Глава 30
За буйной зеленью деревьев возвышались серо-голубые башни и скаты крыш, строгий белый фасад отражался в зеркальной глади пруда. Неприступный вид замка Анси мгновенно заставил меня вспомнить о деде полководце. Его суровый характер, известный мне лишь по рассказам папа́, казалось, был таким же, как эти тяжелые стены. Замок, выстроенный в форме квадрата, был по-монаршему грандиозен и высокомерен. Папа́ говаривал, что тут бывали самые значимые особы Франции, даже короли: Генрих III, Генрих IV, Людовик XIII… От восторга и чувства сопричастности по моей спине пробежали мурашки. Я ведь тоже одна из Клермонов! Эх, и поделиться не с кем… Скачущим впереди Огюстену и Этьену меня не понять. Я оглянулась на мадам Тэйра, та смотрела в другую сторону, словно ей было неинтересно.
Возница щелкал хлыстом и погонял лошадей. Карета катилась по дороге, огибающей поместье господ Тоннэр, так что замок предстал передо мной во всей красе. С замирающим сердцем я рассматривала высокие окна, стриженые лужайки Анси, которые прорезали ровные песочные дорожки. Ах, святая Клотильда! Здесь малышом бегал мой отец, здесь он вырос. Меня охватило смутное чувство упущенного шанса, ностальгии по так и не обретенному дому. Как это, интересно, жить в подобном замке? Теряться в лабиринтах коридоров? Прятаться на чердаке от учителей в мантиях? Чувствовать запах старых книг в библиотеке из темного дерева? Сидеть за длинным столом в обеденной зале и есть на серебре? Иметь собственного камердинера? Принимать гостей, съехавшихся на бал?
Я бы могла с легкостью назвать все это вещами обыденными, если бы графское семейство соизволило принять меня. Но нет, незаконнорожденной не нашлось места под одной крышей с родственниками благородных кровей. Чистых кровей.
Мелькнула догадка, что там, возможно, сейчас живет настоящая графиня де Клермон-Тоннер, законная супруга моего отца – та самая, которую маман назло папа́ именовала не иначе, как породистой шлюхой. Вряд ли мадам графиня будет рада меня видеть. А так хотелось хоть одним глазком заглянуть внутрь. Я вздохнула.
Челядь у замка занималась своими делами, пара садовников подстригала кусты, конюший вел куда-то породистую лошадь.
Зависть кольнула душу оголенным шипом – слуги имели право находиться гораздо ближе к дому, который мог бы быть моим, а я нет. Я здесь чужая. Щемящая грусть превратилась в злость: да, я недостойна вас, господа. Но мы еще посмотрим, кто чего достоин! Я достойна счастья, я знаю… а вы, а вы… Бог вам судья.
Мы внезапно остановились, и, откинувшись на спинку сиденья, я услышала голос Огюстена:
– Любезнейший, подскажите, это замок графа де Клермон-Тоннэр?
Я с раздражением повела плечами – зачем спрашивать очевидное? Чтобы еще больше меня подразнить?
– Ош’баетесь, с’дарь, – ответил какой-то мужчина, проглатывая буквы. Я тотчас подалась вперед и выглянула из окошка. Говорящий был потрепанным чернявым малым в холщовой рубахе и широких штанах. Он провел рукой по усам и пояснил: – Его х’зяин не хухры-мухры, а военный м’нистр Франции.
Я вспыхнула: а мой папа, значит, хухры-мухры? Да как он посмел?!
– Если это замок Анси, то он принадлежит семейству де Клермон-Тоннэр, – возмущенно заявила я, – извольте не лгать!
Чернявый крестьянин поклонился и обиженно ответил:
– Благ’родная г’спожа, и вовсе я не лгу. Прошлый х’зяин, молодой граф, б’гатство свое пр’мотал, в долги влез. А п’тому продал графство наше и замок. Еще мой сын тогда только р’дился, а сейчас вон уже скоро по грудь мне будет, сорванец.
Я опешила. Промотал? На что? Уж не на маман ли? Судя по тому, что говорит этот крестьянин, это случилось тогда, когда они жили вместе…
Этьен с усмешкой взглянул на меня и приподнял рукояткой хлыста шляпу:
– А кому продал, деревенщина?
– Так я ж г’ворю, – развел руками чернявый, – г’сподину Л’телье, маркизу де Лувуа, военному м’нистру к’роля. Правда, он давеча помер. Не к’роль.
– Как умер? А хозяин-то кто?
– Так супруга егойная, м’дам Л’телье. Но оне в трауре и никого не принимают.
Я разочарованно вздохнула:
– Благодарю вас за сведения, мсьё. Поедемте дальше.
Огюстен сунул экю в грязную руку крестьянина и крикнул вознице:
– Трогай!
Карета снова затряслась по неровной дороге. Светлая громадина замка Анси проплыла мимо окна.
«Ну вот, – подумалось мне. – Теперь уже вряд ли мне удастся попасть в родовое гнездо. Как и всем Клермонам Тоннэр. В чем-то мы сравнялись».
Ухмыляющаяся физиономия Этьена показалась в оконце:
– Мадемуазель графиня, боюсь, в вашем замке нас не ждут. И замок совсем не ваш.
Насупившись, я зыркнула на него:
– Издеваешься?
– Немного, – признался он и с улыбкой добавил: – Чтобы ты к спеси дворянской не привыкала, а то ишь как на беднягу накинулась! Думал, испепелишь взглядом.
Я покраснела. Мадам Тэйра хрюкнула в кулачок.
Она тоже на его стороне. Все против меня… Но Этьену на мои обиды было наплевать, и он по-шутовски приподнял шляпу и прогундосил:
– Госпожа графиня, сами мы не благородные, но решили посметь пригласить вас со свитой в скромную обитель моей матушки.
– А если откажусь? – спросила я.
– Тогда опять будете спать в каком-нибудь клоповнике, если предприимчивый Марешаль лучше не найдет. А я так и быть понежусь на перинах у матушки. Вы уже извините, сударыня, после целого дня пути мое бренное тело требует чего-то помягче, и еды поприличнее.
Старушка не вмешивалась, только хитро покашливала и поблескивала глазками. Собственно, желание познакомиться с матушкой Этьена было ничуть не меньше, чем походить по залам Анси, и я снисходительно улыбнулась:
– Графиня принимает ваше милостивое приглашение, мсьё. Папенькиными стараниями, думаю, что сами вы уже стали благородными. Так что не прибедняйтесь, господин барон.
Этьен фыркнул, а когда устремился вперед с криком: «На развилке сворачиваем направо», мадам Тэйра сделала гримасу, передразнивая меня:
– Графиня принимает… Бёф, лицо попроще сделай, а то мамаша Годфруа может при случае и башмаком в морду. Она такая.
Ой… Ну что это такое? Только настроишься быть графиней, сразу в морду норовят! Хоть разорвись.
Мадам Тэйра вдруг напомнила:
– Про кокон не забудь. Мало ли, кто там и что…
И я послушно принялась окружать себя золотым коконом, защищаясь от ненужных чувств.
* * *
Прогремев колесами и подковами по скучным улочкам Тоннэра и ничем не примечательной площади, наша процессия выехала на дорогу вдоль рощи и несколько минут спустя остановилась у огороженного хилым забором участка. В самом центре в гуще зелени и цветов стоял внушительный дом с остроконечной крышей, покрытой качественной новой черепицей. Красные ставни густо оплетал плющ.
– Приехали! – Этьен резво махнул на гнедом через низкие воротца.
Невысокая девица, что возилась с розами, обернулась и с визгом кинулась Этьену на шею:
– Тити!
Закружив ее, Этьен довольно прогрохотал:
– Не ждала, сестренка?
На поверку девице оказалось лет четырнадцать, не больше. На ее визг из дома выбежала крепкая малышка лет пяти, а затем миловидная брюнетка в чепце и простом домашнем платье, с годовалым младенцем на руках. Все три сестры семейства Годфруа были черноволосы, как мать, и кареглазы, как отец. Мадам и малышка с радостным криком тоже бросились обнимать Этьена. Тот цвел, как полевой мак, и раздавал поцелуи направо и налево. Признаюсь, странно было видеть его в кругу семьи, счастливым и довольным, покровительственно осматривающим своих разновозрастных женщин. Удостоверившись, что все они одинаково розоволицы и находятся в добром здравии, Этьен расцвел еще больше.
Я поторопилась спуститься из кареты на землю. Огюстен спешился и подал руку мадам Тэйра. Этьен, наконец, вспомнил о нас и, отлепив от себя сестер и матушку, распахнул ворота.
– Матушка, я не один, с друзьями. Позвольте вам представить: мадам Тэйра. Та самая, что спасла меня еще ребенком от разбойников, помните? – Женщина изумленно моргнула и слегка поклонилась. Этьен продолжил: – Мсьё Марешаль, купец, силач и славный малый. Ему я тоже многим обязан.
– Очарован, мадам, – Огюстен с присущей ему куртуазностью поцеловал женщине руку.
Малышка на руках матери надула пухлые щеки и срыгнула прямо на великана. Тот неловко улыбнулся и поспешил стереть платком детскую шалость с сюртука.
Этьен подал мне руку и подвел к матери:
– А это мадемуазель Абели Мадлен Тома де Клермон-Тоннэр, которая буквально вчера спасла мне жизнь и к тому же является моей родственницей. Правда, очень дальней. Как и мадам Тэйра.
– Что-то слишком многие тебя уже спасали, не пора ли перестать лезть в неприятности и поберечь свою шкуру? – шепнула ему на ухо женщина, но так, чтобы я услышала.
– Мадам, – я сделала реверанс и искренне улыбнулась в надежде, что напряженный взгляд серых глаз матери Этьена изменится на более радушный. Та все же смотрела на меня с недоверием. Особенно на мое платье, больше уместное для приема во дворце, нежели для деревенского двора. Этьен не обращал никакого внимания на настороженность матери и театрально представил ее нам:
– Судари и сударыни, знакомьтесь: перед вами моя любимая матушка, мадам…
– Рашаль, Жаннетта Рашаль, – вдруг вставила женщина вместо ожидаемого «Годфруа» и, вспомнив о приличиях, добавила: – Добро пожаловать в мой дом, господа! Прошу, проходите, располагайтесь. Поди, устали с дороги.
– Абели, а это Антуанетта, – показал Этьен на стройную смуглую девочку, которую я увидела первой. Та посмотрела на меня с любопытством и спросила в лоб:
– Вы новая подружка нашего Тити?
Я смутилась, а Этьен щелкнул пальцем сестрицу по носу:
– Что ты бормочешь, поросенок?
– На тебя, братец, все девицы вешаются, – ехидно улыбнулась Антуанетта. – Все до одной. Хоть хворостиной отгоняй. Думаешь, не помню?
«Ах, негодница маленькая! – подумала я. – Да ведь она ревнует меня к брату». Но своего Антуанетта добилась – сообщение о девицах меня не порадовало.
– Уж точно не просто подружка, – подмигнул сестре Этьен.
Черноволосая малышка, как две капли воды похожая на лекаря, даром что без усов, требовательно дернула Этьена за штанину:
– Тити, ты отвезешь нас к папе?
Он подхватил ее на руки и покачал головой:
– Нет, Клодин, к папе мы не поедем.
– Тогда привези его к нам, – черные глазенки сверлили Этьена, как буравчики. Малышка упрямо заявила: – Я хочу к папе!
С тревогой я заметила вокруг девочки красновато-бурое облако. Рубин в мешочке на груди нагрелся, и я внезапно почувствовала силу. Хм, а ведь у девочки есть дар. Или будет. С этим ребенком надо держать ухо востро.
Этьен серьезно посмотрел на Клодин:
– Мы не поедем к папе. И папа не приедет. Он не может.
Девочка ударила кулачком Этьена в грудь, стараясь сделать больно, и, поджав губы, сказала:
– Плохой-плохой! Из-за тебя я тут, а папа – нет. Вот вырасту, и к папе уеду. Так и знай!
Этьен поставил ее на землю и погрозил пальцем:
– Кто грубит старшему брату, а? Накажу.
Клодин показала ему язык и убежала в дом.
– Яйцо требует от цыплят, чтобы они не пищали, – покачал головой Этьен.
– Она все время так. Уже сил с ней никаких нет, – вздохнула мать.
«Яблочко от яблоньки», – подумала я, чувствуя, что проблем с малышкой не оберешься.
– А вы из благородных, мадемуазель? – поинтересовалась мадам Рашаль.
– В некотором смысле, – робко улыбнулась я.
– Ну, тогда не гневайтесь, у нас тут все просто, – сообщила мать Этьена с недобрым вызовом, и мне сразу расхотелось с ней жить.
* * *
На самом деле не так уж и просто было у них. И дом добротный, и прислуга в распоряжении хозяйки: пожилая кухарка, юркая, востроглазая служанка и ее муж, не то конюх, не то садовник. Своей эклектичностью обстановка дома напомнила мне обитель мсьё Годфруа – дорогие безделушки на грубой каминной полке, гобелены и большое зеркало в по-королевски роскошной раме на выбеленных по-деревенски стенах. Ради гостей девочки выставили на грубый стол фарфоровые тарелки под стать тем, что подавали у графини де Веруа, и тяжелое столовое серебро. Хотя изысканных блюд к ужину не подали, накормили нас сытно: сдобным мясным пирогом, луковым супом, яблоками в сахаре на десерт, вином и багетами с медом.
Этьен, уметая со стола все съестное, с азартом врал о наших приключениях, но умалчивал о неприглядном участии отца и всевозможных ужасах, которые нам довелось испытать. В его устах наше путешествие выглядело приятным развлечением с легким налетом риска. Будто на охоту поехали… Впрочем, врал Этьен складно. Мадам Тэйра поддакивала, Огюстен удивлялся и молчал, смущаясь от не по-детски заинтересованных взглядов Антуанетты. Я же радовалась возможности провести спокойный вечер без погонь и демонов, тому, что можно просто сидеть, попивая терпкое Бургундское из бокала, смотреть на Тити и наслаждаться незатейливым ужином.
Матушка Этьена, узнав о том, что я – племянница Моник, стала смотреть на меня ласковее. А после того как Этьен что-то нашептал, когда увязался за ней на кухню, мадам Рашаль даже благосклонно улыбнулась. Я радостно вздохнула: а, может, мы все-таки поладим.
Когда стемнело, каждому из гостей выделили по комнате. Мне досталась чистая, уютная спаленка под крышей. Служанка отдала мне кувшин с теплой водой, свечу и удалилась.
Раздевшись до рубашки и распустив косу, я легла на перину. Несмотря на усталость, спать совсем не хотелось. Было душно. Я распахнула окно, впустив внутрь свежесть, и заслушалась трелями сверчков, этих незатейливых певцов ласковой ночи.
Прямо у створок раскинула толстые ветви яблоня. Я дотянулась пальцами до крошечных завязей, обещавших к августу стать сочными плодами. Похоже, урожай будет хорошим. Легкий ветерок перебежал по листьям, заставляя их трепетать, забрался мне под рубашку, даря приятную прохладу, заигрался волосами.
Под окнами сильно пах жасмин, усыпанный белыми цветками. Я села на подоконник, думая об Этьене. Даже удивительно, в кого он такой красавец – родители особой красотой не блещут, и сестры лишь милы, не более. Жаль, он сейчас занят разговорами с матушкой, но им многое надо обсудить без чужих ушей. Да и мне стоит подумать.
Огни в комнате на первом этаже погасли, и дом погрузился в темноту. Впрочем, так было даже лучше. Неужели Господь дарует мне спокойную ночь? Возможно, теперь так будет всегда и стоит забыть о страшных приключениях, словно они были придуманными, как те веселые истории Этьена?
От ствола дерева послышался шорох. Я выглянула с любопытством. Кот? Судя по треску, неприлично большой и неуклюжий. Наверное, тот, что терся о мои ноги под столом во время ужина.
– Кис-кис, – позвала я тихонько.
Каково же было мое удивление, когда передо мной возникла голова Этьена. Затем он, как акробат из ярмарочного цирка, легко подтянулся на руках и сел на ветку, чуть пружинящую под ним. Мы оказались лицом к лицу друг к другу.
– Ждешь меня, Абели? – подмигнул он. – Я так и знал!
Я пожала плечами:
– Не жду. На звезды любуюсь.
– Тогда не буду мешать. Наслаждайся, – Этьен встал и, балансируя, неторопливо пошел по ветке к стволу.
– Этьен!
– Что? – он обернулся, хитрый, как лис.
– Не уходи.
Этьен в два шага вернулся обратно. Ухватившись за ветку над головой, он выгнул спину и ловко проскользнул внутрь комнаты. Не успела я опомниться, как Этьен оказался в шаге от меня. Я смутилась и спросила первое, что пришло в голову:
– Хочешь со мной на звезды посмотреть?
– Зачем мне звезды, если ты рядом?
Смешливость в карих глазах сменилась серьезностью, Этьен оперся бедрами о подоконник, и взял меня за руку:
– А мне бы хотелось, чтобы ты меня ждала…
Я ничего не ответила. Моя кисть казалась крошечной в его теплых ладонях. Было хорошо, но боязно. Вдруг кто-то увидит нас у окна? Что сказала бы его матушка, моя парижская тетушка-графиня, весь мир, наконец, обнаружив, что я стою в одной рубашке, простоволосая и босая наедине с молодым человеком? Заклеймили бы позором. А Этьену, скорее всего, это сошло бы с рук. Мир несправедлив. Но о том, чтобы прогнать Тити не могло быть и речи. Было не менее боязно от того, что Этьен прочтет в моих глазах эти мысли и снова скажет, что уважает. Только уважает… И уйдет.
Но Этьен не произнес ни слова. От его молчания и проникновенного взгляда мое сердце то трепетало, то замирало, как испуганный жаворонок в руках птицелова. К щекам прилила кровь. Наверное, я покраснела.
Так хотелось довериться Этьену. Могу ли? «Пожалуйста, пожалуйста, будь со мной добр. Просто будь со мной!» – мысленно взмолилась я, но вслух лишь сухо поинтересовалась:
– Поговорил с матушкой?
– Да.
– Все рассказал про отца?
– Почти.
– А она?
– Ее таким не удивишь.
– Она ушла спать?
– Да.
– Я ей не понравилась?
– Разве это имеет значение? – он мягким движением убрал пряди с моего лба и коснулся губами моей макушки. – Ты нравишься мне. И с этим все будут считаться.
Я вздохнула. Так хочется верить, что он говорит это не каждой подружке! А вдруг каждой? Я осторожно высвободилась и провела ладонью по крашеной оконной раме, желтоватой в лунном свете. Сердцу было до того тесно в груди, что оно готово было излиться наружу со слезами. Волнуясь, я не знала, что говорить и делать. Все слова улетучились вместе с логикой, доводами, приличиями. Кто знает, что с нами будет завтра? Что уготовила нам судьба? Сейчас он рядом, со мной. И уже это счастье.
Этьен снова завладел моей кистью, погладил так, что у меня перехватило дыхание, а потом задумчиво посмотрел на нее:
– Такие маленькие пальцы и такие волшебные. Как ты вся, – а затем нежно поцеловал каждый палец, прижал к лицу ладонь. – Думал, таких не бывает…
– Милый, – выдохнула я, ощущая, как все внутри меня заливает теплым белым сиянием, а в груди расцветает большой розовый цветок.
Этьен поднял на меня восхищенные глаза:
– Матерь Божья, Абели! Ты вся из света! – он отступил на шаг, рассматривая. – Ты прекрасна, как Царица Небесная!
Окружающее Этьена фиолетовое облако засверкало золотыми искрами, и тело парня постепенно тоже охватило белое пламя. Пораженная, я смотрела, как в центре груди Этьена распускаются лепестки такого же розового цветка, как у меня. Это было чудесно. Будто в цветном, сказочном сне. Этьен был красив, как Бог, как спустившийся с небес ангел. Вся моя кожа отозвалась мурашками. Он прошептал:
– Абели, я люблю тебя!
– И я люблю! – эхом отозвалась я, счастливая и смятенная.
Этьен потянулся ко мне, а я – к нему. Его поцелуй был робким и трепетным, совсем не таким, как раньше.
– Абели, можно? – спросил он, глядя на меня сияющими глазами.
– Да, – выдохнула я.
– Не бойся… – шепнул он и покрыл нежными поцелуями мое лицо, провел кончиками пальцев по волосам, шее. Теплый, волнующий, ласковый свет заструился из ладоней в ладони, из губ в губы. Излучаемый Этьеном, он впитывался в поры моей кожи, и так же перетекал из моего тела в его. Он пах сандалом и еще чем-то восточным. Голова моя закружилась, и я поплыла. Тити подхватил меня на руки и понес куда-то.
В волнах нежности я забыла, что у моего тела есть границы, забыла себя. Яркой искрой низ живота пронзила боль, но только на мгновение. А потом не стало Этьена, не стало Абели – мы превратились в музыку, ветер, воздух… Единые, как два блистающих облака, слившихся в одно. Парящее, свободное. Света было так много, что он, струясь, наполнял все вокруг нас. Вскоре комната наполнилась белым свечением и будто бы исчезла. Где-то далеко что-то шумело и взрывалось. Или это только казалось… Какая разница?
Наконец, Этьен прошептал:
– Спасибо, любовь моя, – и откинулся на подушку рядом со мной.
Я внезапно снова обрела тело. Меня окатило прохладой. В нос ударил резкий запах свежести, будто кто-то срезал целый куст пеларгоний, и я увидела за окном зарево. Небо зажигалось, прорезанное сотнями ломаных молний, и снова гасло до полной темноты, уступая место чудовищному грохоту. От грома сотрясался весь дом. Шумел дождь, и ветер заносил холодные капли в комнату, окропляя нас. Разыгралась такая гроза, какую мне в жизни видывать не доводилось. Этьен присвистнул:
– О-ля-ля! Фейерверк в нашу честь…
Я поежилась и только сейчас поняла, что мы оба лежим на узкой кровати совсем без одежды. В смущении я закрылась волосами.
– Как гляжу на тебя, всегда вспоминаю святую Инессу, – признался Этьен и повернулся на бок, облокотившись о перину. – Знаешь о ней? Знаешь историю, как у невинной девушки внезапно отросли волосы и укрыли ее, словно плащом, когда римские палачи велели раздеть донага чистую юную христианку и провести по улицам в бордель?
– Знаю. И ангел укрыл ее белыми одеждами, – вздохнула я и натянула на себя простыню. – Только я совсем не святая.
– Зато такая же чистая, – шепнул он.
Тяжесть внизу живота и странный жар подсказали, что я к тому же более не невинна. Я покраснела и задрожала: что я наделала? Внезапно вспомнилась маман. Оказывается, я не лучше нее. Ах, Святая Дева! Этьен не бросит меня? Женится ли? Как спросить об этом?
– Холодно? – Этьен заметил, что я вся дрожу.
Я кивнула, проглотив тревожные мысли. Мой рыцарь заботливо укутал меня шерстяным одеялом, что комом сбилось в ногах, а потом поднялся закрыть распахнутое настежь окно. Две створки бились на ветру, жалобно звеня стеклами.
Этьен совсем не стеснялся своей наготы. Мужчинам, наверное, это проще, – думалось мне. Хотелось рассматривать его стройное, гибкое тело, но на меня то и дело накатывало чувство стыда, словно я делаю нечто недозволенное и греховное. Подтянув колени к животу, я сжалась, будто так станет меньше срам моего нагого тела, только что отданного Этьену без остатка. В голове пульсировал запоздалый вопрос: а что дальше?
Мое внимание привлек потемневший шрам от креста над лопаткой Этьена. Вспомнилось предупреждение прабабушки. И тотчас я вздрогнула, не поверив своим глазам: у ступни любимого что-то мерцало красным. На полу, словно ненужный хлам, валялся огромный рубин. Меня охватил ужас – если защита слетела, и рубин почует демон – о, Боже, он может вернуться! Прямо сейчас! Сюда!
Быстрее молнии я подскочила с кровати и подобрала камень. Прижала к груди, закрывая от Этьена. Отчего-то рубин был горячим, словно полежал на углях. Я покривилась, но перетерпела, главное – оградить любимого от напасти.
Этьен удивленно посмотрел на меня, прикрывая створки:
– Ты чего? Не бойся, я не собираюсь выпрыгивать из окна голым.
– Мне надо проверить защиту, – сказала я, стыдливо закрываясь руками и волосами.
– Ах, это, – вздохнул он и покорно подставил мне плечо.
Я положила ладонь на шрам и, зажмурившись, зашептала прабабкино заклинание. Крест из свежих еще рубцов отдался упругим сгустком силы – защита была на месте. Я с облегчением опустила руку:
– Все в порядке.
– Вот и чудесно! А теперь надо тебя проверить, – Этьен развернулся и, схватив меня в охапку, закружил по комнате. Я засмеялась, забыв о тревогах. Как же хорошо было с ним! Наконец, Тити остановился, но не отпустил, с удовлетворением постановил: – Моя. Ты только моя.
– Твоя, – согласилась я и вдруг решилась: – Ты… теперь женишься на мне?
Он замялся на секунду, но потом ответил:
– А как же?
– Поклянешься?
– Клянусь.
И я расслабилась, чувствуя себя самой счастливой на свете. Гроза над рощицей начала стихать, но в комнате все равно было прохладно. Мы забрались под одеяло, прижимаясь друг к дружке.
– А когда мы обвенчаемся? – с придыханием спросила я.
– Ну… – почесал он затылок. – Завтра?
– Завтра?! Да, завтра. Давай завтра! – я радостно подхватилась и зацеловала ему щеки.
Этьен довольно зафыркал, отстраняя меня:
– Стой, стой! Хватит уже, а то до завтра от меня ничего не останется!
– То-то все удивятся, когда мы объявим утром! – ликующе воскликнула я.
– Нет, лучше пока мы никому не скажем.
– Почему?
– Мало нам с тобой приключений? – пожал плечами Этьен. – Сначала найду священника, обвенчаемся, а потом уже поставим в известность родных и близких. Чтобы козней не строили. Эй, ты чего насупилась?
– Твоя матушка еще сильнее меня невзлюбит.
– Не волнуйся насчет нее. Я тут главный, не она. Я – мужчина в семье. И потом, если б я ее не увез, отец бы уже сестер отобрал, а матушку ни с чем на улицу выгнал, как собирался.
– Да ты что? – ужаснулась я. – Это все из-за Жюли?
– Жюли? – поморщился Этьен. – И кто тебе вообще о ней рассказал?
– Тетя Моник, а ей кухарка ваша, Софи. Так что, извини, я все знаю… что ты влюбился, а отец с ней… ну это… то самое… Ты их застал, мама твоя кинулась ее бить, а ты с отцом – драться. Потом тебя заперли, а Жюли пропала… – я запнулась, видя вытягивающееся лицо любимого. – Прости. Наверное, не стоило.
– Ничего ты не знаешь! – гневно отмахнулся Этьен. – Больше верь бабьим сплетням! Влюбился я! В нее… Бред какой!
– Так это не правда?
– Нет.
– Не сердись, – тронула я насупленного Этьена за плечо. – Но матушка твоя, она разве не из-за этой истории убежала?
– Все не так было, – буркнул он, отводя глаза. – Мама увидела, как отец проделывает с Клодин те же магические трюки, что и со мной в детстве. Ты не знаешь, но это было… Нет, лучше тебе и не знать.
– Святая Клотильда! – я всплеснула руками. – С демонами?
– А-а, ты в курсе? Черт его знает с кем, с нечистью всякой. Ответы он, видите ли, искал! Искатель чертов! Хорошо, я почти сразу вмешался. Матушка Клодин забрала, пока я с отцом дрался.
– А Жюли? – продолжала допытываться я. – Что с Жюли случилось?
– Не помню, – хмурился Этьен.
– То есть? – не поверила я.
– Часы, когда пропала Жюли, не помню так же, как и время, пока демон разгуливал в моем теле, – он передернул плечами. – Утонула она, как выяснилось.
Холодок пробежал по моей спине. Вот как! Оказывается, демон не впервые пытается одолеть Этьена? Возможно, защиту снимала не только я… О, бедная Жюли!
– Значит, она вообще ни при чем?
– Как это ни при чем?! – вспыхнул Этьен. – Та еще шлюха! Любовница и подельщица этого гада, папаши моего. Сестрам голову закрутила, что мать плохая, слухи по соседям разнесла, грязь всякую. А все, чтобы отцу проще было жену выгнать и детей отобрать. Стерва расчетливая!
Я опешила. Этьен зло сплюнул и сел, скрестив руки. Красное облако гнева ощерилось над его головой. Я уже сожалела, что затеяла этот разговор. Натянула на себя рубашку, которая отчего-то валялась на полу, и села рядом. В голове крутилась назойливая догадка, что Этьен и вправду убил Жюли. Это было страшно, так страшно! Представилась прабабка, приговаривающая: «Порченый он». Выходит, и Клодин тоже порченая. Потому она мне сразу и не понравилась. Что же делать?
Сидя рядом, мы касались друг друга плечами, но Этьен был где-то далеко в своих мыслях. А меня закрутили сомнения: вдруг мадам Тэйра права, и его никогда не исправить? Я выйду за него замуж, рожу ребеночка, и вся эта жуткая неразбериха, скрученная в тугой узел, превратится в петлю на нежной шейке нашего сыночка или доченьки. Вдруг снова явится кровожадный демон, и глаза Этьена застит илистый мрак? Вдруг в нашу жизнь вернется чернокнижник Годфруа со своими дьявольскими экспериментами? Смогу ли я защитить свою семью? Не знаю… Если отдам рубин неведомому алхимику, не защищу и подавно. Господи, как все сложно! Может, не отдавать?
У меня тут же заломило поясницу, и тяжесть в животе стала невыносимой. За любое удовольствие приходится платить, а за любовь тоже придется? Я стиснула зубы. За Этьена я готова бороться хоть со всей преисподней! Лишь бы сил хватило, и Бог не оставил!
Красное облако над Этьеном никак не исчезало.
– Этьен, Тити, милый мой, хороший, – зашептала я, осторожно поглаживая его по руке, – успокойся, любимый! Это в прошлом. Сестры с твоей матушкой в безопасности. И мы теперь вместе. Все будет хорошо. Я люблю тебя!
Он глубоко вздохнул и накрыл мою руку своей.
– Я тоже тебя люблю, – и снова вздохнул: – Ты прости меня, Абели.
– За что?
– Если бы не я… не случилось бы тех ужасов, что уготовил тебе мой отец…
– Не понимаю, – растерянно пробормотала я.
Этьен виновато посмотрел на меня:
– Я украл деньги, которые отец копил на дворянский титул. Если бы не это, он бы и без тебя стал бароном, – он развел руками, – виконтом, баронетом, черт его знает кем. Но мне пришлось ради матери… Думаешь, на что мы этот дом купили? И сестрам приданое нужно… Растить их, кормить… Понимаешь? И я… я просто украл…
«А Моник говорила, что это сделала его мать, ну что ж, слухи есть слухи», – подумала я.
– Почему ты не остался с матушкой? Вернулся к отцу?
– Врага лучше держать близко. И следы запутывать проще, – выпалил Этьен. – А оно вон как с тобой получилось. Прости меня, Абели!
– Ах, Тити, разве ты мог знать?
– Не мог, – покачал он головой. – Но я же знал, если отец решил, не остановится ни перед чем. Я сразу заподозрил неладное, когда он отправил тебя с той графиней. Он же ничего не делает просто так! – Этьен говорил сокрушенно: – Я не должен был отпускать тебя! Надо было задержать как угодно, хоть к кровати привязать… Но я отпустил. А потом чуть с ума не сошел.
– Разве тогда тебе было до меня дело?
Этьен вскинул голову, его глаза горели:
– Было. Едва я увидел тебя, мне было до тебя дело. Только до тебя и было.
Ошеломленная, я облизала внезапно пересохшие губы и поинтересовалась:
– Так почему же ты был так груб со мной сначала?
Этьен передернул плечами:
– Не знаю. Думал, ты, как Жюли. Новая пассия на замену матушке. И оттого стало еще паскуднее. Тянуло к тебе, и злость разбирала. Прости.
Он смотрел на меня с надеждой, а я вдруг рассмеялась:
– А мне так хотелось тебя поколотить. Проучить грубияна.
– Ты и проучила. Кто же знал, что ты щелчком пальцев себе Голема заполучишь? Зачем спасла потом?
– Сама не знаю, – хихикала я. – Наверное, потому что в подштанниках и шляпе ты был неотразим.
Плечи Этьена тоже затряслись от смеха.
– Вот! – вскинул он палец. – Я сразу сказал, что ты в меня влюбилась.
Я шутливо отвесила ему подзатыльник, не ударив, а лишь взъерошив черные вихры:
– Ах ты, самоуверенный, наглый фрикадель! Погоди, обвенчаемся завтра, а послезавтра я попрошу у твоей матушки скалку.
Этьен состроил возмущенную рожу:
– Кто?! Фрикадель?! Это что за зверь такой?
– Это ты в подштанниках и без них тоже, – поддразнила я его, шлепнув по голому бедру.
Этьен в притворном страхе закрылся руками:
– Ой, а может, тогда не будем жениться? Подумай сама, если я зверь фрикадель, родятся у тебя куча маленьких фрикаделек. Куда их потом – в суп?
– Я тебе дам в суп! И только попробуй не жениться! – расхрабрилась я, тыкая его кулачками в грудь. Это его смешило еще больше, а я посетовала: – Фух, железный какой! Надо срочно искать скалку!
Этьен поймал мои руки и прижал меня к себе, не давая пошевелиться.
– В семье муж главный. Ишь, расшалилась! Ну-ка тихо, Абели! – пожурил меня он.
Я дернулась, но он держал крепко. А потом со смехом принялся зацеловывать меня и щекотать носом, удерживая на руках, как ребенка. Сопротивляться было невозможно. Да и не хотелось. Это было оно – простое и такое желанное счастье!
* * *
Я проснулась от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Этьен мирно сопел рядом. Я оторвала голову от его теплой груди и замерла.
В дверях стояла матушка Этьена, мадам Тэйра с видом «а я говорила!», служанка и Антуанетта.
– Ну, я же сказала, что он здесь! – громко заявила противная девчонка. – Они мне всю ночь спать не давали.
– Срам-то какой, – ахнула служанка.
Деревянными от ужаса пальцами я попыталась натянуть простыню и скинуть со своего бедра ногу Этьена, и только тогда он зашевелился, просыпаясь.
Между юбок протолкнулась лбом, как тараном, Клодин:
– А мне? А я?
Я, наконец, укрыла нас простыней, мечтая сейчас же провалиться под землю. Этьен сонно протер глаза:
– Что такое? – и тут же вскочил с кровати, снова сел, прикрывшись штанами, которые свисали со спинки стула.
Мать Этьена побагровела:
– Клодин, Нетта, марш отсюда! – и, поймав таращившую на нас глаза малышку за шиворот, неласково отправила в коридор.
– Ну, мама, это же я нашла Тити! И мне уходить?! – возмутилась Антуанетта, сопротивляясь оттесняющим ее назад матушке и служанке.
– Не мамкай! – вскипела мадам Рашаль и отвесила девчонке затрещину.
Нетта скрылась, из коридора раздался обиженный рев. Ой, мадам Тэйра не шутила насчет характера матери Этьена! Я сжалась в комок.
– Думаю, надо дать ребятам одеться, – хихикнула старушка и подхватила под руки обеих женщин.
Этьен покрылся пятнами и гневно гаркнул:
– Вот именно! Нечего тут высматривать! И не думайте, маман! Я женюсь!
– На этой?! – яростно ткнула в меня пальцем мадам Рашаль. – Я тебе женюсь! Понятно, чем она тебе жизнь спасает! Так я и думала!
Мои глаза наполнились слезами, губы задрожали: зачем она так? Я же люблю ее сына! Разве не видно?
Мадам Тэйра все-таки вытолкнула ее в коридор. Служанка закрыла дверь.
Этьен дергаными движениями оделся и, буркнув:
– Сейчас я с ними разберусь! – вышел из комнаты.
Я осталась одна. Святые угодники, что теперь будет?!
