Глава 23

Похороны Сабины прошли очень скромно. В приюте она никогда не была ни с кем особенно близка, смотрела на всех свысока, мечтала о богатстве и хотела поскорее оттуда уйти и забыть приютское прошлое. Навсегда оставить его за кованой калиткой. За два года, что прошли с момента ее выхода из-под опеки монахинь, подруг так и не завела — не было никого, кого она сочла бы подходящей для этого кандидатурой. Петер говорил, что до иноры Эберхардт она проработала по паре месяцев еще в трех магазинах, но ни с кем так и не сблизилась. Ее главная страсть — деньги — застилала ей глаза на все нормальные человеческие отношения. Поэтому провожали ее в последний путь всего четверо. Петер, которого я уже привыкла называть вдовцом и который на удивление прилично сегодня выглядел, несмотря на легкую небритость и окончательно ввалившиеся щеки. Инора Эберхардт, постоянно прижимавшая к глазам кружевной платок. Впрочем, глаза были красные, а платок постепенно становился все более мокрым. Я. И Рудольф Брайнер, который последние дни усиленно делал вид, что мы встречаемся. Или не делал вид — разобраться в его отношении ко мне было сложно. Где кончался его интерес к расследованию и начинался интерес ко мне, я так и не смогла понять. Я даже не была уверена, что второй интерес вообще присутствовал. Хотя Эдди воспринял его ухаживания всерьез и попытался завести со мной уже не раз имевший место разговор, что нельзя доверять подозрительным типам, которые с ног до головы увешаны магическими цацками, даже если одну из них мне и выделили. Сам факт, что выделили, был воспринят компаньоном моей нанимательницы положительно, а вот то, что выделивший теперь слишком часто возле меня находится, — нет.

— Детка, не верь ему, — увещевал меня Эдди. — Все эти сыскари, они лживые и ненадежные. Чего хочешь пообещают, чтобы дело раскрыть и своего добиться, а как получат желаемое — так сразу в кусты, и нет. Вот я честно сказал, что хочу жениться. Выходи за меня, да и уедем вместе, а?

Говорил он мне подобное часто, иногда по нескольку раз на день. Наверное, надеялся, что от постоянных повторений сердце мое растает и я дам столь желанное ему согласие. Или что постоянными повторениями накрепко вобьет мне свою кандидатуру в голову, не оставив там места для всяких Рудольфов. Меня это лишь забавляло, не больше. В серьезность его чувств я ни на миг не верила.

— Рудольф мне ничего не обещал, — заметила я, полностью игнорируя очередное предложение руки и сердца.

— Бдительность усыпляет, — уверенно сказал Эдди. — Все они такие. Вот возьми, к примеру, его начальника, Шварца этого…

Он замолчал, а я удивленно на него посмотрела. С инором Шварцем мне приходилось встречаться еще несколько раз, и у меня остались самые благоприятные впечатления от него. Он был вежлив, внимателен и совсем не походил на тот образ, что пытался создать в моем воображении Эдди.

— А что не так со Шварцем? — все же уточнила я.

— Со Шварцем? — нарочито замялся Эдди. — Прости, детка, это не моя тайна. Вот если бы ты была моей женой, тогда тайнами делиться можно, сама понимаешь. А так, почти постороннему человеку…

Он с таким выражением уставился на меня, как будто был уверен — прямо сейчас я брошусь уговаривать его, что совсем не посторонняя. Нет, глупостей я наделала много за прошедшее время, но выйти замуж ради удовлетворения пустого любопытства будет чересчур даже для меня. К тому же я была полностью уверена, никаких таких страшных тайн Эдди не знает.

— А инор Шварц сильный маг? — спросила я, чтобы увести разговор со «страшных тайн, доступных только членам семьи».

— Мне-то откуда знать, детка?

— Но как же? — удивилась я. — Если вы умеете видеть ауру человека, то можете сказать, сильный он маг или слабый. По отношению к себе уж точно.

— Так я его нигде, кроме их конторы, не видел, — недовольно сказал Эдди. — А там блокируются все магические штучки, если спецамулета не имеешь. А мне его почему-то при входе выдать забыли, — едко добавил он.

— А зачем блокируются?

— А затем, что трупы лишние никому не нужны. Этак задержишь мага, допросишь, а он решит, что сидеть не будет за содеянное, и прихлопнет следователя.

— Но маги, они же клятву дают, — удивилась я. — Не вредить короне.

— Наверное, заклинание воспринимает убийство сыскаря не как вред короне, — неприятно хохотнул Эдди. — А как чистку рядов служащих. А это, как ни крути, уже помощь короне выходит.

Посмотрела я на него неодобрительно. Убийство людей — это не повод для дурацких шуточек, особенно если люди эти стоят на страже твоей собственной жизни, даже несмотря на то, что некоторые, сейчас нагло хихикающие, не менее нагло нарушают закон для личного обогащения. Пусть даже, по словам Рудольфа, на такие нарушения смотрят снисходительно, лишь следят, чтобы ничего серьезного не возили из Степей в Гарм.

— Ну что ты надулась? — сделал новую попытку Эдди. — Да, не нравится мне твой Брайнер. Ходит здесь, под ногами мешается. Если бы не он, мы бы давно поладили. А то мне уезжать надо, а ты так своего ответа и не дала.

— Инор Хофмайстер, я вам уже ответила, и не раз, что не выйду за вас.

— Так ты передумать в любой момент можешь, — возразил он. — Этот тип ошивается постоянно рядом и мешает разглядеть, какой я прекрасный человек.

Я выразительно хмыкнула, намекая на то, что устроил этот прекрасный человек, провожая меня домой в достопамятный день нашего знакомства. Хорошо еще, что там была Сабина и Эдди не успел показать мне всю глубину своих душевных качеств, а то пришлось бы и правда выйти за него замуж — нельзя же оставлять ребенка без отца.

— Детка, ты мне настолько нравишься, что сдержать свои чувства очень сложно. — Он довольно улыбнулся, оценив собственный комплимент, но тут же погрустнел. — Уезжать мне нужно срочно, дело-то стоит. Но не переживай, я скоро вернусь. Надеюсь, до моего приезда замуж ты не выскочишь. Этот твой типчик правильно сделал, что нужную цацку на тебя нацепил. Если бы он еще ходил где подальше, так я бы сказал, что он молодец. Но идеальных людей не бывает. Разве что я.

Он опять с надеждой на меня посмотрел, но я почему-то так и не поторопилась броситься к нему в объятия с уверениями в вечной любви. Он подождал немного, вздохнул и распрощался. С женитьбой выгорит, не выгорит — неизвестно, а такие хорошие налаженные связи со Степью терять нельзя. Инора Эберхардт сказала, что некоторые зелья у нее заканчиваются, их нужно срочно пополнить. В Сыске из него вытащили все, что могли, хоть и не намного больше, чем из Петера, так как личная жизнь Сабины Эдди не интересовала, а какова она в постели, совсем не интересовало Шварца. Интересы их сходились разве что по запомнившимся обмолвкам. После череды допросов Эдди припомнил, любовница как-то проговорилась — у нее наклевывается очень выгодное дело, способное сделать ее жизнь безбедной. Но с чем оно связано, он сказать не смог. То ли она не говорила, то ли он сам не придал никакого значения ее словам, считая их обычной пустой похвальбой для придания значимости в глазах партнера. Этот рассказ был совершенно бесполезен для следствия. Кто убил Сабину и почему, так и оставалось загадкой.

Тело ее наконец выдали безутешному Петеру, и сейчас мы вчетвером, не считая могильщиков, стояли на кладбище и прощались с умершей. Лицо ее было почти счастливым, будто увидела она в конце жизни то, к чему стремилась, — деньги, драгоценности и дорогие наряды. Петер говорил, что следователь упоминал — Сабина была под ментальным воздействием и, скорее всего, чувствовала только то, что хотел ей внушить убивший ее маг. Сам вдовец сейчас смотрел на умершую, словно надеялся запомнить каждую черточку до конца жизни. Простояли бы мы долго, не желая ему мешать, если бы Рудольф не скомандовал закрывать гроб. Петер вскинул на него возмущенные глаза, но Руди сказал:

— Ее уже нет, понимаешь? Только оболочка, которую нужно похоронить.

— После ваших исследований удивительно, что хотя бы оболочка осталась. — Лицо Петера исказилось злобой, и он с ненавистью посмотрел на моего спутника. — Вам же все равно, кто она!

— Мы должны найти ее убийцу, — спокойно ответил Рудольф, — и для этого использовать все доступные законные методы. Наша цель — найти и наказать, если уж предотвратить оказалось невозможно.

— Оказалось невозможно, — как эхо повторил Петер. — Но почему, почему она?

И столько отчаяния было в его голосе, что слезы на глаза наворачивались.

— Петер, ее уже не вернешь, — инора Эберхардт была само понимание. — Теперь только и осталось как-то с этим примириться и жить дальше.

От ее показного участия мне стало нехорошо, но я постаралась спрятать свои чувства к этой лживой женщине вглубь, подальше. Ни к чему ей знать, что я о ней думаю.

— Примириться? — вскинулся Петер. — А вы теряли кого-нибудь столь близкого?

— Сестру, — просто ответила инора Эберхардт. — Мы прожили вместе всю ее жизнь. Родители наши умерли рано, и мне пришлось взять на себя заботу о ней. Она мне скорее даже как дочь была — все-таки пятнадцать лет разницы между нами. Когда она погибла, я тоже думала, что умру от горя.

— Тогда вы меня понимаете, — грустно сказал Петер. — А дети у нее были?

— Нет, что вы. — Лицо иноры Эберхардт омрачилось еще больше. — Эльза даже замуж не успела выйти.

— Для этого замуж выходить не обязательно, — криво улыбнулся Петер.

— До вас тоже дошли слухи, что у нее был роман с женатым инором? — недовольно сказала моя нанимательница.

— Да, — подтвердил он. — Даже имя называли, только я не помню уже какое.

— Инор… — уверенно начала она и растерялась. — Не помню. Надо же, совсем не помню, ни имени, ни как выглядел. Хотя, конечно, столько лет уже прошло… Но все равно странно. — Она посмотрела на нас и недовольно продолжила: — Но все это не важно. Сестра ни одного дня не прожила вдали от меня. Неужели вы думаете, что я бы не заметила рождения племянника? Прошу вас, не надо полоскать ее имя — это все, что от нее у меня осталось.

А еще рецепты, которыми инора Эберхардт сколотила свое немаленькое состояние. Только сейчас она не сочла нужным об этом упоминать, а отвернулась к могиле, которую споро засыпали. Комья земли не стучали по крышке, а мягко ложились друг на друга, создавая видимость пушистого одеяла — последнего одеяла Сабины. А ведь она рассчитывала, что на этом месте буду лежать я. Мне вдруг стало неимоверно холодно. Погода этому тоже способствовала. Не зря могильщики торопились закончить. Мрачное небо так и дышало пока не пролившимся дождем. Ветер налетал холодными порывами. Кладбище выглядело мрачным и угрожающим местом, не хотелось быть здесь сверх положенного.

— Я прошу вас всех пройти ко мне домой, — сказал Петер. — Помянуть Сабину.

Идти мне не хотелось, и не только мне, так как инора Эберхардт замялась, прежде чем дать свое согласие. Сильно ее задели ходившие о сестре слухи. Возможно, беременность одной приписали другой, со временем это стало непреложной истиной, за которую всеми и принималось. А сама инора на фоне этих слухов выглядела образцом добродетели. Ее лживое поведение вызывало у меня непреходящее отвращение, я не хотела лишний раз находиться с ней рядом. Но отказать Петеру было нельзя — в самом деле, не одному же ему сидеть в такой день?

Всю обратную дорогу мы молчали. Изредка я ловила неприязненный взгляд Петера, направленный в сторону Рудольфа. Тот ничего не замечал или, скорее, делал вид, что не замечает. За время, что мы с ним изображали парочку для посторонних, я поняла, что «делать вид» — это его сильная сторона. Иной раз очень сложно было догадаться, как он на самом деле относится к тому или иному вопросу. Поэтому всегда оставались сомнения, насколько он честен со мною. Вот и сейчас он немного приотстал от беседующих о тонкостях косметического производства Петера и иноры Эберхардт и спросил:

— Ну как?

— Что ну как? — не поняла я.

— Не пытался никто на тебя влиять?

— Все так же нет, — ответила я. — Погоди, ты что, считаешь, это Петер?

— Как вариант, — безо всякого смущения ответил он. — Установить удалось только двоих, кто постоянно имел с ней дело, — Гроссер и Хофмайстер. Оба маги. И хотя мне Хофмайстер не нравится больше, этого, — кивок в спину Петера, — со счета сбрасывать не стоит.

— Эдди ты тоже не нравишься.

— Понятное дело, — согласился он. — Я же стою между ним и его целью. Вот и не нравлюсь. Безобразие, столько времени прошло, а никто так и не проявился. Вот что стоило кому-нибудь хоть немного на тебя подействовать…

— Так они оба маги, — заметила я. — И оба знают о наличии у меня артефакта. А это не способствует попыткам ментального воздействия.

— Это да, — недовольно сказал Рудольф. — Но могут же они забыть о такой мелочи?

— Надоело изображать, что со мной встречаешься? — поддела я его.

— Это я могу изображать вечно, — парировал он, — с любой необходимой достоверностью. Не то что ты…

На этих словах он хитро улыбнулся, напоминая мне о недавнем случае. Тогда он полез целоваться со словами «на нас смотрят, мы должны отыграть легенду полностью», получил по физиономии и отповедь, что целоваться я буду, с кем сама посчитаю нужным и вовсе не ради легенды. Пусть окружающие считают, что ему неуступчивая девушка попалась. А легенды с поцелуями он может в других местах отрабатывать, не связанных со мной. «В других неинтересно», — заметил он, но больше не приставал.

— Меня беспокоит, что непонятно, откуда удар ждать, — продолжил он вполне серьезно. — Нет чтобы этой Сабине хоть дневник вести какой, все легче было бы.

— Она не думала, что все так может закончиться.

— Да уж, менталисты мозги могут запудрить знатно, — согласился Рудольф, — не зря же за несанкционированное применение ментальной магии наказывают как за особо тяжкие. Ничего, никуда он от нас не денется, голубчик. Рано или поздно найдем.