Часть 1

Бродячий монах прибыл в городскую тюрьму Бирикены на рассвете. Отпускать грехи перед смертью могли только эти сыны Единого, но из всех странствующих по городу в казематы соглашался прийти только отец Трутхари, вот и пришлось его ждать – иначе преступника можно было бы повесить еще до того, как встало солнце.

Зайдя в камеру, монах осенил преступника Знаком Единого и, прикрыв за собою дверь, дабы соблюсти таинство, тихо обронил:

– Покайся, дитя мое, ибо покрыли грехи тебя крылами своими…

Стандартная формулировка, надо сказать, подходила к этой ситуации мало – приговоренный, как назло, даже не потрудился встать с охапки соломы, на которой лежал до прихода монаха, и сейчас, подложив руку под голову, пялился на посланника Единого наглыми глазами – серым и зеленым…

Вышел отец Трутхари минут через сорок, низко надвинув капюшон на лицо, и в ответ на заинтересованный взгляд стражника только плечами пожал:

– Этот заблудший агнец не захотел каяться.

Заглянув через плечо монаха в камеру, Бобри разглядел, что приговоренный все так же лежит на брошенной на пол соломе. Лишь к стене отвернулся, укрывшись с головой своим ободранным плащом.

Честно говоря, тюремщик не до конца был уверен, что преступникам – особенно таким, приказ о чьей смерти отдал сам инквизитор, – вообще стоит пытаться отпустить грехи, но раз обычай требовал, приходилось с этим соглашаться.

За то время, пока монах находился в камере, его старую лошадь, тянувшую скособоченный возок, на котором и приехал посланник Единого, распрягли и сейчас как раз вели в конюшню после небольшой прогулки по двору.

Отец Трутхари тронул Бобри за плечо и чуть слышно попросил:

– Запрягайте обратно. Я поеду.

Тюремщик удивленно покосился на него, но спросить не успел, вестник Единого продолжил свою мысль:

– В Зеленой долине умирает старый Ландгрим, я должен быть там, чтоб его душа не попала в когти Того, Кто Всегда Рядом.

Упряжь запуталась, и священнику пришлось ждать. Вот он и стоял, нетерпеливо постукивая по промерзшей за ночь земле носком истоптанного сапога.

Сапога.

Сапога.

А ведь монахи носят сандалии. Или ходят босиком…

Бобри понял ошибку самозванца одновременно с ним. Из-под низко надвинутого капюшона блеснули злые глаза, и прежде, чем охранник успел закричать, лжемонах резко двинул его локтем под дых, сбивая дыхание, и рванулся ко все еще не запряженной кобыле. Из-под подпоясанной рясы посыпались пучки соломы, подсунутые под одежду для того, чтоб казаться толще.

Старушка Гретта перевидала многое. Когда-то она ходила под седлом, а потом хозяин, какой-то шварцрейтар, пожалев ее, не решился продать на бойню. Вот и выкупил кобылу отец Трутхари. Фальшивый монах, высоко задрав рясу, под которой обнаружились, кроме сапогов, еще и темные, перепачканные тюремным мхом штаны с разрезами, одним прыжком взлетел на спину старой кобыле и резко ударил ее каблуками по бокам.

Видно, старые воспоминания все еще давали о себе знать. Лошадь, не ожидавшая такой наглости, как в далекой молодости взвилась на дыбы и, разметав пытавшихся удержать беглеца людей, проскакала к выходу из замка. Лишь копыта дробно отстучали по каменной мостовой…

Адельмар Сьер себе места не находил. Приходской священник уехал в Кульмье, а странствующего, которого якобы видели на улицах Лундера, никак не могли найти. Тихий стук в дверь, и в кабинет шагнул мажордом – темноволосый юноша лет двадцати пяти. Склонил голову в коротком поклоне:

– Он прибыл, милорд.

Молодой лорд выскочил из кабинета, чудом не сшибив слугу.

Тот, Кто Всегда Рядом, полностью оправдывает свое имя. К Единому надо взывать долго, а обратись к Тому, и слуги его всегда готовы прийти на зов, попросив взамен такую малость – душу воззвавшего. Вдобавок приходские священники часто отлучаются: людей много, а тех, кто отмечен милостью Единого, всегда мало. Вот и странствуют по городам вольного лорд-манорства Фриссии бродячие монахи – направляют и подсказывают. Один из них и прибыл сейчас по приглашению лорда Сьера.

Когда Адельмар буквально влетел в комнату, монах сидел, общипывая длинными узловатыми пальцами кисть дорогого винограда и неспешно бросая ягоды в рот. Заслышав шаги хозяина, гость резко обернулся и, следуя этикету, скинул с головы капюшон.

Под капюшоном обнаружилось молодое лицо, окруженное кудряшками светлых волос. Острые, тонкие черты лица придавали путешественнику сходство с лисою. Вдобавок похоже на то, что, прежде чем прийти в лоно Храма, монах участвовал в подпольных боях – нос был сломан в паре мест. А довершали картину насмешливые глаза разного цвета: один – серый, второй – зеленый.

В кресле монах сидел чуть боком, словно что-то мешало ему, да еще и ряса чуть топорщилась сбоку, словно мужчина что-то скрывал под нею, но Адельмару было сейчас не до изучения пришельца.

Полновластный правитель горного лорд-манорства Ругеи на миг замер в дверях, а затем быстрым, решительным шагом направился к монаху. Тот, наоборот, даже не потрудился привстать с кресла, лишь плавно поднял руку с тонким серебристым кольцом, разрисованным тайными знаками, и коротким, рваным движением осенил вошедшего Знаком Единого. Лорд Сьер поморщился, остановившись в паре шагов от странника: у Адельмара привычно зазвенело в ушах – обычная реакция на Знак. Но, по крайней мере, это подтверждало, что монах настоящий, – а то в последнее время развелось столько самозванцев…

– Рад видеть Вас в Лундере, отец… – хрипло начал Адельмар.

Губы посланника Единого тронула легкая улыбка:

– Отец Мадельгер, сын мой.

Честно говоря, лорда Сьера всегда слегка коробило подобное обращение: монах явственно был моложе его лет на десять, да и бродячие посланники Единого обычно происходят не из дворянского сословия. Но сейчас приходилось терпеть. Ради Селинт. Ради ее спасения.

– Отец Мадельгер, – согласился мужчина. – Вы с севера или с юга?

– Это имеет значение для нашей веры?

Правитель Ругеи опустил глаза под насмешливым взглядом монаха:

– Ничуть, отче. Просто я никогда не понимал северную моду на имена, связанные с войной. Хотя сокращение «Гери» меня устраивает. – Удержаться от того, чтобы хоть чуть-чуть, но поставить монаха на место, Адельмар все-таки не смог.

– Я с юга, сын мой. И оно не устраивает меня. – В голосе пришельца явственно звякнула сталь.

А этот бродяга был не так уж прост, как казался…

Впрочем, уже через мгновение разноглазый подлил в голос елея:

– Но ведь ты позвал меня не затем, чтоб узнать, откуда я, сын мой?

– Вы правы, не за этим, отец Мадельгер. – Адельмар попытался вспомнить о добродетели смирения.

Монах удовлетворенно кивнул.

– Твоя душа блуждает в потемках, – ласково начал он. И видно было, что пришелец повторяет заученные слова, не задумываясь об их содержании. – Ты хочешь услышать слова Единого, данные нам милостию Его и…

– Нет!

Короткое резкое слово оборвало медоточивые речи, и монах замолчал на полуслове, подобно телеге, сбившейся с наезженной колеи.

– Простите?..

– Идемте со мной, отец Мадельгер.

И дворянин направился к выходу из комнаты.

– Скримсл! – зло и тихо ругнулся монах.

Лорд, не расслышав, обернулся на пороге:

– Вы что-то сказали, отец Мадельгер?

– Ничего важного, сын мой, – сладко улыбнулся пришелец. – Я лишь возблагодарил Единого, что он направил мои стопы туда, где я был нужен…

Мажордом, ожидающий окончания разговора за дверью, при виде хозяина склонил голову в поклоне.

– Как госпожа? – отрывисто спросил лорд Сьер.

– Все по-старому, милор… – Мужчина на миг запнулся, покосился на вышедшего из приемной монаха и почему-то уточнил: – Она сейчас одна. Его – в течение часа не будет.

О чем или о ком шла речь, отец Мадельгер так и не понял, впрочем, следующий короткий жест Сьера относился именно к нему:

– За мной.

…По женской половине замка всполошно метались служанки. Кто-то нес охапку пожженных тканей, кто-то волочил тяжелые кадки, кто-то тащил ведра, наполненные пеплом. Одна из девушек, несущих воду, промчалась мимо монаха, наполненная кадка угрожающе заколыхалась, чудом не выплеснув часть своего содержимого на подол его рясы, и разноглазый пугливо дернулся в сторону.

– Что случилось?! – Лорд Сьер клещом вцепился в руку пробегающей мимо служанки, несущей на металлическом совке пылающие жаром головешки.

Девушка испуганно ойкнула и, чудом ничего не рассыпав, присела в неуклюжем книксене:

– Госпожа…

– Что с ней?!

– Она… Она опять… – глухо всхлипнула служанка.

Лицо Адельмара залила неестественная бледность, и мужчина не разбирая дороги рванулся куда-то вперед. Снующие горничные словно и не заметили происшествия: даже та служанка, руку которой выпустил лорд, не поспешила за ним, а побежала куда-то по своим делам.

Отец Мадельгер перевел дух. Кажется, про него забыли.

И в это время тишину распорол женский крик. Истошный, рвущийся из глубины души, он донесся откуда-то из глубины коридора, оттуда, куда убежал встревоженный хозяин замка…

Монах окончательно понял, что здесь ему делать нечего. Резко развернулся и… нос к носу столкнулся с молчаливо следовавшим за хозяином мажордомом.

– Вам туда, отче. – На лице слуги не дрогнул ни один мускул.

– Вы… Ты что-то перепутал, сын мой, – ласково начал разноглазый, не обращая внимания на то, что мажордом всего на несколько лет его младше. – Посланцы Единого не принимают родов и…

– Вам туда, отче.

– Но…

Странно все это, очень странно. Чересчур молодой мажордом, умудряющийся как-то, несмотря на свой юный возраст, хранить ледяное спокойствие, чересчур нервный правитель, чересчур испуганные слуги…

– Вам туда, отче.

Монах резко, по-гвардейски, развернулся на пятках, и напряги мадоржом слух, он бы услышал что-то вроде проклятья…

Идти по коридору пришлось недалеко – благо, дорогу отцу Мадельгеру показывал все тот же мажордом. Пришлось подняться на второй этаж, завернуть за угол… И остановиться перед тяжелой металлической дверью, казавшейся совершенно инородной в этом месте. Соседние двери были сделаны из дорогого мореного дуба, украшены резьбой и золочением, некоторые закрывались плотными шелковыми драпри… Эта же створка была склепана из отдельных пластин и установлена явственно наспех. Всю ее покрывал нагар, кое-где виднелись потеки застывшего металла, грубо сделанные окошки внизу и вверху двери служили для наблюдения за… За чем? Что скрывалось в сердце замка?

Сейчас дверь была приоткрыта, изнутри комнаты слышались взволнованные голоса и тянуло запахом гари.

– Вам туда, отче, – флегматично повторил мажордом.

Бродячий монах вздохнул, что-то пробормотал сквозь зубы – слуга предположил, что это была краткая молитва, – и решительно шагнул вперед.

… Когда-то это была небольшая дамская приемная – на стенах еще виднелись обугленные остатки дорогих тканей, в дальнем углу дымились обломки туалетного столика, на полу чадил скатанный в тугой рулон дорогой ковер, усыпанный угольками, а в центре, в переливающемся синевой пентакле лежала без движения девушка в свободной рубахе из каменного льна…

Монах опустил взгляд на нарисованные на каменном полу знаки, созданные водной магией, и поспешно отвел взор – у него мгновенно заломило в висках.

Впрочем, все равно оставались вопросы. Конечно, нет сомнения, что пентакль начерчен только потому, что того требует необходимость. Но с другой стороны, магия? Здесь? В самом сердце Ругеи? Впрочем, сказать что бы то ни было по этому поводу отец Мадельгер не успел: отчаянный крик, подобный тому, что раздавался раньше, сорвался с губ девушки: лицо ее исказилось болью, тело выгнулось дугой, так что сейчас она касалась пола лишь пятками и затылком, а от тела пошла нестерпимая волна жара – даже водный пентакль не мог удержать того, что скрывалось в его сердце…

– Селинт!!!

Нзнакомка не услышала отчаянного крика Адельмара. Поселившаяся в ней саламандра стремилась вырваться наружу, она жгла тело, не способное долго держать в себе огненного духа, она уничтожала все на своем пути…

– Селинт!!! – Мужчина рванулся вперед, он уже не думал ни о чем.

– Она не слышит вас, милорд. – Ровный голос мажорджома подействовал не хуже холодного душа.

Дворянин замер, чудом не пройдя линий пентакля, не разорвав магический круг, медленно опустил голову.

– Можешь идти, Бертвальд.

– Как угодно, милорд…

Если бы мажордом не ответил, отец Мадельгер и не догадался бы, что тот исполнил приказ, – слишком уж тихими были его шаги.

Лорд-манор стоял, грызя губу и не отрывая напряженного взгляда от извивающейся в пароксизмах боли девушки. На бледном лице мужчины выступил пот…

Девушка медленно опустилась на пол, расслабилась, словно растеклась по камню…

Лишь тогда Адельмар решился отвести от нее взгляд.

– Отец Мадельгер, я понимаю, здесь немного странная обстановка, но поймите меня, у меня не было выхода. Как бы то ни было, я надеюсь, что вы изгоните саламандру, и тогда мы сможем решить вопрос относительно пентакля. Я надеюсь, Храм пойдет навстречу, и изгнание…

– Нет.

В первый момент Адельмар не понял:

– Что вы сказали, отче?

Монах заговорил, отводя глаза и пытаясь спрятать чувства за кривой улыбкой:

– Я понимаю, зачем вы… зачем ты позвал меня, сын мой, но помочь в твоей беде не могу. – Он словно и не обратил внимания на слова о пентакле.

– Почему?!

– Я… Я не могу…

– Что за чушь вы несете, отец?! Вы же посланник Единого! Вы же его посланник, верно?! Настоящий посланник, я имею в виду! Я почувствовал ваш Знак! Вы… посланник Единого! Вы можете изгонять саламандр и…

– Я не могу! – взорвался разноглазый. – Я не умею! Я… Меня приняли в лоно Храма совсем недавно и…

– Но вас учат этому сразу! И ваш Знак…

– Я не умею! Поймите… Пойми, сын мой, я еще не рукоположен на столь важное дело и потому не могу…

– Вы должны, отец! – Адельмар и сам не понял, когда он вцепился в ворот рясы бродяги. – Это ваша обязанность! Вы были в Дертонге, вас должны были учить этому!

Монах судорожно одернул рукав, скрывая видневшуюся на левом запястье крохотную метку Единого:

– Я был там ребенком! Я не умею! Я не могу ничем помочь вам… помочь тебе, сын мой! Не могу, понимаешь, не могу!

– Или «не хочу», – зло выдохнул Адельмар.

– Не могу. Не умею.

Лорд Сьер замер, словно только что понял, что он поднял руку на посланника Единого, медленно разжал кулаки, отступил на шаг…

– Простите меня, отче, – хрипло выдохнул он.

– Ничего, сын мой, – выдавил слащавую улыбочку монах. Вышло это с большим трудом. – Я все понимаю. И Единый простит тебе эту нагло… Эту страсть. Он видит, что сердце твое в смятении… Я могу идти?!

И, пожалуй, именно этот вопрос и решил все.

– Конечно, отче, простите мне вспыльчивость мою… Может, легкий обед сможет загладить мою вину?

– Ничего страшного, ниче… Обед?! О, конечно, сын мой, с превеликим удовольствием!..

…Дико болела голова. Во рту пересохло, на языке чувствовался противный привкус металла, а в ушах звенело.

Мадельгер медленно открыл глаза. Это ж надо так вчера напиться! Если Росперт узнает – насмешек не оберешься. Конечно, он же у нас самый лучший – и пьет, не пьянея, и фехтует, как Тот, Кто Всегда Рядом, и вообще…

Где-то высоко виднелся каменный потолок, покрытый пятнами копоти. Странно, вроде бы ни в одном кабаке уже давно по-черному не топят, это же, в конце концов, не север Дертонга. Откуда здесь сажа?

Мужчина поморщился от острой вспышки боли и, решив, что думать он будет потом, когда полегчает, медленно повернул голову…

Похмелье как рукой сняло. Даже головная боль, что гнездилась в висках, показалась маленькой, легкой и несущественной по сравнению с тем, где он сейчас находился, – потому что рядом с ним, в искусно вырисованной водяной магией пентаграмме лежала уже виденная ранее девица в рубахе из каменного льна.

– Скримслова пучина… – глухо простонал монах.

Сесть удалось с трудом. В голове что-то звенело и булькало – странно, вроде бы не били… Но в любом случае последнее, что Мадельгер мог припомнить, это то, как он согласился на любезное предложение лорда Сьера. И ведь говорил Росперт, что чревоугодие – зло! И ведь вляпывался уже из-за этого в неприятности – чего стоит история с Кайо! Так нет! Захотелось остаться на «легкий обед»! Это ж надо быть таким идиотом!

Мужчина сдавленно застонал, оперся спиной о стену и прикрыл глаза – от одного взгляда на синие линии пентакля начинало мутить – благо, начертанная на полу фигура занимала не всю площадь комнаты и позволяла сидеть, вытянув ноги.

– Очнулись, отец Мадельгер? – Знакомый голос полновластного правителя Ругеи звучал откуда-то сверху и сзади.

Мужчина медленно приоткрыл глаза, поднял голову – в одно из окошек в металлической двери как раз и заглядывал в комнату Адельмар.

– Вашими молитвами, – хрипло простонал монах.

– Моими? – Дворянин недоумевающе заломил бровь. Но дверь, похоже открывать не собирался.

Хотя проверить стоило.

– Выпустите меня.

– И не подумаю. Кстати, отец Мадельгер, а с каких пор вы перешли на «вы»?

Пришлось вспоминать навыки:

– Сын мой, ты забываешь, что я путешествовал по многим городам, а везде разные нравы и обычаи… Но ни один из этих обычаев не разрешает запирать посланника Единого и удерживать его!

Голос Адельмара был ровен и спокоен – видно, период переживаний уже прошел:

– Я предлагал вам помочь мне подобру. Вы не захотели.

– Да не могу я!

– Прекратите ломать комедию, отец Мадельгер! – гневно оборвал его тюремщик. – Все знают, что посланники Единого способны изгонять саламандр, вселившихся в человеческие тела! А раз способны, то делайте!

– Я…

– Не знаю, почему вы отказываетесь, но предупреждаю сразу! Вы и сами знаете, что саламандра может жить в человеческом теле не больше месяца, а после этого погибает, уничтожая своего носителя. Короче, другого монаха в Лундере нет и вряд ли появится в ближайший год. У вас ровно месяц, чтобы спасти Селинт. Вы либо выйдете отсюда вместе с ней, изгнав саламандру, либо умрете вслед за нею!

Окошко захлопнулось.

Мадельгер встал, оглянулся… На металлической двери отпечаталось человеческое тело – похоже, несчастную не сразу заперли в пентакле, и она некоторое время буйствовала в этой комнате, пытаясь выбить собою дверь…

– Твою ж мать… – тихо простонал мужчина.

– Ты идиот.

– Я знаю. – В голосе Мадельгера проскользнули нотки иронии. – Кстати, где там Кайо? Кайо!

Его собеседник – обнаженный до пояса, крепко сложенный мужчина лет тридцати на вид, осторожно коснулся бинтов, туго охватывающих грудь, и с тяжелым вздохом откинулся на тонкую подушку:

– И все равно собираешься идти? – На вопрос он не обратил ни малейшего внимания.

– У меня нет выбора, Росперт, и ты это прекрасно знаешь.

– Выбор есть всегда, – нравоучительно сообщили ему в ответ. – И ты тоже это прекрасно знаешь. Вот сейчас – на кой тебе идти в Ругею? Подожди пару месяцев, я поправлюсь и вместе отправимся искать подходящего нанимателя!

Под потолком кружилась надоедливая муха, а за окном, не замолкая, орали коты – что ни говори, а постоялый двор, в котором временно застряли Мадельгер и Росперт, был отвратительным, но особо выбирать было не из чего. Последнее жалованье оба приятеля уже давно потратили и сейчас оставались в «Серой лани» исключительно из милости хозяина.

Разноглазый только хмыкнул:

– Ага, только за эту пару месяцев мы помрем с голоду. Я спустил последние гульдены на твое лечение, а у нас еще и Кайо на шее висит. Вдобавок ты не даешь продать свою клячу. А между прочим, за нее можно получить не менее пяти крейцеров!

– Ты издеваешься?! – вспыхнул Росперт. – Рейтар – и без лошади?! Если вы, босоногие ландскнехты, можете себе позволить разряжаться как петухи и бегать по земле, то мы…

– То вы носите траур, как общипанные вороны, и не спускаетесь со своих кобыл на твердую землю, – отрезал его собеседник. – Да где ж этого мальчишку носит?! Кайо!

Росперт ухмыльнулся:

– Он изображает, что не подслушивает разговор. Кайо! Киндеритто, где ты?!

Оглушительно заскрипела дверь, и в комнату боком, с трудом удерживая поднос с едой, вошел мальчишка лет десяти на вид.

– И ничего я не подслушиваю! – обиженно буркнул он, опуская свою ношу на стул. – Меня учили, что подслушивать нехорошо.

Росперт ухмыльнулся во весь рот:

– Вот видишь, какой честный оруженосец нам попался! Он никогда не подслушивает под дверью, верно, киндеритто?

– Верно! – горделиво вскинул голову мальчишка.

Разноглазый ухмыльнулся и подвинул стул с принесенной снедью приятелю, а сам лишь отломил небольшой кусок от краюхи с хлебом:

– Просто поражаюсь… Кстати, Росперт, я все никак не пойму. Что за «киндеритто»? Что это вообще такое? – Задумываться, откуда мальчишка взял еду при полном отсутствии денег, ландскнехт не собирался.

Его приятель приосанился – точнее, попытался это сделать, потому что из-за бинтов ему даже шевелиться удавалось с трудом:

– Так я же происхожу с юга Дертонга, а это обычное слово…

– Росперт, ты идиот! – с набитым ртом прочавкал разноглазый. – От того, что ты добавишь к нашему фрисскому слову «киндер» уменьшительную частицу «-итто», оно не станет от этого дертонжским! И…

– Мойя йесть нэ поним-мать, о чем ви говорит! – заносчиво сообщили ему в ответ. – Ми ест дертонжец. Ми ест коренной жит-тэль сосэдний королефстф и фэээрноподданный Ее Фэличестф!

– Угу, – согласно кивнул разноглазый. – Поэтому ты наемничаешь здесь, во Фриссии, и поэтому у тебя типично дертонжская фамилия Барнхельм. Дертонжистей некуда.

– Одуванчик, завянь, – ласково посоветовал ему приятель.

И сказал он это совершенно зря…

– Я сто раз просил не портить моего имени! – взорвался Мадельгер. – Да, мое имя имеет южнофрисские корни, но это ничего не значит! Оно не переводится! Оно не изменяется! И тебе никто не давал права называть меня Одуванчиком, Лопухом, Аиром или Горечавкой!

Кайо, привыкший к тому, что разноглазого очень трудно вывести из себя, замер, пораженно глядя на мужчину. Он совершенно не ожидал подобной вспышки гнева.

А Росперт словно и не удивился. Смерил приятеля долгим взглядом и вздохнул:

– Обожаю, когда ты перечисляешь все варианты своих прозвищ… Может, все-таки ну ее, эту Ругею, а?..

…«Ну ее» – не удалось, денег у приятелей так и не появилось, и уже на следующий день Мадельгер отправился в путь. У ландскнехта – наемного пехотинца – судьба одна: жизнь от войны до войны, от боя до боя… Ну или от найма до найма.

Последний договор истек с неделю назад, и Мадельгер с Роспертом, поучаствовав в нескольких боях, неплохо заработали. Но тут, в самой последней стычке, буквально за день до истечения годового контракта Росперта ранили… И все деньги ушли на лекаря.

Знакомцы из одной с Мадельгером компании говорили, что это бред. Ну не может ландскнехт дружить с шварцрейтаром. Нет ничего общего у пехотинца с конником, но… Судьба как-то познакомила их на поле боя, судьба руками одного спасла жизнь другому, и судьба, конечно, удивительным образом в одно время раз за разом прекращала контракты у обоих и заставляла наниматься к одному и тому же хозяину. Ну как тут не подружиться?

Как говорилось ранее, бросить приятеля на произвол судьбы Мадельгер не мог, деньги ушли на лекаря. Росперт должен был поправиться через пару месяцев, но жить-то на что-то надо было, и разноглазый не придумал ничего лучше, как оставить раненого на попечение Кайо, а самому проехать в Ругею, наняться на месяц-полтора на службу – солдаты всегда нужны – и подзаработать. А как Росперт выздоровеет, можно будет уже вместе искать новые контракты.

Ну и кто ж знал, что в этой проклятой Бирикене, до сих пор памятуя о нанимавшихся к ведьме бандах, так не любят ландскнехтов? Причем, похоже, здесь это было поставлено на поток – в тюрьме никто даже не потрудился узнать имя пленника.

После разговора с пленником Адельмар развил бурную деятельность. Как раз была пятница, жалобный день, а потому можно было наконец со спокойной совестью заняться проблемами, вопросами, обращениями… И не думать, что где-то там находится Селинт… Не чувствовать, как каждый раз при воспоминании о ней сердце заходится новой болью…

И не размышлять, в конце концов, о том, как придется оправдываться перед Храмом, когда иерарх узнает, что правитель горной Ругеи запер и насильно удерживает бродячего монаха. И уж тем более не задумываться о том, как придется, в случае, если с Селинт все разрешится благополучно, обьяснять монаху наличие водяной пентаграммы. И заодно мага, ее создавшего.

– …А потом она украла у меня корову!

– А она потравила мне весь урожай! Ведьма!

Если первую половину жалобы Адельмар благополучно пропустил мимо ушей, а потому сказать, с чего начался спор с коровой, не смог бы даже под угрозой личного общения с Тем, Кто Всегда Рядом, то тут ему пришлось вернуться с небес на землю и повнимательней прислушаться к жалобщицам.

– Сама ведьма! Ваша милость, да посмотрите ж на нее! Она в сороку обращается и молоко у коз ворует!

– А ты гвозди на сковороде жарила!

– А ты…

– Молчать! – рявкнул Адельмар, выпрямляясь в неудобном кресле.

Слушание жалоб проходило в специальной приемной. Здесь все было таким же, как при отце: деревянные панели на стенах, инкрустированные золотом, стол, покрытый зеленым сукном… и жалобщики, как и десять лет назад заполняющие залу – как это было в Бруне – каждую пятницу и внимательно слушающие, чем же закончится каждый суд.

Обычай жалобного дня уходил корнями в далекую древность. Так уж повелось в горном лорд-манорстве Ругее, что каждую пятницу любой человек мог прийти и поделиться своей печалью с правителем, попросить о помощи. Традиция прерывалась лишь во время правления ведьмы – пусть она погибла почти пять лет назад, но имя ее до сих пор было в Ругее под запретом. Ведьма да и ведьма. Все знают, о ком речь.

Мелкие жалобы и проблемы можно было спихнуть подчиненным, более крупными надо было заниматься самому, да только не было до недавнего времени в Ругее крупных проблем. До недавнего времени. А точнее – до сегодняшнего дня.

Обвинение прозвучало. И если еще пятнадцать лет назад на него никто не обратил бы внимания – мало ли кто ведовством занимается, – то сейчас было совсем другое время…

Грозное рявканье лорда заставило жалобщиц – двух женщин лет сорока на вид – запнуться на полуслове и испуганно уставиться на Адельмара.

– Молчать, – ровно повторил мужчина, ерзая на месте. Кресло тоже осталось от отца – тот считал, что неудобства позволят не расслабляться и лучше прислушиваться к каждой беде.

Женщины смотрели на него, как кролики на удава.

Лорд Сьер, наконец, смог усесться так, чтобы у него не затекала спина, и перевел ровный взгляд на жалобщиц. Да не были они похожи на ведьм, не были! Ни одна, ни вторая. Обычные сварливые бабы, не поделившие какую-то корову, и можно было плюнуть на все, забыть, но… Обвинение прозвучало. Не обрати на него внимания сейчас, и завтра уже по Лундеру побегут шепотки, что лорд равнодушно отнесся к зернам колдовства, вновь зарождающегося в Ругее. Обратит внимание на Ругею Храм. Приедет из Бюртена, столицы Фриссии, храмовый проверяющий.

Приедет и увидит мага воды.

И Бертвальда.

И Селинт.

И какая разница, что там будет с самим Адельмаром из-за того, что он позволяет всем им жить в Лундере, какая разница?!

Но Селинт… Селинт…

– Повторите, что вы сейчас сказали. – Голос правителя звучал ровно и спокойно.

– Она… корову мою…

– Дальше, после этого…

– В сороку? Обращается? – В голосе женщины зазвучали вопросительные нотки.

– Вы понимаете, уважаемая, – вкрадчиво начал Адельмар, – что обвиняете свою соседку в государственном преступлении?

– Так и она меня! – Женщина сорвалась на визг. Страх поселился в ее глазах, руки непроизвольно начали теребить застиранный фартук. – Она первая начала!

– У вас есть доказательства?

Закон Ругеи прост, но суров. Оговоришь невиновного – на тот свет вслед за ним отправишься.

Вместо ответа жалобщица кинулась ему под ноги:

– Не погубите! Не ведьма она, и я не ведьма! Слово злое сорвалось!

Адельмар, сохраняя каменное выражение лица, перевел взгляд на вторую спорщицу:

– А вы что скажете, уважаемая?

Пришел черед второй жалобщицы падать на колени:

– Не погубите, милсдарь! Не ведьма я! Корову забрала, было дело, она сейчас в сторожке подле Затопленной гати, но не ведьма я! Не колдовала вовсе! И она не ведьма!

Адельмар почувствовал, как спадает с него страшное напряжение. Можно забыть и о храмовом проверяющем, и о собственных страхах…

Надо только разрешить эту небольшую проблему.

– Бертвальд!

Услужливый мажордом, стоящий за креслом, склонился в поклоне:

– Да, милорд?

– Пошли нескольких кнехтов к Затопленной гати, пусть заберут корову.

Женщины начали переглядываться, подбирать юбки, собираясь встать на ноги…

А вот наказать их все-таки надо, чтоб в следующий раз неповадно было. В Ругее таким шутить нельзя! Да и… лишний раз проверить не помешает.

– А этих двоих – на испытание.

Спорщицы замерли, перепуганно глядя на лорда. Слишком уж хорошо было известно, что после испытаний редко кто остается жив…

– Огнем? Водой? – В голосе Бертвальда не было ни нотки сочувствия.

Правитель Ругеи выдержал долгую паузу, наблюдая, как перепуганные жалобщицы копошатся на полу.

– Весами. Пройдут – на год под руку Храму.

Та, что обвинялась в превращении в сороку, истошно завопив, кинулась к молодому лорду, вцепилась ему в руку, принялась целовать…

Адельмар с трудом вырвался и брезгливо оборонил:

– Все вон. Перерыв – час.

По толпе слушателей прошел недовольный гул – жалобный день и так начался не с утра, а гораздо позже, ближе к полудню, – но возмутиться в полный голос никто не посмел.

Мужчина дождался, пока за последним из просителей закроется дверь, и склонил голову, запустив пальцы в темные волосы и опершись локтями о столешницу. Сердце колотилось, как птица в клетке, словно собиралось разбиться о ребра и вылететь наружу. Конечно, можно говорить, что весь сегодняшний суд был добр и справедлив… Но ведь он сам сейчас ходил по острию клинка. А если бы это действительно оказались ведьмы? Если бы они не решились взять обвинения назад? Если бы происходящим в Ругее заинтересовался Храм?

Чуть слышно скрипнула дверь:

– Я отдал все распоряжения, милорд.

– Ты свободен, Бертвальд.

Короткий поклон:

– Как угодно, милорд.

– Иди. И пусть ближайший час меня никто не беспокоит.

– Как угодно, милорд.

Дверь мягко закрылась, и Адельмар остался наедине со своими мыслями.

Некоторое время он сидел без движения. Затем встал, медленно прошел по кабинету. Лорд Сьер искренне пытался подумать о прошедшем суде, поразмыслить, верно ли он поступил, но мысли вновь и вновь возвращались к Селинт…

Мужчина остановился около стола, снял с шеи небольшой ключик на цепочке, открыл им резную шкатулку, стоящую на столе, и достал оттуда плетенку из нескольких узлов.

Науз.

Амулет.

Творение запрещенной в Ругее магии.

Двенадцать лет назад 

В первый день осени Адельмар, захватив с собой небольшой арбалет и с десяток болтов и свистнув собаку, отправился на охоту. Погоды пока что стояли по-летнему теплые, и Бритта легко взяла заячий след и выгнала русака прямо на охотника. Юноша вскинул арбалет, выстрелил, но не рассчитал расстояния, и болт, достав зверька на излете, лишь ранил его в заднюю лапу.

Подранок метнулся в сторону и, оставляя за собой кровавые следы, понесся по пролеску. Бритта метнулась за ним, а через несколько мгновений послышался испуганный женский крик…

Ругнувшись сквозь зубы, Адельмар поспешил на крик:

– Тубо, Бритта!

Выскочив на поляну, он увидел, как собака замерла перед молодой девушкой, в страхе прижавшейся к дереву. Подол длинной юбки, опускающейся до самой земли, был выпачкан в земле, корсаж, из-под которого выглядывала вышитая крестом рубаха, застегнут на все пуговицы, а бант на фартуке завязан слева.

– Не бойся, красавица, – улыбнулся парень, беря собаку на сворку, – она не кусается.

Страх медленно пропадал из серых глаз. Девушка перевела взор на Адельмара:

– Я… Я и не боюсь…

Она медленно отодвинулась от дерева и чуть приподняла подол юбки. На миг показались затянутые в шерстяные чулки изящные щиколотки. Девушка переступила с ноги на ногу, гулко стукнув тяжелыми деревянными башмаками, и вдруг Адельмар с удивлением разглядел у самых ее ног длинное пушистое ухо. Раненый заяц, тот самый, за которым гналась Бритта, испуганно прижался к девушке.

Незнакомка осторожно склонилась над зверьком – собака рванулась к добыче, но была осаждена суровым:

– Тубо!

Сказать, что Адельмар был поражен, значит не сказать ничего. Но девушка словно и не замечала, что в ее действиях было что-то странное. Она осторожно присела рядом с дрожащим всем телом зверьком, ласково провела кончиками пальцев по его шерстке.

– Почему он тебя не боится? – наконец смог справиться с удивлением юноша.

– А что ему меня бояться, милсдарь? – Незнакомка подняла на него смеющиеся глаза. – Я зла не причиню, и он это знает.

Девушка осторожно коснулась пальцами кровоточащей раны, заяц дернулся от боли, но бежать так и не пытался. А в следующий миг Адельмар разглядел, как от ладони незнакомки растекается голубоватое сияние, и там, где оно касалось шкурки зверька, оставленное тяжелым болтом ранение медленно закрывалось, зарастая само собой.

Всего пара минут, и неизвестная убрала руку от лапы зайца. А там словно и не было раны…

Девушка ласково провела ладонью по ушастой голове и шепнула:

– Беги, малыш.

Заяц стрелой сорвался с места. Азартная Бритта рванулась за ним, но Адельмар удержал ее на сворке. Сейчас ему намного интереснее было увиденное чудо, чем какая-то там дичь.

– Ты ведьма?

Если в Дертонге ведовства и колдовства не боялись, то во Фриссии к нему всегда было легкое недоверие. Впрочем, лорд-манорство Ругея, одно из пяти манорств, входящих в приморское государство, славилось своим вольномыслием. Поговаривали, что тут в каждой деревне можно найти если не ведьму-профессионалку, так травницу или шепотунью точно.

– Да какая из меня ведьма, милсдарь? – улыбнулась его собеседница. – Для этого столько всего знать надо! Я так, наузница простая!

– Кто? – не понял юноша.

– Наузница. Наузы делаю.

– Кого?! – Что такое наузы, он и понятия не имел.

Девушка на миг поджала губы, словно устала повторять одно и то же, а потом вздохнула:

– Это проще показать, милсдарь, – она скользнула тонкими пальцами в висевший на поясе небольшой кошель и вытащила оттуда длинную шерстяную нить.

Руки ее засновали, выплетая странные узоры и узлы, а губы чуть слышно шептали какие-то речи – Адельмар так и не разобрал ни слова, – а через несколько минут девица протянула ему на ладони сплетенный из узелков диковинный узор.

– Это вам, милсдарь.

Он осторожно принял дар. Странно, но от шерстяной плетенки разливалось ощутимое тепло…

– Что это?

Ее лучистые серые глаза смеялись:

– Науз. Амулет. На счастье. Удачу. Любовь.

На языке так и вертелось глупое: «Зачем? Я ее уже нашел», – но он смог совладать с собой и спросить:

– Звать тебя как, наузница?

Она улыбнулась:

– Селинт.

Наутро Адельмар спозаранку сорвался из дома. Свистнул Бритту, вскочил на оседланного слугами коня и поспешил на охоту – так, по крайней мере, звучало объяснение для отца и братьев. А на самом деле… На самом деле он каждый миг как наяву видел лицо Селинт. Казалось, прикрой на миг глаза – и вновь увидишь тонкие черты, чуть пухловатые губы, серые глаза, лучащиеся добротой и смехом…

Ее дом он нашел легко. Еще вчера наузница упомянула, что живет на самом краю Шварцвельса, небольшого села близ Бирикены. Адельмар еще тогда удивился:

– А не страшно?

Девушка рассмеялась, блеснули белые зубки:

– Да чего мне бояться?

Адельмар честно попытался придумать, чего можно бояться, и ляпнул первое, что пришло в голову:

– Людей лихих!

Новая улыбка, и словно солнце озарило ее черты:

– Я своих друзей позову, любой поможет.

– Друзей? – Парень помрачнел. Конечно, трудно предположить, что у такой красавицы ни одного ухажера не будет, но с другой стороны, было как-то неуютно.

Девушка улыбнулась, шагнула к ближайшему дереву, подняла руку, и в тот же миг с ветви прямо на ладонь ей прыгнула белка:

– Друзей.

Парень улыбнулся:

– Да разве белки да зайцы помогут?

– А волки на что?

– А люди?

Девушка опустила глаза:

– Люди не любят, когда кто-то не похож на них…

У Адельмара как-то сразу отлегло от сердца – по крайней мере особо конкурировать ему было не с кем.

Но это все было вчера, а наутро парень поспешил к деревне.

На проселочной дороге, ведущей к селу, юноша столкнулся с толпой разъяренных крестьян, вооруженных дрекольем.

Резко натянув поводья коня, Адельмар остановился:

– Что здесь происходит?!

Перегородившие дорогу крестьяне запереглядывались, крики, раздававшиеся из толпы, стихли. На некоторое время наступила мертвая тишина, потом толпа заколыхалась и извергла из себя самого храброго, вооруженного вилами.

– Ведьму собираемся… того… милсдарь…

Бритта, которой не понравилось, что кто-то подошел к ней слишком близко, ощерила зубы.

– Тубо! – одернул ее парень. – Какую ведьму?

На ум пришла только Селинт… И от этого неприятно заныло сердце.

– Да есть… одна… – хлюпнул носом парламентер. – На окраине живет.

В груди что-то оборвалось.

– И… что она сделала?

В Ругее, конечно, охоту на ведьм не устраивали, но если Селинт действительно что-то натворила…

– Она… Это самое… – Парламентер с каждым словом все сильнее запинался.

– Что «это самое»?! – Голос упал до страшного шепота.

– Помогать не хочет! – визгливо откликнулся из толпы женский голос. – Три дня ее, макитру этакую, помочь просили, три дня добром просили, а она ни в какую!

От сердца отлегло. Если Селинт ничего не совершала, можно решить проблему миром – не придется вести девушку к отцу на суд, достаточно будет просто успокоить толпу.

– В чем она не хочет помочь, ваша ведьма? Как ее зовут, кстати? – Может, это не она?

– Селинт Шеффлер она, бондарева дочка… Заранее ее попросили, чтоб завтра дождь был. А она уперлась и отказывается колдовать! А завтра дождь должен быть! Чтоб вся осень была сухая! И урожай на следующий год хороший! – ответил ему нестройный гул голосов.

Адельмар склонил голову, пряча улыбку:

– Расходитесь, я с ней разберусь.

– Но…

– Расходитесь! – повысил голос юноша. Уж что-что, а поставить сыновьям командирский голос старый лорд-манор умел.

Уже через несколько минут молодой лорд стучался в дверь скособоченного домика на окраине села.

– Кто там? – чуть раздраженно откликнулся знакомый голос. – Не буду я ничего делать, сто раз говорила!

– Селинт, я не за этим пришел! – рассмеялся юноша.

Дверь скрипнула, и наружу выглянула растрепанная головка наузницы.

Встретившись глазами с гостем, девушка вспыхнула как маков цвет:

– Ой… Милсдарь… Вам науз новый нужен? – выпалила она и запнулась, понимая, что сморозила глупость.

Адельмар улыбнулся:

– Нет. Просто… Захотел тебя увидеть…

Девушка распахнула дверь шире, отступила на шаг:

– Проходите, милсдарь, я разрешаю.

Гость удивленно заломил бровь – слышать подобную фразу от крестьянки было странно, но спорить не стал. И лишь шагнув через порог, поинтересовался:

– Родители в поле?

Селинт вздохнула:

– Они умерли год назад, во время мора…

Изнутри жилище мало походило на деревенскую избу. Развешанные по стенам пучки трав соседствовали с казанками и горшками, на деревянную лавку было постелено дорогое дертонжское покрывало, а над дверью висел огромный, с кулак, сплетенный из шерстяных ниток узел.

Девушка поймала вопросительный взгляд Адельмара и пояснила:

– Он защищает и не пускает в дом злых людей… И без разрешения не пускает…

Зацепившись за фразу о «злых людях», парень вспомнил о толпе, шедшей общаться с ведьмой, и, заодно решив, что подобрал неплохую тему для разговора, спросил:

– Так что там с помощью? Что там от тебя требуют?

– А вы уже знаете, милсдарь? – удивилась девушка.

– На улице просителей встретил, – рассмеялся он в ответ.

– Ой, да какие там просители, – отмахнулась она. – Хотят, чтоб завтра дождь пошел. Примета такая: в день святого Маркела дождь – вся осень сухая. Сто раз уже говорила: не умею я! Пусть к монаху пойдут, он молебен отслужит. Или – до границы недалеко, из Дертонга водяного колдуна найдут! А я не умею! Как я им дождь вызову?

Адельмар улыбнулся:

– Кажется, я знаю, как решить твою проблему…

Недаром же по Лундеру третью неделю подряд ходили слухи о приехавшем из Аурисса колдуне с громкой фамилией Кенниг.

Долго сидеть на месте Мадельгер не мог: из центра пентакля ощутимо тянуло жаром, пол был до омерзения холодным… После небольшого раздумья мужчина встал и, задрав рясу, отвязал от пояса пару сапог – можно будет хотя бы не ходить босиком. Попавшись на такой мелочи после побега, он так и не решился выкинуть обувь, но, памятуя об обычаях бродячих монахов, в город теперь заходил, предварительно разувшись. Как оказалось, зря.

Но кто же знал, что, решив остаться под личиной бродяги и подзаработать на рассказах о Едином, он заполучит такую проблему?!

В любом случае сейчас мужчина решил обойти свою новую камеру. Глядишь, можно будет найти какую-нибудь лазейку. Стянув через голову рясу – все равно уже нечего терять, – лжемонах пошел изучать свою «камеру».

Из комнаты, где сейчас находился незадачливый наемник, вели три двери – одна грубая, металлическая, – в коридор, вторая – Мадельгер сразу проверил – в спальню (сейчас там почти все было сожжено, от кровати и шкафа с одеждой остались обугленные остовы – видно, саламандра сперва бушевала там) и третья – в уборную.

Все окна были зарешечены, и, видимо, решетки ставились, как и металлическая дверь, наспех, чтоб быстрее закончить работу… Но даже несмотря на это, в стены они были вделаны на совесть, нужно быть титаном, чтоб выломать их.

Особой силы у Мадельгера никогда не было, так что эту идею мужчина сразу же отринул.

Надежда отыскать потайной ход погибла еще полчаса спустя.

В итоге ландскнехт не придумал ничего умнее, как вернуться в комнату с пентаклем:

– Посмотрим, что в тебе такого, раз местные лорды голову теряют, – мрачно буркнул мужчина.

Старательно не наступая на синие линии пентакля – от одного взгляда на них начинало ломить виски, – Мадельгер осторожно обошел вокруг все еще не приходящей в чувства девушки и остановился, всматриваясь в ее лицо, полускрытое длинными распущенными волосами цвета спелой пшеницы.

Одержимая нервно дернулась – видно, саламандра внутри нее начинала просыпаться – и чуть повела головой. Пряди волос сдвинулись, открывая тонкие, красивые черты лица…

– Скримслова сестренка… – только и смог выдохнуть Мадельгер, без сил опускаясь на пол.

Он узнал, узнал это лицо, до сих пор, несмотря на прошедшие годы, являющееся ему в кошмарах…

Давным-давно, совершив свой первый в жизни побег, Мадельгер фон Оффенбах сделал страшное открытие: за пределами отчего дома никому он, такой красивый, умный и смелый, и даром не нужен.

А есть хотелось.

А посыпать голову пеплом и возвращаться обратно – совершенно нет.

Аналогично гордая кровь Оффенбахов протестовала против того, чтобы пойти кому-нибудь в услужение. Потомок древнего рода, пришедшего из Скандии, уроженец боковой ветви Серебряной Короны, правнук рыцаря, участвовавшего в покорении Ивертии, прямой потомок Олафа – изгнанника, получившего право на возвращение в фьорды, – и будет прислуживать кому-нибудь за столом?! Да не бывать этому!

Юноша не придумал ничего лучше, как пойти в наемники. Денег на покупку лошади у него не было, так что о том, чтобы пойти в шварцрейтары, можно было забыть. Впрочем, парень особо и не расстраивался, зная, что всадники носят черные траурные одежды, словно готовятся к похоронам.

То ли дело ландскнехты! Да, они большей частью не дворяне, но зато как они одеваются! Только они могут себе позволить носить камзолы с разрезами, из которых выглядывает контрастная рубаха. Только у них на голове могут быть цветные береты с петушиными перьями. Только они одеты в брюки с разрезами, из-под которых выглядывает ткань другого цвета!

Именно эти особенности, напоминавшие пареньку о прошлом, и стали причиной того, что Мадельгер подался в ландскнехты.

Но это было давно, еще когда ему было шестнадцать. А сейчас он уже настоящий воин, закаленный в боях, заключивший множество контрактов… Поэтому, когда в кабаке поросшего лесами лорд-манорства Утрехта к нему за столик подсел дрожащий и оглядывающийся по сторонам купец, парень смерил его презрительным взглядом и отвернулся. Ландскнехты нанимаются к дворянам и на охрану городов, а никак не для того, чтобы сторожить караваны.

Но купец был настойчив.

– Мне только по краю Ругеи пройти. А я не справлюсь – сами знаете, как старый лорд с сыновьями погиб, все лорд-манорство гиблым считается. А мне иначе в Ауррис не попасть. А там с солью проблемы, она сейчас на вес золота.

Увидев, что доводы разума вольного ландскнехта, не вступившего до сих пор ни в какую компанию, не трогают, купец решил пойти с козырей:

– Заплачу пять талеров за дорогу до Аурисса и столько же за обратную!

Да это была плата за месяц! А до Аурисса, столицы лорд-манорства Борна, – всего неделя пути!

Мадельгер сдался.

Дорога не заладилась с самого начала. Сперва – проводник напился до зеленых скримслов, порхающих вокруг него по комнате, и выезд пришлось задержать на неделю, потом караван и вовсе заплутал, сбившись с пути…

А на третий день путешествия началась снежная буря.

В июле месяце.

Во Фриссии, где зимой только дождь и слякоть и даже лужи льдом не покрываются.

…Мадельгер чувствовал, что он замерзает. Тонкая кожа сапог мгновенно пропиталась водой, за голенища набился снег, ветер бросал в лицо снежинки и рвал разрезы на камзоле, выдергивая рубаху.

Он уже не чувствовал ни рук, ни ног, но все шел, упрямо шел вперед…

И уже падая на землю, чувствуя, как его заметает снегом, он на мгновение увидел, как небо прояснилось и с небес глянуло прекрасное и хрупкое женское лицо…

Вьюга выла, заметая снегом замерзающий караван…

…Он очнулся резко, как от удара. Попытался повернуться на бок и понял, что не может пошевелиться. От ужаса захотелось кричать, но рта открыть он тоже не мог…

Послышались тихие шаги, кто-то чуть слышно присел рядом – он чувствовал тепло тела, – а затем ласково провел кончиками пальцев по его лицу.

– Я ведь знаю, что ты слышишь меня, – нежно проворковал женский голос. – Открывай глаза.

Как ни странно, но ему удалось выполнить приказ. Все, что он видел сейчас над собою, – это каменный, грубо обтесанный потолок. Даже голову он повернуть не мог – посмотреть, где находится.

Чуть слышный шелест шелкового платья, и над ним склонилась молодая девушка. Распущенные волосы были цвета спелой пшеницы, а в небесно-голубых глазах, казалось, застывал лед.

– Очнулся… – нежно прошептала она, проведя кончиками пальцев по его щеке, и мужчина почувствовал, как сердце сбивается с такта, а в глазах начинает рябить от мушек… – Меня зовут Селинт, я ученица и помощница Аурунд Великой, правительницы Ругеи. И я хочу предложить тебе контракт, ландскнехт.

Девушка на миг отвернулась, а потом положила рядом с головой Мадельгера тяжелый кованый ошейник, от которого веяло холодом, и мужчина почувствовал, как у него на коже проявляется тонкая корка инея…

Мадельгер не знал, сколько он сидел, не отводя взгляда от лежащей на полу девушки. За зарешеченным окном начинали спускаться сумерки, у пленницы пентаграммы случился еще один приступ, а мужчина все сидел без движения.

Больше всего ему сейчас хотелось только одного: ее смерти.

Хотелось сомкнуть пальцы на ее горле, хотелось увидеть, как из кристально-голубых глаз уходит жизнь, хотелось поймать ее последнее дыхание…

И при этом он прекрасно помнил, как лорд-манор о ней беспокоился. А значит… Значит, ничего этого быть не может.

Интересно, правитель Ругеи знает, что его подружка – а кем она еще может быть? – пять лет назад помогала ведьме?

Громыхнул замок в металлической двери, окошко у самого пола открылось, и невидимый тюремщик задвинул в комнату поднос с едой. Синий свет, исходящий от линий пентакля, позволял, несмотря на спускающуюся на Лундер ночь, видеть все, и ландскнехт, так ничего и не придумав, медленно пошел к двери.

Морить пленника голодом правитель горного государства не собирался. Впрочем, как и организовывать ему пышные пиры: на подносе обнаружился кувшин с молоком, холодное вареное мясо и хлеб.

Кстати, к слову о молоке. А ведь на столе во время организованного правителем Ругеи обеда практически не было вина. Значит, споить Мадельгера не могли, он уснул из-за какого-то снадобья. Очень интересно. И кто же научил местного лорда разбираться в травах и настоях? Уж не красавица ли Селинт?

Так ничего и не сообразив, мужчина прикрыл глаза, чтобы не видеть плещущуюся в корчажке жидкость, и поднес кувшин к губам. Пара глотков и…

– Пить… Пожалуйста, пить…

Мадельгер поперхнулся молоком.

Он открыл глаза, перевел взгляд на пентакль… Лежащая внутри него ведьма очнулась, и сейчас, не отрывая обессиленного взгляда от мужчины, тихо повторяла, едва шевеля пересохшими губами:

– Пожалуйста, пить…

Мадельгер передернул плечами:

– Я предпочитаю классические способы заключения контракта.

На Бирикену давно спустилась ночь. Темная зала в замке освещалась лишь редкими факелами, так что выстроившиеся в живой коридор ландскнехты казались статуями. Лишь редкие порывы ветра, проникающие через узкие окна у самого потолка, дергали за разрезы на одеждах, отчего эта картина становилась все более неправдоподобной.

Стоявшая рядом Селинт ласково поправила его воротник, прикрывая ошейник, туго обхватывающий горло:

– Ну что ты, это ведь намного надежнее… Я ведь уже столько раз объясняла: вы, наемники, столь непостоянны… Сегодня клянетесь в верности одному, а завтра уже на службе у другого… А сейчас все просто – пройдешь вперед, положишь руку на книгу и повторишь вслед за мной клятву. Попробуешь обмануть, назвать не свое имя, и – магия уже начинает действовать, но окончательно заработает, когда ты повторишь клятву, – ошейник тебя задушит, – ее голос сочился нежностью и добротой, но мужчина, несмотря на жару, царящую в зале, чувствовал, как по коже продирает мороз.

Нервный смешок:

– Вот и я о том же. Может, обойдемся крестиком в тетради и кружкой пива?

Теперь уже рассмеялась она. Весело, задорно, словно он сморозил какую-то глупость:

– Это все слишком просто. И глупо.

– Зато мне спокойнее. – Сердце пропускало удары, а в районе солнечного сплетения будто огненный комок застыл.

– А после клятвы будет спокойнее мне, – нежно прошептала ведьма, почти касаясь губами его уха. – Попытаешься предать госпожу Аурунд, и ошейник из небесного метала сожмется… Навсегда. Сколько ты проживешь после этого, а, ландскнехт?

Он упрямо сжал челюсти и сделал шаг вперед. За спиною скрестились две алебарды, пресекая путь к отступлению… Новый шаг, новое лязганье металла…

Вот и стол с лежащей на нем открытой книгой. Мужчина положил ладонь на страницу…

– Я, ландскнехт… – Голос Селинт, казалось, заполнял всю залу, лился со всех сторон.

– Я, ландскнехт Мадельгер фон Оффенбах, единственный сын барона фон Оффенбаха, лишенный наследства… торжественно клянусь… верой и правдой служить… Аурунд Великой… истинной правительнице Ругеи… да продлит Тот, Кто Всегда Рядом, ее дни… во веки веков!

На миг перед глазами полыхнуло зеленое пламя, а когда он, наконец, обрел возможность видеть, то разглядел, что на только что бывшей девственно чистой странице книги невидимый художник за эти несколько секунд нарисовал его точный портрет. Синими красками. Словно льдом.

Селинт уже была рядом:

– Пойдем, я представлю тебя госпоже.

Ведьма все еще не отводила от мужчины напряженного взгляда. Правда, сил говорить у нее уже не было. Человеческое тело не способно долго сопротивляться огненному духу, и даже одна попытка саламандры взглянуть на этот мир выпивает все силы до последней капли.

Она уже и говорить ничего не могла.

Сколько она еще протянет? Лорд отвел месяц. Но без воды можно прожить дня три, не больше.

Девушка судорожно вздохнула. По ее телу прошла судорога.

Разноглазый молча смотрел на нее. Он слишком хорошо знал ту, что сейчас лежала в пентакле. Слишком хорошо для того, чтобы не понимать, что все это, возможно, всего лишь игра, притворство и вполне возможно, что сейчас молодая ведьма наблюдает за ним, задумав что-то…

За окном, во дворе, гулко и противно завыла собака, вой оборвался тявканьем, словно кто-то кинул в пса сапог.

Мадельгер поставил кувшин в пентакль, рядом с лежащей. Рука прошла над синими линиями лишь до запястья, дальше словно поставили невидимую стену, а знак Единого, нанесенный на кожу несмываемой краской, запульсировал синим цветом, но ландскнехт не собирался сейчас задумываться об этом.

– Пей, Скримслова сестренка, – горько усмехнулся он.

Ее руки дрожали, и большую часть молока она разлила. Мужчина отвернулся, чтобы не видеть, как струйки жидкости бегут по коже, стекая на пол, собираясь неопрятными лужицами.

Впрочем, несколько глотков ведьма все-таки сделала. Отставила кувшин в сторону, медленно, с трудом, села и хрипло выдохнула:

– Спасибо.

Закончить общение с просителями удалось лишь к вечеру. После небольшого перерыва пришлось вновь работать, и у всех как-то сразу образовалось море проблем, которые не могли разрешить обычные судьи. К окончанию «встречи с народом» Адельмар чувствовал себя полностью разбитым. Честно говоря, сейчас он бы предпочел оказаться где-нибудь подальше – в конце концов, отец никогда не воспитывал из него наследника! Не учил, как рассматривать споры, не разъяснял, как делить землю и примирять врагов, – это все не работа для младшего сына, на это есть старшие.

Закрылась дверь за последним просителем, и мужчина устало откинулся на спинку кресла. Голова раскалывалась от боли, а перед глазами все стояло лицо Селинт. Как она? Что с ней? Может ли этот монах хоть как-то ей помочь?

Чуть слышно скрипнула дверь, и в комнату мягко просочился Бертвальд:

– Прикажете накрывать к ужину, милорд?

Мужчина с трудом выдавил улыбку, даже это вызвало новый приступ мигрени:

– Я не голоден. Пока не надо.

– Опять головные боли, милорд? – И, не дожидаясь ответа, мажордом осторожно отступил в коридор: ему, единственному из всех слуг замка, было позволено очень многое.

Вернулся он минут через пятнадцать, в сопровождении мальчишки, несущего тяжелый поднос, уставленный разными плошками, чашами и кувшинами.

– Разрешите помочь, милорд?

Ответа он не ждал, впрочем, и не нужно было: мажордом осторожно окунул чистую тряпицу в глубокую пиалу, выкрутил ткань, стряхивая жирные капли обратно, и по комнате потек густой запах жасмина.

– Поставь на стол и можешь идти, Идгер, – это уже мальчишке.

Жасминовое масло оставляло на лбу жирные следы, а запах, казалось, клубился по всей комнате, но боль, грызущая голову, постепенно начала стихать.

– Спасибо, Бертвальд, – тихо выдохнул лорд.

Мажордом мягко кивнул, вытирая о чистую тряпицу пальцы от масла.

– У госпожи что-нибудь изменилось?

– Я заглядывал к ней в комнату с час назад, милорд, когда монаху передали ужин. Там все по-старому. Кажется, госпожа даже не приходила в чувство.

Монах. Еще одна головная боль, о которой сейчас не хочется думать. В лучшем случае, на который так хочется надеяться, этот бродяга сможет помочь Селинт. И что потом? Можно ли будет отпустить его? Но ведь он слишком многое видел… А если отец Мадельгер захочет направить свои стопы в столицу и рассказать Храму об увиденном? О маге воды, удерживающем пленницу, о самой Селинт, о Бертвальде, наконец? Что Храм решит сделать с лордом, столь близко общающимся с носителями запрещенной магии?

– Может, все-таки поужинаете, милорд? – Голос мажорджома отвлек мужчину от тяжких раздумий.

– Не надо… Все, что я сейчас хочу, это спать…

Его собеседник кивнул. Руки быстро засновали над подносом, что-то смешивая, сливая в один стакан:

– Выпейте, милорд, будет легче…

– Что здесь? – Адельмар, приняв из рук слуги бокал, принюхался к его содержимому, но запах жасмина, разливавшийся по комнате, глушил все другие ароматы.

– Гречишный мед, лимонный сок и грецкие орехи, милорд.

– Что-то новое, – хмыкнул мужчина, осторожно делая первый глоток.

– Старый рецепт из лаванды со страстоцветом вам сегодня не поможет…

Молодой лорд не запомнил, как добрался до кровати.

За последние полгода Адельмар Сьер очень пристрастился к охоте. Поутру, свистнув собаку и даже толком не позавтракав, он срывался из дома и спешил в лес.

Если отец что и подозревал, то сыну он ничего не высказывал. В отличие от Хенно с Магрихом. Старшие братья поверить не могли, что охота может так увлечь. Нет, само по себе развлечение это хорошее, но каждый день шляться по лесам и в зной, и в дождь, и в стужу, не принося, в итоге, никакой дичи?! Это надо быть воистину буйнопомешанным!

Впрочем, дальше коротких шуточек братья не продвигались, и уже за это Адельмар был им благодарен. Впрочем, благодарность длилась недолго: Магрих очень быстро стал интересоваться, что же за дичь так влечет младшенького брата и не за юбками ли он охотится. И подобрать достойного ответа Адельмар, увы, не мог.

Впрочем, по весне братья смирились с причудами младшего Сьера и перестали язвить, а ближе к лету и вовсе забыли про странное увлечение.

Но на смену словам, срывавшимся с языка, пришла новая беда.

В тот день юноша, как всегда, рано поутру сорвался из дома. С полчаса бродил по лесу, собирая для сероглазой наузницы букет, принес его, еще пахнущий свежей росою, подруге и вернулся домой, когда уже стемнело.

Вернулся, для того чтобы услышать:

– Лорд-манор Сьер спрашивал о вас… мило… – Старик, стоящий на пороге, запнулся, не зная, как закончить фразу.

Пожилой Бадвин, бывший мажордомом еще у прадеда Адельмара, уже давно сдал – с трудом ходил, часто путал слова, запинался, забывал слова, но прогнать старого слугу нынешний лорд не мог, жалость к старику перевешивала все его недостатки.

Юноша кивнул:

– Сейчас подойду. Что-то важное?

Можно было, впрочем, и не спрашивать: Бадвин, не дождавшись ответа, поковылял прочь от двери, с трудом волоча ноги: кажется, он мгновенно забыл о том, что с кем-то разговаривал.

И эти шаркающие шаги, эта спина, медленно удаляющаяся по темному коридору, врезалась в память Адельмару так, словно это было вчера. Ведь именно после этого разговора с отцом и начал рушиться привычный мир…

Возраст Конберта Сьера, правителя лорд-манорства Ругеи, давно перевалил за половину века. Став вдовцом более пятнадцати лет назад, мужчина больше не женился и всех троих сыновей воспитал в строгости: Хенно, Магрих и Адельмар до сих пор обращались к отцу на «вы», несмотря на новую моду «тыкания», зарождавшуюся где-то в Дертонге, ни один из парней не мог похвастаться, что хоть раз сидел за столом отца в его кабинете, а заходя в апартаменты старого лорда, юноши почтительно останавливались в дверях.

Вот и сейчас Адельмар сделал несколько шагов и замер, на миг склонив голову в коротком поклоне:

– Вы звали, отец?

Несмотря на свой возраст, Конберт до сих пор был довольно крепким: темные волосы едва посеребрила седина, придав им оттенок соли с перцем, а морщины только начали появляться на лице. Да даже в седле мужчина держался еще уверенно.

Услышав голос сына, лорд вскинул голову:

– Да, Адельмар, подойди.

Пожалуй, надо было уже начинать беспокоиться: чтобы старый правитель разрешил младшему сыну приблизиться к своему столу?! Да это только Хенно дозволялось, и то только в те дни, когда лорд-манор решал, что наследнику пора заняться документацией.

Впрочем, губы Адельмара все еще горели от поцелуев Селинт, в голове стоял легкий дурман от ее взглядов и улыбок, а потому юноша и не подумал обеспокоиться. Безмятежно сделав несколько шагов, он остановился перед столом:

– Да, отец?

Конберт Сьер оперся подбородком на сцепленные пальцы рук, несколько долгих минут мерил сына взглядом – даже затуманенная любовью голова Адельмара начала соображать, что что-то не так, – а потом вздохнул:

– Через два дня ты едешь в столицу.

Сперва юноша не понял:

– Простите, отец?

На этот раз молчание длилось еще дольше. Кажется, Конберт и сам с трудом подбирал слова.

– Через два дня ты отправишься в столицу. На ближайшие пять лет.

Небо обрушилось над головой Адельмара, завалив весь мир своими обломками.

– Зачем?!

– В гвардейцы.

Лорд-манорство, как и любой другой феод, неделим. Старшие сыновья наследуют землю и титул, средние отправляются в армию, а младшим грозит или ученая степень, или постриг. Если бы Адельмара готовили к монашеству, в духовную школу он был бы направлен еще лет в шесть. А в столицу, служить при дворе, должен был ехать через два дня Магрих – это известно всем! Так почему?! Что творится?!

И Селинт… Селинт ведь останется здесь! Он не увидит ее пять лет! Долгих пять лет не сможет посмотреть в ее глаза, коснуться ее руки, услышать ее смех… Пять лет без Селинт…

А если она за это время встретит кого-нибудь другого?! Решит, что крестьянка – не пара дворянину, и найдет того, кто будет ей ровней?! Что тогда?!

– Но почему я?! Почему не Магрих? И почему именно сейчас?!

Скажи Адельмару еще сегодня утром, что он осмелится спорить с отцом, и юноша бы решил, что разговаривает с сумасшедшим. Но сейчас он уже не мог остановиться.

– Магрих сегодня днем упал с лошади и сломал ногу. Он не может ехать. А срок уже подходит.

– Магрих? Сломал?! Как его самочувствие?

Он же отличный наездник! Как это вообще могло произойти?!

– Магрих, – согласился отец. – С ним все в порядке, но ехать он не может, так что ты отправишься вместо него.

– Но…

– Через два дня ты едешь в Бюртен. Можешь идти. Ты свободен.

Выбраться из-под обломков рухнувшего мира Адельмару так и не удалось.

Затушив свечи в спальне молодого лорда гасильником, Бертвальд Шмидт осторожно отступил на несколько шагов назад, нащупал ладонью прохладное дерево двери и, толкнув ее, неслышно выскользнул в коридор. Горящий в отдалении факел на стене слегка чадил и давал мало света, но и этих проблесков пламени было достаточно для того, чтобы мажордом мог мягко, не стукнув, прикрыть дверь в опочивальню хозяина и направиться по темному коридору, стараясь не шуметь.

Проходя мимо факела, мужчина поспешно опустил глаза – не хватало только заглядеться на огонь и тоже «поймать» саламандру. С двумя одержимыми не справится даже запертый на женской половине монах.

Хотелось спать. Хотелось спать настолько, что Бертвальду казалось – прикроет он глаза всего на несколько мгновений – а когда откроет, уже будет утро. Мужчина ускорил шаг. Не хватало только действительно заснуть на ходу.

Ничего, осталось совсем немного. Пройти по замку, проверить работу слуг, заглянуть в темницу – убедиться, что две обвиняемые мирно спят (испытание весами – это, конечно, хорошо, но их еще надо привезти из Аурисса: там самые точные гири), и можно, наконец, вернуться к своей комнате, неподалеку от апартаментов лорд-манора. И рухнуть на кровать, надеясь, что дар не обманул и на этот раз, – хозяин крепко проспит всю ночь и помощь мажордома ему не понадобится, а значит, колокольчик, висящий в изголовье, этой ночью не зазвенит…

Кобылы метались по подожженной конюшне, высоко вскидывая копыта. Дышать становилось все труднее, дым выедал глаза, кашель разрывал горло и грудь… И все понятнее становилось, что на этом все кончено: не спустится с небес посланник Единого, не разверзнется земля у ног, выпуская посланца Того, Кто Всегда Рядом, никто не поможет и не спасет… Еще мгновение, еще один удар сердца… В голове уже мутилось от дыма, дышать становилось все труднее, и пятнадцатилетний парнишка-конюх, сжавшийся в углу денника, уже не думал о том, что его может задеть удар копыта.

Где-то там, на улице, еще шел бой, слышался звон мечей, крики, но вырваться туда, глотнуть свежего воздуха уже не было никакой возможности.

Снаружи слышались крики, звон мечей, одна из стен вдруг, всего на несколько ударов сердца, покрылась тонким слоем изморози. А дышать становилось все труднее… В голове уже все плыло…

И вдруг дверь, дверь, в которую минут пятнадцать назад безуспешно бился всем телом, пытаясь выбить ее и вырваться на свободу, эта самая дверь – рухнула! Кони рванулись вперед, на свежий воздух… А мальчишка понимал, что он уже не сможет, не успеет…

Кажется, криков на улице уже не было слышно…

Сползая на сено, молодой конюх вдруг смутно разглядел, как над ним кто-то склонился, в руке у неизвестного блеснул синим отсветом невесть откуда появившийся меч… Но за миг до того, как клинок нашел сердце, на плечо нападавшему вдруг легла хрупкая рука:

– Не надо, Винтар, я вижу, у него есть дар…

Утром Адельмар проснулся с гудящей головой – так часто бывало после настоев мажордома. Впрочем, лечили они хорошо, так что причин отказываться не было. Когда вопрос стоит – сможешь ли ты заснуть или всю ночь будешь ворочаться, уставившись взглядом в потолок… Молодой лорд предпочитал мучиться утром. Особенно если вечер был настолько загруженным.

Впрочем, с утра начались новые проблемы. Отправленные за коровой кнехты не придумали ничего лучше, как притащить ее в замок к лорд-манору и привязать под окнами: хорошо хоть не додумались до спальни дотащить. Единственное, что порадовало, когда Адельмар, подскочив с утра на кровати от дикого мычания под окнами, выглянул во двор, а потом потребовал у Бертвальда объяснений, что же происходит, мажордом, пряча усмешку, заверил, что немедленно, сейчас же все устранит и сделает в лучшем виде. Пришлось поверить ему на слово.

К Селинт молодой лорд заходить не стал. Если что-то изменится – Бертвальд обязательно расскажет, а лишний раз пытаться что-то изменить, когда ты знаешь, что бессилен… Бессмысленно.

После легкого завтрака мужчина направился в кабинет. Сегодня надо было разобраться с документацией, просмотреть огромный отчет управляющего, решить вопросы по бюджету Ругеи на следующий год… Дел было невпроворот. А еще они помогали заглушить душевную боль.

Корову из двора так и не убрали. В распахнутое по случаю летней жары окно кабинета врывалось протяжное мычание. А запах свежего навоза перебивал даже ароматы приготовленных вчера мажордомом настоев.

– Бертвальд!

– Да, милорд? – Мужчина всегда появлялся по первому же отклику. Казалось, он или из воздуха возникает, или просто стоит ждет, когда его позовут.

– Корова.

На обычно бесстрастном лице на миг мелькнуло удивление:

– Корова, милорд?

Нет, он точно решил сегодня поиздеваться.

– Под окном.

Голова, кроме того что кружилась, еще и болеть начала. Создавалось впечатление, что кто-то принялся раз за разом загонять раскаленные иглы в виски, словно вчерашней муки было недостаточно.

К счастью, на этот раз мажордом перестал изображать удивление и спешно заверил, что все сейчас будет в лучшем виде. Уже через пару минут во дворе раздался его громкий голос, а еще через некоторое время протяжное мычание смолкло как по волшебству.

Неприятные запахи в кабинете все еще держались, и даже открытое окно не помогало – вонь-то шла снаружи… Впрочем, к тому моменту, как Адельмар уселся за стол, надеясь, что в ближайшее время и это пройдет, на пороге появился мажордом. В руках мужчина держал несколько плошек и небольшой мешочек.

– Позвольте, милорд? – И, не дожидаясь ответа хозяина, Бертвальд споро расставил миски по разным углам комнаты, высыпал содержимое узелка в каждую из них, и по комнате потек аромат мелиссы и душицы. – Я думаю, так будет лучше, милорд.

– Да, спасибо, можешь идти.

Устало обхватив голову, лорд Сьер вгляделся в лист, исписанный мелким убористым почерком, пытаясь поймать за хвост хотя бы одну здравую мысль. Те, как назло, разбегались в разные стороны.

Отец не готовил из младшего сына наследника и никогда не предполагал, что тот станет во главе Ругеи, – на это мог рассчитывать только Ханно. Пусть Адельмар получил хорошее воспитание, но предполагалось, что он займется наукой, а потому знания младшего Сьера ограничивались к моменту смерти отца и братьев абсолютно ненужными областями: философия, основы стихосложения, литература… К началу правления мужчина мог процитировать все сонеты великого Брандлера, но понятия не имел, как помочь погибающей после ведьмы Ругее. После всего происшедшего, после всего случившегося мужчине пришлось самому изучать основы экономики, выяснять, как поднять лежащие в руинах города, как возродить вытоптанные поля. Но даже сейчас для того, чтобы прочитать отчет управляющего и сообразить, о чем там идет речь, приходилось напрягаться.

А тут еще эта головная боль. И пряные запахи сушеных трав, плывущие по комнате, напоминающие о давнишних события, о Селинт, которая сейчас так беззащитна, о Селинт, которая находится так рядом и в то же время так недосягаема…

Адельмар загнанным зверем метался по комнате.

Отец обеспечил деньгами, так что юноша мог позволить себе снимать в столице дом, а не жить в общей казарме. Тем более, что, как выяснилось, служба при дворе не предполагала службы как таковой. Гвардейцем Адельмар Сьер назывался лишь номинально, воевать Фриссия в ближайшее время ни с кем не собиралась, а потому все, что требовалось от юноши, – раз в неделю прибывать на развод. И все бы было хорошо, но в груди уже третий год подряд жила тоска по Селинт.

Первое время от нее раз в месяц приходили написанные неуклюжей рукой письма в две-три строчки. Потом в столицу пришли тревожные слухи о каком-то колдовстве, темной магии, поднимающей голову в провинции, в Ругее… А потом письма просто перестали приходить. И от нее, и от отца.

Первые месяцы Адельмар загонял страхи подальше и старался не думать о том, что может твориться дома, но постепенно, по мере того как в столице ползли шепотки о страшной магии, о льде, покрывающем стены домов летними вечерами, – страх нарастал.

Потом пришли новости о восстании в Ругее, о том, что невесть откуда появившееся войско ландскнехтов, ведомое какой-то колдуньей, все ближе подходит к Бирикене. Адельмар уже места себе не находил. Но уехать из Бюртена юноша не мог, будучи связанным вассальной клятвой, не имел на это никакого права, хотя уже сотню раз подавал прошение о выезде в родное лорд-манорство. Он прекрасно понимал, что сам он не сможет сделать ничего, но тревога, царившая в душе, была сильнее доводов рассудка.

Его Величество Фарамунд V Великолепный только отмахивался от петиций молодого гвардейца. Есть ведь постоянная армия, есть те самые ландскнехты и шварцрейтары, а раз так – горная провинция и сама сможет защитить себя. Намного интересней и важнее, если гвардейский развод на главном плацу завтра будет еще более пышным, еще более красивым!

Король Фриссии обеспокоился происходящим, лишь когда на тревожные вести уже нельзя было закрывать глаза: когда в провинцию Борн поспешили беженцы с последним имуществом, когда начали рассказывать, что ландскнехты, служащие ведьме, несут смерть, что хлеб в полях в июне замерзает на корню, покрываясь тонким слоем льда, а дикое зверье заходит в деревни и уничтожает всех на своем пути… Посланная в Ругею королевская армия была полностью разбита.

В день, когда молодой гвардеец уже был готов предать вассальную клятву и сбежать из Бюртена, Его Величество подписал прошение и позволил юноше направиться в родную провинцию. Никаких солдат ему в помощь не дали. Впрочем, последнее было как раз не удивительно. Ругея была вольным лорд-манорством. С одной стороны, она была независимым государством, полностью решавшим, как ему жить и что делать, а с другой – правители все равно официально выступали вассалами Его Величества и должны были отправлять своих сыновей на службу в Бюртен. Отец Адельмара то ли в шутку, то ли всерьез называл это системой заложничества…

Для юноши осталось тайной, о чем думал король, подписывая его бумаги. Может, сдался, побоявшись магии и собравшись отдать Ругею на растерзание ведьме и ее подручным, может, решил, что один гвардеец уже не решит исхода битвы, а может, просто пожалел парня, думавшего только о родных.

Через три месяца Адельмар Сьер был у границ горного лорд-манорства. Он ехал по знакомым местам и не узнавал их. Там, где некогда шелестели дубравы, прошли пожарища. Хлеб на посевных полях полег, побитый градом и словно покрытый застарелой ледяной коркой, не таявшей под солнечными лучами. Луга были завалены телами, над мертвецами кружилось воронье, и некому было отвезти павших на погосты.

Шварцвельс, родная деревня Селинт, была пуста. Не слышалось человеческой речи, не звучал детский смех, не было никого… Покосившиеся, полуразрушенные дома встречали путешественника пустотой и застарелым запахом пролитой крови… И смерти… Лишь зеленые толстые мухи взлетали при приближении, бросая свое страшное пиршество.

Приближаясь к дому наузницы, Адельмар уже знал, что увидит, но до последнего момента оттягивал этот страшный миг – не пришпоривал коня, словно надеялся, что если он приедет на несколько минут позже, все будет по-другому…

Домик Селинт был разрушен, как и остальные в Шварцвельсе. Казалось, неведомая сила прошла по улицам деревни, уничтожая все на своем пути. Адельмар спешился, медленно подошел к развалинам, опустился на колени рядом с местом, где когда-то были ступеньки, а сейчас оставалось лишь несколько камней. От боли, рвавшей сердце, хотелось кричать.

Если бы… Если бы не уехал, если бы рассказал отцу, если бы убедил его позволить жениться…

– Надо же… Она была права! – удивленно протянул смутно знакомый голос за его спиной.

Гвардеец, не услышавший, как кто-то приближается, резко вскочил, развернулся…

Их было двое. Женщина в длинном ниспадающем плаще с капюшоном, закрывающим лицо, и мужчина лет тридцати на вид – узкое лицо, чуть длинный нос, пепельно-русые волосы стянуты в хвост. Адельмар нахмурился, пытаясь припомнить, где он мог видеть этого незнакомца, но в голову так ничего и не пришло.

– Госпожа Аурунд всегда права, пора бы это уже запомнить, Винтар! – раздраженно откликнулась женщина и скинула капюшон с головы.

Селинт…

Адельмар рванулся к девушке:

– Селинт!

Но та вдруг, словно не узнав его, отступила на шаг, а стоявший рядом с ней мужчина резко взмахнул рукой, и запястья Адельмара обхватили возникшие из воздуха ледяные нетающие оковы…

– Какого… Что здесь происходит?! – Юноша, все еще не пришедший в себя после внезапной потери и обретения любимой, попытался сделать еще один шаг к ней, но еще одни кандалы обхватили его ноги, и молодой Сьер повалился на землю.

Он попытался сесть, но названный Винтаром склонился над ним, рывком перевернул на спину и резко дыхнул в лицо. На коже, несмотря на летнюю жару, возникла толстая ледяная корка, закрывавшая рот и нос, не тающая от дыхания и не дающая глотнуть воздуха…

Больше он ничего не запомнил.

Первое, что увидел Адельмар, открыв глаза, – заляпанные грязью сапоги. Как оказалось, парень лежал на боку, и эти самые сапоги были единственным, что молодой Сьер мог разглядеть, не поворачивая голову. Он попытался сесть, но ледяные кандалы, появившиеся на нем в деревне Селинт, никуда не пропали, а потому он не смог даже просто пошевелиться.

– Очнулся, – равнодушно протянул уже знакомый мужской голос.

Гвардейца встряхнули за плечо и одним рывком усадили на пол. Перед глазами все закружилось, и парень на миг зажмурился, борясь с тошнотой.

– Кисейная барышня, – равнодушно фыркнул Винтар. – Бертвальд!

Послышались шаги – Адельмар по-прежнему не открывал глаз, чувствуя, как земля под ним плывет и качается.

– Займись им. Госпоже Аурунд он нужен относительно живым и хотя бы слегка здоровым.

Оглушительно хлопнула дверь, и на несколько минут наступила благословенная тишина. В голове отчаянно бились обрывки мыслей, но ни одна из них не могла объяснить происходящего. Что произошло? Что с Селинт?! Кто этот мужчина?..

А еще… Еще Адельмару до сих пор не было ничего известно ни об отце, ни о братьях.

Вновь скрипнула дверь, и по помещению поплыл запах пряных трав. Теплая ладонь осторожно коснулась лба, а затем к губам юноши поднесли плошку.

– Выпейте, милорд, – шепнул незнакомый молодой голос, – здесь шалфей, горечавка и мята. Выпейте, вам станет легче.

Настой был горек на вкус, и Сьер смог сделать всего несколько глотков. Зато когда он через несколько мгновений попытался открыть глаза, мир вокруг него, ради разнообразия, и не думал кружиться подобно листве, подхваченной вихрем.

Адельмар находился в небольшой пустой то ли комнате, то ли камере. Вместо кровати – брошенная на пол охапка соломы, свет пробивался через крошечное зарешеченное окошко у самого потолка, а рядом с пленником сидел, перебирая пучки трав, разложенные на подносе, парнишка лет семнадцати на вид, в черном камзоле с неудобным воротником-стойкой. Неподалеку были расставлены небольшие кувшинчики, наполненные настоями трав, и мальчишка, увидев, что пациент открыл глаза, отложил подсушенные растения в сторону и принялся смешивать напитки в каком-то грязном стакане.

– Что… Что происходит? – с трудом выдавил Сьер.

Парнишка опустил голову:

– Вы пленник, милорд… Так же, как и я… Вы, наверно, меня не помните? – Он на миг вскинул глаза на мужчину и вновь опустил взгляд.

Адельмар оторопело мотнул головой:

– Нет…

– Я был конюхом у вашего отца, милорд.

– Был?! – короткий вопрос получился выкриком.

Парнишка отвел взгляд:

– Мне очень жаль, милорд. Я никогда не хотел, чтобы у меня был другой хозяин.

– А…

– Мне очень жаль, милорд, – тихо повторил Бертвальд. – Молодые лорды Хенно и Магрих тоже…

Он не договорил, оборвал речь на полуслове, но и этого было достаточно. И без того было понятно, что подразумевал мальчишка… Лучше бы Адельмар так и не очнулся… Все равно было бы легче, не было бы той боли, что после коротких слов слуги разрывала грудь, перехватывала горло и душила изнутри…

Вновь заскрипела дверь.

– Долго ты там возиться будешь?! – зло рявкнул Винтар из коридора. – Госпожа Аурунд уже три раза спрашивала!

– Простите, господин Кенниг. – Голос бывшего конюха ощутимо дрогнул. – Я сейчас… Я, конечно… Я тонизирующий отвар только подберу… – руки мальчишки засновали над кувшинчиками. – Родиола сейчас не подойдет… спорыш разум замутит… Зверобой! Выпейте, милорд, это просто зверобой… Он придаст вам сил…

Адельмар успел сделать всего несколько глотков. Винтар Кенниг шагнул к нему, на миг склонился над ним, легким прикосновением руки растопил ледяные кандалы на ногах, а потом, вцепившись в ворот перепачканного травой камзола молодого Сьера, рывком поставил его на ноги:

– Шагай давай. Тебя уже заждались.

Дверь захлопнулась, а парнишка так и остался сидеть на полу, глядя перепуганными глазами вслед ушедшим. Все, что он себе позволил, это осторожно, двумя пальцами, оттянуть воротник и почесать шею, на которой блестел тяжелый ошейник из небесного металла.

Адельмар не видел, куда его ведут, не обращал внимания на снующих по коридорам людей, не смотрел по сторонам – в голове билась всего одна мысль. Отец… Хенно… Магрих…

Перед глазами как наяву встал разговор перед отъездом.

Магрих тогда лежал на кровати, откинувшись на гору подушек. Казалось, его почти не беспокоила нога, затянутая в лубки. Увидев остановившегося на пороге младшего брата, парень дружелюбно помахал ему рукой:

– Что стоишь? Чай, я не отец, кланяться моей светлости не обязательно.

– Дурак ты, Магрих, и шутки у тебя дурацкие, – вздохнул Адельмар, медленно подходя к брату и усаживаясь на край кровати. – Нога как?

Тот поморщился:

– Могло быть и лучше. – Именно из Магриха отец и растил настоящего воина. Средний сын прекрасно держался в седле, прекрасно фехтовал, но при этом не брезговал и иными боевыми искусствами. Одним ударом кулака юноша мог повалить быка и порою забавлялся тем, что гнул подковы.

Адельмару, хрупкому книжнику, было до него далеко…

– Тебя как так угораздило?

– Огонька змея укусила, – поморщился парень. – Он понес, я на полном скаку с него и спрыгнул. И неудачно… Огонька только жалко, хороший был конь.

– Я еду в Бюртен. Вместо тебя.

– Я знаю. – Магрих помолчал и вздохнул. – Мне жаль, что так получается… Не огорчайся. Она тебя дождется.

У младшего Сьера даже уши заполыхали:

– Ты о чем?! Я не…

– Да ладно тебе, – рассмеялся брат. – Если мы с Ханно сейчас молчим, то это ничего не значит. Я шутил над тобой, только когда ничего не знал! А вот когда узнал…

– А… отец? Он знает?

Раненый осторожно пошевелил ногой, поморщился от боли и пожал плечами:

– Это твоя тайна. Хотя, как по мне, ты зря скрываешь. Сам говорил, что наша бабка была не знатного рода.

Адельмар вздохнул: он действительно, еще лет в пятнадцать, увлекался составлением генеалогического древа рода Сьеров, довел его аж до Хаккона Изгнаника, некогда ушедшего из Скании, но… Но одно дело читать о том, что твой прадед согласился на брак сына с крестьянкой, и совсем другое – думать, как рассказать о своей невесте отцу…

Магрих еще раз улыбнулся:

– Она тебя дождется. Обязательно дождется.

Дождалась. Как же. Юноша сглотнул, вспомнив тяжелый, не узнающий взгляд Селинт. Да она даже на этого… как его… Винтара смотрела теплее, чем на него!

Двое ландскнехтов, замерших на проходе, легко распахнули тяжелую дубовую дверь, Винтар подтолкнул пленника в спину, юноша сделал несколько шагов вперед, вскинул голову… И только теперь понял, где он находится.

Отец в шутку называл это помещение тронным залом – в шутку потому, что здесь никогда не было никакого намека на трон. Пару раз, еще при жизни матери, именно здесь устраивались балы, но с той поры прошло уже уйма времени, Конберт Сьер никогда не любил глупых танцев, а потому эта комната чаще всего был закрыта: посетителей отец обычно принимал в своем кабинете. Изредка сюда заходили слуги, протирали пыль, еще реже в эту залу забирались сыновья правителя, рассматривали висевшие на стенах ростовые портреты, кривлялись перед старинными потемневшими зеркалами, пытаясь хоть что-то разглядеть в их глубине, разгоняясь, скользили по натертому воском паркету, пытаясь фехтовать, срывали со стен старинное оружие, непомерно тяжелое для детских рук, и, закутываясь в тяжелые портьеры, воображали, что они запахиваются в алые плащи. Но все это осталось в прошлом.

Комнату Адельмар узнал по тем самым алым бархатным портьерам: картины были сняты со стен и неопрятной кучей валялись в дальнем углу, зеркала кто-то завесил темными тканями, а оружие кто-то куда-то убрал. Или забрал.

А посреди залы возвышался золоченый трон, с подлокотниками в виде изготовившихся к прыжку, оскалившихся львов. Сидевшая на троне женщина медленно встала, сделала шаг вперед и улыбнулась:

– Приятно, когда не ошибаешься…

Ей было около тридцати. Темное длинное платье непристойно, как вторая кожа, обтягивало фигуру, не скрывая ни малейшего изгиба, а черные волосы, не сколотые, не заплетенные, тяжелой волной опускались до пояса. Алые губы ярким пятном выделялись на бледном лице.

– Кто вы такая?! – выплюнул-выкрикнул Адельмар. Все происходящее сплелось в каком-то страшном клубке полусна-полубреда: смерть отца и братьев, Селинт, не узнающая его, странная незнакомка, ведущая себя в родовом замке как полновластная хозяйка.

Женщина, удивленно заломив бровь, чуть повернулась к ледяному колдуну.

– Ты ничего ему не объяснил, Винтар? – Кажется, она откровенно наслаждалась ситуацией.

Тонкие губы мага тронула легкая улыбка:

– Я решил предоставить эту возможность тебе.

Женщина медленно подошла к пленнику:

– Меня зовут Аурунд. Для тебя – Аурунд Великая, полновластная правительница лорд-манорства Ругеи.

– Это ложь! – Адельмар, забыв о ледяных кандалах, сковывающих руки, рванулся к ней, но внезапно споткнулся, упал на колени… И понял, что новые оковы появились уже на ногах. Встать он не мог, но и сдаваться не собирался. Вскинул голову и выкрикнул в насмешливое лицо, чуть удивленно смотрящее на него: – Правителем Ругеи был мой отец, и ты не имеешь никакого права!..

– О! – хохотнула женщина, перебивая его. – Винтар, к нам в руки, оказывается, попала важная птичка!

Если бы Адельмар мог сейчас посмотреть на своего пленителя, то заметил бы, как по его всегда бесстрастному лицу скользнуло удивление. Впрочем, это было всего на мгновение. Уже через несколько минут на узком лице ледяного колдуна вновь появилась маска безмятежного спокойствия.

Аурунд двумя пальцами вздернула голову юноши за подбородок, всмотрелась ему в глаза и вновь улыбнулась:

– И дар действительно есть… Подними его, Винтар.

Ледяной маг вцепился длинными пальцами в ворот камзола, легко дернул Сьера вверх, так что тот волей-неволей встал. Женщина ласково улыбнулась, медленно провела кончиками пальцев по щеке Адельмара, а потом… закрыла ему губы своими.

Тот от неожиданности дернулся назад, но проклятый колдун продолжал удерживать его за шкирку, как нашкодившего котенка.

Наконец Аурунд мягко отстранилась от юноши и вновь улыбнулась:

– Ничего не хочешь мне сказать?..

У Адельмара от гнева и ненависти перехватило дыхание. Все, что он смо, – это плюнуть в лицо… Плевок застыл в полете серебряной льдинкой и мягко осыпался на пол.

Женщина наигранно вздохнула:

– Действительно, дар, а не талант… Жаль, очень жаль. Ничего, я скоро пойму, в чем он проявляется, и мы с тобой пообщаемся поближе… Убери его, Винтар.

Ледяной маг отпустил воротник пленника и оттолкнул его в сторону, скомандовав замершим у входа ландскнехтам в разноцветных одеждах:

– Уведите туда, где был.

– Там… травник… – осторожно уточнил один из солдат.

– Можете не выгонять. Захочет, пусть остается, – брезгливо отмахнулся мужчина, легким взмахом руки убирая ножные оковы.

Когда за пленником захлопнулась дверь, колдун повернулся к Аурунд. Та уже вернулась к трону, опустилась в него и откинулась на спинку, запрокинув голову.

– Зря ты его целовала. – Винтар изо всех сил старался, чтобы его голос звучал ровно и спокойно. Получалось с трудом. И даже его собеседница это поняла.

Женщина медленно открыла глаза, сладко, как кошка, потянулась:

– Ревнуешь? – мурлыкнула она.

– Родную сестру?! Не смеши меня! – фыркнул он.

На миг в ее глазах мелькнула тень непонимания, но уже через секунду женщина улыбнулась:

– Ну да, конечно, сестру… Мне надо было узнать, дар у него или талант, – ласково пояснила она.

– По-другому нельзя?! – Винтар и сам не понимал, почему его так это бесило, но остановиться уже не мог.

– А зачем? – А ей, похоже, нравилось выводить его из себя.

Он некоторое время молча смотрел на собеседницу и, так и не придумав достойного ответа, опустил голову и вышел из залы…

Через несколько дней Аурунд нашла брата в одном из многочисленных коридоров замка. Ледяной маг стоял, упершись руками в подоконник, и словно что-то высматривал в сумерках, спускающихся снаружи на город.

– Последние дни ты сам не свой. – Она мягко положила ладонь ему на плечо.

Он даже не обернулся.

– Я… Я просто задумался. – Голос звучал глухо.

– О чем?

Тут мужчина, наконец, оглянулся на нее. На замок спускалась ночь, прикрытые защищающими от саламандр гасильниками факелы давали очень мало света, но разглядеть лица в темноте еще можно было.

– Как тебе объяснить… – Винтар медленно повел рукою перед собой, и над ладонью зависла тонкая инеистая ленточка, уходящая куда-то далеко вперед, наружу, за стены замка. – Я просто думаю… Если представить нашу жизнь дорогой, по которой идешь… Если представить, что каждый твой выбор – развилка, – от ленты отделилось множество ниточек, разбегающихся в разные стороны, – то почему мне все чаще кажется, что на какой-то из этих дорог я свернул не туда?

– Что ты сказал?! – подозрительно прищурилась женщина.

– А еще, знаешь… Я почему-то не могу вспомнить наших детских игр.

– Что?! – В ее голосе зазвучали сердитые нотки, а он словно и не заметил это, тоскливо продолжив:

– Я почему-то никак не могу вспомнить, чтобы мы играли вместе…

– Мы выросли по отдельности. – В голосе ведьмы зазвучали напряженные нотки.

– А еще я никак не могу вспомнить лица нашей матери.

– Посмотри мне в глаза! – резко, даже грубо потребовала она.

– Что? – Удивленный столь внезапной сменой разговора, Винтар Кенниг удивленно оглянулся на женщину, а та… Та вдруг шагнула к нему и впилась ему в губы поцелуем.

Страстным, совершенно не родственным.

Ледяная дорожка плавно осыпалась инеистой капелью…

Несколько долгих, очень долгих ударов сердца, и женщина отступила на шаг от колдуна. Замерла, изучая его долгим скептическим взглядом. Винтар стоял не моргая, уставившись пустым взглядом перед собой.

– Чудесно, – сладко улыбнулась ведьма. – А теперь выкинь из головы весь этот бред о дорогах и детских воспоминаниях. Есть только тот путь, по которому веду я. И выполнять надо любой мой приказ. Понятно?

– Да, госпожа, – чуть слышно прошелестел его голос.

– Вот и замечательно. – Она щелкнула пальцами.

Мужчина вздрогнул всем телом, поднял на нее неожиданно осмысленный взгляд:

– Что случилось?!

Аурунд ласково погладила его по щеке:

– Все в порядке.

– А… Ты что-то говорила о глазах?.. – Он все еще пытался вспомнить хотя бы что-то из предыдущего разговора.

Мягкая улыбка:

– Мне показалось, что они у тебя неправильного цвета. Не голубые…

Разговаривать вчера с ведьмой Мадельгер не стал. В комнате не было ничего опасного, от саламандры надежно защищали нарисованные водой линии пентаграммы, а потому, просунув через линии пентакля ломоть хлеба и не слушая путаные речи девушки, незадачливый ландскнехт отошел подальше от пентаграммы и, подсунув под голову скатанный ковер вместо подушки, лег спать, укрывшись рясой и отвернувшись к стене.

Поутру мужчина проснулся от тихих стонов. Девица разметалась по полу и, не просыпаясь, что – то тихо бормотала под нос. По щекам текли слезы… Наемник зло дернул плечом: его дико раздражал этот плач. Особенно если учесть, что плакала та, что причинила ему уйму неприятностей. И это еще мягко сказано.

С улицы слышался какой-то шум. Мужчина подошел к зарешеченному окну, выглянул наружу: внутренний двор был заполнен людьми, спешащими по своим делам: кто-то тащил воду, кто-то вел в поводу коня, трое кнехтов тащили корову. Телка упиралась всеми четырьмя ногами, но ее упорно продолжали волочь за веревку на шее. Один особо умный не придумал ничего лучше, как подталкивать ее сзади. Жизнь в Лундере продолжалась.

Тихий шорох за спиной. Чуть слышный вздох и горький, плачущий голос:

– Кто вы? Почему держите меня здесь?

Мадельгер оглянулся: ведьма очнулась и сейчас, простоволосая, в одной длинной рубахе из каменного льна, сидела в центре пентакля. В измученных серых глазах светилась боль.

– Я?! – хмыкнул он.

Девушка медленно протянула руку, но над линиями пентаграммы ее ладонь наткнулась на невидимую стену: от пальцев во все стороны побежали алые молнии-змейки, одна чудом не задела ландскнехта.

С улицы донеслось протяжное заунывное мычание.

– Я не могу выйти… – выдохнула ведьма.

– Какое совпадение, госпожа, я тоже! – язвительно откликнулся Мадельгер и запнулся на полуслове, поняв, кому он нахамил и что теперь за это может быть… Сердце пропустило удар, страх ледяной змеей шевельнулся в груди…

Но женщина вдруг подняла на него тоскливый взор:

– Почему вы меня так называете, господин… – Она скользнула взглядом по его цветастому одеянию и закончила фразу: – Ландскнехт? Я простая крестьянка…

– Что, может, вас и не Селинт зовут, госпожа?! – Он уже перешагнул ту опасную границу, за которой пять лет назад следовало наказание, но остановиться уже не мог.

– Селинт, господин ландскнехт, – покорно согласилась она. – Селинт Шеффлер из Шварцвельса. Но откуда вы знаете мое имя?

Встать она не пыталась, лицо заливала неестественная бледность… Похоже, борьба с саламандрой, вселившейся в ее тело, отнимала все силы.

Окошко в двери, у самого пола, приоткрылось – девушка испуганно обернулась на звук, растрепанные волосы на миг упали на лицо, – и чья-то рука забрала брошенный у входа поднос с остатками вчерашней еды и просунула внутрь комнаты новую порцию пищи. Мадельгер криво усмехнулся: кажется, здесь все давно было рассчитано и предусмотрено.

Впрочем, эти несколько мгновений наступившей тишины дали наемнику время собраться с мыслями.

– Может, вы и меня не помните, госпожа?

Девушка осторожно поправила рубаху, сползшую с одного плеча:

– Я вижу вас в первый раз, господин ландскнехт… – перепуганно пробормотала она, отводя взгляд.

– И может, события последних десяти лет вам тоже неизвестны? – В голосе проклюнулись нежданные ядовитые нотки.

Селинт вздрогнула всем телом, подняла на него удивленные серые глаза:

– А… Что случилось за последние десять лет?

Мадельгер не понимал, действительно ли она ничего не помнит или только притворяется беспамятной… Но зачем ей все это?!

– О да, совсем ничего! Вы всего лишь лет пять назад были помощницей госпожи Аурунд!

– Я… Я не знаю такой… – растерянно пробормотала ведьма, бросив беспомощный взгляд на зарешеченное окно. И вдруг она замерла, не отрывая потрясенного взгляда от виднеющейся за окном крыши, горящей на солнце: – Разве сейчас не осень?! Какой сейчас год?!

Она явно переигрывала, но отказать себе в удовольствии сказать правду Мадельгер не мог.

– Сегодня шестнадцатое июня одна тысяча пятьсот шестого года от Пришествия Того, Кто Всегда Рядом. – Количеству яда в его голосе могла позавидовать королевская кобра.

– Этого не может быть! Не может! – Девушка перевела на него перепуганный взгляд. – Я… Адельмар… Адельмар считал мне! В тысяча пятьсот седьмом году мне должно будет исполниться тридцать! Я… Куда тогда пропали десять лет моей жизни?!

– Мне тоже интересно, – печально усмехнулся ландскнехт. – Тогда на всякий случай последний вопрос, может, и имя «Мадельгер» вам ничего не говорит, госпожа?

По телу Селинт прошла судорога… Девушка замерла, уставившись взглядом в пол… А когда она вскинула голову, на губах плясала улыбка, а в голубых глазах горел недобрый огонек:

– Ну что ты, Гери, я всегда тебя узнаю… – Мягкий певучий голос был настолько знаком, что порою снился в кошмарах.

Сердце упало в пятки.

Ту девчонку, что, хныча, называла его «господином ландскнехтом», Мадельгер не знал, но эта Селинт… О, эта Селинт была ему знакома. Хотя, честно говоря, он предпочел бы не знать ее вовсе.

Мужчина боялся ее. Безумно боялся и не постеснялся бы признаться в этом. Страх, зарождаясь в груди, отзывался знакомым огненным комком в солнечном сплетении, и от этого становилось только хуже. Ландскнехт отступил на шаг и уперся спиною в стену…

Ведьма хохотнула и, встав, сделала шаг вперед. Теперь она совершенно не стеснялась того, что рубаха чуть сползла, обнажив пухлое плечико.

– Ну что же ты, Гери? Мы не виделись уже очень давно, а ты убегаешь…

Еще пара шагов, и она пересечет линии пентаграммы – как бы силен ни был маг воды, его колдовство вряд ли сможет удержать первую ученицу Аурунд Великой… Еще пара ударов сердца, и… И что будет тогда? Действует ли ее магия на расстоянии, или Селинт надо прикоснуться к тебе ладонью?! Он так и не узнал этого пять лет назад…

Сердце колотилось где-то в горле.

Шаг.

Второй.

Сейчас она переступит синеватые линии…

Девушку отшвырнуло внутрь, в самый центр пентаграммы. Отбросило так, словно она бежала вперед и столкнулась с чем-то настолько упругим, что пересилило всякий ее рывок. Селинт упала, попыталась встать… Но саламандра, вселившаяся в нее, уже проснулась.

Тело изогнулось дугой. С губ ведьмы сорвался дикий крик боли. Теперь пола девушка касалась лишь пятками и затылком…

Мадельгер медленно отступил от стены. Эти припадки он со вчерашнего дня уже видел несколько раз, а потому знал, что жар, рвущийся из центра комнаты, не причинит ему никакого вреда. Страх медленно отступал, прячась в глубине души, скрываясь для того, чтобы позже опять поднять голову…

А огненный комок, застрявший в груди, и не думал пропадать.

И это было намного хуже.

Из окна веяло ночной прохладой, но особо это не спасало: в казарме вдобавок к жаре стоял застарелый запах пота. Да к тому же и простыни на койках не менялись, наверное, последние года три – клопы просто озверели, и Мадельгер понять не мог, как остальные ландскнехты умудряются заснуть…

Честно говоря, мужчина понятия не имел, были ли среди его напарников добровольцы, или все подписали договор так же, как и Оффенбах. Те ландскнехты, с которыми он пересекался во время службы, определенно носили ошейник. Но вглядываться в каждого – нет уж, увольте! А просто так выспрашивать у мужчины не было никакого настроения: он и раньше мало с кем дружил и общался, а уж теперь обстоятельства приема на службу и вовсе не располагали к открытости.

Не выдержав, мужчина встал с постели и, наспех одевшись, направился к выходу, стараясь ни обо что не споткнуться в темноте. Бледный свет луны едва проникал в комнату, и Мадельгер чудом добрался до двери, ни обо что не ударившись и никого не разбудив. Чуть слышный скрип, и ландскнехт выскользнул в коридор.

Тут дышалось чуть посвободнее, но темно было все так же: зажигать факелы или свечи было опасно – засмотришься на пляшущие языки пламени, и встреча с саламандрой тебе обеспечена, – а те несколько огненных магов, которые служили госпоже Аурунд, поговаривали, были настолько слабыми, что лишний раз лучше не пользоваться их способностями.

Выйдя на порог казармы, мужчина сел на ступеньки. С поста он сменился совсем недавно, спать хотелось безумно, но то, что ему уже вряд ли удастся в ближайшее время заснуть, разноглазый прекрасно понимал: клопы, жара… Хорошо, если к полуночи удастся задремать.

На стене мелькали огни – того, что стража заглядится на пламя, можно было не опасаться, а потому там факелы горели. Да и сам двор был хорошо освещен магическими шарами – тут уже на свет не скупились. Самих огненных магов, как, впрочем, и ледяного колдуна, управлявшего ошейниками, Оффенбах никогда не видел. Слышал о них некоторые упоминания, но не более того.

Как ни странно, но даже в тех нескольких битвах, что довелось поучаствовать Мадельгеру на стороне ведьмы, он не сталкивался ни с кем из колдунов – видно, их слишком берегли. А может, считалось, что схватки не особо опасные и компания ландскнехтов справится и без магической поддержки.

С того дня, как на шее разноглазого застегнулся ошейник из небесного металла, прошло уже более двух месяцев. Раза три он участвовал в подавлении мелких крестьянских бунтов. Еще раз нужно было отбить нападение фрисской армии. Из всех боев мужчина вышел без единого ранения. Хотя сейчас уже, в принципе, не знал, что бы он предпочел.

Тихие шаги, чуть слышный стук каблучков по камням и легкий смех:

– Иди, Винтар, я тебя догоню.

Мадельгер бросил короткий взгляд и поспешно вскочил, увидев, что к нему медленно идет та, что называлась Селинт, ученица и помощница Аурунд Великой. На девушке было длинное, расшитое жемчугом платье с квадратным вырезом и короткими, по локоть рукавами.

– Доброй ночи, госпожа. – Ему даже пришлось из вежливости слегка склонить голову.

За какие достоинства эта самая Селинт стала ученицей нынешней правительницы, ландскнехт понятия не имел, но подозревал, что просто так ничего не происходит.

Девушка медленно приблизилась к нему, ласково улыбнулась:

– Почему ты не спишь, ландскнехт?

– Не хочется, госпожа.

– Бывает, – улыбнулась она. Медленно коснулась ладонью его щеки, повела кончиками пальцев вниз… И, как удивленная птичка, склонив голову набок, поменяла тему разговора: – Ошейник не жмет?

Это звучало издевкой. Скованный из небесного металла и зачарованный ледяной магией неизвестного колдуна, этот самый ошейник великолепно выполнял свою роль: однажды, всего на миг задумавшись о том, что ведьма Аурунд находится на расстоянии клинка, Мадельгер уже через мгновение рухнул на землю, хватая ртом воздух. Ведьма, проходившая мимо, бросила на него короткий взгляд, чуть усмехнулась и пошла дальше.

– Вашими молитвами, госпожа. – Мужчина приложил все усилия, чтобы голос звучал почтительно.

Селинт усмехнулась, все так же медленно повела ладонью по его плечу, опустила руку чуть ниже, мягко перехватила правое запястье…

– А что это у тебя на руке, ландскнехт?

– Простите, госпожа?

Девица осторожно подняла его руку и ткнула пальцем в синие линии на запястье:

– Что это? Я видела такое же у Винтара.

Кто такой этот Винтар, Мадельгер понятия не имел – возможно, такой же пленник. Но раздражения мужчина уже сдержать не смог:

– Может, пусть он вам и расскажет, госпожа?!

Селинт хмыкнула и опять резко поменяла тему разговора:

– Знаешь, чем талант отличается от дара?

Разноглазый окончательно потерял нить беседы:

– Простите? – Он искренне пытался удержаться на грани вежливости.

– Дар. И талант. Магические, – ласково пояснила она, водя пальцем по его запястью. – И дар, и талант проявляются при рождении. Но дар – он однобок. Он и не волшебен по большей части. – Палец дошел до крошечного старого шрама, оставшегося на ладони еще с детства, задолго до побега из храмового училища. – Человек, обладающий даром, не развивает его и развить не может по определению. Например, здесь есть травник. Казалось бы, травами может врачевать каждый. Но этот мальчишка способен, не зная о лечении ничего, точно сказать, какая трава от чего поможет именно этому человеку именно в этот момент. Какой-то дар есть и у тебя, иначе госпожа Аурунд не оставила бы тебя в живых… – Ноготок скользнул по шраму и двинулся в обратную сторону. – А есть таланты. Это магия в чистом виде. Талант развивается и изменяется. Маг воды может открыть со временем способность управлять льдом и паром. А я… когда-то давно я считала, что могу только врачевать. – Руку защипало от резкой боли, но Мадельгер не проронил ни звука. – Встреча с госпожой Аурунд открыла мне глаза. – Шрам, старый шрам, оставленный после неловкого обращения с ножом, покрылся коркой струпа, потом края раны начали расходиться, показалась кровь. – Это мой дар, ландскнехт. А это ведь не единственная рана на твоем теле? Что будет, если они все сейчас раскроются?.. – Девушка ласково прижала ранку пальцем, а когда убрала руку, там оставался лишь старый шрам. – Так что это у тебя на руке, ландскнехт?

Сердце колотилось где-то в горле.

– Это знак Единого, – с трудом выдавил мужчина.

– Это я знаю, – вновь улыбнулась она. – Зачем он тебе?

– Его ставят на границе с Дертонгом.

– Зачем? – В голосе появились требовательные нотки.

– При пересечении границы. – Во рту пересохло, и приходилось говорить коротко. – У нас саламандр изгоняют монахи. В Дертонге их нет. При пересечении границы тебе ставят этот знак. Если в теле есть саламандра, она им изгоняется. Если нет – просто никогда больше не сможет зайти в это тело.

– То есть, ты можешь без страха смотреть на огонь?

– Вероятно, – неохотно выдавил он.

– И ты был в Дертонге.

– Я не помню. Я был тогда ребенком, госпожа.

– Понимаю, – вздохнула она. – Как, говоришь, тебя зовут, ландскнехт?

– Мадельгер, госпожа.

Девушка ласково коснулась губами его щеки:

– Я буду звать тебя Гери.

А затем, нежно пригладив кончиками пальцев растрепанные волосы разноглазого, скрылась в тенях, царящих меж мерцанием магических огней. А ландскнехт так и остался стоять, глядя ей вслед и чувствуя, как медленно истаивает то поганое чувство паники, что залило душу от медоточивой речи Селинт. До конца оно так и не ушло – огненный комок, застрявший где-то под грудиной, и не думал рассеиваться.

Какой у него был дар, Мадельгер прекрасно знал и без ведьмы. Пламя. Сколько он себя помнил, пламя никогда не причиняло ему вреда. В детстве он на спор тушил пальцами зажигаемые тайком, чтоб родители не увидели, лучины. Позже, в храмовом училище, вызывая восхищенные вздохи других послушников, спокойно держал руку – ту самую, отмеченную знаком Единого, – в огне факела. Кто-то язвил, что именно печать дает такие способности, но когда однажды брат Гайлульф, любящий рассказать, как он лет двадцать назад ездил в Дертонг, и показать каждому желающему отметину на запястье, обжегся крошечной искрой, вылетевшей из не прикрытого слугами камина, эти разговоры затихли.

Ведьма сказала, что он жив только из-за дара. Неужели правда? Да нет, это глупость, в самом деле, попробуй набери компанию ландскнехтов, обладающих магическим талантом. Пусть даже, как сказала Селинт, талантом неразвитым и мало подходящим под определение колдовства.

Вероятней всего, у части наемников действительно есть волшебный дар, а остальные набраны просто так. Главное, чтоб служили хорошо и не задавали лишних вопросов.

Но почему ее так заинтересовал Знак? Мужчина закатал рукав и вгляделся в тонкие линии, нарисованные на запястье. Знак как Знак. Спираль, перечеркнутая короткой линией, соединяющей начало и конец. Самый обычный Знак Единого. Тут и думать не о чем.

Страх ушел, сменившись злобой.

На себя, идиота, испугавшегося какой-то ведьмы. И ведь участвовал уже в стольких боях. Видел смерть лицом к лицу. Убивал и был много раз ранен. Ранен так, что порой думал, что не выживет. И испугался. Чего? Какой-то девчонки!

На Селинт. Се – Линт. Имя привычно расчленилось на составные части. Се – Линт. Нижнефрисское сочетание. Морская змея. Как раз подходящее для этой девчонки имечко. Гадюка подколодная. Речь ласковая, нежная. А сердце от ее слов заходится как бешеное, пропуская удар за ударом. И пальцы. Тонкие, длинные, непривычные к тяжелой работе. Дворянка? Хотя, может, и в деревне жила, только трудом не занималась, травничала например.

Да какая, к Тому, Кто Рядом, разница, чем она там занималась?! Ужин господам готовила или коровам хвост вертела?! Какая разница?! Намного хуже, что та жгучая ненависть, что заменила страх, с каждым мигом разгорается все сильнее, душит, отзывается, кажется, даже пульсацией знака Единого на запястье, жжет изнутри, не получая никакого выхода!

Мужчина от злости со всей дури ударил кулаком по двери. Та распахнулась внутрь, и Мадельгер шагнул в темноту коридора. Шагнул, не заметив, что на темном дереве остался опаленный отпечаток его кулака…