ГЛАВА 10
КЛЮЧ ОТ ВСЕХ ДВЕРЕЙ
Весь остаток дня после случившегося я провела в своей комнате, терзаемая угрызениями совести. Лишь когда оба солнца скрылись за горизонтом, а под окном засвистели, разрезая крыльями воздух, ночные птицы, мне удалось забыться тревожным сном.
Наутро я проснулась с тяжелым сердцем и окончательно озверевшим желудком. Твердо решив, что не собираюсь провести в промозглой комнате остаток дней, и ежели помирать, то хотя бы с чем-нибудь съестным в зубах, я направила свои шаркающие от бессилия стопы на кухню.
К моему облегчению, она пустовала. Как, впрочем, пустовали кастрюли, сковородки и полки шкафа. Дракон, видимо, уже вершил свою страшную месть, отлучив еретичку от провианта. В тоске я стала грызть единственную найденную морковку — она была вялой и безвкусной, как вата, но моему желудку, в отличие от меня, было плевать.
Я быстро управилась с овощем и хотела было возобновить поиски, когда дверь с угрожающим скрипом отворилась.
Словно в замедленной съемке, я наблюдала, как в дверном проеме появляется Джалу — высокий, мрачный и неотвратимый, словно смерть.
Как кролик на удава, я глядела в его осунувшееся лицо с залегшими под глазами тенями и думала о том, что если рано или поздно в жизни каждого человека наступает момент под названием «трындец» — то в моей жизни он уже наступил.
— Проголодался? — Голос Джалу звучал почти ласково, так что мне немедленно захотелось превратиться в какую-нибудь утварь и слиться с интерьером.
Я отчаянно замотала головой, понимая, что прямо сейчас нужно найти слова: извинений, оправданий — да какие угодно! Но язык, как назло, не слушался — ватным комком залепил глотку, не давая вдохнуть.
— Ты кушай, кушай… — со странным выражением во взгляде сказал дракон. Так я обычно смотрю на свежие ванильные булочки в столовой.
Я хотела было сказать, что есть мне нечего, и для наглядности продемонстрировать обгрызенный морковный хвостик, но вместо этого лишь громко икнула.
Хууб, все это время копошившийся за пазухой, почуял, что пахнет жареным, и сообразительно притворился спящим.
Джалу тем временем придвинул стул поближе, сел напротив меня, опустив подбородок на скрещенные руки.
— У Бога-Дракона есть двое сыновей… — начал он низким вибрирующим голосом, от которого по спине забегали мурашки. — Старший, Таль Ур, олицетворяет порядок и созидание. Смертные называют его Создателем и чтут как единого Бога. Он представляется им высоким седобородым старцем в белой робе…
Я хмурилась и кусала губы, не понимая, зачем Джалу это рассказывает.
— Второй сын, Ваал Гал, олицетворяет хаос и разрушение, — с каменным лицом продолжал дракон. — Смертные страшатся его. И не зря: Ваал способен вызывать разрушительные торнадо, засухи, землетрясения… пожары.
Я сглотнула, в горле першило.
— Говорят, тот, кто осмелится изобразить Ваал Гала, обрушит на себя всю его ненависть, поэтому никто не знает, как он выглядит. — Джалу криво усмехнулся. — Мне же выпала великая честь: я знаю!
Сообразив, что уже несколько минут забываю моргать, я отчаянно захлопала ресницами.
Все внимание приковывали тонкие губы — то приоткрывающие, то будто стыдливо прячущие влажные клыки.
— Теперь я знаю, что он маленький, ушастый, будто гремлин, и рыжий. А еще жутко нахальный.
Я насупленно шмыгнула носом. Намек Джалу был прозрачнее некуда.
— И во всю тощую задницу у него — свежие шрамы.
Я невольно сильнее вжалась в стул. Сказала, заикаясь:
— Н-нет у меня шрамов…
— Будут, — ласково улыбнулся Джалу. — Я как раз розги замочил.
Чувствуя, как сердце быстро собирает чемоданы и переквартировывается куда-то в область левой пятки, я сделала последнюю попытку вразумить кровожадную рептилию:
— Детей бить нельзя, это аморально!
— Хорошая порка никому не повредит, — философски ответил Джалу, ковыряясь пальцем в зубах, — тем более непослушным детям.
Помусолив кулаками слезящиеся глаза, я жалобно воззрилась на дракона.
Вообще, он был на удивление спокоен после случившегося. Когда я убегала из башни, то мысленно уже прощалась с жизнью, но сейчас шансы на выживание виделись мне все отчетливей.
— Ты… разве не сердишься?
Через секунду я уже пожалела о своем вопросе.
Дракон перестал улыбаться. Глаза его опасно сверкнули. В который раз за день первобытный ужас заставил волосы на затылке встать дыбом. И все же, несмотря на страх, глубоко внутри зазвенел радостный колокольчик — глаза, полные огня и ярости, нравились мне гораздо больше, чем тусклый бессмысленный янтарь, в который они превратились, когда Джалу осматривал развалины сгоревшей библиотеки…
— Сержусь? — сипло переспросил он. — Да я в ярости!
Дракон вскочил со стула, склонился надо мной, крича прямо в лицо. Он судорожно сжимал и разжимал кулаки, скрюченные пальцы тянулись к моему горлу. В какой-то момент показалось, что Джалу ударит меня — такими страшными были его глаза и кулак, как гильотина, занесенный над моей головой. Хотелось испуганно сжаться, но вместо этого я выпятила грудь и изо всех сил зажмурила глаза, решив с достоинством принять заслуженный удар.
— Ты… Ты… — Дракон задыхался, его горячее дыхание опаляло кожу. — Ты почти уничтожил то, на что я потратил половину своей жизни!!! Ты, мелкий недоносок, человеческий выродок, тупая домашняя зверушка!!!
Не выдержав, я разревелась. Слезы просто текли по щекам. Я ничего не могла с собой поделать, кусала воспаленные губы, стараясь сдержать плач, но соленая влага лилась и лилась, словно внутри меня прорвало незримую дамбу. Весь ужас, страх и более всего угрызения совести, накопившиеся во мне за все это время, сейчас рвались наружу, вытекая вместе с горькими даже на вкус слезами.
Джалу отшатнулся от меня, как от прокаженной. Теперь он смотрел незнакомым, совсем чужим взглядом.
— Больше тысячи лет… — мертвым голосом сказал он. — Больше тысячи лет, глупое ты создание, я собирал эти книги из разных уголков мира. На полках моей библиотеки хранились такие знания и секреты, о каких простые смертные не способны даже помыслить! И за жалкие пару минут ты уничтожил все! Видит Бог-Дракон! Еще каких-то две сотни лет назад я бы, не раздумывая, разорвал тебя на куски, а голову нанизал на башенный шпиль…
Я схватилась руками за грудь, давя рыдания и пытаясь удержать бьющееся словно в предсмертной агонии сердце.
— Мне так жаль… — прорыдала я. — Господи, Джалу, мне правда так жаль…
Дракон не слушал меня, глядел равнодушно куда-то поверх головы.
— Но теперь я другой, так уж вышло… Должен уметь прощать. И я прощаю тебя, дитя.
Я продолжала всхлипывать, бормоча какие-то бессвязные извинения.
Ощутив теплую ладонь на затылке, я подумала, что окончательно повредилась рассудком.
— Порой ты действительно удивляешь меня, Лис. Хотя мне казалось, я разучился удивляться… Как ты смог выжить в своем мире, если едва ли не каждый твой шаг ведет к гибели? Я уже почти верю, что встретил самого демона разрушения под шкуркой маленького лисенка…
Я подняла заплаканные глаза… и не поверила им. Дракон улыбался — по-настоящему, тепло и немного грустно, как бывало прежде. Мне сразу захотелось рассказать ему правду — про книгу, про стих, оказавшийся страшным заклинанием, про странный огонь, сжигающий даже камень…
Но я вовремя прикусила язык, вспомнив, как ненавидит Джалу магию, и побоявшись, что утихшая ярость выплеснется на меня с новой силой.
— Я ведь случайно… — прошептала одними губами, ловя спокойный сейчас, как золотая пустыня, взгляд.
— Знаю. — Пальцы нежно взъерошили мои волосы, я даже зажмурилась от удовольствия. — Хочешь есть?
Я усиленно закивала, мой аппетит не смогло бы испортить даже известие о конце света.
Немного походив по кухне, погрохотав кастрюлями и плошками, Джалу наконец извлек с верхних полок шкафа, куда я не смогла дотянуться, несколько ржаных лепешек и головку сыра.
— Я ничего не успел приготовить, поэтому поедим всухомятку. — Разломив сыр, он положил ароматный золотистый кусок на лепешку и протянул мне.
— Это ничего, — пробормотала я, тут же набив рот, — фее рафно фкусно!
Джалу ел медленно, отламывая маленькие кусочки, поглядывал на меня смеющимися глазами.
Доев, я уставилась на него сытым, осоловелым взором. Буря утихла, и, почувствовав себя в безопасности, я была готова завалить Джалу множеством возникших вопросов, острыми кошачьими коготками скребущими по моему любопытству.
— А… — начала было я, но запнулась, здорово опасаясь, что вновь разбужу в Джалу только-только прикорнувшего зверя.
— Что? — Дракон чуть выгнул светлые брови.
Решив, что терять особо уже нечего, я, как Матросов на амбразуру, бросилась на Джалу с вопросами:
— Что произошло в библиотеке? Там ведь все было в огне! А потом стало холодно… — я замялась, — и ты, кажется, дышал… Ну, мне показалось… Хотя нет, я ведь видела собственными глазами! И огонь так быстро утих…
Окончательно растерявшись, я замолчала.
— Льдом, — подсказал Джалу. — Я дышал льдом.
— Да! — обрадованно кивнула я. — Но разве такое возможно? Я хочу сказать, ты ведь дракон и дышишь огнем! Разве Драконы могут выдыхать лед?
Джалу пожал плечами. Привычным жестом пропустил светлые пряди через пальцы.
— Ользарские драконы могут.
Я почесала затылок, вспоминая короткие уроки географии, не так давно преподанные драконом. Ользар, если мне не изменяет память, это один из трех материков Мабдата…
— Значит, ты с Ользара? Это, наверное, очень далеко…
— Дальше, чем ты можешь себе представить, — с неожиданно ледяными нотками, заставившими поежиться, произнес Джалу. — Я сын Гарратуартской драконицы и Ользарского дракона, если тебе так уж любопытно. У меня два сердца и две пары легких, одна из которых способна выдыхать огонь, другая — лед. Подобная амбидекстрия — большая редкость среди драконов, между прочим.
Я восхищенно выпучила глаза. Мысленно прикинула, что на Земле какое-нибудь ЖКХ оторвало бы Джалу с руками и ногами — это ведь тебе и холодильная установка, и система отопления, и газовая плита в одном флаконе!
Чувствуя себя юным Остапом Бендером, я в возбуждении потерла руки.
— Лис, ступай… — В голосе Джалу звучала бесконечная усталость.
— Что?
Разработка грандиозной финансовой махинации с использованием крылатой рабочей силы была в самом разгаре, и я не сразу сообразила, что он имеет в виду.
— Ступать куда?
— Куда-нибудь подальше. Потому что еще несколько минут нашего с тобой общения — и я отрину все принципы любви к ближнему своему. И тогда уж, поверь, не погнушаюсь отведать обжаренной на вертеле человечины!
Я неуверенно хихикнула, давая понять, что оценила тонкий драконий юмор, но, натолкнувшись на вполне серьезный прищуренный взгляд, затихла.
Оценив по достоинству изображенный мною испуганный трепет, дракон с едва слышным стоном откинулся на спинку стула, закрыл глаза ладонью. Лицо его выглядело таким бледным и изможденным, что у меня защемило сердце. Наверное, он всю ночь не сомкнул глаз…
Если подумать, всего за две неполные недели я принесла Джалу столько неприятностей, сколько он не видел, наверное, за века существования в замке.
Мне стало стыдно. Прижимая сопящего Хууба к груди, я молча выскользнула из комнаты, давая себе твердое обещание, что до прибытия каравана больше не заставлю несчастного дракона нервничать.
* * *
На улице бушевала гроза. Широкими прозрачными лентами хлестал дождь, забрасывая брызги в открытое окно.
Время от времени хмурое небо, словно войлочную ткань, разрезали кривые ножницы молний.
Забравшись с ногами на кровать и зябко кутаясь в одеяло, я уныло жевала черствую лепешку, бессовестно стряхивая крошки прямо на пол.
На спинке кровати красовались глубокие и неровные, словно оставленные когтями хищника, зарубки.
Со вздохом я принялась ложкой, реквизированной из кухонного шкафа, ковырять очередную отметину — шел восемнадцатый день моего добровольного заключения в драконьем замке. До прибытия каравана, по прогнозам Джалу, оставалось шесть дней, если, конечно, торговцев не задержит в пути разыгравшаяся не на шутку стихия.
Завершив акт вандализма, я, как заправский Плюшкин, спрятала ложку за пазуху и с тоской воззрилась на размытый дождем безрадостный пейзаж: обрывки серых облаков в небе, сполохи молний и редкие черные птицы-грозовницы. Если верить Джалу, они предвещали путникам, не успевшим укрыться от ненастья, мучительную смерть.
После случившегося в башне пожара Джалу безжалостно отлучил меня не только от немногочисленных уцелевших книг, но и от своей сиятельной персоны. Почти все время он проводил в библиотеке — наверное, пытался привести ее в мало-мальски божеский вид. На мое предложение помочь дракон страдальчески закатил глаза и не пустил даже на порог.
Предоставленная сама себе, я вначале скиталась по замку, неприкаянная и одинокая, как Кентервильское привидение. Почти все двери по-прежнему были заперты, на кухне все реже появлялось съестное, и в замке мне не радовалась ни единая живая душа, кроме преданного летучего мыша.
Кстати, теперь он действительно был летучим — носился, как насосавшийся опиума, над моей головой, верещал что-то восторженное, пугая даже своих собратьев. Те сверкали красными возмущенными глазками из темных углов и клекотали ему вслед что-то неодобрительное.
Сообразив, что еще пара часов таких скитаний — и я форменным образом превращусь в бестелесный замковый дух, я заперлась в своей комнате, как монахиня в ските, решив посвятить все нерастраченное внимание и нежность окончательно ошалевшему от такого счастья Хуубу.
Сейчас я намеревалась разыграть партию в шахматы. Разложив клетчатую доску на кровати, я усадила на подушку Хууба в качестве оппонента и стала расставлять шахматные фигурки.
Мышонок немедленно хапнул всадника-меченосца розовой слюнявой пастью, задумчиво пожевал.
— Сударь, вы сразу решили вывести коня? Какой интересный стратегический маневр! — восхитилась я, отнимая у Хууба светло-зеленую фигурку и водружая ее на клетку «F3».
Своего гремлина я привычно вывела на позицию «Е6».
Мой противник медлил с решением, дергая влажным пятачком и наблюдая за мной внимательными, маслено поблескивающими глазками.
Приняв позу роденовского Мыслителя, я изобразила на лице потуги интеллекта.
Внезапно Хууб резким взмахом перепончатого крыла смел весь правый фланг моего шахматного войска, выудил из толпы поваленных фигурок ферзя и вгрызся в него с пугающим остервенением.
— Но позвольте, сударь! — возмутилась я. — Это грязная игра!
Дальше начало твориться полнейшее безобразие. Я пыталась отнять у Хууба незаконный трофей, тот хрюкал, огрызался на мою ладонь, не выпуская из зубов добычу, гигантской черной блохой прыгал по подушке и вообще вел себя, как последний криминальный элемент.
Шахматы рассыпались по доске и окончательно смешались.
Отобрав наконец у зверька обслюнявленную шахматную фигурку, я прижала его к груди и принялась щекотать толстое волосатое брюшко. Хууб не вырывался, блаженно прикрывал глаза пленочкой век, а под конец и вовсе включил свое уютное тарахтенье сломанной стиральной машинки, мурча с такой силой, что, кажется, даже кровать завибрировала.
Я широко зевнула, Морфей подкрался со спины и все норовил сграбастать в крепкие объятия. Я уже почти поддалась на его провокации, когда из сонного оцепенения меня вывело деликатное сухое покашливание.
Я едва не подпрыгнула, обнаружив, что в комнате мы с Хуубом теперь не одни: скрестив когтистые лапки, в позе лотоса прямо напротив меня на кровати восседало ушастое существо в красной тюбетейке с кисточкой и таком же бархатном, расшитом золотом камзоле.
— Давно не виделисс-сь, человеческий детеныш-ш… — сказал замковой, ощерив острые зубы в широкой ухмылке.
— Зазу! — обрадованно воскликнула я. — Какими судьбами? — И добавила, обиженно выпятив нижнюю губу: — Мог бы и раньше наведаться! А то, когда нужно, не дозовешься…
Замковой пожал плечами.
— Я, видиш-шь ли, был занят, девочка. Замковым быть — это тебе не плюш-шки по карманам тырить.
Я смущенно спрятала недожеванную лепешку под одеяло.
— Ну и чем обязана вниманию столь занятой персоны?
Меланхолично потеребив когтистой лапкой ухо, Зазу сощурил круглые желтые глаза:
— Сс-слыашал я, один надоедливый человечиш-шка на днях хозяйс-скую библиотеку едва дотла не сс-спалил…
Я опустила глаза, чувствуя, как стыд жаркой волной заливает щеки.
— Это вышло случайно!
— Ага, — хмыкнул замковой, — язык выучила сс-случайно, книгу открыла сс-случайно, единс-ственное заклинание на ардосском тоже сс-случайно наш-шла. У вас-с, людей, ежели неудача, то даже закономернос-сти сс-случайны. Ну да мой хозяин добрый. А ведь всс-сего пару веков назад и не за такую провинность зас-солил бы в бочке да ел, как закус-сь, на ужин… Да-а, с-сславное было времечко…
Под рубашкой суматошно забегали мурашки. Я поежилась, подумав, что не в первый раз уже слышу о кровожадном прошлом Джалу — сначала от него самого, теперь вот от замкового. И если слова дракона можно воспринять как нарочитую угрозу или даже бахвальство, то замковой, кажется, вполне серьезен — вон как глаза мечтательно жмурит, садист чешуйчатый…
— Так ты меня отчитать пришел? — спросила я хмуро.
Хууб, все это время сопевший у меня за пазухой, завозился и высунул любопытную мордочку.
— Это ш-шшто такое?! — От неожиданности Зазу даже подпрыгнул, как гигантский кузнечик. — Это… мыш-шь арахонс-ская, ш-што ли?
— Она самая! — гордо ответствовала я, успокаивающе поглаживая настороженного зверька по пушистому загривку.
Хууб, сверля гремлина черными пуговками глаз, ощерился и зашипел.
— У… у… уубери! — заикаясь, выпалил Зазу.
Замковой враз растерял всю невозмутимость и теперь медленно отползал к противоположной стороне кровати.
— Ш… шш… шельма ядовитая!
— Сам такой! — оскорбилась я, но все же вернула упирающегося зверька за пазуху. Прижала к груди, чувствуя, как взволнованно и быстро стучит маленькое сердечко. Похоже, мышонок испугался не меньше замкового.
— Одного укус-са хватит, ш-штоб отправить тебя к праотцам, глупая!
— Кусал уже! Как видишь, жива и здорова! — огрызнулась я.
Гремлин недоуменно помотал головой. Уши трепетали, как бумажные паруса игрушечной яхты.
Мы помолчали. Притихший Хууб едва слышно посапывал, тычась влажным носом в мою грудь.
— С-странный ты человеческий детеныш-ш, — сказал наконец Зазу, с задумчивым видом постукивая кончиком хвоста по одеялу. — Любопытный… Может, поэтому и терпит тебя Огненный Хасса-ба…
— Кто? — недоуменно переспросила я.
Замковой не ответил. Он смотрел куда-то сквозь меня из-под полуприкрытых кожистых век. Глаза его отсвечивали тусклым золотом в пасмурном полумраке комнаты.
— Ты вроде ключ хотела, от вс-сех дверей который? — выдержав томительную паузу, спросил он.
Я осторожно кивнула, не отрывая от хитрой мордочки настороженного взгляда.
— Надумала, ш-што предложить взамен?
Закусив губу, я всматривалась в бесстрастные янтарные шары с тонкими линиями зрачков, стараясь понять, с чего вдруг замковому проявлять такой альтруизм. Моя пятая точка явственно ощущала какой-то подвох.
— Знаешь, я и без того доставила Джалу множество хлопот… — сказала я со вздохом, честно попытавшись скорчить полную раскаяния мину. Нужно отдать должное: меня действительно мучила совесть за содеянное, причем несколько часов кряду — личный рекорд, между прочим! — Да и предложить мне особо нечего — все пожитки сгорели.
— Что ж, дело хозяйс-ское… — Зазу встал, утопая когтистыми лапками в холмиках одеяла. — Тогда я, пожалуй, откланяюс-сь…
— Постой! — Я подалась вперед и протянула руку, испугавшись, что замковой исчезнет в привычной манере — быстро и бесследно, как морок, вновь оставив меня в одиночестве.
— Сам приходишь, сам предлагаешь мне ключ… Зачем? Разве ты не замковой? Разве в твои обязанности не входит хранить драконьи секреты и сокровища как зеницу ока? Ты ведь знаешь, что… — Я поперхнулась, затем, помолчав немного, признала самокритично: — Что от меня одни неприятности!
Замковой потеребил пушистую кисточку тюбетейки, сказал нехотя:
— Запах человека в замке — это вс-сегда к бес-сспокойству. — И добавил едва слышно, себе под нос: — Вс-се внимание какой-то человечиш-шке, носитс-сся с ней, как демонолог с гримуаром, а бедному Зарзарзубе и слова доброго не с-сскажет…
Мне стало смешно. С трудом сдерживая расползающиеся в улыбке губы, я спросила:
— Да ты никак ревнуешь, Зазу?
Замковой вдруг прижал когтистые лапки к мордочке, став таким трогательным и беспомощным, что у меня екнуло сердце.
— Почему терпит… хозяин? Почему? Зарзарзуба не понимает…
Теперь он бормотал так тихо и быстро, что до меня доносились лишь сбивчивые обрывки фраз.
— Даже взял на душ-шу грех… не ос-сстановил… с-сожгла с-святыню… А он простил! Может быть, ес-сли… отдать… сс-сама…
Я удивленно покрутила головой. Надо же, какие мексиканские страсти творятся у меня на глазах! Я не вполне понимала, что происходит, но кристально ясным было одно: Джалу — не единственный, кто тяготится моим присутствием в замке. Ни одна живая душа не рада видеть меня здесь…
Чувствуя, как обида подступает пощипыванием в носу и глазах, я с силой потерла лицо.
Если мы с Зазу на пару начнем рыдать в четыре ручья, то к полудню, с нас станется, затопим ползамка, а всех собак опять повесят на меня.
— Эй, Зазу… — тихо позвала я.
Замковой не реагировал. Стоял, утопая лапками в одеяле, прижав уши к голове, и выглядел при этом таким несчастным, будто я стащила последнюю колбасу с его бутерброда.
— Эй! — Я нетерпеливо подергала гремлина за рукав.
Замковой глянул на меня дикими глазами — зрачки, вытянувшиеся в тонкие нити, почти терялись на фоне тусклого золота.
— Не могу отдать прос-сто так! — резким, неприятным голосом сказал он. — Не по правилам! Обмен! Предложи шшто-нибудь ценное!
Я нахмурилась, больно закусив губу. Зазу сам предлагает ключ? В этом чувствуется подвох, это странно… но чертовски соблазнительно. В драконьем замке за закрытыми дверями наверняка скрывается множество тайн, но секрет одной двери я особенно сильно жаждала разгадать. Она находилась в восточном крыле замка, между кухней и злосчастной библиотечной башней. Громадная, метров шесть высотой, из золотисто-бурого, похожего на бронзу металла, с невообразимой красоты драконом на створках, свернувшим кольцами длинное чешуйчатое тело. Вместо глаз на морде таинственно сияло два огромных рубина с песчинками золотых вкраплений. Камни теплые, словно живые — пару раз я пыталась их отковырять, конечно же, безуспешно. Нигде больше в замке я не видела подобных дверей…
Лис, соберись! Совсем скоро ты покинешь замок дракона… так неужели эта тайна так и останется неразгаданной?
— Я очень хочу что-нибудь предложить тебе, Зазу! — с жаром воскликнула я. — Но вот только не знаю что… Хочешь, столовое серебро для тебя стащу?
— Оно и так мое, глупое с-создание! — буркнул замковой, одергивая слегка помявшийся камзол. — Вс-се, ш-што принадлежит хозяину, принадлежит мне.
К моей неописуемой радости он стремительно превращался в знакомого сварливого Зазу.
— Ну, тогда… — Я замялась, лихорадочно шаря глазами по комнате.
Взгляд зацепился за шахматную фигурку, сиротливо затерявшуюся в складках одеяла. Сердце сжалось при мысли, что придется расстаться со своим сокровищем, но я решительно сказала:
— Знаю! Взамен я отдам тебе шахматы! Уж Джалу-то они точно не принадлежат.
— Ш-шахматы? — с едва уловимой заинтересованностью в голосе переспросил замковой. — Ш-што это?
— Игра такая, — сказала я. — Очень интересная!
Зазу фыркнул.
— Ты никак с-с баш-шни рухнула? У меня нет времени на игры!
С деланым равнодушием я пожала плечами.
— А у Джалу есть. Его любимая игра, между прочим. Правда, она на двоих рассчитана — в одиночку скучно играть. Так что сидит твой хозяин по вечерам в своей комнате — а вокруг тоска, ни души, и партийкой не с кем перекинуться… Бедный-бедный Джалу… Что ему остается? Опустошать винные запасы да разговаривать с самим собой. И непонятно, к чему он такими темпами придет быстрее — то ли к сумасшествию, то ли к банальному бытовому алкоголизму…
Сообразив, что бурная фантазия ведет меня куда-то уж совсем не в ту степь, я заткнулась.
Насчет любимой игры я, конечно, приврала. Но, по крайней мере, Джалу знает, что это за зверь такой — шахматы.
Глянула на Зазу — и обрадовалась, увидев, что замкового по-настоящему проняло. Лапки судорожно сжались на груди, уши, как лишенные ветра паруса, уныло опустились, а в глазах стояла такая душераздирающая тоска, что мне даже стало как-то совестно.
— Ну, может, все не так уж плохо… — попыталась я успокоить расстроенного замкового.
— С-согласен! — решительно перебил меня гремлин. — Показывай с-свои ш-шахматы!
Долго упрашивать меня не пришлось — собрав разбросанные по кровати фигурки, я стала раскладывать их на доске.
— Всего шахматных фигур по шестнадцать на каждого игрока…
Зазу оказался прирожденным шахматистом, схватывал все на лету и под конец даже пару раз обыграл меня — если я и поддавалась, то совсем немного.
Так что через добрых четыре часа беспрерывной игры замковой наконец покинул мою комнату, прихватив с собой шахматную доску.
Я же осталась сидеть на кровати, устало глядя в одну точку, не способная собрать разбредшихся по голове сытых тараканов мыслей.
И все же усталость эта была счастливой, потому что ладонь теперь приятно оттягивала теплая тяжесть ключа…
