Бывают такие состояния, когда вот чуть-чуть еще, еще полвздоха, и все! Счастье так переполнит, что трясущегося и рехнувшегося тебя будут ловить полгода сетями усталые добровольцы среди осин сутулых по буеракам.

Это как с озоном. Глотнул вкусно пахнущего огурцами воздуха и потом таращишься, переживая ощущения.

Когда несовершеннолетняя Шемякина Е. Г. общается на моих глазах с кандидатом юридических наук Федюниным И. С., я ведь молчу. Не могу говорить. Дышать не могу.

Вчера эти ровесники разговорились о животном мире. Представления о мире животных у пятилетней Елизаветы и Федюнина идентичны. Слушать их уверенные рассуждения о млекопитающих и страшно, и притягательно.

Заспорили они на тему, кому из тварей земных живется тяжелее всего. Полчаса ярились собеседники, отстаивая свои смехотворные убеждения. Федюнин ставил на кашалота (Кеша боится воды). Елизавета Генриховна утверждала, что труднее всего живут всяческие олени (Елизавета увидела висящие у меня на стене рога).

Кеша упирал на опасность мрачных глубин, схватки с гигантскими кальмарами и холод. Елизавета, по-женски округлив глаза, тонко разыгрывала карту оленьего одиночества и беззащитности.

Вмешался, когда стороны дошли до взаимных подозрений в идиотии. Сообщил, хищно сощурясь, что труднее всего живется двум видам животных: маленьким и очень съедобным существам с неполнозубием во рту и старым, выжившим из последнего ума секачам-плешивцам.

Что таких кончают в первую очередь, и поделом. Крошечное если – ешь суп и взрослей, а перестарок если – нешумно радуйся каждому новому утречку в камышовых зарослях. Вот секрет выживания в этом мире. А не в том, чтобы устраивать диспуты на ночь глядя. Понятно?! Половина одиннадцатого! Устроили тут! Как я теперь усну, увидев все это вот?!

Кеша прервал показ схватки с кальмаром в Марианской впадине, а Генриховна поджала губы.

После того как дискуссия свернулась, посидели молча за столом. Я проигрывал Елизавете шахматную партию и сопел. Елизавета думала о своем. А Федюнин неожиданно начал жаловаться на какие-то покалывания в ногах и иных частях своего сообразного тела. С телом своим Иннокентий дружит. А вот само тело Иннокентия боится. По дружбе Кеша способен на многое, тело это знает.

– Транзиентная парестезия, – откликнулся я с добродушием, – недуг почтенный. Внучка, принеси-ка мне справочник! Не притаился ли за нашим столом какой опасный больной?

По справочнику зачитал с выражением:

– Хроническая транзиентная парестезия может оказаться симптомом инфаркта, опухоли или абсцесса мозга, рассеянного склероза, ревматоидного артрита, ВИЧ, болезни Лайма, рака, ал-ко-го-лиз-ма, нарушения питания, радиационного облучения, травмы шеи или позвоночника…

Генриховна шмыгнула носом.

– Вот так, значит, – выразительно сказал я, пристукивая корешком книги по скатерти, – вот таким, стало быть, образом… Не знаю даже, Иннокентий, где ты словил радиационное облучение? Наверное, надо тебе принять лекарственного коньяка грамм двести. Это и от болезни Лайма помогает в ряде случаев. Не говоря уже про нарушение питания…