Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Как правило, мы плохо знаем свои сильные стороны. Эссе и задания этой недели помогут сконцентрироваться на теме вашей стойкости. Уделив особое внимание доступным ресурсам, вы увидите, что у вас достаточно топлива, чтобы преодолеть дистанцию. Если вы не пожалеете времени на уход за колодцем вашей души и, заботясь о себе, все время будете наполнять его, этот колодец не пересохнет никогда. Вы прошли уже половину курса, связь с Великим Творцом стала глубже и интимнее. Она поможет найти внутренние силы, о существовании которых вы, скорее всего, и не подозревали.
Истинное благословение нередко приходит к нам в образе боли, утрат и разочарований.
ДЖОЗЕФ АДДИСОН
Сегодня утром я навещала Терезу — пожилую женщину, которая живет в уютной квартире в нескольких кварталах к югу от меня. В глазах Терезы светится живой и острый ум. Терезу не обманешь.
«Беда в том, что люди слишком часто считают себя самодостаточными, — сказала Тереза. — Мы начинаем полагаться на себя, а не на Бога, а потом удивляемся, отчего так одиноки. Сначала закрываемся, а потом жалеем, что рядом никого нет. А ведь на самом деле мы не одиноки».
Тереза знает, о чем говорит. Она сама — живой пример того, чего можно достичь с Божьей помощью. Бывший запойный алкоголик, она сумела завязать и ведет трезвый образ жизни. Некогда беспомощная пьянчужка, сейчас помогает другим.
— Мне трудно писать, — говорю я Терезе. — Слова никак не находятся. Я будто онемела.
— Иногда немота может быть полезна, — отвечает Тереза. — Когда мы обращаемся к самым глубинам души, болтовня ни к чему. Время от времени полезно побыть немым.
— Но если я онемею, то не смогу зарабатывать на жизнь, — возражаю я, хотя в глубине души понимаю, что в словах Терезы есть своя правда. Интересно, каково было бы на время перестать говорить и начать просто жить, покоиться в потоке жизни, словно блестящий серый камень, омываемый текучими речными струями.
История состоит из двух вещей: из сети и воздуха, который через эту сеть проходит.
ПАБЛО НЕРУДА
— Тебя терзают страхи о самой себе, — говорит Тереза. Вот уже в который раз ее безыскусные слова точно очерчивают состояние, в котором я пребываю.
Меня мучают страхи, главный герой в которых — я сама. Я боюсь снова пристраститься к выпивке, остаться без денег, потерять кров, оказаться выброшенной на улицу и бродить бесприютно, как те заблудшие души, что в изобилии бродят по Манхэттену. Я борюсь, но мое воображение все равно подсовывает самые черные тона. Снова и снова снится сон: дочери четыре года, мы скитаемся с ней по улицам Нью-Йорка, и нам негде приклонить голову.
«Это всего лишь плохой сон, — говорю я себе. — Просто сон».
И все же боюсь, что он может стать реальностью. Я знаю: чтобы это случилось, мне достаточно взяться за стакан и пойти туда, куда он меня поведет.
Снова слышу голос Терезы:
— Тебе нужно рассказать о своих чувствах. Выпусти их наружу.
— Тереза, я сама должна знать все ответы. Я не пью уже 28 лет. Люди приходят ко мне за ответом. А у меня ответов больше нет. Мне нужна помощь.
— Тебе нужна поддержка, — поправляет Тереза.
И вновь ее слова точно описывают то состояние, для характеристики которого у меня не находилось слов. В душе все смешалось и перепуталось. Мне нужно почувствовать, что Высшие Силы меня не бросили. Я отчаянно нуждаюсь в помощи и чувстве безопасности, которое могут подарить окружающие. Говорят, алкоголизм — это болезнь одиночества. Все правильно, так оно и есть. И мне в очередной раз придется из этого выбираться.
Думать прежде, чем говорить, — девиз критика; говорить прежде, чем думать, — творца.
ЭДВАРД ФОРСТЕР
Волшебная лоза
Даже в самые одинокие моменты жизни любой из нас способен все же назвать несколько друзей и надежных людей, на помощь которых можно рассчитывать. В период уныния и отчаяния источников помощи у нас все равно больше, чем кажется. Когда отчаяние твердит, что вы — отрезанный ломоть, помощи ждать неоткуда и не видать вам понимания ни от Бога, ни от людей, на самом деле у большинства все же остаются друзья. И эти друзья готовы нас понять — если только мы дадим им такую возможность. Одиночество, брошенность — это выдумки разума. У нас есть союзники. И чтобы их вспомнить, нужен список ресурсов, но составленный не в грусти и печали. Попробуйте составить этот список сейчас.
Вы уже перечисляли пять человек, поддерживающих вас и ваше стремление творить. Возьмите этот список и посмотрите, есть ли там человек, который может оказать вам общую эмоциональную поддержку.
Скорее всего, таких будет несколько. Выберите одного. Сделав выбор, позвоните этому человеку, отправьте ему обычное или электронное письмо. Объясните, что пытаетесь выбраться из западни, это для вас нетипично, но именно сейчас вам пригодилась бы толика поддержки. Не особо скрывайте свою уязвимость, не стесняйтесь показать, что на самом деле прячется за парадным фасадом, который вы с таким трудом поддерживаете.
Когда ваш друг откликнется, не спешите и постарайтесь понять, как на вас влияет его ответ. Вы сейчас в поиске, вы отбираете тех друзей, с кем можно быть и большим, и маленьким. Кому-то из друзей мы нравимся, только когда дела у нас идут хорошо. А другие, обладатели более широкой эмоциональной палитры, готовы принимать нас в любом виде. (Будьте осторожны и избегайте друзей, которые стыдят вас за чувство уязвимости. В подавленном состоянии мы не всегда можем чувствовать себя лучше, даже если знаем, что для этого нужно сделать.) Вы ищете друзей, которые примут вас таким, какой вы есть.
«У тебя усталый голос, — может сказать такой друг. — Ты хорошо себя чувствуешь? Расслабься хоть чуть-чуть». Все мы люди, и слова поддержки неизменно помогают ослабить мучительное чувство одиночества. Главное в друзьях — они ведут себя как друзья. Когда мы выгорели, не стыдят нас и не гонят обратно к станку. Они побуждают быть гибче и добрее к себе. Они заботятся не только о нашей работе, но и о нас самих. Позвольте себе ощутить их поддержку.
Отдай что имеешь. Быть может, для другого это будет драгоценнее, чем ты мог помыслить.
ГЕНРИ ЛОНГФЕЛЛО
День сегодня солнечный, но прохладный, очень, очень прохладный. С запада дует резкий пронизывающий ветер. Люди на улице придерживают пальто и куртки. Куда делась весна? Неужели всего день или два назад на носу было лето? От этого внезапного похолодания возникает такое чувство, словно нас предали.
В парке дрожат на ветру бледно-розовые цветы вишни. Цветущая слива от холода кажется почти фиолетовой. И все же день стоит славный, и в пышных вишневых зарослях установили свои мольберты художники-пейзажисты. Одна художница ставит ровнее зеленую чашечку с водой. Она работает акварелью, легчайшими мазками пишет миниатюру.
После обеда я получила письмо от Ронды. Она пишет, что получила мою последнюю книгу и с удовольствием ее читает. Письмо написано на красивой почтовой бумаге. Ронда украсила свое послание замысловатыми сердечками и цветочками. Она пишет, что ждет не дождется лета, чтобы гулять вместе со мной. Ронда привыкла, что я каждую весну возвращаюсь в Нью-Мексико. Я тоже к этому привыкла, и потому ее письмо наполняет меня печалью.
«Ах, боже мой, — думаю я. — Не будет больше прогулок с Рондой. Не будет долгих походов по Эль-Сальто-Роуд мимо буйволов и лам». Нет, это лето я проведу дома. Я стану гулять вокруг пруда и порой буду уходить к небольшому озерцу на юге Центрального парка. По нему катаются на лодках. Если повезет и если избегать часа пик, в парке почти никого не будет и я смогу любоваться цветами и животными.
Когда перестаешь приносить пользу, начинаешь умирать.
ЭЛЕОНОРА РУЗВЕЛЬТ
Если повезет, я сумею обуздать свой пессимизм. Я буду гулять тогда, когда того требуют мои не слишком строгие планы. Это лето станет экспериментом, попыткой обогнать беду. Прошлым летом в Нью-Мексико на меня «нашло» внезапно и сильно, так, что я едва выстояла. Надвигался срыв. Врачей в округе не было, диагноз мне поставили по телефону. Оставалось только принимать лекарства ударными дозами да долго-долго ехать до Манхэттена, где было сравнительно безопасно. На Манхэттене всегда неподалеку найдется врач. И еще друзья, которым уже случалось видеть мои мрачные периоды. В Нью-Мексико есть лишь красота и страх. Нет, в этом году я не поеду в Нью-Мексико. Я намереваюсь наслаждаться той природой и красотой, что удастся отыскать на Манхэттене.
Только вчера Эмма рассказывала, что видела какую-то крупную птицу. «По-моему, не орел, но большая такая, очень большая. Голова коричневая, а не белая, а на ногах — пышные перья».
Как по мне, эта новость — безусловно, повод выбраться в парк и поискать там странную птицу. Может быть, это сапсан, а может, какой-нибудь ястреб. Можно взять с собой бинокль, с которым я хожу смотреть на птиц, — вдруг да повезет. Это, конечно, не экспедиция на Рио-Гранде, где можно день напролет любоваться кружащими над головой орлами. Тут приключение поменьше, покамерней. Но все равно сойдет.
Чтобы вернуть равновесие, нужно каждый день делать все те небольшие дела, с помощью которых я возрождаю в себе оптимизм. Проснувшись, удобно устраиваюсь в большом кожаном кресле и, подобрав ноги, пишу утренние страницы. Я молюсь. Читаю Эрнеста Холмса. Сажусь за компьютер и работаю. После работы отправляюсь в небольшое путешествие.
Взяв на поводок Тигровую Лилию и повесив на шею бинокль для наблюдения за птицами, отправляюсь в парк. Я ищу ту большую птицу, которую видела Эмма. А нахожу множество малиновок и одного красноплечего трупиала. Ближе к вечеру, вновь сидя за компьютером, бросаю взгляд в окно и вижу пролетающую мимо цаплю. Мой покойный отец любил цапель, и в гостиной у меня висят две репродукции с рисунков цапель кисти Одюбона. Птица, летящая высоко в небе в сторону Центрального парка, кажется мне добрым предзнаменованием. Я готова видеть добрые предзнаменования во всем.
На крыше дома через улицу от нашего устроен садик. Его сторожат две большие глиняные совы: они призваны отпугивать голубей. Замершие совиные фигуры как бы говорят: «Опасность. Вы проникли на вражескую территорию». Этот садик голуби облетают по широкой дуге.
Мы, художники, тоже должны уметь различать, кого и что следует обходить десятой дорогой. По возможности следует избегать людей, которые иссушают наш энтузиазм, обрезают крылья воображению. Острый язык критика подобен острым шпорам на ногах у совы и с их легкостью способен изорвать в клочья наш оптимизм. Мы живучи, но нас легко задеть. Нужно быть настороже.
Если сердцу — хоть одному — не позволю разбиться, я не напрасно жила.
ЭМИЛИ ДИКИНСОН
Мы, художники, должны быть бдительны. Контролировать всех вокруг мы не в силах, но можно ведь понять, чье общество благотворно на нас влияет, а чье — иссушает и устрашает. Когда мы примемся устанавливать новые границы, непременно пробудим в ком-то ярость и вызовем сопротивление. Когда скажем: «Руки прочь!» — кто-нибудь обязательно ущипнет нас напоследок.
Вот она, горькая истина: многие из тех, кто обращается к нам, художникам, понятия не имеют о том, как вообще обращаться с художником. Эти люди не хотят плохого, но никакая благонамеренность не в силах сгладить ущерб, который они нам наносят практически походя. Нас, американцев, учат разбирать, а не собирать. Школьная система учит критиковать, а не строить. В результате человек умеет высказаться о том, что плохо, но не научен уравновешивать свою критику упоминанием о хорошем. А художник, который слышит лишь критику, словно бы выключается. Как бы ни были разумны замечания, художника они чуть ли не вгоняют в гроб. «Ах, к чему все это?» А может взыграть мрачное упрямство: «Ничего не буду менять». И тут опять нужны друзья — пусть помогут проанализировать критику и найти в ней здравое, хотя и горькое зерно.
Опыт подсказывает, что любой художник весьма отзывчив на справедливую критику. Если слова критика бьют точно в цель, нас охватывают азарт и желание поработать, особенно если интуиция подсказывает, что от этого наш труд станет только лучше. Хочется сказать не «Ой», а «Ага!» — и вот уже двигатель фырчит, колеса творчества крутятся, и мы «чиним» то, что нуждается в починке, при этом почти неважно, хочется нам того или нет. Но иногда, чтобы верно воспринять критику, нужен друг в роли переводчика. «Может быть, на самом деле он имеет в виду то-то и то-то», — может заметить друг, и замечание критика покажется уже не таким обидным. Или друг скажет: «Ой, Джулия, не обращай на него внимания, он какую-то чушь несет», — и хотя сказать легче, чем сделать, но и сделать с помощью друзей тоже вполне можно.
Молодой писательницей я жила в квартире рядом с Вашингтонским зоопарком. Каждое утро, просыпаясь, и каждый вечер, встречая сумерки, слышала рев диких зверей, перекрывавший даже шум дорожного движения. То ревели львы, тигры и медведи — много-много медведей. Под этот экзотический аккомпанемент я писала рассказы. А звери всегда были рядом — звери и неумолчный первобытный звук, за которым не был слышен гул большого города. Это и успокаивало, и пугало.
В те дни лучшей моей подругой была Джуди Бахрах. Она тоже и успокаивала меня, и пугала. Она тоже была начинающей писательницей и всегда имела твердое мнение по поводу любой моей работы. Мы обе писали статьи для The Washington Post. Она была штатным автором и, следовательно, принадлежала к числу небожителей. Я была мелким писакой, фрилансером на побегушках, и в газете не работала, а подрабатывала. Джуди была гибкой и высокой и удивительно походила на Лорен Бэколл в молодости. Джуди была моей группой поддержки и моим же суровейшим критиком. «Это печатать нельзя, — сказала она об одном рассказе. — Этим ты себе загубишь всю карьеру».
Тот, кто делает добро другу, делает добро себе.
ЭРАЗМ РОТТЕРДАМСКИЙ
То, что карьеры как таковой у меня тогда не было, Джуди вовсе не смущало. Она верила в меня и мое творчество и ничуть не сомневалась, что и карьера у меня тоже будет. Она чувствовала, что должна — вместе со мной — оберегать это будущее. Я не стала публиковать тот рассказ. Я сунула его в нижний ящик и принялась за рассказы, которые заслужили бы одобрение Джуди и не нанесли ущерба моей карьере. Всем нам нужна такая Джуди — друг, который достаточно бдителен, чтобы заметить, когда работа провисает (а это неизбежно). Такие друзья — словно сторожевые совы, и мы можем воспользоваться их помощью для защиты своего творческого сада.
Борьба великого человека с превратностями судьбы — вот истинная отвага.
СЕНЕКА
Если разговор не приводит к действию, лучше ему не звучать вовсе.
ТОМАС КАРЛЕЙЛЬ
Волшебная лоза
Джулианна Маккарти научила меня одной салонной игре, в которую, пожалуй, стоит уметь играть всем художникам. Игра называется «С кем пойти в разведку». Ваша задача — перебрать своих друзей и оценить, насколько каждый способствует вашему благополучию и помогает достигать поставленных целей. В большинстве случаев в результате этого мы обнаруживаем, что друзей, с которыми могли бы пойти в разведку, на самом деле немного. Но они есть.
Я пошла бы в разведку с тем, кто умеет сохранять спокойствие и объективность в самых сложных обстоятельствах. И такой друг, он же — «волшебное зеркало», у меня есть. Это Эд Тоул. Он проницателен, дальновиден, однако способен приструнить свои эмоции и лишь тогда браться за поиски наилучшего решения. Ему никогда не изменяют юмор и практичность. Если я, обуреваемая эмоциями, о чем-нибудь ему расскажу, он рассмотрит мой рассказ в рамках «большой картины». Да, с Эдом я пошла бы в разведку.
А вот с Фелицией я в разведку не пошла бы. Фелиция все драматизирует. При первых же признаках опасности она ударилась бы в панику и заразила бы ею и меня. В обществе Фелиции все мои страхи немедленно поднимают голову. Нет, на ее хладнокровие рассчитывать не приходится.
С Джулианной, которая придумала эту игру, я пошла бы в разведку. Джулианна хладнокровна, но способна к сопереживанию. Она всегда смотрит на вещи крайне трезво, никогда ничего не преувеличивает и не преуменьшает. Если я позвоню ей по надуманному поводу и примусь жаловаться, она отрежет: «Да все у тебя нормально! Много лет назад ты вообще была мертва, а это куда хуже!» Она имеет в виду мой алкоголизм и хочет сказать, что день без выпивки — уже победа. Когда же повод для жалоб у меня есть, Джулианна немедленно предлагает свое сочувствие. «Жизнь — трудная штука, и тебе сейчас тоже трудно», — говорит она. От ее сочувствия всегда становится легче.
Возьмите ручку. Переберите своих друзей — с кем вы пошли бы в разведку? Запишите их имена и те качества, что вы в них особенно цените. Это задание поможет натренировать проницательность.
Совет — это то, чего мы просим, когда уже знаем ответ, но он нам не нравится.
ЭРИКА ЙОНГ
Солнце играет с нами в прятки. Высунется — и вокруг тепло. Спрячется за облако — прохладно. Дети напялили шорты и футболки и носятся на скейтбордах. Взрослые поплотнее запахивают куртки. Вздыбилась на ветру шерсть пушистого колли. У входа в парк цветет чубушник. Одеваются листвой клены. Цветущие плодовые деревья — яблоня, слива, вишня — нарядились в белое, сиреневое и розовое, кто во что горазд. Весна уже близко, с каждым днем все ближе, но теплая погода все никак не установится.
По дороге в мир СПИДа я узнал о любви, самопожертвовании и человеческом понимании больше, чем в том беспощадном мире конкуренции, где прожил всю жизнь.
ЭНТОНИ ПЕРКИНС
Сегодня днем я созванивалась с Бернис. Она живет в Боулдере штат Колорадо. «У нас тут сильный снег, — сказала она. — Это, конечно, хорошо, потому что прошлым летом была засуха. На земле слой снега от силы в дюйм, зато в горах настоящие завалы».
Мы созваниваемся с Бернис каждую неделю. Я нуждаюсь в мудрости и юморе моей подруги. Она старше меня на десять лет. Она выслушивает мои рассказы о жизни и с высоты своего возраста делится присущей ей мудростью.
Сегодня я сказала Бернис, что никак не приду в себя, Нью-Йорк меня подавляет, и мне ужасно хочется в Нью-Мексико — туда, где видно на мили вдаль, где расстояние делает вещи такими, какие они есть. Мне нужно убедиться — ведь правда же, что сейчас я так же близка к срыву, как тогда, в прошлом году, в Нью-Мексико?
Красота так же относительна, как свет и тьма.
ПАУЛЬ КЛЕЕ
«Нет. По-моему, сейчас все лучше, чем тогда, — ответила Бернис. — Но до полной победы еще далеко. По-моему, ты горюешь. У тебя было много потерь в сфере творчества, ты насквозь измучена. Лучше тебе пока сосредоточиться на малом. Помнишь, что я тебе говорила? Будь маленькой».
Быть маленькой — хороший совет, означающий, что двигаться вперед предстоит по сантиметру. В программе «12 шагов» рекомендуют «сделать следующий правильный шаг». Переживая потери в сфере искусства, мы нуждаемся в небольших позитивных действиях, которые станут для нас шагом вперед. Я страшно разочарована тем, что происходит с «Медиумом во весь рост», но могу снова и снова слушать мюзикл, напоминая себе, что он удался, как бы там его ни приняли. Иногда приходится действовать во внешнем мире — например, в очередной раз отправлять в издательство стихотворение. А иногда требуется действие во внутреннем мире. Можно написать детский стишок, чтобы успокоить внутреннего творческого малыша. Иногда нескладный стишок становится для нас мостом через пропасть.
Когда я страдала над плохим отзывом в воскресном номере The New York Times — единственным плохим отзывом на книгу «Темная комната» (The Dark Room), которая всем остальным понравилась, — справиться с депрессией мне помог наспех написанный стишок. Я адресовала его автору того самого неприятного отзыва:
Тому, кто не верит в Бога, остается верить лишь в порядочность… Порядочность — это очень хорошо. Лучше быть порядочным, чем непорядочным. И все же, по-моему, одной порядочности недостаточно.
ГАРОЛЬД МАКМИЛЛАН
Уважаемый Билл Кент,
Неприятный есть момент:
Вы критиковали Юнга,
А вовсе не мою книгу.
Сочиняя этот стишок, я ощутила какую-то озорную власть над происходящим. Это было все то же проказливое ощущение игры, свидетельствующей, что мы смотрим на вещи здраво. Когда жизнь становится убийственно серьезна, мы теряем чувство соразмерности и придаем вещам больше или меньше значения, нежели они того заслуживают. Особенно ясно я понимаю это сейчас, когда перед глазами все время маячит стакан. Порой кажется, что главной чертой моего алкоголизма можно назвать склонность жалеть себя. Если периодически навещающие меня депрессии порождены биохимическими процессами в организме, сражаться с ними следует любым оружием, от таблеток до укрепления духа. Но стоит оказаться на краю стакана, и искушение пожалеть себя становится почти неодолимым.
Днем я давала интервью журналисту из крупного канадского журнала. «Каково это — носить ярлык автора книг о самопомощи?» — пожелала узнать она. Вопрос попал прямиком в одну из моих самых болезненных точек — я страшно боюсь, что всегда буду известна в первую очередь как учитель и моему таланту художника не суждено будет воссиять. Я честно ответила той женщине, что не могу позволить себе думать о том, как меня видят другие. «Для меня это все равно что выпивка, — объяснила я. — Только начни думать, что меня не ценят и не будут ценить, как немедленно услышишь: “Ах, бедняжка, бедняжка, выпей, бедняжка, стаканчик!”»
Нас, художников, невозможно уничтожить; даже попав в тюрьму или в концлагерь, в моем мире творчества я останусь всемогущ, даже если мне придется писать картины языком в пыли на полу камеры.
ПАБЛО ПИКАССО
Я объяснила этой женщине, что главным моим учителем была необходимость воздерживаться от алкоголя. Все стратегии, которые я научилась использовать в творческой жизни, берут начало в методах, освоенных в стремлении перестать пить. Когда Бернис говорит: «Будь маленькой», — я слышу: «Да, делай по шажку за раз». Когда Бернис говорит, чтобы я составляла маленькие списки дел и выполняла перечисленное, я думаю: «Да-да, просто нужно сделать следующий правильный шаг. Только не забегать вперед».
Сейчас опять чувствую, что растекаюсь в пространстве. У меня нет «я», от имени которого можно было бы писать. Мое эго, а за ним и проза, пошли трещинами. Я смотрю на книги, которые написала в прошлом, и лишь удивляюсь тогдашнему слогу и мудрости, которая в этих книгах заключена. «Куда же исчезла эта мудрость? — гадаю я. — Откуда вдруг такое косноязычие?»
Пятница, вечер, Манхэттен. По Коламбус-авеню рука об руку прогуливаются парочки. Банкомат на углу не устает трудиться. Но нигде, ни в одном лице я не вижу и следа утраченного слога. Люди заняты своими делами. Люди счастливы. Мое косноязычие — мой грустный маленький секрет. Я оставляю молодых влюбленных бродить по улицам, а сама поднимаюсь в квартиру — писать. Бернис сказала, что привычный темп и качество я наберу через несколько недель. Она считает (и я тоже), что мне сейчас полезно делать все по простому расписанию, жить скучной повседневной жизнью — и тогда душа моя успокоится. Я же, в свою очередь, страстно стремлюсь окунуться в рутину. Пусть у меня не будет лета с долгими прогулками в Таосе — зато будет лето с долгими прогулками по Манхэттену. Нужно как следует размять ноги, а заодно и воображение. Нужно найти исцеление — и исцелиться.
Диктаторы зачастую относят секс и творчество к подрывной деятельности, потому что и то и другое помогает понять, что твое тело (а с ним и твой голос) принадлежит тебе одной — а ничего более революционного и вообразить невозможно.
ЭРИКА ЙОНГ
Волшебная лоза
В монастырях крупнейших мировых религий жизнь течет в строгом соответствии с ритуалом и расписанием. Звук гонга — монахи идут на молитву. День их плодотворен и поделен между обычными делами. Мы, живущие в миру, сами должны создавать для себя ритуалы и расписания. Начать день можно с утренних страниц. Прогулка в середине дня помогает размять и душу, и тело. Вечером целителен ритуал отхода ко сну. При таком образе жизни всякий наш день начинается с контакта с духовным и им же заканчивается.
Некоторые мои ученики обнаружили: чтобы ощутить благодарность и готовность принять происходящее, достаточно перечислить пять прекрасных вещей, увиденных в течение дня. Они перечисляют их перед самым сном и нередко устанавливают сознательный контакт с Высшей Силой. Я хотела бы, чтобы упражнение, о котором я сейчас расскажу, вы проделали именно с таким настроем — открытыми и готовыми к принятию.
Возьмите ручку. Напомните себе, что Бог есть Великий Слушатель. Напишите простую молитву. (Вы это уже делали, когда было не по себе. А теперь сделайте то же самое в «обычный» вечер.) Можете рассказать Богу о прожитом дне. Можете вспомнить свои мечты или разочарования. Можете попросить о совете или чтобы на следующее утро проснуться с осознанием, чего же хочет от вас Бог. Вечерняя молитва может быть исполнена благодарности, а может стать просьбой. Не так важно, что вы скажете, главное — сказать. Вечерняя молитва — время откровенности. Пусть время молитвы походит на разговор двух влюбленных в ночной тиши. Откройте Богу все самое потаенное, что есть на душе.
Сегодня первое мая. Погода под стать календарю — солнце, легкий ветерок, 20 градусов выше нуля. В парке, куда ни взгляни, расположились любители пикников. У поворота дорожки — там, где кончается Большой луг и начинается сосновая роща, — стоят два складных столика с пирожными и газировкой. Скучающий взрослый держит майский шест в лентах, а вокруг скачет в буйном танце целая ватага ребятишек.
У Черепашьего пруда кишат черепахи, всю зиму спавшие под скованной льдами поверхностью. Теперь водная гладь блестит на солнце. Нарушает ее лишь след, оставляемый плывущими утками. Черепахи взбираются на камни и бревна и лежат, блаженно впитывая солнечное тепло, которое сменило долгие зимние морозы. На выдающемся вперед помосте стоят отец с сыном и разглядывают пруд сквозь прутья ограды.
— Смотри, черепаха! — говорит отец, показывая на панцирь разнежившейся ленивицы. Черепахи похожи на бесчисленные блестящие речные камни: с берега их нелегко разглядеть.
— Вижу, вон она! — радостно вопит шустрый пятилетка и тычет пальцем в черепаху, неспешно бредущую к воде.
— Ну, там их вообще-то много, — говорит отец. — Можешь разглядеть?
— Нет! — голос ребенка звучит сердито. — Хочу мороженое!
Неподалеку виднеется поставленный как раз для таких случаев киоск. Там продают крендельки, хот-доги, полужидкий фруктовый лед и мороженое.
— Давай лучше кренделек, — отец гнет в сторону более здорового питания.
— Нет, я хочу мороженое!
— Какое у вас есть мороженое?
Продавец указывает на большой щит, на котором перечислена добрая дюжина разных сортов.
— Ясно, — сердито бросает отец. Встреча с нездоровым сахаром неизбежна. Ребенок подпрыгивает на одной ножке: уж не надо ли ему в туалет?
— Какое ты хочешь? Апельсиновое? Радужное? Ванильное?
— Радужное! — Ребенок указывает пальчиком на разноцветную картинку.
Ему вручают радужное мороженое. Малыш радостно хватает рожок с неестественно ярким содержимым — закрученными по спирали розовыми, оранжевыми, ядовито-зелеными и белыми полосами.
— Вкусно? Доволен? — с ноткой беспокойства спрашивает отец. Я бросаю взгляд на его левую руку. Кольца нет. Очередной разведенный папа стремится выжать максимум из еженедельного визита. Видеться с ребенком раз в неделю — это мало, но он очень старается.
Поспешай медленно, и вскоре достигнешь цели.
МИЛАРЕПА
Ничуть не меньше старается немецкая овчарка, ковыляющая навстречу, — передние лапы перебирают бодро, задние приподняты и закреплены на некоем подобии велосипеда. Немецкие овчарки подвержены болезням тазобедренных суставов, но хозяин, по-видимому, не захотел усыплять своего питомца.
«Иди, Макс, давай, иди сюда», — зовет хозяин, судя по виду — бегун. Чтобы подождать отстающую собаку, он бежит на месте. Макс быстро трусит вперед. Он уже привык к приспособлению, которое помогает ему вести нормальный образ жизни.
Разведенного отца и хозяина собаки по имени Макс объединяет одно качество — несгибаемая решимость. Оба попали в сложную ситуацию, но намерены сделать все, что в их силах. Оба не пожелали покориться судьбе. Оба обратились внутрь себя и отыскали там резервы, позволившие достичь равновесия.
Если мы разобьем жизнь на посильные фрагменты, то обнаружим, что у нас куда больше сил, чем казалось. В самой трудной ситуации мы можем сделать все возможное — «есть слона по кусочкам», назначить распорядок дня и рассматривать ровно такой кусочек жизни, с каким в силах управиться.
Здесь и сейчас мы можем как можно лучше провести время с ребенком. Здесь и сейчас можем вывести собаку на прогулку. Здесь и сейчас можем стоять и не сдаваться.
Художнику умение не сдавать позиции бывает нужно очень часто. Порой мы не видим ни единого просвета, ни единого верного пути, по которому могли бы следовать в своей работе. «К чему все это? — шипит внутренний критик. — Все равно ничего не выйдет». Шипение критика — это голос Дьявола. Он всегда подталкивает нас к отчаянию, старается сделать так, чтобы мы видели не то, чего добились, а дальнюю дорогу, которая нас еще ожидает. «Никакой надежды на успех», — объявляет внутренний критик, одним взмахом руки руша все наши надежды.
В искусстве лучшее — это достаточно хорошее.
ИОГАНН ГЕТЕ
И все же надежда есть. Если мы готовы не сдаваться и идти дальше, впереди еще будут солнечные дни, и будут дождливые. Если соберемся с духом и продолжим путь, то надежда на успех останется с нами. Сконцентрируемся на возможности успеха. Положимся на себя и на благожелательную Высшую Силу, которая желает нам добра. Что же для этого потребуется?
С ростом знания мир становится не более постижимым, а более загадочным.
АЛЬБЕРТ ШВЕЙЦЕР
Работая над утренними страницами, мы словно отмахиваемся от того негатива, что вертится в голове. Мы изливаем его на страницу и вновь возвращаемся вглубь себя, как в тихий оазис. «Не спеши», — говорим мы себе и слушаем, насторожив внутреннее ухо, прислушиваемся к совету, который, возможно, сейчас появится из ниоткуда. Совет этот нередко звучит твердо, негромко и деликатно. И пусть здесь и сейчас мы не в силах ответить на главные вопросы жизни, у нас есть ответы на множество вопросов помельче.
Волшебная лоза
Во времена печали и недовольства увидеть всю картину целиком и заглянуть в будущее помогает ходьба. Мы выходим из дому, неся с собой проблемы, но очень скоро отвлекаемся на окружающий мир. Мы выходим из дому, чувствуя, что брошены и загнаны в угол, но вскоре начинаем понимать, что все мы в одной лодке — то есть в единой на всех чаше человеческого опыта. Чтобы выполнить упражнение, которое я намерена предложить, нужно сначала увидеть всю картину целиком.
Возьмите ручку и пустите руку бродить по странице. Пронумеруйте строки с первой по пятую.
Перечислите пять ситуаций, в которых вы не получали желаемого, в которых казалось, что вас отвергли или помешали вам. А теперь возьмите список и поищите в каждом таком случае положительную сторону. Грусть всегда порождает нечто хорошее, трудности оборачиваются милостью, а когда одна дверь закрывается, открывается другая, за которой нас ждут новые возможности. Попробуйте так прямо и написать: «Что хорошего могло из этого выйти?» Задайте вопрос и прислушайтесь к ответу. Очень может быть, что ответ вас удивит. Когда я стала выяснять, что же хорошего может быть в моих срывах, то увидела, что они побуждают меня больше сочувствовать другим. Благодаря этим срывам я обретала способность сопереживать людям, мучимым страхами и кошмарами.
Итак, вы выплеснули на бумагу разочарования, поискали в них неожиданные достоинства — а теперь предлагаю отправиться на долгую прогулку. Не зацикливайтесь на совершенных только что открытиях, пусть они болтаются где-то на заднем плане. Гуляйте, пока вас не оставит всякая мысль о спешке, пока перед вами вновь не откроются вся красота и величие мира. Ваша задача — обрести спокойствие. И тогда, быть может, меланхолия мало-помалу превратится в готовность принять происходящее.
Научитесь работать в условиях неопределенности.
БЕРНАРД МАЛАМУД
Тайна мира неведома никому — даже поэту.
ГАРСИА ЛОРКА
Войти с помощью соц. сетей: