Гладил свою серьёзную собаку, ставшую недавно отцом каких-то рыжеватых крыс приличного размера.

Одну из крыс хозяева порушенной невесты пообещали, с некоторым смысловым нажимом дверью, подарить мне, когда я с благодарным отказом ломился в прихожую, стряхивая повисших на руках владельцев этого собачьего притона.

Куда, куда мне ещё размещать животных?!

Единственное животное, о котором я мечтаю с детства, – это лошадь. Но лошадь мне не дают завести обстоятельства. Обстоятельства заполняют мой дом какой-то несусветной, хоть и любимой шушерой, которую я не кастрирую из принципиальных соображений, а не из любви к потомству, как думают некоторые святые души.

Обомлевшие от привалившего счастья некастрированные красавцы мои начинают шарить повсюду в поисках телесных радостей. И кого-то там нашаривают, кого-то там очаровывают. Попрекать их не могу.

Потомство сбагриваю с рук размашисто, не считая.

Есть у меня за городом овчарка-охранница, которая рожает мне всё более и более устрашающих щенков. Кто-то довольно давно убедил меня, что овчарки, ставшие матерями, лучше охраняют имущество. И я, обуянный жадностью, смотрел сквозь пальцы на моральное опустошение своей защитницы, которая, входя во вкус, снижала планку своих требований всё больше и больше. Последних её деток брать отказались решительно все. Я и сам не торопился брать их в руки. Только спрашивал у окружающих сорванным шепотом: «Кто? Кто их отец?! Надо же вызывать священников!»

Но есть гржимеки с лоренцами и покруче меня. Более крупного помола дарреллы.

У моего друга Федюнина в деревне живут две свинки. Купили их сущими младенцами для дальнейшего пожирания, понятное дело. Дети кандидата юридических наук и страусовода Федюнина, хотя сами не дураки поесть, свинок решили спасти. И, пользуясь безнадзорностью, урезали свинячьи пайки, сведя довольствие до минимума. Благоразумным детям казалось, что мы с Федюниным не будем жрать тощих свиней.

Дело обернулось так, что нас самих эти свинки чуть не сожрали, когда я заехал проведать свой будущий новогодний ужин.

– Давай! Давай! Показывай! – развязно хохоча, требовал я у смущённого Федюнина. – Хочу, понимаешь, насладиться зрелищем, ухватить красавиц за белоснежные бока, уважаю таких блондинок, чтоб с прожилками мясными, знаешь, с боками такими, чтоб упруго, но с жирком!

Распропагандированный детьми предатель Федюнин привёл меня к объектам желаний.

Посмотрели. Помолчали.

– Они у тебя хоть хрюкают? – спросил я тяжёлым и тусклым голосом.

– Они очень сообразительные… – неуверенно начал Федюнин. – Вон та, которая самая волосатая, она может мячик приносить…

– А вот та, с горящим взором, длинноногая, она что умеет делать? – меланхолично поинтересовался я. – Её побрить, так и на волков ходить можно…

– А зачем её для этого брить? – встрепенулся друг.

– Чтоб не перепутать в оптическом прицеле! Вырастил тут оборотней! Что теперь с ними делать?! Они через год такого издевательства пойдут на резкий рывок к свободе, начнут свирепствовать, возможно, даже взламывать магазины! Вся округа придёт по наши души с мотыгами! – вскричал я пронзительно под серым небом. – О нас, Кеша, подумай, о нас!.. Исправляй ситуацию, Федюнин, добром тебя прошу! – сказал я напоследок, садясь в машину.