Музей изобразительных искусств имени Пушкина показал нам недавно некоторые работы Дали. Поклонники художника с самого начала говорили о том, что музей представил не самые лучшие работы, да и выставка была организована как-то странно, без понимания, что и в какой последовательности нужно показывать посетителю. Немалая часть публики была разочарована самим художником. Их ожидания не оправдались. Оказалось, что Дали обращен, скорее, к интеллекту и почти никак не затрагивает эмоции.

Я тоже побывал на выставке. Что же я увидел?

Прежде всего я увидел «Автопортрет с рафаэлевской шеей», написанный искренне и наивно в 1921 г. Автопортреты, видимо, писать вообще очень трудно, потому что в них то, что видно только художнику, нужно представить в горизонте, из которого он себя не видит. Зато его видят другие. И художнику нужно решить, что его волнует: он сам или другие. Дали справился с этой проблемой, и помог ему Рафаэль. Вернее, автопортрет Рафаэля. Удлиненная шея Дали – след этой помощи в осознании того, что он сам для себя проблема.

Своим автопортретом Дали говорит зрителю: смотрите – это не Рафаэль. Это я – Дали. Но я очень хочу быть таким же, как Рафаэль. Я буду стараться, я вытянусь, подрасту и достигну заветного.

Позднее Дали признается, что он – единственный, кто понял, что приблизиться к Рафаэлю невозможно. Но Рафаэля можно было попытаться обойти, обогнуть, оставив его в тылу как непокоренную крепость.

Конечно, было бы хорошо, если бы музей показал нам и другой автопортрет Дали, написанный им в том же 1921 г. Дело в том, что в этом «Автопортрете» Дали изобразил себя таким, каким его видят другие, а именно самовлюбленным, вредным, заносчивым эгоистом и рафинированным эстетом. Одним словом, черным человеком в пол-лица, в черной шляпе, с черной трубкой и красным галстуком.

Автопортрет – это всегда два автопортрета. Но устроители выставки не обратили на это внимания и показали нам лишь половину.

Выставка работ Дали помогает нам понять и даже смириться с тем, что есть искусство, а еще есть современное искусство.

Искусство – это то, что создается человеком посредством свободы. Поэтому все, что делает природа, к искусству не относится. Для этого нет никаких оснований. Но что делать тогда с Поллоком, с ассистентом Сикейроса, который, как обезьяна, разбрызгивал краски по полотну? Где выставлять его полотна: в музее зоологии или в музее искусств? Его решили выставлять в музее современного искусства, полагая, что искусство – это то, что выставляется и покупается как произведение искусства.

Дали не сомневался в том, что Поллок – это полное ничтожество, а его метод – дриппинг, разбрызгивание красок – это прямой отказ от свободы, редукция художника к простой бессознательной силе природы. Полок, как и дадаисты, хотел освободить сознание, но в итоге освободился от него. Дали – конструктор. Его сюрреалистические объекты преграждают путь первозданным природным объектам и открывают шлюзы субъективности даже в такой работе, как «Внутриатомное равновесие пера».

Дали – не эстет. Дали – невротик. У него не эстетическое отношение к миру, а невротическое. Пример. «Портрет Гала с двумя бараньими ребрышками, удерживающими равновесие на ее плече». Эстетическое отношение предполагает дистанцию между человеком и миром и незаинтересованный взгляд на мир. У невротика нет никакой дистанции по отношению к миру. Поэтому у Дали заинтересованный взгляд. Эта заинтересованность представлена в виде ребрышек на плече у Гала.

Дали – не современный художник, он еще только движется от искусства к современному искусству. Если бы он был современным художником, то он выходил бы за пределы своего сознания и шел бы к языку, и язык был бы его бессознательным. А он никуда не выходит. Просто его сознание не любит запретов. Сознание без запретов называется сном, чистой субъективностью. Искусство Дали – это всего лишь попытка записать, объективировать встречу с этой субъективностью.

Конечно, любые запреты опасны, патогенны. Но одно из двух – либо сознание является твоим первичным самоограничением, либо ты превращаешься в первичный антропологический бульон, в хаос. Дали решил найти третий вариант.

Дали был убежден в том, что в исследовании субъективности он пошел дальше Пруста, и он действительно пошел дальше Пруста и даже, как я думаю, Фрейда. Потому что он иначе решил вопрос о том, кто кого извлекает из хаоса: он извлекает сознание или сознание вытаскивает его из небытия. И Фрейд, и Пруст думали, что сознание – это все-таки ограничения, запреты, а это значит, что человек этими запретами вытаскивает себя из хаоса небытия. Но Дали решил, что это он, Сальвадор – спаситель, своим творчеством извлекает сознание из небытия и запреты здесь ни при чем. Каждая его картина – это структурированная субъективность, послание людям, обращенное к их интеллекту. Он, как Бог, творит мир из грез и галлюцинаций, и ему неведомы стыд и страх.

Художником быть опасно. Любой художник может быть уничтожен теми напряжениями, которые создаются внутри него галлюцинациями. Напряжение, говорит Дали, нужно снимать, выводить наружу, объективировать. Если ты не успеваешь зарисовать свои галлюцинации, то тогда беги от них, танцуй, скачи на лошади, просто кукарекай, иначе они настигнут тебя и разорвут. И здесь тебе уже будет не до стыда.

Дали – бесстыдник не потому, что он плюнул на портрет своей матери, хотя это и постыдно, не потому, что позволял себе рассказывать о своих телесных практиках, о выделениях своего организма, а потому, что он художник, отсутствие стыда у которого стало условием существования его жизни и творчества. Высказать немыслимое, показать невозможное, сделать видимым изнанку – значит метафизически уже стать бесстыдником. Картина Дали «Женские фигуры, воспроизводящие шхуну в движении» является примером метафизической геометрии бесстыдства, в которой женская плоть превратилась в паруса шхуны, и это превращение Дали изобразил как движение.

Считается, что сюрреалисты – это, конечно, левые. Андре Бретон и Луи Арагон – коммунисты. Но Дали не является ни левым, ни правым. Быть идейным, значит быть логичным. Но логика всегда неправа, прав абсурд. Многие левые, следуя логике, не могли силой абсурда стать правыми и стали, как говорит Дали, крысами сточных канав экзистенциализма. Но вот Ленин – это не крыса, это социалистический абсурд, он алогичен. Возможно, что «русский» – это его маска, а на самом деле он китаец.

В 1962 г. Дали создает сюрреалистический объект под названием «50 картин, складывающихся на расстоянии 2 метров в 3 портрета Ленина в виде китайца, а с 6 метров в королевского тигра». Внимательный посетитель выставки с расстояния в 8 метров мог заметить, что усы у тигра не обвислые, как у Ницше или у Пруста, а подкрученные, как у Дали, кверху.

Дали настоящий параноик, а не идейный, поэтому Ленин ему являлся с ягодицей трехметровой длины, которую подпирал костыль. На руках у него Дали видел маленького мальчика. Этим мальчиком был он сам, Дали. При этом Ленин смотрел на него людоедом, а Дали кричал: он хочет меня съесть! Таким было отношение Дали к идее коммунизма.

Иным было отношение Дали к правым, к идее фашизма, к Гитлеру. К сожалению, Пушкинский музей не показал нам «Загадку Гитлера», а напрасно. В 1937 г. в «Загадке» Дали изобразил огромную тарелку. На нее он положил несколько гусениц и бросил потертую маленькую фотографию Гитлера, как если бы ее нужно было для чего-то сжечь. Над тарелкой он изобразил засохшее дерево, на дереве – зонтик и аллегорию власти – огромную телефонную трубку, которая роняет слезу по тому, кто лежит на тарелке.

В Гитлере Дали разглядел манию развязать войну, чтобы потом ее проиграть и погибнуть.

Пушкинский музей познакомил нас с работами Дали. Теперь мы с полной уверенностью можем сказать, что сюрреализм – это все-таки Дали.