Валерий Николаев зашел к Земцову попрощаться. Он уже был в костюме тысяч за пятнадцать баксов, с непременными часами – золото, масса бриллиантов, которые на российских ворах и казнокрадах всегда висят, как браслет с клеймом.

– Ну что, прощай, полковник Слава. Неплохо провели время, да?

– Неплохо, – согласился Слава. – До свидания, Николаев. Такая жизнь получается чудна́я штука, что лично я нашего свидания не исключаю.

– Не исключай, конечно, – весело рассмеялся Николаев. – За то тебе твой казенный грош платят, чтобы ты такие фантазии не исключал. Будешь в Германии – звони, приму как друга. Покажу, как люди живут. Понравился ты мне, если честно. Пригласил бы на работу, так ты же не пойдешь. Принципиальный небось.

– Киллером приглашаешь? – изумленно спросил Слава.

– Да дел у меня найдется на любой талант. Ну что, соврал я про то, что меня опередили? То-то же. Мне верить можно и нужно.

– Не соврал… Прошу прощения, мне нужно на суд по делу об убийстве Артема Марселя.

– Удачи. Сказать прикол напоследок? И тут меня, скорее всего, опередили. Этот Марсель многим был бельмо в глазу. А получилась вроде смешная история.

– Да, обхохочешься, – жестко сказал Слава. – Убит известный, полноценный и нужный обществу человек, а убийца – гениальный мальчишка, который рамсы попутал от дурной любви.

– И это мне в тебе нравится, – сказал Николаев. – К сердцу ты все близко принимаешь. Но совет напоследок: завязывай с этим. Ты что, плакальщица за три копейки – горевать по жмурикам? У тебя самого жизнь одна. И прожить ее надо… как надо. Так что подумай и звякни мне. Все перетрем. Тебе понравится.

…Странный то был суд. В зале сидели молчаливые люди – печальные и суровые. Сотрудники канала. Пострадавшей, а также главной свидетельницей обвинения была Дина. В зале было много журналистов. Дина подошла к своему оператору и сказала тихо:

– Ничего не снимай. Мы не будем давать этот процесс. Я просто объявлю минуту молчания.

Она изложила ситуацию, уложившись в несколько минут. Прокурор читал длинное и нудное обвинение. На фоне яркого и эмоционального обвинения самого себя, которое все уже услышали в объяснении Дениса, официальное заключение не прозвучало. Прокурор потребовал десять лет строгого режима. Адвокат произнес вялую, бессодержательную речь. После нее Денис обратился к судье:

– Разрешите уточнить, ваша честь…

И «уточнил», как показалось Славе, еще лет на пять. Напирал на особый умысел, долгую подготовку. Мать Дениса, довольно молодая по возрасту и почти старуха внешне, вообще не смогла говорить. Постояла, прижав носовой платок ко рту, махнула рукой и ушла в свой угол. Последнее слово Дениса было катастрофическим. Он сказал, что очень жалеет убитого им человека, но сам факт, что он так сознательно его убил, говорит о том, что в нем есть потенциал убийцы.

Судья уже собирался уйти в совещательную комнату, но ему передали записку.

– У меня тут просьба эксперта по делу Масленникова. Он просит дать ему слово. Разумеется, Александр Васильевич, мы вас слушаем.

– Я не собираюсь комментировать или опровергать ничего из того, что тут прозвучало. Это не входит в мою компетенцию. Я просто прошу вас, ваша честь, внимательно прочитать мое заключение после психиатрической экспертизы обвиняемого. Вы, конечно, поймете, что Василевский является человеком с феноменальными интеллектуальными возможностями. Я просил бы это учесть и указать в частном определении к приговору то, что ему нужны соответствующие условия содержания.

– О чем вы? О том, что человек, совершивший подобное преступление, должен быть освобожден от работы или может рассчитывать на более комфортные в отличие от других условия?

– Нет. Обвиняемый привык и к тяжелому труду, и к суровой жизни. Он – не лодырь, мягко говоря. Но ему, как никому другому, необходимо личное пространство, возможности для занятий и учебы. Не секрет, что в наших учреждениях студентам или ученым не дают книг или запрещают читать. Такое бывает. Это хотелось бы предупредить в процессе, сейчас. Я не беру на себя полномочий адвоката, не оправдываю ни в чем обвиняемого. Скажу простую вещь. Убит нелепо прекрасный, авторитетный деятель. Сейчас получит свой серьезный срок убийца. Но растоптать окончательно судьбу и будущее человека с такими невероятными способностями, человека, который только начал свою самостоятельную жизнь, мы не имеем права позволить. Это тоже преступление. Лично я беру на себя право контроля.

– И я, – встала в первом ряду Дина. – Право журналистского контроля.

– Да и я, – лениво поднялся Земцов.

– Что там творится? – посмотрел судья на входную дверь зала. Там раздавались возгласы, дверь приоткрылась, и в зал ворвалась Аня, которую пытались удержать два охранника.

– Меня не пускают! Мне сказали сюда не приходить! А это я убила Артема!

– Что-что? – переспросил судья. – Кому-то известна эта особа? Или это городская сумасшедшая?

– Это Аня. Она не сумасшедшая, – сказал Денис. – Но, конечно, она никого не убивала.

– Всем она известна, ваша честь, – с досадой сказал Земцов. – Это Синицына. С ней встречался Артем Марсель, а она окрутила мальчишку. Сказала убить соперницу, какой она считала Дину Марсель. Потом опровергла свои признания. Василевский тоже все опровергал с самого начала. Я просто исключил ее из расследования, когда понял, что там нет материала. Это одна истерика, что мы и видим.

– Синицына, – обратился судья. – Как вы можете подтвердить свои слова: вы давали Василевскому деньги как киллеру? Передавали оружие? У следствия нет подтверждения факта вашего заказа.

– Да, я все ему давала и передавала.

– Это можно проверить?

– Проверяли, – сказал Земцов. – Ничего она ему не заказывала. Просто чушь какую-то несла по телефону. Он понял так.

– Но я не по телефону говорила ему, чтобы он убил.

– В общем, понятно, девушка, – встал судья. – Вчера мне один сосед сказал, что нужно другого повесить на осине, поскольку он его место на стоянке занял. Но я почему-то не побежал никого вешать. Пейте валерьянку. Ваши показания не имеют ценности.

Когда судья ушел, Анна бросилась к стеклу, за которым стоял Денис, она стучала по нему кулачками, кричала:

– Отпустите его! Он ни в чем не виноват! Это я!

Денис смотрел на нее печальными глазами, как будто издалека. Так ему казалось: время, пространство и воздух раздвигают их с Аней по разные стороны земли.

Неотвратимо раздвигают. Навсегда.

Ему дали десять лет строгого режима. Частное определение насчет возможности заниматься по его усмотрению чтением и наукой было.

Все уже ушли: и судья, и прокурор, и адвокат, повели Дениса. А его мать вдруг закричала:

– Подождите, вернитесь, я забыла!

– Что такое? – подошел к ней Земцов.

– Я совсем забыла дать это, собиралась сразу, я очень испугалась, когда все началось.

Она протянула Земцову смятый листок, в пятнах от слез. Она все заседание держала его в руках и забыла отдать, чтобы приобщили к делу.

Слава взял, разгладил, взглянул: слово «канцер» сразу бросилось в глаза.

– Я из-за этого задержалась, не было никакого прорыва… Обследование.

– Стадия?

– Плохая. И года у меня нет. Не то что десять. Как их всех вернуть? Как им это дать?

– Сейчас это уже невозможно. Но я возьму, мы постараемся использовать, найдем адвоката, который напишет прошение об УДО, это условно-досрочное освобождение. Только, Нина Васильевна, мне очень жаль, но приговор эта справка не отменит. Может сказаться, на год-два меньше, но я не уверен.

– Тогда хорошо, что я это не дала и Денис не знает. Я вас очень прошу: не говорите ему. Когда я могу попрощаться?

– Завтра. У него будет звонок вам. Вы обо всем договоритесь. Желаю вам сил. Чудеса случаются – говорят в таких случаях.

Слава ехал в отдел по разрытой на двух полосах дороге, машина прыгала на обломках асфальта, и он бормотал про себя: «Черт, черт, черт…» Это относилось не к дороге.