Глава 1
— Вот пуля пролетела, и ага… Вот пуля пролетела, и ага… Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал…
Глеб Аркадьевич Звоницкий поднял глаза от операционного стола и наткнулся на красноречивый взгляд ассистента. «Ну, ты и оригинал, дядя! — вот что было написано в голубых глазах Игорька. — Ты, конечно, профи в своем деле, маэстро и все такое… Но, по-моему, ты просто старый чудак!»
И ничего не старый! Сорок семь — это разве возраст? Если верить расхожему мнению, что в сорок лет жизнь только начинается, то он, Глеб Звоницкий, в школе жизни — первоклашка. Ну а то, что он большой оригинал, — это да, этого не отнять. Просто Глеб Аркадьевич каждую минуту посвящает тому, на что у большинства людей не хватает времени, — радуется жизни. Семь лет назад он умер и целых две минуты был мертв. Его вытащили с того света, и теперь Звоницкий чрезвычайно ценит каждое мгновение.
— Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал, — задумчиво пропел Глеб Аркадьевич, думая при этом: «Н-да, а ведь мальчишку придется убрать… Причем прямо сегодня. Слишком много стал себе позволять, злодей».
В операционной было жарко, и он утер пот со лба.
— Кондиционер отрегулировать? — тут же вскинулся Игорек.
— Поздно, — мрачно отозвался Звоницкий, — раньше надо было думать. Я тебе сколько раз говорил, что в операционной должно быть девятнадцать градусов, ни больше ни меньше? Десять раз? Или сто?
— Ну, раз десять уж точно! — хмыкнул Игорек.
Глеб Аркадьевич смерил парня холодным взглядом и промолчал. «Да, решено. Убираем этого болвана прямо сегодня. Вот закончим дела, тогда и поговорим…»
Звякали инструменты, сияли лампы, Звоницкий привычно мурлыкал себе под нос очередной шлягер шестидесятых.
Игорек, видимо, что-то почувствовал — он тревожно заглянул в лицо шефу и предложил:
— Глеб Аркадьевич, давайте я зашью, а вы отдохните!
— Не надо, я сам.
Звоницкий наложил швы. Кр-р-расивая работа! Снял перчатки и бросил в лоток.
— Инструменты собери, — велел он Игорьку.
Ассистент торопливо бросился выполнять, а он, сняв перчатки и бросив их в лоток, вышел из операционной.
Воздух в приемной был куда прохладнее, поэтому Глеб Аркадьевич остановился отдышаться, но к нему вдруг подскочила старушка в элегантном брючном костюме цвета кофе с молоком.
— Доктор, как там мой мальчик? — прижимая к груди сумочку, дрожащим голосом спросила она.
— Не волнуйтесь, все в полном порядке! — важно кивнул Звоницкий. — Через пятнадцать минут можете забирать. Переноска у вас с собой? Швы снимать не нужно — они постепенно рассосутся сами. Обрабатывать умеете, не мне вас учить… Так что в полном порядке ваш…
— Марсик! — подсказала старушка.
— Марсик, точно, — кивнул Глеб Аркадьевич.
— Это уже шестой, — счастливо улыбнулась старушка. — Понимаете, они так недолго живут… Поэтому я называю их одинаково. Вроде бы это один и тот же… Спасибо, доктор! Про вас все говорят, что вы лучший кастратор в городе!
— П-простите, кто?! — закашлялся Звоницкий.
— Лучший кастратор! — подняв палец, значительно повторила хозяйка Марсика и, неожиданно сделав грустное лицо, осведомилась: — Скажите, доктор, а скидки пенсионерам в вашей клинике предусмотрены? Я очень на это рассчитываю. Пенсия у меня небольшая…
Звоницкий пробежался взглядом по собеседнице, отметив кожаную сумочку и туфли, костюм из натурального льна, не обошел вниманием камешки в ушах — карата в два каждый, и, вздохнув, махнул рукой подоспевшему ассистенту:
— Игорь, оформите скидку.
Ассистент вручил хозяйке запеленатого Марсика, еще не отошедшего от наркоза. Хозяйка подхватила его на руки и принялась ворковать над страдальцем. Вдруг она подняла взор на ветеринара и торжественно заявила:
— Ну, со следующим Марсиком мы, доктор, только к вам!
— Разумеется. Милости просим, — кивнул Звоницкий.
И занялся следующим пациентом — печальным лабрадором, который с месяц назад притащил на себе с десяток, не меньше, клещей с загородного пикника. Глеб Аркадьевич вспомнил, что эта псина никак не давалась, когда ветеринар пытался взять у нее кровь на пироплазмоз. Такой анализ берут из уха — кровь нужна периферическая, венозная не даст установить правильный диагноз. Лабрадор своими ушами очень дорожил и, несмотря на тогдашнее плохое самочувствие, сопротивлялся как лев. Глеб с хозяином тогда прямо намучались… Под микроскопом Звоницкий обнаружил пироплазму канис, простейшее одноклеточное, паразитирующее в эритроцитах, которое и вызывает заболевание. Именно оно, а вовсе не клещ и есть причина болезни. А клещ — простой переносчик. К тому времени у собаки уже были явные проявления болезни — лихорадка, вялость, кровь в моче. Схему лечения Звоницкий назначил стандартную — имидосан, потом капельницы. Сегодня хозяин привел собаку на последнюю инъекцию витамина В12. Сейчас лабрадор был здоров, просто клиника вызывала у него неприятные воспоминания, отсюда и поджатый хвост, и грустный взгляд.
Звоницкий распахнул дверь во вторую процедурную и кивнул собаке:
— Ну, заходи, раз пришел.
Получив положенный укол, пес заметно повеселел и потащил хозяина на улицу. Тот пытался расплатиться за услуги ветеринара, но лабрадор не хотел ничего знать про такую странную, бесполезную, придуманную людьми вещь, как деньги, и рвался на волю.
Глеб Аркадьевич вышел на крыльцо проводить лабрадора и его хозяина, а заодно взглянуть, не испортилась ли погода. Дело в том, что на вечер у Звоницкого было намечено интересное мероприятие. Не хотелось бы, чтобы внезапный дождь спутал планы…
Но небо было ясным, редкие облачка не в счет.
Пожелав лабрадору никогда больше не попадать в клинику, он вернулся в свой кабинет и неожиданно застал там крайне неприятную картину: Игорек пятился к стене, а на него, уперев руки в монументальные бока, грозно наступала дама с полузабытой прической «Бабетта идет на войну».
— Глеб Аркадьевич! — жалобно пискнул Игорек. — Уберите от меня эту… эту… психованную!
— Сам ты психический! — ринулась в атаку дама. — Да еще жулик вдобавок!
Звоницкий с интересом смотрел на происходящее. Он давно подозревал, что его ассистент слегка… того… нечист на руку, а сейчас, похоже, получил этому подтверждение.
— Представляете, чего этот ваш Бендер сделал, — пояснила «Бабетта», — назначил моему псу лекарство и сам же его мне продал. Четыреста пятьдесят рублей упаковочка! На курс надо три. Ну, мне для любимой собачки ничего не жалко… но потом прихожу я в аптеку, а там точно такое же лекарство — вот не поверите — сто рублей!
— Да не такое! — взвыл Игорек. — Там дозировка другая, и оно вообще импортное! Как раз столько и стоит. Я для вашей собаки самое лучшее, а вы…
— Какое лекарство? — деловито осведомился Глеб Аркадьевич.
— Платифиллин, — вжав голову в плечи, тихо произнес Игорек.
— Та-ак, понятно. — Звоницкий обернулся к даме и успокаивающим тоном, каким обычно разговаривал с четвероногими пациентами, пообещал: — Это просто недоразумение. Игорь Семенович ошибся. Он доктор начинающий, неопытный… Сейчас он вернет вам разницу в стоимости лекарства. А я от лица нашей клиники прошу извинить моего помощника.
Звоницкому многие говорили: против магии его успокаивающего голоса устоять невозможно. Вот и сердитая дама еще немного подышала, раздувая ноздри, а потом с размаху опустилась на стул, который жалобно пискнул под ее весом, и мирно сообщила:
— Да ладно, я не обидчивая. Если ваш парнишка вернет мне деньги, я что ж… Я не возражаю. Собаку мою вы вылечили… Клиника у вас хорошая, и от дома близко. В следующий раз снова к вам придем!
Игорек замер с приоткрытым ртом. Кажется, такого поворота событий «Бендер» не ожидал.
— Глеб Аркадьевич, — прошипел он на ухо шефу, — мне что, из своего кармана деньги отдавать этой психованной?
— А куда ты положил разницу между ценой платифиллина в нашей аптеке и тем, за сколько загнал лекарство? — поинтересовался Звоницкий. — В карман? Вот оттуда и доставай.
Игорек, сердито сопя, расплатился с дамой, и та, вполне довольная, покинула кабинет.
В дверь немедленно просунулась голова девушки с сонным котом на руках.
— Можно, Глеб Аркадьевич?
— Прошу вас подождать минут пять-десять, — попросил ветеринар. Кот был «повторный», ничего срочного.
Девушка скрылась, и Звоницкий аккуратно прикрыл за ней дверь. Игорек исподлобья наблюдал за шефом. Сейчас он удивительно напоминал Звоницкому добермана, который когда-то жил у него дома и обожал делать лужи в неположенных местах. Точно такое же самодовольно-глупое выражение на физиономии — да ладно, все обойдется! Хозяин слишком доверчив, чтобы заметить лужу в коридоре!
— Присядьте, Игорь! — вполне миролюбиво предложил Звоницкий.
— Зачем? — напрягся ассистент. — Нас это… пациенты ждут.
— Понимаете, у меня правило, — очень вежливо пояснил Глеб Аркадьевич, — я никогда не увольняю своих сотрудников на бегу и без объяснения причин. Больше пяти минут это не займет, так что присядьте.
Игорек опустился на стул, как будто у него разом ослабели ноги.
— А вы… вы что, уволить меня собираетесь?!
— Именно так, — без улыбки ответил Звоницкий.
— Но… за что?! Подумаешь, платифиллина флакон загнал! Да все так делают! Она и не заметила ничего, эта баба, еще спасибо говорила!
Звоницкий вздохнул. Он был вежливым человеком, и порой у окружающих могло сложиться неправильное мнение о нем. Глеб Аркадьевич никогда не орал на подчиненных, скальпелями не швырялся, но это вовсе не означало, что он был рохлей и мямлей. Звоницкий умел быть очень жестким — его юные ассистенты даже не подозревали насколько.
Просто он старался дать начинающим ветеринарам шанс сделаться нормальными специалистами, сработаться с шефом. Но с ассистентами Глебу хронически не везло. За то время, что просуществовала его клиника, Звоницкий сменил шестерых. Один оказался вороват, у второго руки были, что называется, «не тем концом» приставлены, и, побившись с месяц, Звоницкий понял, что мало-мальски пристойного врача из парнишки не выйдет, как ни старайся… Еще одна выпускница «ветеринарки» полировала на работе ногти и строила глазки клиентам, а следующая была дочкой давних знакомых. Звоницкий взял ее «по протекции» и намучился, пытаясь избавиться от никчемной девицы, которая вдобавок ко всему и сама не испытывала ни малейшего влечения к непростой профессии ветеринарного врача, а мечтала о карьере модели…
В общем, Игорек был шестым неудачным опытом Звоницкого. Первое время парень, что называется, «тянулся» — старался выполнять работу как можно лучше, внимательно слушал замечания шефа. Но постепенно расслабился, работал спустя рукава, хамил клиентам. Глеб Аркадьевич давно подумывал, что пора расставаться. История с платифиллином оказалась последней каплей.
— За что? — жалобно повторил Игорек.
Ну еще бы! Работа рядом с домом, график щадящий, да и платил Звоницкий более чем нормально… Жалко терять такую работу!
— То, что ты сегодня сделал, на уголовном жаргоне называется «крысячить», то есть воровать у своих, — смерив его взглядом, жестко проговорил Глеб. — Эта клиника принадлежит мне, не забыл? Значит, положив в свой карман «навар» от трех флаконов лекарства, ты украл не у кого-нибудь, а у меня! А я такого не прощаю, понял?
Игорек во все глаза смотрел на шефа. Он никак не ожидал, что вежливый, интеллигентный, похожий на профессора Звоницкий может быть и таким тоже. Ой, блин, влип так влип! И, главное, из-за чего? Навар ведь получился копеечный, вот что самое обидное…
Да, кажется, краем уха Игорек слышал, что его шеф раньше работал то ли в прокуратуре, то ли в адвокатуре… короче, в органах. Знать бы заранее, чем все закончится, ни за что не стал бы толкать «налево» этот злосчастный платифиллин…
А Глеб Аркадьевич как ни в чем не бывало откинулся на спинку стула и задумчиво произнес:
— Странно, что люди сравнивают себя с животными, когда говорят о чем-то гадком. «Злой как собака», «упрямый как осел»… И крысам досталось, можно сказать, ни за что. Интеллигентнейшие животные, чрезвычайно умные…
Игорек таращился на шефа. Кажется, в своей любви к «братьям нашим меньшим» тот перешел всякие границы… Лучше бы он с такой любовью относился к начинающим ветеринарам! А то чуть что, так сразу увольнять…
— Глеб Аркадьевич, — предпринял новый заход ассистент, — дайте мне еще один шансик, а? Я это… обещаю исправиться! Больше никаких… э-э, косяков, честно!
— Честно надо было раньше. Кстати, ваше «крысятничество» — это далеко не единственная претензия с моей стороны. Вы постоянно наносите урон репутации моей клиники. Вы грубите клиентам. И ваши неумелые манипуляции с капельницей тоже не прибавляют нам очков…
— Глеб Арка-а-адьевич! — заныл юноша.
— Достаточно, Игорь, не унижайтесь! — Звоницкий резко поднялся. — Я своих решений не меняю. Вы свободны. Расчет можете получить хоть завтра.
Ассистент еще немного постоял, тяжело дыша, но, поняв, что точка в разговоре шефом поставлена, причем жирная и окончательная, выскочил из кабинета с перекошенным от гнева лицом.
Звоницкий пожал плечами и пригласил в кабинет девушку с «повторным» котом. До самого вечера Глеб Аркадьевич вел прием один. Как назло, после ухода Игорька пациенты потянулись вереницей. В приемной скопилась небольшая очередь. С одной стороны, это было даже приятно — очередь означала, что открытая недавно клиника востребована. Значит, район, где Звоницкий арендовал помещение, выбран правильно, и при условии «по-умному» налаженной работы клиника будет процветать. С другой стороны, сидеть в очередях никто не любит. Современный человек — это вам не терпеливый обитатель «совка», который воспринимал многочасовые очереди как нечто неизбежное — вроде морозной зимы или слякотного лета. Тем более что ему особенно и некуда было торопиться… Современный городской житель совершенно не привык ждать. Конкуренция так велика, что всегда можно найти аналогичную услугу неподалеку. А вот этого Глебу Аркадьевичу никак не хотелось.
Так что до самого вечера Звоницкий проявлял прямо-таки чудеса скоростной медицины. Никогда еще он так быстро не накладывал швов, не кастрировал и не перевязывал. Работать без ассистента было неудобно и непривычно, и пару раз Звоницкий ловил себя на том, что ждет, когда ему подадут инструменты или перевязочный материал.
Но Глеб Аркадьевич принял, так сказать, вызов обстоятельств, благополучно управился со всеми трудностями и, кстати, неплохо заработал. К восьми вечера, когда клиника закрылась, он утер со лба трудовой пот и с облегчением выпроводил последнего четвероногого пациента.
Быстро привел в порядок смотровую и операционную, убрал инструменты. К восьми утра явится приходящая уборщица тетя Маша, она вымоет полы. Затем умылся, сменил темно-синюю хирургическую форму на летние брюки и рубашку, запер клинику, сел за руль своей новенькой «Мицубиси Паджеро» и поехал домой, привычно мурлыча под нос «Ландыши, ландыши, нежного мая привет».
Звоницкий был доволен новой машиной. Тем более что эту серебристую красавицу по его заказу только что переделали под ручное управление. После «того, что случилось», коленный сустав был не в лучшем состоянии, вернее, его собрали по кусочкам, и правая нога иногда подводила. Звоницкий не любил рисковать и потому предпочитал машину с ручным управлением. Незачем ставить под удар жизни окружающих — и пешеходов, и водителей. Да и свою собственную жизнь Глеб Аркадьевич чрезвычайно ценил. Особенно после «того, что случилось»…
После взрыва начиненной гексогеном машины сотрудник прокуратуры Глеб Звоницкий выжил чудом. Собственно говоря, не совсем выжил… Клиническая смерть длилась две минуты. А потом Звоницкого, что называется, вытащили с того света. Глеб Аркадьевич никогда и никому не рассказывал о том, что видел «по ту сторону». Но с этого момента жизнь его бесповоротно изменилась.
Престижную службу в прокуратуре, где Звоницкий стремительно делал карьеру, пришлось оставить. Прежде всего по состоянию здоровья, конечно. После взрыва Глеб восстанавливался очень долго — больше года. Позвоночник, колено, поврежденная сетчатка глаз… Одно время была вполне реальна угроза полной слепоты. Ну, про косметические дефекты и говорить нечего — прежде красивое лицо Глеба Аркадьевича теперь выглядело так, будто в него в упор выстрелили мелкой дробью. И если шрамы на коже в конце концов зажили, нервную систему проклятый гексоген расшатал навсегда.
Из больницы Звоницкий вышел, тяжело опираясь на палку, в специальных затемненных очках — глаза не выносили яркого света. Он страдал бессонницей, приступы панических атак были пугающе регулярными — внезапно Глеб покрывался холодным потом, сердце начинало неровно стучать, бухало, все ускоряя бег крови, в висках стучало, голова кружилась, и возникало полное ощущение, что сердце сейчас остановится. Конечно, Звоницкий знал, что это просто причуды травмированного организма, что на самом деле его жизни ничто не угрожает… Но справиться с атаками силой воли было невозможно, а сидеть на лекарствах он не хотел: хватит, спасибо, и так за время лечения посадил себе печень.
Его с почетом проводили на пенсию. Коллеги скинулись и подарили уважаемому Глебу Аркадьевичу элегантную трость вместо больничной палки. С этой штукой Звоницкому предстояло «шагать по жизни» до конца своих дней. Он, конечно, вежливо поблагодарил коллег, но трость возненавидел с первого взгляда и навсегда. Ему было сорок пять. Перед злосчастным происшествием Звоницкий находился на взлете карьерного роста и не собирался останавливаться на достигнутом. Теперь на всех его планах можно было поставить жирный крест.
С личной жизнью тоже складывалось не очень. С женой Глеб развелся за год до теракта и ничуть об этом не жалел. Людмила — далеко не Флоренс Найтингейл, знаменитая медицинская сестра. Она не собиралась сидеть у постели больного, а уж муж-инвалид, пенсионер по состоянию здоровья ей был и вовсе ни к чему — не укладывался в ее персональный «жизненный план».
Этот самый «жизненный план», где все было рассчитано, все предусмотрено — от важного вплоть до самых незначительных мелочей, — Людмила предъявила Глебу еще на втором свидании.
Юный Звоницкий был тогда потрясен: во времена «позднего совка» никто из родных и знакомых ничего не планировал, исключая выезд всей семьей на дачу на посадку картошки. А эта девушка с точеным профилем и прической «пони-тэйл», в просторечии «конский хвост», уже точно знала, что диссертацию она защитит к тридцати, а ребенка родит в тридцать два. На сорок лет планировалось, кажется, первое протезирование зубов…
Подобная целеустремленность была редкостью в те сонные, «беззубые» времена. Собственно, во многом юный Звоницкий влюбился в свою будущую жену именно из-за этого «плана». Сам он был порядочным раздолбаем, и если бы его тогда спросили, чего он хочет от жизни, честно бы ответил, что не имеет ни малейшего понятия. Глеб успел закончить два курса ветеринарной академии, писал стихи в толстую тетрадку, бренчал на гитаре и увлекался бардовской песней.
Целеустремленная первокурсница химического факультета поразила его неискушенное сердце. И вскоре юная пара уже стояла перед теткой в голубом кримплене, сотрудницей районного ЗАГСа, обещая строить образцовую советскую семью и с трудом сдерживая здоровый смех.
А дальше… Дальше приключилась «перестройка», и Людмиле Звоницкой приходилось вносить коррективы в свой «жизненный план» едва ли не каждую неделю.
Юная супруга забеременела. Поскольку ребенок в ее «плане» ожидался не раньше тридцати, Людмила от него избавилась, навсегда потеряв способность иметь детей, чего уж точно не планировала. Чтобы заработать на лекарства, Звоницкому пришлось покинуть ветеринарный, после чего его призвали в армию.
Двухлетняя служба на границе с Афганом стала странной передышкой в его жизни. Война уже закончилась, и войска недавно вывели. Глеб попал в отряд кинологов и целых два года патрулировал границу вместе с умной старой овчаркой по имени Веста. Именно «по имени» — Веста была такой умной, что вполне могла бы нести службу самостоятельно, обойдясь без кинолога. Собак Звоницкий и до того любил, а теперь зауважал окончательно. Служба получилась приятной — никакой дедовщины в отдаленном гарнизоне не водилось, да еще и «по профилю» — Глеб все еще планировал вернуться в ветеринарный.
Но страна, в которую он попал после демобилизации, не имела ничего общего с его сонной, добродушной, слегка «поддатой» родиной. Ему показалось, что он оказался за границей. И люди вокруг явно были иностранцами — ну не могли его соотечественники так быстро перемениться до неузнаваемости! Старикам перестали уступать место в транспорте — воспитанный Звоницкий заметил это сразу, в первый же день. Главными героями новой эры стали киллер и проститутка. Юные граждане новой страны на полном серьезе мечтали о подобной карьере. Мальчики — о том, чтобы их взяли на роль бойца в какую-нибудь бригаду, девочки — чтобы попасться на глаза кому-то из новых хозяев жизни, и не важно где — хоть в бане.
Звоницкий не мог поверить, что люди способны так быстро меняться: прошел какой-то год, потом второй, и вот уже родину не узнать. Это были уже другая страна и другой народ. Еще недавно эти люди были заодно в своем стремлении «навернуть» государство — непонятные иностранцу слова «блат», «прихват», «барашка в бумажке» были ясны и дошкольнику. А сегодня «дорогие россияне» зубами рвали друг друга в жадных попытках выгрызть себе немного денег из окружающего хаоса, ходили на митинги и умирали в очередях от инфаркта.
Глеб Аркадьевич слегка растерялся. Он как-то не собирался включаться в этот безумный хоровод и планировал тихо отсидеться за стенами ветеринарки. Но у Людмилы были другие планы на их совместное будущее. Молодая жена заявила, что ветеринар — это не профессия для мужчины, что он слишком низко себя ценит, на самом деле он способен на куда большее, чем ставить клизмы коровам, что она, Людмила, не для того выходила замуж за Глебушку, чтобы «плодить нищету»… Поскольку в то время Глеб еще не знал, что с мыслями о потомстве придется проститься навсегда, аргумент был очень сильным.
И Звоницкий повздыхал, убрал на антресоли стопку учебников по ветеринарному делу, гитару в чехле и отправился поступать в юридический.
Вообще-то Людмила мечтала, чтобы Глебушка стал адвокатом. Количество судебных дел увеличивалось с каждым годом. Казалось, каждый второй сидел, сидит или вот-вот сядет. Нереальные по советским меркам деньги, которые крутились в этом «бизнесе», туманили разум. Да и самому Звоницкому нравилась идея защищать невиновных — несмотря ни на что, он в душе все еще оставался романтиком. Но поступить куда хотелось было совершенно невозможно — даже Звоницкому с его льготами после армии. Людмила бегала, суетилась, совала кому-то взятки (кстати, она необычайно быстро выучилась это делать), — но все было без толку. В конце концов даже ей пришлось это признать.
Зато Глеба с его армейской характеристикой взяли на другой факультет. Так он оказался в прокуратуре. Работу свою Звоницкий не любил, но, будучи перфекционистом, старался выполнять как можно лучше. Взяток не брал. Когда звонили «сверху» и давили, не пытался сопротивляться, а послушно выполнял требуемое. Короче, соблюдал правила игры. Очень скоро он обзавелся покровителем «в верхах». Этот человек, кое-чем обязанный молодому прокурору, быстро двигался наверх и про своего протеже не забывал. Звоницкий был полезен, к тому же умен, тактичен, умел держать язык за зубами. В общем, «свой человек».
Глеб обзавелся квартирой и загородным домом, солидным автомобилем. Людмила тоже аккуратно водила сиреневую «Мазду», занималась отделкой то квартиры, то дома, то снова квартиры… Так незаметно летело время.
К сорока четырем годам Глеб Аркадьевич обнаружил, что у него растет пузо, при ходьбе возникает одышка, да и наличие лысины отрицать больше невозможно. А еще — что они с женой совершенно чужие люди и что он находит любой предлог, лишь бы не находиться в одном помещении с этой женщиной — все такой же стройной, ухоженной, с отличными, по «плану» сделанными зубами, но холодной, как зима, и жесткой, как стальная балка.
За эти годы Людмила, изрядно пометавшись и испытав на себе превратности судьбы, все-таки защитила диссертацию. Но вот ребенка — ребенка так и не получилось. Вместо него у Людмилы Звоницкой был свой фармацевтический бизнес. Глеб, конечно, немного помог на начальном этапе, но дальше бывшая студентка химфака управлялась самостоятельно. Она дважды теряла все свое состояние и дважды возвращала — еще и с прибылью. Перенесенные испытания выжгли в ее организме остатки человечности, и Звоницкий старался как можно реже пересекаться с этой холеной стервой. Честно говоря, Глеб ее жалел. Людмила переживала свою бездетность куда сильнее, чем это можно было предположить.
На сорок пятый день рождения супруга организовала Звоницкому праздник. Это был прием в стильном загородном ресторане. В этот день с самого утра Глеб чувствовал себя неважно: сердце покалывало, голова кружилась. Да и настроение было… не очень. Вовсе не таким, каким оно должно быть у преуспевающего человека на пике карьеры, с отличными перспективами. Нет, конечно, жизнь удалась. Но… Что-то ныло в душе, как зуб под коронкой. Почему-то хотелось достать гитару и взять пару аккордов. Но гитары давно не было — потерялась при переезде на новую квартиру. Конечно, Звоницкий мог бы купить себе хоть десяток гитар… но как-то это было… глупо, что ли. Да и зачем?
Прием удался — Людмила, как всегда, была на высоте. Она признавала только «хай-класс», и только один Звоницкий помнил, как Люда обожала слипшиеся пельмени из кулинарии за углом.
Были сказаны уже все тосты — и за здоровье именинника, и за его очаровательную супругу, и за дальнейший карьерный рост, и за дорогих гостей… Гости разбрелись по кучкам, фонарики зажглись над противомоскитной сеткой, вечер дышал прохладной…
И тут Глеб поднял голову от тарелки. Он был слегка пьян, но соображал нормально. Кто все эти люди?! Деловые партнеры, «полезные» знакомые. Кто эта женщина, что деловито беседует с помощником губернатора? Неужели это его жена?
Ему сорок пять. У него нет друзей — только полезные люди. Нет любимой — только удобная, как старый башмак, супруга. А что, если с ним приключится инфаркт? Вот прямо сейчас? Каким вспомнят его люди? И что вспомнит он сам — о своей жизни, которая почти уже прошла?
Овчарку Весту? Почему-то, кроме его старой собаки, никаких привязанностей в жизни Звоницкого не было… не считать же случайные любовные истории…
Тот вечер закончился как в тумане — с горя Глеб напился так, как давно уже себе не позволял. Людмила на такси доставила мужа домой, сгладила неловкость перед гостями. Но и так никто ничего не заметил.
С тех пор нет-нет, но всплывали иногда с темной глубины тревожные мысли, нарушали распорядок идеально устроенной, удобной, привычной жизни…
Вскоре Глеб развелся с Людмилой — кстати, по ее инициативе. Супруга заявила, что давно уже любит другого — помощника губернатора, того самого. Звоницкий ужасно удивился: «Людмила» и «любить» казались ему несовместимыми понятиями. Но на развод, разумеется, согласился — все прошло тихо, чинно, благородно. Людмила получила загородный дом, а Глебу осталась квартира в центре.
А потом был взрыв.
Выйдя из больницы, Глеб Аркадьевич попытался наладить свою жизнь. Пенсия у него была более чем приличная, квартира в тихом центре, машина… Но жизнь упорно не налаживалась. Родители Глеба давно умерли, братьев или сестер у него не было. Глеб хотел завести собаку… но с покалеченной ногой прогулка превратилась бы в пытку, так что даже в этой простой радости ему было судьбой отказано.
Однажды зимней ночью Звоницкий обнаружил себя стоящим на балконе. Если встать вон на тот ящик, то и палка не помешает. Одно движение — и нет ничего этого: ни одиночества, ни жизнерадостного мелькания в телевизоре с выключенным звуком, ни коробки с лекарствами на столике у кровати.
Он стоял на балконе долго, глядя на цепочки разноцветных огней, — до тех пор, пока не замерз. Потом вернулся в комнату, негнущимися руками закрыв на щеколду балконную дверь.
На следующее утро он позвонил риелтору. Продал громадную квартиру в тихом центре — как он и предполагал, за эти годы она взлетела в цене и теперь стоила целое состояние — и купил «двушку» на окраине, в зеленой зоне по соседству с парком. А оставшихся денег как раз хватило для того, чтобы открыть ветеринарную клинику.
Это было два года назад. За это время Звоницкий заочно, на коммерческой основе, окончил ветеринарный институт и с удовольствием уволил властную Марью Петровну — ветеринара с двадцатилетним стажем, которую взял на работу сразу же, как открыл собственную клинику. Надо сказать, что от Марьи Петровны Глеб научился большему, чем в ВУЗе. Вот только сработаться с властной и грубоватой дамой так и не смог. Та все время пыталась командовать, а Звоницкий, проработавший много лет на руководящих должностях, от такого отвык. Полтора года, пока шла учеба, он терпел, как терпит послушник от старого монаха. А в день, когда получил диплом ветеринарного врача, с облегчением расстался с Марьей Петровной, выплатив ей «золотой парашют». Вот уже полгода Глеб Аркадьевич работал один — ну то есть не один, а с постоянно сменяющими друг друга незадачливыми ассистентами…
Звоницкий крутил руль «Паджеро» и прикидывал, как вести завтрашний прием. Без помощника это будет трудновато… Но ничего, справился сегодня — справится и завтра. Одна операция назначена на четырнадцать ноль-ноль, а так ничего серьезного…
Глеб поймал себя на мысли, что превращается в трудоголика — надо же, постоянно думает о работе! Но клиника была его любимым детищем, так что это простительно. Волевым усилием он выкинул из головы мысли о работе и сосредоточился на сегодняшнем дне. Точнее, вечере.
Сегодня ожидалось то, чего в жизни Звоницкого давно уже не было, а именно праздник.
Бывший однокашник, Илья Стариков, пригласил на юбилей. Надо же, они не общались с институтских времен, а тут вдруг Илья Петрович вспомнил о бывшем друге… С чего бы это? Он ведь теперь никто, и взять с него нечего…
Поймав себя на мыслях из той, прошлой жизни, Глеб закусил губу. Скотина ты, Звоницкий! Так отвык от простого человеческого общения, что во всем ищешь подвох и скрытый смысл… а может, Стариков просто человек хороший и старых друзей не забывает! Однажды, еще студентами, они вместе везли в больницу мать Ильи, которой внезапно стало плохо, и Глеб бегал встречать «Скорую», потом скандалил в приемном покое, требуя, чтобы женщину не клали в коридоре, а отвезли в палату, и все-таки добился…
В общем, прием был назначен на восемь, и Звоницкий уже опаздывал. Квартира встретила его запахом вкусной еды и бодрым шумом телевизора. Он принюхался — кажется, это блинчики…
Скинул ботинки и прошел на кухню. Домработница Варвара Михайловна орудовала у плиты. В белоснежном фартуке она напоминала Глебу хирурга-виртуоза: блестящие лопаточки так и мелькали, ножи, казалось, сами по себе, как по волшебству, шинковали овощи и пахло упоительно.
— Варвара Михайловна, уважаемая! — позвал Глеб.
Домработница обернулась и, прижав руку к необъятной груди, воскликнула:
— Ах! Вы меня напугали!
Ритуал повторялся изо дня в день с небольшими вариациями. Обе стороны очень его любили и отказываться от него ни в коем случае не собирались.
— Добрый вечер, уважаемая Варвара Михайловна! — церемонно поклонился Глеб.
— И вам вечер добрый, Глеб Аркадьевич!
Домработнице очень нравилось «аристократическое» имя хозяина, и она произносила его с нескрываемым удовольствием.
— Варвара Михайловна, рискуя показаться невежливым, осмелюсь напомнить, что я предупреждал вас о своих планах на сегодняшний вечер, — слегка насмешливо произнес Глеб. Ему нравилось поддерживать игру в «аристократа» — в конце концов, кому от этого хуже? А у него в жизни так мало развлечений…
— Планы? — изумилась домработница и сдвинула очки на лоб. — Какие планы?
Звоницкий вздохнул. Ну вот, забыла! Так и знал! Глеб Аркадьевич так редко уезжал из дома, что домработница и сегодня выполнила привычный ритуал — явилась, чтобы приготовить ему ужин и завтрак на утро…
Если сказать ей об этом, бедняга страшно сконфузится и расстроится. Нет, пожалуй, придется принять удар на себя…
— Тысяча извинений, Варвара Михайловна! — стукнул себя по лбу Глеб. — Я совершенно забыл предупредить вас. Дело в том, что именно сегодня я не ужинаю дома.
— Как?! — потрясенно переспросила домработница, как будто Звоницкий сообщил, что срочно улетает на Луну.
— Приглашен на прием, — виновато улыбнулся Глеб. — Юбилей старого друга.
Домработница слегка покраснела и расстроенно оглядела блинчики, аппетитной стопкой покоившиеся на тарелке.
— А ваше волшебное блюдо я съем на завтрак, — поспешно проговорил Звоницкий. — Так что все в порядке.
— Но блинчики остынут! — возмущенно воскликнула Варвара Михайловна.
Глеб тяжело вздохнул. Домработницу он нашел через агентство два года назад. Тогда он был, мягко говоря, не в лучшей форме, не мог самостоятельно выполнять самые простые дела по хозяйству — к примеру, готовить он совершенно не умел, а убираться не мог, поскольку плохо видел. Тогда и появилась в его жизни добрейшая Варвара Михайловна.
Домработница — это было удобно. Работа занимала девяносто девять процентов жизни Звоницкого. Он до позднего вечера торчал в своей обожаемой клинике, и было необычайно приятно, придя домой, обнаружить вкусный ужин и чистую рубашку на завтра. Варвара Михайловна его более чем устраивала. Но иногда она начинала вести себя как заботливая тетушка. Обычно Глеб относился к этому с юмором, но сейчас едва не взвыл. Он и так уже опаздывал.
— Человек с двумя высшими образованиями найдет выход из любой ситуации. Я разогрею их в микроволновке, и они станут как новенькие. А сейчас мне пора, — произнес он, решительно накрыв стопку блинчиков тарелкой.
Глеб принял душ, по привычке стараясь не смотреть в зеркало. Собственная физиономия в шрамах оптимизма не прибавляла, и он научился бриться, глядя исключительно в глаза своему отражению. Зато после «того, что случилось», после нескольких операций и долгой реабилитации Глеб Аркадьевич здорово похудел и весил теперь столько же, сколько в молодости, чем втайне гордился. А с лысиной вообще решил вопрос радикально — в один прекрасный день пошел в парикмахерскую и побрился наголо. Правда, он сделался похож не то на Григория Котовского, не то на кого-то из советских маршалов — в те времена такие «прически» были в моде… ну и ладно! Зато удобно, не жарко и никаких проблем с прической.
В шкафу висел летний костюм — купленный два года назад, он так и остался новым, поскольку вся жизнь Звоницкого, не считая сна, проходила в синей хирургической форме с логотипом на спине. Логотип Глеб придумал сам: он изображал собаку с протянутой для рукопожатия или, точнее, лапопожатия передней лапой.
— Глеб Аркадьевич, я ушла! До завтра! — донесся из прихожей голос домработницы, и тут же громко захлопнулась дверь.
Звоницкий поспешно засобирался.
Когда он вышел из подъезда, первые капли дождя уже упали на раскаленный асфальт. Приволакивая ногу, Глеб неловко забрался в пахнущее новой кожей нутро своей обожаемой машины. Уф, успел!
Выезжая со двора, он судорожно вспоминал, женат ли Илья Стариков. Подарок бывшему однокашнику Глеб купил уже давно — это был традиционный письменный прибор из уральского камня. Глупо, конечно, но что дарить человеку, у которого есть все? К пятидесяти годам люди обычно обзаводятся всем необходимым, так что подарки становятся чисто декоративными. Он помнил, что с первой супругой однокашник развелся уже давно, а вот обзавелся ли следующей, спросить не догадался. Может, все-таки заехать и купить цветы? А то неудобно…
Пока Глеб раздумывал над этой проблемой, дождь полил сплошной стеной. Он смутно видел габариты передней машины — это смешная красная малолитражка. Интересно, кому приходит в голову покупать такое? Стоит это чудо, между прочим, как нормальный автомобиль…
Звоницкий, отвлекшись, едва не пропустил момент, когда смешная машинка резко затормозила, и поспешно сам нажал на тормоз. Что там впереди? Неужели авария? Только этого не хватало! Дорога в этом месте была узкая, двухполосная, и не объедешь красную малышку…
Он немного подождал, затем, раздраженно сопя, с трудом выбрался из машины, раскрыл зеленый клетчатый зонт и решительно двинулся к месту происшествия.
На дороге лежала собака — красивый золотистый ретривер, совсем молодой. С первого взгляда Звоницкий понял, что собаку сбила машина.
Возле пса на корточках сидела девушка в красной курточке, такой же яркой, как и ее автомобиль. Глеб Аркадьевич стиснул зубы. Вот такие сначала покупают права, а потом калечат все живое вокруг…
— Ну, что у вас тут? — раздраженно произнес он, подходя ближе.
Девушка подняла лицо. Сначала Глебу показалось, что она плачет. Но нет, просто дождь. Зонта у незнакомки не было, и она держала над мордой пса прозрачную папку с какими-то документами.
Первое, что удивило Глеба, — папку девушка держала не над своей головой, а над собачьей. Второе — что девушка не была блондинкой. Невразумительного цвета волосы свисали сосульками вдоль бледного лица. И третьим были произнесенные ею слова:
— Ребра и позвоночник целы. Пневмоторакса нет. Думаю, обошлось без серьезных травм. Просто ушиб и шок. Джерри, Джерри, потерпи, хороший мой… У него тут на ошейнике бирка, — пояснила девушка и тут же возмущенно воскликнула: — Нет, ну какая скотина этот водитель! Сбил и даже не остановился — слинял с места происшествия! Думает, раз собака, а не человек, там и беспокоиться нечего!
— Так это не вы его… сбили? — уточнил Глеб.
— Да вы что! — возмутилась девушка. — Я всегда езжу аккуратно, как папа научил! Ни одной аварии за пять лет!
Маленькие руки профессионально и ловко прошлись по телу собаки.
— Вы ветеринар? — зачем-то спросил Звоницкий.
— Ага, — тряхнула мокрыми волосами девушка. — В настоящее время безработный.
Очередь из автомобилей начала медленно закипать. Пронзительные сигналы слились в сплошную какофонию. Какой-то умник выехал на встречку, в результате чего едва не повстречался лоб в лоб с громадным междугородным автобусом. Теперь шоссе стало намертво — и уже в обе стороны.
Между тем ретривер начал как-то странно подергивать лапами, пес судорожно открывал пасть, глаза налились кровью, и по телу прошли волны судорог.
— Травматический стеноз гортани, — мгновенно сообразил Звоницкий. — Похоже, повреждения серьезнее, чем казалось.
— Черепно-мозговая? — девушка на мгновение подняла голову и взглянула на Глеба.
— Вероятно.
Звоницкий выругался вслух. Обычно он возил с собой набор инструментов для экстренной помощи, но именно сегодня оставил его в клинике. Он ведь собирался на юбилей, а не на экстренную операцию.
— Гляньте, как быстро развивается асфиксия! — ахнула девушка в красной куртке.
— Ну, минута у нас есть. Максимум — две, — быстро отозвался Глеб. — Но без инструментов я мало что могу сделать.
Девушка вдруг вскочила и бросилась к своей машинке.
— Я сейчас! — крикнула он.
Слинять, что ли, решила? Звоницкий закрыл зонт, освобождая руки — к счастью, дождь заметно утих, — а потом, кряхтя, опустился на корточки рядом с собакой. Ногу прострелила резкая боль, но Звоницкий привычно не обращал на нее внимания, прикидывая, что из подручных материалов можно использовать для спасения жизни несчастной псины. Экстренная трахеотомия — единственное, что могло спасти Джерри.
— Вот, у меня все есть! — радостно сообщила незнакомка, опускаясь на колени в грязь рядом с Глебом. Девушка развернула на земле брезент и выложила на него початую бутылку джина «Бифитер», моток изоленты, гелевую ручку, складной нож и пару вилок.
Звоницкий удивленно вздернул брови, но времени на раздумья не было.
— Держите собаку! — велел Глеб Аркадьевич, и маленькие руки девушки запрокинули голову ретривера, а обтянутое джинсами колено уперлось в грудную клетку собаки. Судя по сосредоточенному спокойному лицу незнакомки, данная ситуация не казалась ей чем-то ужасным. Это значило, что Глеб может сосредоточиться на том, что делает. Именно для этого и существуют ассистенты, кстати…
Звоницкий развинтил гелевую ручку, раскрыл нож, зубами выдернул пробку из бутылки, щедро плеснул джина на лезвие и заодно себе на руки. Так, разрез необходимо сделать в области первых трахеальных колец — со второго по четвертое… Нож оказался отлично заточен — не скальпель, конечно, но куда лучше ожидаемого. И все-таки Звоницкий изрядно намучился, добираясь до трахеи собаки. Счастье еще, что у ретривера шерсть короткая. С помощью вилок развел края раны в стороны. Без специальных крючков и канюлей было страшно неудобно, но все-таки Звоницкий справился.
Так, а вот и трахея. Тут нужно осторожно… Разрез Глеб сделал снизу вверх, лезвие зажал в пальцах, чтобы не проткнуть трахею насквозь. Девушка крепко держала пса.
— Готовы? — спросил Глеб. Девушка молча кивнула. Мокрые волосы незнакомки прилипли ко лбу, губа закушена.
Звоницкий повернул лезвие ножа в ране. Воздух пошел в дыхательное горло собаки, и немедленно произошло вполне предсказуемое апноэ — остановка дыхания. Отлично, так и должно быть… теперь ждем… Джерри содрогнулся, резкий кашель вытолкнул из раны сгустки. Ну вот, теперь и гелевая ручка пригодится. Звоницкий ввел в трахею полую трубку. Великовата для некрупной собаки, но сойдет…
Когда воздух пошел в дыхательные пути ретривера, пес прекратил дергаться. Девушка зубами оторвала несколько полос изоленты и ловко закрепила трубку так, чтобы та не выпала из раны. Стянула края и щедро заклеила изолентой.
Теперь собаку нужно было как можно скорее транспортировать в стационар. До больницы ретривер точно доедет, а там ему помогут.
— Уф, успели! — отдуваясь, незнакомка вскинула на Звоницкого восхищенный взгляд. — Я уж думала, все, кранты. Как вы трахеотомию провели… В грязи, всякой подручной фигней… Хай-класс!
— Спасибо, мне тоже понравилось работать с вами, — усмехнулся Глеб Аркадьевич и с трудом поднялся, опираясь на палку. Нога болела так, что соображал он с трудом. Ничего, в машине у него кеторол…
— Джерри, Джерри! — раздался женский крик. Под дождем к ним спешила молодая дама с зонтиком и поводком в руках. Увидев лежащего пса, дама ахнула и бросилась бежать, скользя и спотыкаясь.
— Что с Джерри?! — хозяйка пса не решалась прикоснуться к лежащей собаке.
Тут женщина увидела трубку, торчащую из залепленного изолентой горла.
Хозяйка пса в ужасе уставилась на своего питомца, потом заметила окровавленные руки Звоницкого и попятилась от странной парочки.
— Что… что вы сделали с моей собакой? — дрожащим голосом произнесла дама.
— Не бойтесь, самое страшное позади! — профессионально бодрым тоном сообщила девушка-ветеринар. — Кстати, не забудьте сказать спасибо этому мужчине! Он сделал вашему псу экстренную операцию. Без нее собака погибла бы от удушья.
Джерри приподнял голову и едва заметно махнул хвостом.
Автомобильная пробка исходила надрывным воем клаксонов. Некоторые особо ретивые еще и фарами мигали — выражали свое возмущение. Из «Гелендвагена» выбрался мужик впечатляющих габаритов в белой майке и, шагая враскачку, как моряк по палубе во время шторма, неторопливо двинулся к ним.
— Ну? — осведомился амбал, подойдя вплотную. — Чё тут такое? Чё за карнавал, блин? Проехать когда можно будет?
Маленькие глазки под нависающим лбом делали автомобилиста точной копией неандертальца — ну совершенно как картинка из учебника по антропологии.
Звоницкий шагнул вперед и только собрался по-свойски пообщаться с амбалом, как вдруг девушка обратилась к «неандертальцу»:
— Ой, здорово, что вы подошли! Помогите нам, а? Надо собаку в клинику доставить. Представляете, какой-то упырь сбил его и даже не остановился! Скотина, правда?
Мужик покачал стриженой башкой и нагнулся над Джерри. Джерри завилял хвостом с удвоенной силой.
— Какой красавец! — мужик неожиданно расплылся в улыбке. — А у меня лабрадор. Тоже молодой. Что ж вы, хозяйка, его с поводка спустили? Тут же шоссе…
Пока дама с поводком сбивчиво оправдывалась, что она «только на минуту отвернулась, а он уже убежал», амбал присел на корточки и вместе с девушкой ловко переложил пса на кусок брезента. Джерри взвизгнул и виновато посмотрел на хозяйку. Пса отнесли с дороги и уложили под деревом.
— Хотите, я вас в ветеринарку отвезу на своей машине? — деловито предложила девушка хозяйке пса.
— Ой, нет, спасибо, за нами сейчас муж подъедет, мы тут рядом живем! — Хозяйка достала мобильный телефон и принялась объяснять мужу, где ее искать.
Девушка деловито отряхнула ладошки и весело сказала:
— Ну, все закончилось лучше, чем могло бы. Пора ехать, а то они там от нетерпения описаются.
Очередь выла и гудела.
— Эй, уроды! — амбал погрозил кому-то кулаком. — Хорош возбухать! Щас все поедете… Ну народ, блин! Две минуты подождать не могут.
— Девушка, девушка! — вслед им крикнула хозяйка собаки. — Скажите, как вас зовут?
— Яна! — крикнула любительница животных, не останавливаясь.
— Спасибо вам!
— Да ладно! — махнула рукой Яна, забираясь в свою малолитражку. — Вы за собакой лучше смотрите и не гуляйте вдоль шоссе. Счастливо!
Хозяйка ретривера наконец-то повернулась к Звоницкому.
— Ой, я так вам благодарна! Если вы подождете, то через пять минут подъедет мой муж…
— Зачем мне ваш муж? — холодно спросил Звоницкий, мечтая только об одном — дойти до машины и проглотить таблетку обезболивающего.
— Ну как же, — смутилась дама, — мы же должны вас отблагодарить…
— Вы меня уже поблагодарили, — усмехнулся Глеб Аркадьевич. — Словами. А если вы про деньги, то это лишнее. Вы же не просили меня оказывать услуги ветеринара, а за экстренную помощь я денег не возьму. Так что всего хорошего, а я спешу. Постарайтесь как можно быстрее доставить собаку в хорошую клинику, пусть сделают томографию — черепно-мозговая травма точно есть, а насколько все серьезно, покажет обследование. Да, еще одно… Укройте пса потеплее. В одеяло закутайте, что ли. Все, удачи!
Звоницкий захромал к своей машине. Пока шел, наблюдал за маневрами владелицы помидорно-красной малолитражки.
Девушка завела мотор и принялась выруливать, стараясь объехать болвана, застрявшего на встречке. Звоницкий подошел к «Паджеро», достал из бардачка упаковку влажных салфеток и принялся оттирать руки. Потом глотнул воды из бутылки, запивая таблетку обезболивающего. Минут через пятнадцать Глеб наконец-то сможет забыть о проклятом колене. Но эта девушка… Эта девушка… Нет, нельзя позволить ей просто взять и уехать. Глеб никогда себе этого не простит.
Яна действительно водила аккуратно — она умудрилась выбраться из безнадежного на первый взгляд автомобильного «тетриса» без единой царапины. Помигав фарами, девушка пропустила перед собой торопыгу со встречки. Виновато посигналив, тот сумел наконец развернуться и умчался вдаль. Теперь шоссе было свободно.
Звоницкий наклонился к открытому окну красной машинки. Девушка глядела на него с вежливым интересом. Глеб протянул ей свою визитку.
— Вот, возьмите, Яна. Если захотите, наберите мой номер.
— Не пойму что-то… Вы меня клеите?! — фыркнула девушка.
Звоницкий засмеялся:
— Ну, в некотором роде. Но это не то, что вы думаете. Я владелец ветеринарной клиники, как раз сейчас ищу ассистента. Надумаете — звоните.
Яна помигала фарами и сорвалась с места. Звоницкий поехал за ней, но на первом же повороте девушка свернула с шоссе, и он потерял ее из виду.
Милая девочка. Как лихо она ассистировала во время операции! Надо же, возит в машине брезент «на всякий случай»… А то, чем Глеб провел трахеотомию, было, судя по всему, набором для пикника… В форс-мажорной ситуации девочка сориентировалась на удивление быстро. Ассистент она хороший.
И умеет с первого взгляда располагать к себе людей… Да, такая помощница ему бы подошла. И машину водит классно…
Жаль только, что бедняжка так некрасива… Честно говоря, Глеб Аркадьевич за свои почти что полвека ни разу не встречал такой… страшненькой девушки.
Он повозился, устраивая поудобнее ноющую ногу, и, выбросив из головы мысли о девушке-ветеринаре, поехал к Старикову. Он и так безнадежно опаздывал.
