Глава 23

Я не могла поверить своим ушам – Этьена волнует судьба негодяя-папеньки? После всего?! Нет, мне никогда его не понять. Пожалуй, и пытаться не стоит.

Мадам Тэйра проскрипела иронично:

– Да вот думаю, что лучше – пятки ему поджарить или в пропасть выбросить. У тебя есть предложения, Тити?

– Мой отец. Предоставьте мне решать, – резко вставил он.

– Не думаю, что ты решишь правильно, – съехидничала бабка. – Свой осел родней соседской лошади.

– Этьен! – хрипло взмолился лекарь. – Я ведь для тебя стараюсь! Разве мне, старому, нужен титул? Тебе он нужен. Чтобы не прогибаться под господами, а самому стать господином. Все ради тебя!

– Я не просил, – сказал Этьен, стягивая с лица мсьё Годфруа повязку, – ради меня еще одну душу загубить. А ты уже и счет потерял, да? Честно скажи! Хотя бы раз в жизни.

– Да кого я погубил, сынок? – заюлил лекарь. – Москитов? Зайца на охоте? Да разве я желал плохого Абели твоей разлюбезной? Бог свидетель. Только благость. Одну благость. Что ей стоило вылечить короля и стать придворной целительницей? В роскоши купаться?

Этьен побледнел, губы превратились в тонкую сухую линию. Скосив глаза на меня и Огюстена, он лишь бросил:

– Она не моя.

Сердце у меня в груди сжалось, стало больнее, чем от всего остального. И если бы сейчас под моими ладонями не затих израненный Огюстен, я бы убежала в лес. Невыносимо было оставаться рядом с Этьеном.

– Сынок, не слушай баб – ни молодую, ни старую. Им бы только колдовать. Освободи меня и… – вкрадчиво начал лекарь.

– И ты еще кого-нибудь по банкам расфасуешь? – вскипел Этьен.

Мсьё Годфруа стоило больших сил оставаться спокойным, но он сдержался, ерзая на кочке:

– В конце концов, если б твоя мамаша не украла деньги, стал бы я затевать…

– Не впутывай мать! – рявкнул Этьен. – Деньги, деньги, всегда деньги!

– Тити, нехорошо орать на отца. Кто тебя только воспитывал? – встряла мадам Тэйра и всплеснула руками: – Ой, лопни мои глаза, ведь он же тебя и воспитывал. Тогда ори, ори, детка. Давай хором: ду-ше-гу-бец!

Лицо Этьена вдруг приобрело равнодушное выражение. Он подбросил носком сапога камень:

– Я умываю руки. Решайте сами. Не убивайте только.

– Тьфу, не сын, а ублюдок, – сплюнул лекарь. – Вражья кровь! А эту ведьму Абели я все рав…

Старуха кивнула Малышу Кристофу, и тот всунул кляп в рот мсьё Годфруа, прервав угрозы. Мадам Тэйра распорядилась:

– Решено, пусть король сам руки пачкает. Доставьте-ка, ребята, пленников к охотничьему замку, там и бросьте. Захочет, поджарит, захочет, четвертует, а, может, награду какую даст. За потуги ради Его Величества.

– Будь сделано, госпожа! – по-военному гаркнули в один голос несколько помощников и принялись выполнять приказ.

– Как выполните, свободны. А вы, пятеро, приберитесь здесь, – указала пальцем на убитых мадам Тэйра.

Я уже не могла следить за происходящим. Забрав на себя все раны Огюстена, я чуть было не падала в обморок от того, что творилось с моим телом. Великан вдруг обмяк, всхрапнул, а затем вздрогнул. И тут же из деревянного чучела превратился в обычного человека. Он поднял на меня глаза, изумленные, испуганные, живые.

– Это случилось снова? – пробормотал уже не Голем, а помощник купца первой гильдии Огюстен Марешаль. Он встал и попятился, ошарашено разглядывая мой мужской костюм, зеленое плато в сумерках, окруженное снежными пиками, убитых и раненых гвардейцев, а также видавших виды головорезов, занятых делом. Взгляд Марешаля метнулся к важно подбоченившейся старушке, потом на горного козла вдвое больше нее размером. Наконец, Огюстен сглотнул и спросил: – Где я?

– В горах Савойи, – прошептала я и без сил опустилась на траву.

Голова моя гудела, будто послужила кому-то наковальней, и звон от ударов молота еще двоился в ушах. Спину словно высекли плетями. Под правой грудью пекло и щипало от чужого ножевого ранения, а живот, будто прилип раскаленной плотью к жесткой, как наждак, рубахе. По сравнению с этим ощущения от ссадины, что растер Огюстену ошейник, были сущим пустяком.

Сам Марешаль, свежий, без единой царапины, с потрясенным видом рассматривал свою одежду, точнее оставшиеся от нее грязные лохмотья. Потом с ужасом приподнял тянущуюся от шеи цепь, которая, звякнув, проскрежетала по круглому булыжнику.

– Что происходит? – пробормотал он. – Откуда цепь? Кто эти люди? Как я тут очутился, мадемуазель Абели?

– Она заколдовала тебя, купец, – ответил Этьен. – Ведьма она.

– Как это?

– Видишь вон тех со стеклянными глазами? – Этьен ткнул кинжалом в сторону помощников мадам Тэйра. – Вот ты такой же был минуту назад.

– Я?! – Огюстен выпрямился, словно его стеганули сзади.

– Ну, не я же, – сплюнул Этьен и нагло ухмыльнулся.

Огюстен подскочил, сжал кулаки и обернулся ко мне:

– Я требую объяснений, мадемуазель! Извольте! Похоже, я стал участником какого-то злобного фарса. Объяснитесь немедленно!

– Он говорит правду. Вы здесь по моей вине, – еле слышно проговорила я, отчаянно пытаясь не терять сознание. – Простите.

– Святой Бонифаций, как такое возможно? Вы, в самом деле, ведьма?!

– Не вопи на нее, – оттолкнул его Этьен и склонился надо мной: – Эй, ты тут не помирать собралась? – он затряс мое плечо, а я не могла от слабости даже рта раскрыть. – Эй, Абели! Эй, поросенок, постой! Мы так не договаривались…

И я выпала в темноту.

Очнулась я от слов мадам Тэйра:

– Возвращаться тебе, парень, никак нельзя. Опять на цепь посадят. Королевским же псам не объяснишь, что ты тут ни при чем, что не по своей воле покалечил гвардейцев и подпортил фасад замка.

Я приподняла голову и обнаружила, что лежу на какой-то подстилке, заботливо накрытая плащом. Вокруг разлилась синяя ночь, на небе сияли близкие, громадные звезды, а рядом потрескивал костер. Пламя, играющее над хворостом, освещало чрезвычайно расстроенного Огюстена и старушку в ветхом карминовом платье. Возле великана та казалась совсем игрушечной. Не знаю, откуда взялась для Огюстена одежда, но теперь он уже не выглядел, как оборванец, скорее – как один из головорезов мадам – в кожаном жилете, тесных штанах и сапогах. При виде рельефных рук, едва прикрытых холщовым плащом, и мощного торса в прорезях жилета у меня снова возникли мысли о римском гладиаторе, но вот лицо, опечаленное и доброе, обрамленное светлыми кудрями, никак не подходило к образу воина.

Я осмотрелась. Чуть поодаль расположились помощники прабабки, Этьена нигде не было видно. «Может, лучше, чтобы он ушел совсем», – подумалось мне. Я собралась с силами и подошла к Огюстену.

– Мсьё Марешаль.

Он поднял глаза. В них читался такой укор, что прохладный ночной воздух показался морозным. Я поежилась.

– Ах, пришла в себя, моя крошка, садись, погрейся! – засуетилась мадам Тэйра.

– Спасибо, сейчас, – кивнула я ей и сказала, глядя в глаза несчастному помощнику купца: – Мсьё Марешаль, я прошу у вас прощения за все невзгоды и неприятности, что вам принесла.

Огюстен встал, проявив вежливость, и мой взгляд уткнулся в его широченную грудину. Я задрала голову, чтобы видеть его глаза.

– Мадемуазель… – начал он, но я остановила его, подняв ладонь.

– Позвольте, я договорю. Это сложно, – я переступила с ноги на ногу и продолжила, глядя вверх: – Поверьте, я привязала вас не со зла, а лишь от неумения пользоваться внезапно проснувшимися во мне силами. Меня они тоже пугают, и я хотела бы оставаться обычной девушкой, но это не в моей власти. Конечно, это не извиняет меня, но, Бог свидетель, я молилась всем святым, чтобы помогли снять чары и сохранить вам жизнь. Простите меня, мсьё!

Лицо Огюстена немного смягчилось. Слава Деве Марии! Он мне верил.

– Все это пока выше моего понимания, мадемуазель, – мрачно признался великан. – Я даже не могу толком понять, что именно вы сделали, хотя мадам Тэйра уже кое-что объяснила.

– Да, но наверняка она не сказала вам, что все-таки нашелся выход, – я решительно протянула ему нож, который достался мне от Этьена. – Если вы пустите мне кровь, вы свободны.

Старушка недовольно покачала головой.

– Что значит – пустить кровь, мадемуазель? – в смятении пробормотал Огюстен.

Я вложила нож в его руку:

– Значит, что вы должны ударить меня ножом. Только прошу вас, не смертельно… Огюстен отступил назад в замешательстве:

– Я, конечно, несколько… гм… сердит на вас, мадемуазель, но не до того, чтобы кидаться, как варвар…

Мадам Тэйра фыркнула:

– А еще после этого парню придется уйти, не оборачиваясь. Забыла, Абели? И куда он сейчас пойдет? По ночи, по горам? Волков кормить или кувырком в пропасть?

– Простите, это я упустила из виду, – покраснела я. – Можно сделать все утром…

Огюстен сглотнул.

– Думать надо, Абели, а потом говорить. Лучше иди к костру и подкрепись, – строго велела старушка, а затем указала пальцем Огюстену на место рядом с собой: – И ты, парень, садись и ешь. Все равно обратного пути в Перуж нету. Ты там родился?

– Нет, – ответил Огюстен, с облегчением опуская нож. – Меня привели в Перуж торговые дела. Ткани привез из Лиона. Потом мне предстояло отправиться в Турин и Милан.

– Ну, любезный, в Савойю тебе теперь путь заказан. Еще кого-нибудь пусть хозяин отправит, – крякнула мадам Тэйра. – Голова, надеюсь, тебе дороже. По горам вас мои молодцы проведут. Выйдете к Бург-ан-Брессу. Там граница не охраняется почти. Потом по дороге, минуя Вильфранш-сюр Сон, до Лиона всего денек пешком. Круг сделаешь небольшой. Всего-то!

– А как же мое задание? Хозяин недоволен будет, – пробормотал Огюстен.

– Наверняка не лопнет от злости, – хмыкнула пра-прабабка. – Я, как ясный день, вижу, скоро богатство к тебе в руки само приплывет. Так что не печалься, парень, если хозяин злиться станет. Не век тебе ему служить. Сам хозяином будешь.

Глаза Огюстена разгорелись.

– Богатство? Откуда вы знаете?

– Духи нашептали, – довольно подбоченилась старушка. – Хорошо с тобой все будет, как сыр в масле станешь кататься. Если только правнучку мою не обидишь.

Великан с осторожностью взглянул на меня, а бабка продолжила:

– И никакая она не ведьма, не слушай больше того чернявого. Он сам порченый. Дар у нее целить людей, боли на себя забирать. Тяжело это. Сам видел, что с ней сделалось, когда она тебя от ран избавила. Больно еще, Абели?

– Уже лучше, – смущенно призналась я.

– А у тебя, парень, сейчас хоть что-нибудь болит? – поинтересовалась мадам Тэйра.

– Я совершенно здоров. Видимо, за это нужно вас поблагодарить… – Во взгляде молодого купца появилось любопытство с оттенком суеверного страха, и он понизил голос: – А воскрешать вы умеете, мадемуазель?

– Нет.

– Жалко.

– У вас кто-то умер? – с сочувствием спросила я.

– К счастью, нет. Просто хотелось знать. На всякий случай.

– Увы, я не святой Лазарь.

Мадам Тэйра протянула нам по лепешке с сыром:

– Святым долго жить не приходится. Грешники забивают. Так что оно и к лучшему.

Огюстен снова посмотрел на меня с опаской. Я вздохнула. Похоже, он больше не видел во мне красивую девушку, только сверхъестественное чудище. Как бы мне ни хотелось промолчать, я все же повторила:

– Мсьё Марешаль, вы в любой момент можете снять привязку. Только ударьте меня до крови, а затем уйдите, не оборачиваясь.

Он перестал жевать, и заметил хмуро:

– Не в моих правилах бить женщин.

– И все же придется, – вздохнув, ответила я. – Я сама вас об этом прошу. Просто не хочу, чтобы вы… чтобы вы снова превращались в Голема.

– Пусть парень сам решает, что ему делать. Не умничай, Абели, – вмешалась мадам Тэйра. – И вообще, пора уже укладываться на боковую. Завтра чуть свет – в дорогу. Кто знает, не пошлет ли вновь за вами погоню треклятый герцог.

Сон не шел. В голове моей не укладывалось все, что произошло за один день. Я чудом сбежала от короля, встретила собственную прабабку, чудом спаслась от преследователей. И, в конце концов, чудом выжила. В воспоминаниях появлялись то дракон в небе, то разгневанный де Моле и оскаленные от злобы лица гвардейцев, то коварный лекарь и его взбалмошный сын. Этьен… Он все не появлялся. И, к моему неудовольствию, это меня тревожило, хотя обида еще не остыла. Я думала о том, что он рисковал ради меня жизнью. Дрался, не щадя себя. Не против отца, а за меня. Я же видела. Я чувствовала. Где же он сейчас? Ушел насовсем? Почему? Что с ним не так?

Закутавшись в плащ, я села и прислонилась спиной к дереву. Все равно не уснуть. В холодном мраке с разных сторон раздавался храп. У костра сидел дозорный, опираясь на пику. По-моему, тот самый пучеглазый Кристоф.

Зябко. За деревьями, нависшими черными космами над краем поляны, послышался шорох. Я обернулась. Лунный луч упал на знакомое лицо с прямым носом и темными глазами. Я вспыхнула – Этьен! Обхватила себя руками и отвернулась. Глаза б мои его не видели!

Он неслышно скользнул из-за куста и сел рядом со мной на траву. Я напряглась, не зная, чего ожидать. Но Этьен молчал. Только его учащенное дыхание было слышно за спиной. Пауза затянулась. Я не выдержала и обернулась:

– Что тебе нужно?

Он закусил губу и отвел глаза.

– Извини меня.

– Что?! – не поверила я своим ушам.

– Я был груб, прости, – выдавил он. По голосу было ясно, что он сильно волновался.

– Почему? Что я тебе сделала? – возмутилась я. – Даже Огюстен, которому по моей вине пришлось превратиться в Голема, и тот грубого слова не сказал. А ты?!

– Снова этот Огюстен…

– Да, снова. И если ты запамятовал, позволь напомнить: именно из-за твоего хамского поведения в ресторации он оказался привязанным ко мне! – я почти кричала, хоть и шепотом. Руки чесались врезать ему пощечину. – И все потому, что от таких, как ты, приходится защищаться!

– Так, значит, – глухо сказал он и поднялся.

Я вскочила следом:

– Да так! Ты… ты даже шанса не оставляешь подумать о тебе хорошо! Даже если хочется! Ты…

Он резко обернулся и взглянул мне в глаза:

– Я знаю, я хам и мерзавец.

Я не нашлась, что ответить. А ему это было и не нужно. В следующую секунду Этьен притянул меня за плечи, и я ощутила теплое дыхание на лице. Его тело оказалось совсем близко, и горячие губы с жадностью поглотили мои. Требовательные, влажные, нежные и невероятно приятные. У меня закружилась голова, и веки закрылись сами собой. В самом низу живота вспыхнуло белое пламя. Жаркое, волнительное, пульсирующее, оно взвилось вверх, зажигая яркие звезды от крестца до груди, от солнечного сплетения до горла. Осветив голову изнутри бело-золотым светом, искристое пламя излилось наружу, на Этьена. Он ахнул и задрожал, не выпуская меня из рук. Его дрожь, томительная, возбуждающая, передалась мне, растворяя в эйфории. Белое пламя в животе разгорелось еще сильнее, стало ослепительным. Это было так хорошо, так невообразимо хорошо, что я вся превратилась в вихрь белого света, который неудержимо начал перетекать в Этьена. И вдруг он вскрикнул и отпрянул. Я раскрыла глаза, не понимая, в чем дело.

Он держался руками за лицо, издавая странные звуки.

– Этьен! – позвала я и отвела его ладони.

Моему взгляду предстала кошмарная картина: радужки его глаз побелели, покрасневшее лицо исказилось от боли, а губы запеклись, как от ожога. Он ловил ртом воздух и не мог вдохнуть.

– Боже… – пробормотала я в ужасе.

– Я ведь предупреждала, – проскрипела рядом мадам Тэйра, – предупреждала…

Она подошла к нему сзади и, потянувшись на носочках, со всей силы ударила кулаком между лопаток. Этьен с громким хрипом вдохнул, выдохнул и закашлялся.

– Как же так?! – прошептала я в растерянности, пока он, согнувшись в три погибели, с кашлем выплевывал из себя золотые искры и мятые хлопья света.

Наконец, он выпрямился и, потрясенный чем-то, протянул вперед одну ладонь с растопыренными пальцами, затем вторую, будто пытался нащупать стеклянную стену перед собой. На белые, будто бельма, радужки его глаз было страшно смотреть.

– Ничего не вижу! Ничего не вижу! – в отчаянии повторял он.

– Этьен, я не хотела… – чуть не плача, пролепетала я и дотронулась до его предплечья.

Он дернулся так, что моя рука резко слетела, и взревел:

– Что ты сделала со мной?! Зачем? Проучить решила?

– Нет-нет. Я не хотела. Честно. Давай исцелить попробую…

– Еще и смеешься надо мной?! Только подойди, – он отступил назад, вслепую выхватил шпагу и угрожающе выставил вперед.

– Ты… Я не… – попятилась я, и, не выдержав, побежала прочь.

Мадам Тэйра проворчала:

– Вот она, большая чистая любовь – чуть что – шпагой в глаз, и весь разговор.

– Как вы можете?! Я же ослеп! – в голосе Этьена смешались гнев и паника. – Черт побери! Я слепой! Из-за нее!

Я поскользнулась на покрытой росой траве и приземлилась возле каких-то кустов, всхлипывая и не зная, куда себя деть. Я проклята! Я ослепила того, в кого влюбилась. Поцелуем! Я – само исчадие ада! В висках застучало. Может, лучше сразу в пропасть?

До моих ушей донесся назидательный голос мадам Тэйра:

– А не лез бы девочку портить. Решил, что раз-два, она даром с тобой поделится? И папашу за пояс заткнешь? Она, дурочка, и поделилась бы… Да не в коня корм! Тебе ее дар, что ослу коньяк.

Я замерла, мучительно ожидая громких возражений. Но Этьен промолчал. Мое горло сжалось.

– Терпи, Тити, пройдет со временем. Не навсегда это, – буркнула бабка. – Спать ложись, все равно звездами теперь не полюбуешься. А я пойду Абели искать. Чую, глупостей наделает.

Этьен молчал. Молчал – потому что ответить ему было нечего. Во мне все всколыхнулось от возмущения. Я вытерла тыльной стороной руки слезы. Получается, никому-никому на свете нельзя доверять? Даже тому, кто отчаянно тебя защищал? Что же выходит – он делал это ради выгоды? Тоже хотел меня использовать? Какое ничтожество! Значит, поделом ему. И мне урок – ни за что больше не влюбляться! Буду думать только о себе, как советовала Моник.

Я решительно встала с влажной кочки и пошла обратно – незачем по кустам прятаться. Сами убегайте! Я – злая колдунья! Теперь и лекаря поцелую, и короля! Пусть сгорят ко всем чертям!

Мне навстречу семенила прабабка. За ее спиной я увидела, как Этьен опустился на землю там, где стоял, и, ссутулившись, оперся на шпагу, торчащую из земли. Я уже хотела крикнуть в его сторону что-нибудь грубое, как вдруг порыв ветра донес до меня его шепот:

– Вот и влюбляйся в ведьм, кретин…