Денис стоял в полумраке вечно темной комнаты его съемной квартиры в проблесках жалкого дневного света, который не пропускало окно, ни разу за последние годы не мытое. Да ему свет и не нужен. Он сам светится и в кромешной ночи. Кто-то при Анне назвал его Аполлоном. Анна нашла потом снимок скульптуры в интернете, увеличила, долго смотрела. Да тьфу этот нахальный каменный мужик против Дениса. На Дэна иногда больно смотреть. В его синие преданные глаза, на его кудри, как будто специально завитые, на красивые плечи, на руки, сильные и все равно еще полудетские, тонкую талию, плоский мускулистый живот, длинные идеальные ноги. Такими ногами какая-то тетка могла бы дойти до звания «Мисс Вселенная» без всяких папиков. Да не только тетка. Денису всевозможные менеджеры-продюсеры продохнуть не дают, когда Анна вытаскивает его на какую-то студийную тусовку. А он работает грузчиком! Когда его в очередной раз кидают с оплатой, подрабатывает в этом доме дворником. Иногда его поднанимают дворники-мигранты, которые в морозы или грязь уезжают к себе на родину. Или просто им неохота в снегу-грязи ковыряться. Денис никогда не спрашивает, сколько заплатят. Берет сколько дадут.

Ему восемнадцать лет. Он на десять лет младше Анны. И в этом, может быть, его беда. Анна всю жизнь терпеть не могла даже сверстников. А уж тех, которые моложе, их вообще за людей не считала. Ей со школы нравились взрослые, опытные мужчины. С ними можно чувствовать себя женщиной, а не мамкой-нянькой. Денис, конечно, другое дело. Вот стоит он посреди этой конуры, как всегда, совершенно голый: в этом он на самом деле похож на языческого бога, ему мешает одежда, – а она лежит на кровати и смотрит на него, как на картину, как на застывшую сказку о принце… Какая жалость, что ей это не нужно. Потому что он любит ее вроде всерьез. Сейчас, в свои восемнадцать. Может, если бы отмотал с ней пару десятков лет совместного брака, возненавидел бы, как старую каргу, злобную, некрасивую, необразованную. Она ведь ему ни по каким качествам в подметки не годится. Ни по красоте, ни по уму, ни по развитию. Он может всю ночь или полдня читать какие-то серьезные книжки. Даже из мусорного бака их приносит, очищает и сушит. Потом берет в руки, как великий подарок, и читает. А ей скучно на книги смотреть вообще.

Он и в постели – бог. Анна закусила до крови губу. Не думать о руках, губах Артема. Не вспоминать их последнюю ночь. Уничтожить, истребить в себе эти свои несчастные мечты про его чертовы носки и туфли, которые она собралась стирать и чистить. Ей такую честь не окажут. А тут… А тут парень-мечта, от взгляда на которого все рты открывают, стоит перед ней, на все готовый ради ее слова, вздоха, поцелуя.

– Дэн, а за что ты меня так любишь?

– Ни за что, – серьезно отвечает Денис. – Просто скрутило, как болезнь, задавило, как смерть, подняло до небес, как буран…

– Елки. Тебе бы стихи писать, учиться в каком-то лучшем университете. А ты с лопатой, на руках – мозоли. Любишь чужую бабу, которой платят за ночь.

– Не надо, Аня. Мне и так больно.

– Из-за того, что мне платят за ночь?

– Из-за того, что ты его любишь. Если бы просто так…

– Что? Ты бы простил, если бы просто так таскалась по другим мужикам?

– Ты совсем не понимаешь, что значит любить. То есть в моем случае не понимаешь. – Денис опустился на корточки у кровати, заглянул ей в глаза. – Ты же простишь все своему Артему, если будешь знать, что нужна ему. Не только на ночь. А у меня даже темы такой нет – не прощать тебя. Кто я такой, чтобы кого-то вообще не прощать? А тебя… Я узнал, что такое счастье. Это правда.

– Господи, – выдохнула Анна. – Счастье… Эта нищета, эта баба-непоймикто, то есть я, это все… Ты что, в зеркало не смотришь? Ты не видишь, как на тебя миллионерши заглядываются?

– Не вижу, – равнодушно сказал Денис. – В зеркало смотрю, когда бреюсь, умываюсь. Ты спросила, за что я тебя люблю? Вот видишь: какая ты щедрая по отношению ко мне. Ты видишь во мне то, чего, наверное, нет.

– Да… Твоя мать, наверное, миллион добрых дел совершила, раз ей был послан такой сын. Вот интересно просто. Ты такой: все прощу, как могу не прощать, дальше, наверное, по Библии. А вот если бы меня кто-то сильно обидел, избил, изнасиловал, сделал несчастной. И я бы тебе сказала: «отомсти», – ты бы тоже ответил: кто я такой, чтобы не прощать?

– Нет. Я бы тебе так не ответил.

– А что?

– Если ты скажешь убить – я убью.