Глава 39

Никогда раньше не задумывалась, насколько я уже привыкла делать что-то только с помощью магии. Комнату нашу мы начали чистить исключительно «липучкой» сразу после первого занятия по Бытовой магии, а дальше к этому только прибавлялись новые навыки — чистка и глажка одежды, к примеру, занимала теперь значительно меньше времени, чем раньше. Многие заклинания выдавались уже просто рефлекторно. И вот теперь всякая магия оказалась под запретом. Объяснялось это тем, что животные, находившиеся в зверинце, и сами по большей части были магическими, и клетки были усилены специальными заклинаниями, а постороннее магическое вмешательство могло привести к непредсказуемому результату. В качестве примера был приведен студент, закончивший в этом году третий курс, он попытался в клетке убраться «липучкой» и в результате полностью облысел. Нашим целителям вернуть ему волосы так и не удалось. Правда, надежды они пока не теряли.

— Пожалуй, Фогель не так уж и страшна, — повернулась ко мне впечатленная рассказом Грета. — Как-то мне не слишком хочется появляться без волос перед Марком.

— Ты можешь еще с группой поехать, наши только завтра отправляются.

— А ты не боишься облысеть?

— Инора же сказала, что если не магичить, то проблем не будет, — равнодушно ответила я. — Она же явно не в мороке, и не парике. Да и потом, кому нужны мои волосы? Личной жизни у меня нет и, похоже, не будет, а магией можно и без них заниматься. Даже удобнее — не надо будет время тратить, чтобы мыть, сушить и расчесывать.

— Ты что, с ума сошла? — возмутилась подруга. — Да я уверена, что все наладится. И как тогда ты себя будешь чувствовать с лысой головой?

— Да с чего ты взяла, что я непременно облысею? Я думаю, что нас просто пугали. Да и потом, если ты так боишься случайно что-то сделать, можно просто одеть амулет, блокирующий магию. Но я точно никуда не поеду. Я не выдержу просто постоянного присутствия Расмуссена и Фогель.

Грета еще немного попереживала, но все же решила не бросать меня здесь в одиночестве.

— Тебя на практику одну отправлять нельзя, — проворчала она, — а то опять во что-нибудь впутаешься. Хотя большей глупости, чем ты уже сделала, и представить нельзя.

Я только вздохнула на ее слова, мне тоже казалось, что хуже уже и быть не может.

На деле все оказалось не так страшно, как боялась Грета. Поручили нам присмотр только за пятью вольерами — их нужно было убирать и дважды в день кормить сидящих в них тварей. Уборка много времени не занимала — разделив силовым пологом клетку, мы входили на пустую половину, убирали ее, ставили миски с едой, выходили, убирали полог. После того, как обитатель вольера переходил на вычищенную половину, дабы подкрепиться, он опять отгораживался, и чистилась вторая половина. Оставшиеся часы мы проводили, просто наблюдая. Грета зарисовывала, я записывала все замеченные особенности, которые потом мы сверяли со справочником. Практически все твари, содержавшиеся в зверинце, были нам знакомы, исключение составляла странная особь, абсолютно неподдающаяся классификации. Чем-то она напоминала дракона, только мелкого и покрытого мехом с проплешинками. Безуспешно перерыв все справочники и так и не сумев определить, кто же это такой, мы обратились с этим вопросом к проходившей мимо смотрительнице.

— Результат неудачного магического эксперимента, — ответила она. — Магистр Шварц пытался приобрести качества дракона, а в результате распростился с остатками человеческого разума.

— Магистр? — удивилась Грета. — А почему тогда его здесь держат?

— А где его держать? — в свою очередь удивилась инора. — Он же опасен для окружающих и абсолютно невменяем. Мы пытаемся повернуть его заклинание вспять, но до сих пор ничего так и не получилось.

Судьба несчастного магистра настолько потрясла подругу, что она большую часть времени стала проводить именно у его вольера. Она почему-то решила, что если будет с ним постоянно разговаривать, то это пробьет в нем внутренний барьер и вернет если не человеческое обличье, то хотя бы разум. Но тот возвращаться явно не желал — через некоторое время после начала гретиных монологов рядом с ним он начинал громко выть и поскуливать от одного звука ее голоса, так что в конце концов ей не разрешили к нему даже подходить.

— Всегда так, — обиделась она. — я ведь уже достигла очевидного прогресса — он начал реагировать на внешние раздражители, а мне сразу же все запретили. Видно, не очень любили этого магистра.

— Думаю, что они просто испугались, что это единственный улучшение настолько усилится, что обратно этого Шварца будет уже не заткнуть. Уж очень противный у него голос, — заметила я.

— Я, наверно, тоже в целители пойду, как Марк, — мечтательно сказала подруга. — Буду заниматься душевными болезнями.

Я с недоверием посмотрела на Грету. Неужели ей действительно хочется всю жизнь возиться с такими, как этот магистр? Но до специализации у нас был еще один курс, так что за это время она вполне могла передумать, а если и решит идти на целительство, то хотя бы потеряет интерес к умалишенным.

До окончания практики оставалось всего два дня, когда приехал Ведель.

— Эрна, вы только не нервничайте, — начал он неуверенно и замолчал.

— Что случилось? — испуганно спросила я.

— Штаден погиб на практике, — сказал Дитер.

Дальше я все слышала, как сквозь толстый слой ваты. Что орки напали на форт, куда на практику отправили моего мужа, и всех вырезали. Что Дитера в тот злополучный день отправили в город, и только поэтому он не разделил участь сослуживцев. Что погибших даже определить невозможно было, настолько они изуродованы, поэтому их похоронили прямо там, в одной общей могиле. Что Ведель уже сообщил отцу Кэрста о случившейся трагедии, и тот очень просил привезти меня к нему на траурную церемонию прощания с погибшим. Все эти слова проходили как бы мимо меня, а в голове билась только одно — вот и кончился мой нелепый брак.

Всю дорогу Ведель был очень заботлив и предупредителен, но меня он раздражал до крайности. Хотелось его не видеть и не слышать. И появилась совершенно кощунственная мысль. Если уж суждено было кому-то выжить, то почему это был не Кэри? Почему это был Дитер?

Отец Штадена очень плохо выглядел. Полученное им известие состарило его лет на десять сразу. Глаза запали, щеки ввалились, даже усы, казалось, уныло обвисли. Эльза поддерживала его под локоть, но ей и самой требовалось утешение.

Какие-то абсолютно незнакомые люди подходили со словами соболезнования. Я с трудом подбирала слова для вежливого ответа, хотя мне хотелось кричать от того ужаса, в котором я оказалась. Почему-то совсем не было слез, и я не могла найти успокоения даже в этом. Сухие глаза жгло, как будто в них насыпали песок.

Я поднялась в библиотеку и подошла к окну. Из него прекрасно был виден сад, тот самый, где Кэри поцеловал меня. Свежая молодая листва сияла, все было так солнечно и безмятежно, а меня вдруг начало трясти как в лихорадке. Подошла Эльза, что-то спросила, но я даже не поняла, что ей нужно. Я смотрела в окно и не могла осознать, как же так, ведь вокруг ничего не изменилось, почему же Кэри теперь нет? Мне хотелось никого ничего не видеть и не слышать, но отрешиться от происходящего мне не давал Ведель, постоянно суетящийся вокруг меня, и даже сейчас пытающийся всунуть мне в руки стакан с каким-то остро пахнущим отваром. И он мне показался таким отвратительным в этот момент.

— Дитер, — не выдержала я. — Уйдите. Пожалуйста, уйдите.

После ухода Веделя, Эльза неожиданно сказала:

— А ведь ты любила моего брата.

— А стоит ли теперь об этом говорить?

— Да, это теперь не имеет смысла.

Она вдруг резко встала и вышла из библиотеки. Я прошла вдоль стеллажей, наугад достала одну из книг и раскрыла. Это оказался сборник стихотворений. На странице, на которую я сейчас смотрела, были следующие строки:

«Темные волны бегут к океану.

Темная тьма.

Темные волосы пахнут обманом.

Сводят с ума.

И пустотою уносится слово

В век или час.

Даже когда я целую другого

Помню о вас.»

Да, Кэри, я тебя буду помнить. Всегда. Только вот, не знаю, смогу ли я теперь целовать кого-нибудь другого…