чаю прихватить, – запоздало посетовал королевский советник. – Я от этой травы позеленею скоро.

– Чай? – Нэрис пожала плечами. – Думаю, и тут найдется. Берген – торговый город. Норманны, может, и другие напитки предпочитают, зато купцов заморских здесь полно. У кого-нибудь да отыщем! Только стоить, конечно, втридорога будет.

Ивар задумчиво кивнул. Потом с кислой миной пригубил из чаши и решил, что шотландская казна уж как-нибудь переживет еще одну незапланированную трату. Тем более что на фоне давешней горностаевой муфты даже лучший китайский чай будет смотреться бледно… Разбавив остатки травяного отвара водой, лорд Мак-Лайон бросил рассеянный взгляд на высокий стол. К нему только что подошли Дагмар и Бьорн: оба запыхавшиеся, румяные. Девушка придерживала одной рукой рваный подол юбки – вероятно, кто-то из танцоров был не очень осторожен. Дочь ярла Гуннара уселась на лавку напротив Хейдрун и, вынув из мешочка на поясе нитку с иголкой, принялась чинить платье. В каждом ее движении сквозило нетерпение – девушке определенно хотелось скорее вернуться в круг. Бьорн отыскал глазами свою чашу, плеснул в нее вина из кувшина и залпом осушил. Наклонился к невесте. Та торопливо закивала головой, сделала еще несколько стежков и зубами разорвала нитку. Дружинник подал ей руку, помогая встать. Уже уходя, Дагмар повернулась к Хейдрун и что-то весело сказала. Что именно, Ивар не расслышал, но догадался по вспыхнувшему лицу новобрачной – дочь Гуннара позвала девушку танцевать. Хейдрун метнула вопросительный взгляд на мужа, но ответной реакции не дождалась. Дагмар, пожав плечами, позволила жениху снова увлечь себя в круг – спустя пару мгновений влюбленная парочка уже вновь весело плясала меж двух очагов. Хейдрун, едва не плача, смотрела них, и губы ее ощутимо дрожали. Ивар с неодобрением покачал головой.

И от дочери Ингольфа Рыжего этот жест, похоже, не укрылся. Щеки Хейдрун запунцовели еще больше, в ярко-голубых глазах мелькнула отчаянная решимость. Собравшись с духом, юная жена сэконунга склонилась к супругу и тронула его за локоть.

– …пожалуйста! – донеслось до навострившего уши лорда сквозь чуть сбавившую темп музыку плясовой. – Что ж мы сидим? Погляди, как братья в кругу пляшут! И Дагмар с женихом… Неужто мы хуже? Пойдем, вино отсюда никуда не денется – вернемся, я сама тебе чашу поднесу. Праздник ведь, Эйнар, наш с тобой праздник!

Лицо молодожена потемнело. Глаза, еще минуту назад не содержавшие даже проблеска мысли, сверкнули сталью.

– Праздник? – глухо рыкнул сэконунг, одним движением стряхнув со своего локтя руку девушки. – Эвон как! А мне-то, дураку, и невдомек… Уйди, Хейдрун! Хочешь, пляши, хочешь – вешайся, все едино! Не мила ты мне!..

Тем, чтобы хоть немного понизить голос, Эйнар себя утруждать не стал. Сидящий рядом с ним Харальд повернул голову. Несколько человек, танцевавших с краю, тоже заоборачивались. Ивар с опаской покосился в сторону главной двери – не долетело ли до ярлов? Но оттуда все так же слышались воинственные вопли на три голоса, хруст ломаемого дерева и возбужденный гомон дружинников. Как ни орал Эйнар, победный рев его батюшки все-таки взял верх… Лорд услышал, как рядом громко зашуршали юбки, и едва успел схватить за руку вскинувшуюся жену:

– Куда? Сами разберутся!

– Разберутся, а как же, – свирепо пропыхтела Нэрис, вырываясь, – видела уже. Пусти!

– Чтобы ты сэконунгу при всем честном народе миску с кашей на голову надела? Разбежался. Сядь, тебе говорят!

– Не сяду! – воинственно заявила она. – И твой сэконунг мне даром не нужен, пьянь бессовестная… Я иду к Хейдрун!

Сделав усилие, леди Мак-Лайон выдернула-таки руку из ладони мужа и торопливо засеменила в сторону молодоженов. Ивар, подумав, не стал ее догонять. Напускаться на Эйнара с упреками Нэрис, похоже, и впрямь не собиралась, а бедную новобрачную советнику все-таки было жаль. Он посмотрел на Хейдрун: глаза полны слез, ладошка прижата ко рту… М-да. Если так пойдет и дальше, дело вполне может кончиться разводом. Или мордобоем. Вряд ли ярлу Ингольфу придется по вкусу такое вот обращение с его дочерью! Ивар вспомнил взбудораженного рождением принцессы правителя Шотландии и крякнул: Эйнар играет с огнем. К дочерям у большинства отцов, даже таких неприступных на вид, как Рыжий, отношение бывает на удивление трепетным. «А влюбленные обычно теряют всякое самоуважение, – критично подумал лорд. – Не знаю, как насчет миски на голову, но уж возмутиться она могла бы. Не рабыня все-таки, да еще и учитывая такого папеньку. Своей уступчивостью себе же хуже делает».

Назвать дочь могущественного ярла размазней Ивар не смог даже в мыслях, но его не самое лестное мнение Хейдрун тут же подтвердила. Порывисто отодвинулась от мужа, вскочила с лавки и, громко всхлипнув, бросилась в дальний правый угол. Он был занавешен ткаными пологами и, несомненно, казался бедняжке надежным укрытием… Лорд Мак-Лайон, проводив задумчивым взглядом спину новобрачной, пришел к выводу, что гордость у нее все-таки есть. Не захотела реветь на людях. И к братьям да батюшке не побежала жалиться. Ребенок? Что ж, возможно, – но далеко не робкого десятка. Проплачется, а потом дождется своего часа – и задаст муженьку перцу… Что, учитывая обстоятельства, кое-кому явно пойдет на пользу.

Перехватить Хейдрун у стола Нэрис не успела. Девушка, вся в слезах, исчезла за одним из пологов еще до того, как леди Мак-Лайон добралась до середины высокого стола. Дремлющие на полу собаки Рагнара, увидев приближающуюся женщину, резво повскакивали с мест и принялись виться вокруг нее, виляя хвостами. Пока Нэрис протолкалась сквозь них, пока извинилась перед Харальдом, которого в процессе задела локтем, беглянки уже и след простыл. Найти ее, разумеется, не составило бы труда – угловой полог с искусно вышитым изображением оленя все еще колыхался, выдавая Хейдрун с головой. Однако у самого конца стола жалостливая леди с размаху налетела на Астрид.

– Нэрис? – Старшая невестка конунга, чудом не упустив из рук прижатые к груди кувшины, удивленно посмотрела на гостью. – Что с вами? Куда вы так спешите?

– Я хотела… понимаете… там Хейдрун!

Она ткнула пальцем в сторону оленя. Астрид с недоумением переспросила:

– Хейдрун? На нашей половине? Что она там делает?

– Я так понимаю, плачет, – сердито ответила Нэрис. И бросила выразительный взгляд через плечо на Эйнара, подтягивающего поближе очередной кувшин. Северянка последовала ее примеру и понимающе нахмурилась.

– Ясно, – сказала она, водворяя свою ношу на стол. – Я ждала чего-то подобного, но Рагнар, как всегда, надеялся… Благодарю, леди Мак-Лайон. Возвращайтесь за стол, прошу вас, с Хейдрун все будет в порядке. Я о ней позабочусь.

– Но…

– Вы наша гостья, – в очередной раз повторила Астрид. – Отдыхайте, развлекайтесь и не волнуйтесь из-за нас. Все устроится. В конце концов, для меня эти несколько минут послужат хоть какой-то передышкой.

Она быстро улыбнулась сконфуженной Нэрис и, круто развернувшись, широким шагом направилась к лежанкам в углу. Леди Мак-Лайон оставалось только кивнуть ей вслед и вернуться к мужу. Астрид была как всегда вежлива и тактична, но Нэрис, пока шла обратно, все никак не могла отделаться от мысли, что она влезла не в свое дело – и ей на это весьма недвусмысленно указали. «Эта Астрид – просто сторожевой пес какой-то!» – без энтузиазма подумала леди. И машинально почесала за ухом ткнувшуюся ей в руку носом собаку.

– С вами всегда проще, – пробормотала она. И улыбнулась – пес, виляя хвостом, распахнул пасть и шумно задышал. Он был белый и лохматый, удивительно чистый для большинства норманнских собак. Нэрис, подобрав юбки, примостилась на краю лавки – возвращаться к ехидному лорду Мак-Лайону несолоно хлебавши ей сейчас не очень хотелось. Белому псу, кажется, такой маневр пришелся по душе: он тут же положил башку на колени Нэрис и еще быстрее завертел пушистым хвостом.

– Красивый мальчик, – проворковала леди, наглаживая собаку по крутому лбу, – большой… хороший… Хочешь чего-нибудь вкусненького, да?

Хвост замелькал в воздухе с утроенной силой. То, что гостья говорила с его обладателем на чужом языке, очевидно, не имело значения. Нэрис обернулась на стол, выискивая взглядом угощение. Как назло, ближайшие миски были по большей части пустыми, а чтобы дотянуться до дальних, пришлось бы встать и перевеситься через весь стол.

– Пойдем со мной, – сказала она, взглянув на замершего в ожидании пса. – У нас там много костей осталось. Хочешь?

Она поднялась и, зазывно оглядываясь, направилась к своему столу. Но пес за ней не пошел – широко зевнул, на миг зажмурившись, и улегся возле лавки. «Кажется, я сегодня ни у кого не имею успеха», – хмуро подумала Нэрис. Прошла мимо сэконунга, в красках представляя, какую могла бы влепить ему затрещину, будь он, к примеру, ее сыном… и удивленно остановилась. Харальд, за чьей спиной она находилась в этот момент, взял со стола свою чашу и поставил рядом на лавку. Покосился в сторону Эйнара, занятого возлияниями, сунул руку в кошель и, вынув небольшой полотняный мешочек, дернул тесемку на его горловине. Из мешочка в чашу посыпался грязно-зеленый крупитчатый порошок. Нэрис растерянно заморгала. Что он делает? И зачем? Если это лекарство, то странно прятать его от чужих глаз, а если…

Харальд вытряс из мешочка все до последней крупинки, сунул тряпочку обратно в кошель и поставил чашу на стол. Долил воды из кувшина. И, уже без всяких предосторожностей повернувшись к младшему, позвал:

– Эйнар!

Нэрис похолодела. Яд?! Он хочет… предложить его брату?!

Сэконунг обернулся. Пьяно икнул и поднял в нетвердой руке свой кубок:

– Харальд!

Они кивнули друг другу и с улыбками опрокинули в себя чаши. Нэрис, успевшая за эти несколько мгновений вообразить себе невесть что, тихо ахнула и вся подобралась, но с Харальдом ровным счетом ничего не случилось. Он поставил чашу на стол, утер рот ладонью и после некоторых раздумий вплотную занялся жареной треской, лежащей перед ним на тарелке.

– Ничего не понимаю, – пробормотала себе под нос обескураженная леди. И заторопилась к мужу.

Лорд Мак-Лайон, со смешком подвинувшись на лавке, взглянул на запыхавшуюся супругу:

– Что, семейство не потерпело вмешательства? А я ведь предупреждал.

– Помню, помню, – быстро закивала Нэрис. Горести Хейдрун уже вылетели у нее из головы. – Ну да и бог с ними со всеми. Послушай, Ивар, тут такое странное дело! Я сейчас видела, как Харальд…

Договорить она не успела – на стол упала тень от широкой фигуры конунга. Ивар поднял голову:

– С возвращением! Надо полагать, победил сильнейший?

– Нет. – Олаф, двумя пальцами сграбастав очередной кувшин, потянулся за своей чашей. – Ингольф меня на четыре бочонка обошел, морда рыжая…

Советник короля Шотландии довольно сощурился. А в ответ на вопросительный взгляд Длиннобородого пояснил:

– Я на ярла Ингольфа два золотых поставил. Жила!.. Эй, Жила! Ты глухим-то не прикидывайся! Проиграл – плати давай.

– Утром расплатимся, – буркнул с противоположного конца стола дружинник. – Небось разгулялись только-только… А вот конунг свое возьмет – так еще поглядим, кто кому монет в мошну отсыплет!

Олаф уязвленно крякнул. Плеснул себе браги, отхлебнул и надменно приподнял брови:

– Сам-то что сиднем сидишь, Мак-Лайон? Забавами нашими брезгуешь али только других судить горазд? Иль осрамиться боишься, а?

– Не без этого. Я свой потолок знаю, и до вас мне, увы, далеко. Так же как и до ваших славных ярлов. – Ивар улыбнулся. Потом бросил взгляд на супругу, которую просто распирало от какой-то новости, и добавил как бы между прочим: – Только разве один я сиднем сижу? Ваши сыновья, кажется, вполне со мной солидарны.

Он шевельнул плечом в сторону высокого стола. Конунг без интереса скользнул глазами по зевающему Харальду, словно вместо него там сидел какой-нибудь безымянный дружинник, и остановил взгляд на Эйнаре. Тот как раз присосался к очередному ковшу. Длиннобородый поджал губы. И повысил голос, обращаясь к младшему сыну:

– Кончай хлобыстать! Не последний раз за столом сидишь, встань, разомни кости. Сейчас еще с пяток бочонков прикатят, мореных, как раз по тебе будет… Гуннар! Открывай сундук, тащи Эйнарову секиру!

Сэконунг поднял мутный взгляд от ковша и промычал что-то невнятное. Язык его слушался плохо, но Нэрис все равно залилась краской – куда конкретно жених послал дорогого батюшку, она не расслышала, но догадалась. Олаф насупил брови и отставил кубок в сторону:

– Вставай, слюнтяй! До чертей допился, нюни распустил!.. Отцу перечить? Семью позором крыть? Да над тобою гости уж в голос смеются! Вставай, сказал! Немедля!

– Н-не буду, – набычился Эйнар. И демонстративно потянул к себе чью-то не допитую чашу.

Олаф побагровел. Шагнул к непокорному отпрыску, перегнулся через стол и, сграбастав Эйнара за грудки, прошипел:

– Вставай! Или хочешь, чтоб пинками под зад погнали? Дак это я быстро… Нажрался он, глянь-ка, и слова ему не скажи! Вставай, свинья! Конунг тебе приказывает!

Харальд, подавив судорожный зевок, махнул рукой:

– Да брось, отец. Он сейчас слов не слышит.

– Мое – придется! – уперся рогом Олаф. И нещадно встряхнул сына. – Подымай зад от лавки, пьянь! Ну, кому сказано?!

В мутных глазах сэконунга зажглась злоба. Он выпустил чашу и, стиснув пальцами запястья отца, коротким движением боднул его головой прямо в лицо. Удар был настолько силен, что не ожидавший такого поворота Длиннобородый с воплем отшатнулся назад.

«Но это ненадолго, – отметил Ивар, видя, как непочтительный сын лезет на лавку с ногами – вероятно намереваясь перемахнуть через стол и всыпать родителю по первое число. – И мордобоя, похоже, все-таки не избежать… Одна радость, что не Ингольфу этот буян под горячую руку попался. Эйнар ему не сын, чтоб с ним миндальничать».

– Ивар, – испуганно зашептала Нэрис, прижимаясь к мужу. – Они же сейчас подерутся!

– Вполне возможно. И я между ними уж точно не полезу.

– Но…

Развить мысль леди не дали – Харальд, наконец осознавший серьезность намерений молодожена, кое-как сбросил сонное оцепенение и рывком поднялся с лавки. Покачнулся, взмахнул рукой, чтобы сохранить равновесие, а потом, в два шага оказавшись возле младшего брата, сдернул его со стола.

– Остынь, – велел он. – Не зли конунга.

Эйнар затрепыхался, силясь высвободиться:

– Пусти! Пусти, слышишь?! Не твое это дело…

Харальд промолчал, но захвата не ослабил. Длиннобородый, утирая с лица кровь, снова навис над столом. «Зол как черт», – подумала Нэрис, краем глаза заметив появившихся из-за полога в углу невесток конунга. Новобрачная следом за старшей женщиной подошла к столу, взглянула на невменяемого от злости супруга, костерящего последними словами отца с братом, – и застыла на месте. Прекрасные синие глаза вновь наполнились слезами.

– Вот, значит, как? – медленно произнес конунг, с неожиданным любопытством вглядываясь в лицо младшего сына. – Кулаки зачесались? Отцовская воля не по вкусу? Ну, хорошо…

Он вытер окровавленные ладони о штаны и принялся закатывать рукава. Харальд нахмурился:

– Отец?

– А чего… – ни к кому не обращаясь, проговорил Длиннобородый. – Коли уж кой-кому здесь так приперло зубами-то поплеваться… Пороть – оно, может, и поздно, а в пол рожей уткнуть всяко не помешает!

– Отец! – повысил голос Харальд, еле-еле сдерживая извивающегося брата. В голосе мужчины зазвенела тревога. – Во имя богов, оставь ты его в покое!.. Тебе рать вести, а он себя не помнит!

Затрещала ткань вышитой золотом рубахи: воспользовавшись тем, что брат занервничал, сэконунг вырвался из его рук. Дернулся было к обидчику, но вдруг остановился – только с силой уперся стиснутыми кулаками в край столешницы. Олаф невольно отпрянул, такой яростью дышало лицо сына.

– Вовремя братец поход помянул, – глухо сказал Эйнар, не сводя с отца полубезумного взгляда. – Кабы не даны, так валяться бы тебе сейчас со свернутой шеей… А Гуннара ты, конунг, попридержи. Как бы чего не вышло – вдруг я бочонок с твоей головой перепутаю? Нам ведь, свиньям, разницы особой нету!..

Он явно нарывался на драку. Нэрис испуганно втянула голову в плечи и еще теснее прижалась к мужу. Тот нахмурился: в сторону главного стола теперь уже были повернуты головы всех присутствующих. Скальды заткнулись, музыканты перестали играть. «Черт бы побрал эту семейку, – в сердцах подумал королевский советник, на всякий случай заслоняя супругу плечом. – Два норманнских барана, один другому не уступит. И был бы смысл – а так? Одна радость, что безоружные, с этим у северян на пирах строго. Только б Гуннар и правда Эйнарову секиру из сундука не вынул!» Ивар с тревогой оглянулся на дверь. Перегородки, за которой стояли сундуки с оружием, из-за толпы гостей ему было не видно. Остается только надеяться, что Гуннар не слышал приказа конунга и…

– Черт! – тихо выругалась королевская гончая.

К столу, держа под мышкой заиндевевший бочонок, а в руке – немалых размеров топор, медленно приближался ярл Ингольф. Следом за ним сквозь толпу торопливо продирался Гуннар.

– Нэрис, буди Тихоню, и уходите отсюда.

– А как же…

– Без разговоров! – зашипел лорд. Отодвинул от себя пискнувшую жену и, уже начав подниматься с места, услышал спокойный голос рыжего ярла:

– Не тереби парня, Олаф. Что ему секирой махать без пользы? Не в бой небось. Да и рассвет не за горами, уж перина лебяжья молодых заждалась. Кончай реветь, Хейдрун! Муж тебе отныне господин. Чем сырость разводить, лучше б чашу поднесла супругу, как заведено. Я вот и браги принес, у вас-то здесь хоть шаром покати…

Ингольф, плечом оттерев сопящего конунга в сторону, поставил перед Эйнаром свою ношу. Подкинул в руке секиру, примерился – и одним точным, хрустким ударом снес половину бочонка. Прилипшая ко льду крышка откатилась под ноги чьим-то дружинникам. Ярл сунул топор в руки подошедшему Гуннару и бросил через плечо:

– Подать мне мой кубок! С зятем дорогим выпить желаю!

Приказ был исполнен мгновенно. Ингольф, зачерпнув брагу прямо из ополовиненного бочонка, поднял руку:

– Эйнар!

Глотающая слезы Хейдрун, схватив ближайшую к Эйнару чашу, по примеру отца наполнила ее и подала мужу. Все затаили дыхание. Тесть и зять молча смотрели друг другу в глаза, и встревать в этот безмолвный поединок не осмелился даже Олаф… Хрустнули в тишине костяшки пальцев. Эйнар отвел взгляд.

А потом обхватил непослушными ладонями ножку золотой чаши и поднял ее над головой.

– Ингольф! – хрипло ответил он.

Рыжий бесстрастно кивнул. Забулькала в глотках брага. Лорд Мак-Лайон, мысленно выдохнув, улыбнулся. Гроза миновала – второй раз за этот день, но теперь уже окончательно. Последний бастион сопротивления рухнул.

– Победил сильнейший… – услышал советник тихий голос жены. Радости в ее тоне не было.

Ивар пожал плечами:

– Это закон природы, милая, ничего не попишешь.

– Да, я знаю, – отстраненно сказала Нэрис.

Из-за спин недавних танцоров вынырнула приземистая фигурка Тиры. За ней показался Рагнар. Он перекинулся парой слов с кем-то из старших дружинников, насупил брови, покачал головой. Повернулся в сторону Хейдрун – девушкой уже завладела деятельная жена Гуннара – и, поколебавшись, направился в ту же сторону. Ни на отца, ни на братьев он даже не взглянул. Астрид тяжело опустилась на лавку, успокаивающе кивнув подошедшим к столу двум видным молодым норманнам с огненными шевелюрами. Они, недобро косясь на Эйнара, окликнули Хейдрун. Видимо, братья? Нэрис перевела взгляд на юную жену сэконунга. Тира, как всегда, оказалась на высоте: Хейдрун уже не плакала. А когда повернулась к подошедшему Рагнару, на ее бледном личике даже вновь засияла улыбка.

Конунг, вспомнив, кто здесь главный, лихо опрокинул чашу и обернулся к музыкантам.

– Ну, чего притихли? Чай, праздник, а не похороны! Гуннар, поди сюда. Выпьем натрое, как бывало… – Он оглядел взбудораженных дружинников и струхнувших гостей, после чего добавил со смешком: – Не на что тут глядеть, а до рассвета недалече. Ешьте, пейте да молодых славьте!..

Народ зашевелился. Послышались первые несмелые аккорды, кто-то из скальдов вновь затянул песню. Рагнар, улыбнувшись Хейдрун, протянул ей руку. Девушка неуверенно обернулась на мужа. Увидела, что все внимание последнего сосредоточилось на бочонке и, закусив губу, тряхнула кудрями.

– Вот так бы сразу, – одобрительно сказал Ивар, наблюдая, как новобрачная об руку с деверем решительно направляется в круг. – Я же говорил тебе, Нэрис, девочка не так проста, как кажется.

Жена не ответила.

Эйнар, вновь поднявшись с лавки, куда только было опустился, потянулся к разрубленному бочонку. Обхватил обеими руками скользкие стенки, поднял посудину над столом и широко улыбнулся отцу:

– За семью, а?

Конунг не отозвался – тост звучал по меньшей мере двусмысленно. Но сын одобрения не ждал. Преувеличенно вежливо он поклонился тестю – и, выдохнув, приник губами к неровной зазубренной кромке.

Норманн Ульф Тихоня, растянувшись во весь рост на тюфяке и прикрывшись овчиной, изучал взглядом потолок. Спать ему не хотелось, да и не полагалось – нынче он, а не Творимир дежурил за двоих. И ничего не имел против: в доме тепло, кругом тишина да спокойствие, на морозе торчать не надо, хозяева за перегородкой, вот они, ни забот, ни хлопот! Всегда бы вот этак-то. Ульф расслабленно зевнул, прислушиваясь. Ничего, только тихие завывания метели. Даже собаки не лают. А уж прочие-то и подавно мертвецким сном спят – кто у конунга в дому, кто на конюшне, кто в сараях. Даже Гуннар с семьей не уехал, хотя живет всего через пару улиц. Жених с невестою, понятно, особняком – им еще с вчера дом приготовили, все честь по чести. «Хотя брачной ночи молодая сегодня не дождется», – подумал Тихоня, вспоминая разрубленный ярлом бочонок и Эйнара, единым духом опрокидывающего в себя брагу. Прямо так хлебал, вместе со щепками. И ведь больше трети высосал, не поморщился!

Потом-то, конечно, на том самом месте и рухнул, глаза закативши, но тестя уважил. Да тот и не серчал – чай, сам дважды женился. Дело знакомое. Родные отнесли жениха на брачное ложе, туда же невесту сопроводили, да и оставили. Пускай хоть отдохнут молодые, им ведь еще неделю пировать да мед из одной чаши пить!.. Тихоня заложил руки за голову и нахмурился. А ведь с неделей-то он хватил. Забыл про Ярен, про Фолькунгов осажденных, про данов… «У, стервятники! Так бы и взял их всех да перетопил поодиночке! И мечей бы даже пальцем коснуться не дал, чтобы после смерти они, твари, вечно у ворот Асгарда неприкаянными выли! А ежели кому из них и посчастливится в Вальгаллу прорваться, так пива ему несвежего, валькирию страшную и…»

Бух! Бух!

Упивающийся мечтами норманн сердито плюнул – ну вот. Кого там принесло? Ишь, в дверь барабанит, еще и ногами, похоже.

– Я те щас постучу, – пообещал Тихоня, скидывая овчину. – Я те щас, недопитку, так постучу… Здесь люди спят, а он бродит! – Ульф скроил на лице самую свирепую из своих рож и, подняв засов, распахнул дверь. – Ну, чего надо?! Уй-й-й, Мьёльнир мне в…

Старый вояка подавился неоконченной фразой. На пороге стоял Эйнар. Полуодетый, всклокоченный и белый как молоко. Руки его были по локоть в крови. А на руках…

– Нэрис, – выдохнул сын конунга, прижимая к груди бьющееся в конвульсиях тело своей юной супруги. Головка девушки была запрокинута назад, на губах вздувались кровавые пузыри, а из-под левой ключицы торчала рукоять богато украшенного кинжала. – Где Нэрис? Она здесь?!

Тихоня потрясенно кивнул. И, опомнившись, бросился на хозяйскую половину, оставив дверь открытой. В спину ему летел свист метели, булькающие хрипы и невнятное бормотание Эйнара. Кажется, сэконунг просил у кого-то прощения.

У Хейдрун? А за что?..