Елена Владимировна собирает чемодан.

Андрей возвращается. Он сильно расстроен. Смущён. Старается не смотреть на жену.

Елена Владимировна. Ну, что Оксана? Убежала? Не захотела тебя слушать?

Андрей молчит.

Молодец она. Вот что я тебе скажу. Правда, не завидую я ей сейчас. Впрочем, как и себе.

Андрей молчит.

(Продолжая укладывать вещи.) А Алексей Степанович не захотела со мной разговаривать.

Андрей. Да и бог с ней. То есть с ним.

Елена Владимировна. Это ещё кто?

Андрей молчит.

Да. И тебе тоже не позавидуешь. В один день всех потерял. Оксана права – даже смотреть на тебя жалко. (Подходит к нему, словно жалеет.) Ну ладно, не расстраивайся так сильно. Знаешь, сколько их будет у тебя. И Алексей Степановичей, и Виктор Фёдоровичей, и Татьян Петровичей…

Андрей. Уйди от меня. Хапуга.

Елена Владимировна. Не ругайся. (Даёт ему стакан, который он так и не допил.) На лучше, допей. Всё-таки у нас юбилей. Смотри, как необычно отпраздновали. На всю жизнь запомнится. Правда?

Андрей (замечает полусобранный чемодан). Ты что делаешь?

Елена Владимировна. Не видишь, что ли? Вещи собираю.

Андрей. Зачем?

Елена Владимировна. Чтобы не уходить из дома навсегда с пустым чемоданом.

Андрей (пытается взять её за руку). Погоди… Давай поговорим.

Елена Владимировна. Не трогай меня!

Андрей. Тебе что, тоже вступило? Сядь, говорю, я тебе всё объясню!

Елена Владимировна. Что ты мне объяснишь?! Что мне всё это приснилось? Я не желаю больше никогда слушать твоё враньё! И вообще. Я в тебе разочаровалась!

Андрей. Та-ак! Похоже, пионерка ещё и заразная.

Елена Владимировна. Нет. Похоже, что я тоже оказалась для тебя недостаточно современной. Похоже, мы обе оказались для тебя недостаточно современными. Придётся тебе поискать кого-нибудь ещё, Андрей Васильевич! Поэтому брошку я оставляю вам. Ещё пригодится. Будет как переходящее Красное знамя!

Андрей. Алёна, очень прошу – сядь. Я тебе всё сейчас объясню. По-честному, без вранья… Мне это будет трудно. Ты же понимаешь. Но я постараюсь. Сядь. Очень прошу.

Елена Владимировна. Что? Что ты мне объяснишь? Какая я дура? Я ведь чувствовала, что у тебя кто-то есть. Но так не хотелось этому верить. И я всё время старалась находить детали, подтверждающие, что у тебя никого нет. Странно было этим заниматься. Все мои подруги ищут доказательства, что у их мужей кто-то есть, а я наоборот. Однажды, где-то год назад, ты всё воскресенье дома провёл. Помнишь, мы в этот день хотели в Суздаль съездить, подышать свежим воздухом и посмотреть на соборы. Но не поехали. Ты так устал за неделю, что мы просто посмотрели вечером набор открыток «Соборы Суздаля» и подышали свежим воздухом через открытую форточку. Ещё пару раз за эти годы такие же счастливые дни выдавались. Вот я и не верила в то, что чувствовала. Старалась как можно лучше одеваться при тебе, даже дома. Знала бы Оксанина тётя, сказала бы, что я ещё больше дура, чем Оксана. Да, дура, дура! Старая дура! На массаж записалась, в бассейн ходить начала. Думала, возраст обмануть можно. Недавно подруга говорит: «Хочешь, к иглотерапевту устрою? Он точки молодости знает на пятках и за ушами». Неделю уже хожу, всем на смех.

Андрей. Алёна, я знаю, что я виноват.

Елена Владимировна. Поздно, поздно, Андрюша, об этом говорить! Нам давно надо было расстаться. Но у меня всё ещё теплилась надежда. А вы, мужчины, всегда боитесь перемен. Особенно у нас в стране, где всё хлопотно: и развод, и ремонт, и двушки наменять… Вот вы и приспособились, научились делить свою жизнь чётко: тут быт, там радость. А мы, женщины, каждый раз надеемся, что нам удастся сочетать два этих понятия. Вот такие мы дуры. Так, ну всё! Похоже, собралась. Ты не бойся, я не буду писать тебе на работу. Я вообще не понимаю женщин, которые пишут в партийные организации после развода. Чего они хотят? Вернуть мужа? Он что, будет свои супружеские обязанности выполнять по приказу партии? Или они хотят отомстить, чтобы в должности понизили? Ну понизят, и что? Сами же потом жалуются, что алименты маленькие. Нет, Андрюша, если бы у нас были дети, я бы ежегодно хлопотала о твоём повышении!

Андрей. Хапуга!

Елена Владимировна. Негодяй!

Андрей. Алёна, может, выслушаешь меня, хотя бы на прощание?

Елена Владимировна. На прощание? На прощание я тебе скажу всю правду. Я уже месяц как встречаюсь с одним человеком!

Андрей. В каком смысле?

Елена Владимировна. В прямом.

Андрей. С мужчиной, что ли?

Елена Владимировна. Нет. С женщиной!

Андрей. Или я сплю, или схожу с ума. Прошу, ущипни меня или ударь.

Елена Владимировна. С удовольствием. (Даёт ему пощёчину.)

Андрей. Ты что, сдурела?

Елена Владимировна. Ты же сам просил.

Андрей. Я же сказал, ударь или ущипни.

Елена Владимировна. Я выбрала то, что мне приятнее.

Андрей. Ну всё, хватит! Я хотел тебе всё объяснить. Попытаться хотя бы. Да, да… Попытаться. Впервые по-честному, понимаешь? Ты думаешь, если бы я тебя не любил, я бы не ушёл от тебя? (Передразнивает.) «Вы, мужчины, боитесь развода! У нас в стране всё хлопотно!» Чего там хлопотно, когда всё вокруг схвачено. Просто я не мог, не мог, понимаешь, тебя одну оставить. Да! Не мог! Вот, как раз, если бы у нас были дети. Да, да! Если б у нас были дети! Я бы точно ушёл от тебя! Потому что тогда хоть какая-то радость у тебя бы в жизни осталась. Мы двадцать лет с тобой прожили. Ты для меня, в конце концов, родной человек. Двадцать лет вместе – это больше чем любовь! Это срок! Но ты не можешь даже выслушать меня. Потому что злишься. И я знаю, из-за чего. Из-за того, что двадцать тысяч уплыли!!!

Елена Владимировна. Он художник! Он очень хороший художник! Почти гений! Обещал нарисовать мой внутренний мир. Кроме того, порядочный, искренний, до сих пор спортом занимается. И не скупой!

Андрей. Так. Давай я тебе помогу собрать чемодан. Всё взяла? Ничего не забыла? Новые тапочки домашние? Купальник привезённый, открытый? В нём очень хорошо внутренний мир рисовать.

Елена Владимировна. Пошляк!

Андрей. Хапуга!

Елена Владимировна. Бездарь!

Андрей. На тебе на такси. (Бросает на пол деньги.)

Елена Владимировна. А это на тебе! (Даёт ему пощёчину.)

Андрей отворачивается. Отходит. Пауза.

Извини…

Андрей. Да ладно, ты права.

Елена Владимировна. Вот и отпраздновали наше двадцатилетие. Помнишь, как мы познакомились? Я стояла в метро напротив двери. На моём отражении в стекле на груди было написано: «Не прислоняться». Тебя это развеселило. Ты улыбнулся, и я почти влюбилась.

Андрей. Это была отрепетированная улыбка.

Елена Владимировна. Ну и что? Всё равно хорошо было. Давай присядем на прощание. Расстанемся друзьями. Двадцать лет – это действительно срок. Вот сюда, прямо на чемодан. Заодно вещи примнутся.

Садятся. Молчат.

А ещё помнишь, как мы в медовый месяц на выставку ходили, там картина была. Сквозь тёмный синий лес вдаль уходит тропинка. Пара старичков – он и она – идут по тропинке… Чувствуется, что они до сих пор любят друг друга. Ты ещё сказал тогда: «Смотри! Это наше с тобой будущее!»

Андрей. У тебя с ним что-нибудь было?

Елена Владимировна. Нет, что ты. Мы с ним всего лишь два раза были на выставке, три – в кафе и один раз в кино.

Андрей. А в зоопарке?

Елена Владимировна. Ну что ты! Мы даже за руки не держались.

Андрей. В зоопарке и необязательно за руки держаться.

Елена Владимировна. Не волнуйся, у нас с ним ничего не было.

Андрей. У вас никогда ни с кем ничего не бывает. Только кино, выставки, зоопарк. Зоопарк, кино, выставки.

Елена Владимировна. Да. Мы, женщины, всегда хвастаем своим прошлым. А вы, мужчины, своим будущим. И ещё неизвестно, кто кого сильнее обманывает.

Андрей. Откуда ты его знаешь?

Елена Владимировна. Да что он тебе покою не даёт? Это мой друг детства.

Андрей. Как?! Ещё один друг детства?! Откуда у всех женщин в нужный момент под рукой оказывается друг детства?

Елена Владимировна. Он уже двадцать лет ждёт меня. Говорит, всё-всё отдал бы, если бы ты меня к нему отпустил. Вот дождался, наконец. Ну ладно, пора. Пока ты за Оксаной бегал, я позвонила ему, сказала, чтобы встречал у метро. Он так обрадовался, хотел прямо сюда приехать, но я не разрешила. Ты вспыльчивый, он тоже. Ещё подерётесь. Нехорошо. В юбилей. (Встаёт с чемодана.) Видишь, не зря посидели. Теперь крышка легко закрывается. Ну, прощай! Я постараюсь хотя бы на первое время уехать с ним из Москвы. Чтобы у меня не возникло искушения встретиться с тобой. Позвонить тебе. Все-таки эти двадцать лет для меня почти счастливыми были.

Андрей. У меня такое ощущение, что всё это я уже сегодня где-то слышал.

Елена Владимировна. И знаешь, на прощание скажу тебе окончательную правду.

Андрей. Что ещё с кем-то встречаешься?

Елена Владимировна. Нет. Хуже. Когда Оксана пришла и сказала, что хочет предложить за тебя деньги, я хотела сначала выгнать её. Но когда она назвала сумму… Грешно признаваться, да ещё в день нашего двадцатилетия, но я подумала, что. что. Что не зря я за тебя замуж вышла.

Андрей (тихо, почти про себя). Хапуга!

Елена Владимировна (ему в тон). Негодяй! Я же знаю, как тебе тяжело будет, когда я уйду. Только я знаю, как ты не переносишь одиночества. Даже знаю, что сейчас бы я была тебе нужнее, чем Оксана. Потому что ко мне ты порой относишься, как к своей маме. Но поверь, я не могу остаться. Мне самой сейчас мама нужна. И потом, дорогой мой негодяй, это моя последняя попытка уйти от тебя. Да, да. Последняя попытка. Так что держись, да? Двадцатитысячник! (Идёт к двери.)

Андрей. Алёна!

Елена Владимировна (резко оборачивается). И не проси, не останусь.

Андрей. Нет, я о другом.

Елена Владимировна. О чём же?

Андрей. Ты за брошку извини. Я не думал, что вы когда-нибудь встретитесь.

Елена Владимировна. Я к твоим обманам привыкла. А вот Оксана будет думать, что ты законченный негодяй. Такую дорогую брошку у жены украл. В то время как сам знаешь, сколько эта подделка стоит. Я помню, ты такую забавную историю придумал, почему тебе эта брошка понадобилась. Вообще, я заметила, что если у мужа разыгралась фантазия, значит, он опять в кого-нибудь влюбился. Да, чуть не забыла. Я там пирог к нашему юбилею испекла. Проголодаешься – попробуй. Он, к сожалению, получился.

Андрей. Алена!

Елена Владимировна (резко оборачивается). И не уговаривай, не останусь.

Андрей. Да нет… Я хотел сказать, что… Это… Ну… В общем. Где-то. Похоже, ты умнее, чем я предполагал.

Елена Владимировна. Женщину только тогда можно считать умной, когда она позволяет мужчине считать себя дурой.

Андрей. Это кто сказал?

Елена Владимировна. Это сказала я.

Андрей. Откуда ты всё это берёшь?

Елена Владимировна. Я в последнее время от одиночества много читала. Поэтому я думаю – очень хорошо, что ты один остаёшься.

Андрей. Почему?

Елена Владимировна. Тебе нашего юбилейного пирога надолго хватит. (Уходит.)

Андрей в растерянности бродит по комнате. Потом подходит к телефону, набирает номер.

Андрей. Алло! Светлана? Это я. Знаешь, чего я звоню? А я и сам не знаю. Наверно, надо кому-то позвонить, вот и звоню. Короче, от меня жена ушла… После чего? После того, как Оксана ушла. Да, навсегда. Как всегда. Нет, этого не пересказать. Вкратце? Вкратце, твоя сестрёнка пришла к моей жене и предложила ей за меня двадцать тысяч. Нет, ты не ослышалась. Да, двадцать тысяч. Да, за меня. Что значит – не может быть? Я тебе говорю. Я, как настоящий друг её, как старший товарищ, можно сказать, начал объяснять этой отважной пионерке, что я таких денег не стою. Так она грохнулась в обморок об пол с такой силой, что тут же во мне разочаровалась и ушла замуж с шишкой на затылке к своему порядочному другу детства, с которым у неё ничего не было в зоопарке!.. Нет, это ещё не всё. Ещё у неё ничего с ним не было три раза в кино и два раза на выставке. После чего моя жена ушла вслед за ней тоже к своему другу детства, с которым у неё тоже ничего не было точно в тех же местах. В результате мне достался пирог! С которым я сейчас пойду и сделаю предложение вашей тёте! Перестань смеяться! (Развязывает галстук. Рассматривает его.) Вам, женщинам, хорошо. У вас всегда мужчина виноват – и порядок. А разве я виноват, что я их обеих люблю? Ну что я могу поделать, если я человек с такой широкой душой? У меня в детстве идеал женщины был. Порознь они до этого идеала никак не дотягивают. А вдвоём как раз! Оксана в этом идеале на себя как минимум шестьдесят процентов забирает. Поэтому передай ей от меня, что мужчина в жизни помнит только двух женщин: первую и ещё одну. Поскольку она для меня далеко не первая, то всегда будет этой ещё одной. (Пробует галстук на прочность.) Передай, передай. Мне хочется ей что-нибудь приятное сделать. А это всем приятно слышать. Я знаю, я проверял. И ещё передай, что я очень переживал наш разрыв, когда с тобой разговаривал. Даже бледный был.

Ну как, как? По голосу поняла, что бледный… (Снова пробует галстук на прочность.) Говорил, что жить не хочу. Да, не хочу! Она же для меня, Светланка, настоящей отдушиной была. Я без неё двух дней провести не мог. Скучал. А как с ней два дня проведу, чувствую: по жене соскучился. Потому что жену я ведь тоже люблю. И тоже процентов на шестьдесят. Да, я знаю, сто двадцать получается. Но нас приучили во всём план перевыполнять. (Ставит стул на стол.) Однажды жена в больнице четыре месяца пролежала. Я каждый день к ней ездил. Всё это время ни с кем не встречался. Четыре месяца ни с кем не встречался! Даже поклялся, если она выздоровеет, никогда больше её не обманывать. (Залезает на стул вместе с телефоном.) Потом, когда ей лучше стало, я на радостях каждую неделю по два раза её из этой больницы воровал. Через забор перекину и. в театр, в кино, на выставки. Или в ресторан! (Прилаживает галстук к люстре.) Это были самые счастливые дни для нас, когда она в больнице лежала. (Засовывает голову в петлю.) А потом она выписалась. К сожалению. И мы уже никуда больше не ходили. Ей-богу, если б мне сейчас дали последнюю попытку кого-то вернуть, я бы сказал – жену! Да. А потом Оксану. Эх, надо бы сейчас в церковь пойти и поставить за обеих по свечке. Да поздно уж. Главное теперь, чтобы люстра выдержала! Галстук вроде крепкий, из ФРГ привёз. Жена вчера говорит, не будем никого на наш юбилей приглашать. Кто настоящий друг, тот помнит и сам придёт. Настоящим другом одна Оксанка оказалась. Ну всё! Пора. Самое страшное теперь будет, если люстра оборвётся и на голову упадёт. Тоже шишка будет. Прощай, Светланка! Одного моего знакомого уже бабы довели. Но он сильней меня оказался. Решил просто стать отшельником и устроился в женский монастырь сторожем. Приглашал меня. Говорит, один с работой не справляется. Ну а я пойду другим путём. Светланочка! Так что не поминай лихом! И всё передай, как я просил! Алло? Светланка? Ты чего молчишь? Не попрощаешься даже? Надо же… Ушла… Интересно, и давно я всё это в пустоту говорю? Ну и ладно. Тем лучше. Так. Что дальше делать? (Стоит на стуле с телефоном в руках, голова в петле. Думает.) Надо, наверно, посчитать про себя. И на счёт «три»! Хоть бы самоучитель какой выпустили, как вешаться в условиях малогабаритной квартиры. Сколько всякой дряни выпускают, печатают. А по-настоящему нужной литературы нет. Хватит, хватит отвлекаться. Сосредоточились. Один, два. Надо хоть телефон на место поставить. А то глупо получится – придут снимать, а я с телефоном. Вместо того чтобы горевать, помрут со смеху. (Слезает, ставит телефон на место и вновь залезает на стул.) Вот так. Теперь можно. Один, два. (Сдувает пылинку с плеча.) Раз, два. Нет, надо свет выключить. Газ проверить. (Слезает со стола, всё выключает. Залезает обратно.) Во как! Всё. Нет, в темноте тоже нехорошо. Представляю себе – приходят снимать, натыкаются и: «А-а-а-а!» Нельзя так издеваться над психикой. О людях надо подумать. Хотя бы перед смертью. (Опять слезает, включает торшер.) Вот хорошо, интим. (Карабкается на место.) Ну, вот теперь, кажется, всё замечательно. Можно вешаться. Прощайте, мои милые! Прощай, Алёнушка, прощай, Оксанка. Любил я вас, последнее время даже не изменял вам. И не хотел, видит Бог, не хотел вам ничего плохого. Нет, так не годится. Надо перед смертью кого-то одного вспоминать. В смысле одну. Так принято. Во всех романах так. А кого? Оксану? Она замуж выйдет, поедет в свадебное путешествие куда-нибудь в Воронеж, тут же обо мне забудет. Алёну? Ещё чего! Продать собственного мужа всего за двадцать тысяч! Детей у меня нет. По-моему… Это что же получается, что мне перед смертью даже вспомнить некого? Ну что же, значит, действительно вешаться пора. Раз, два. (Задумывается.)

Звонок в дверь. Настойчивый, как в начале пьесы. Андрей так пугается, что чуть не соскальзывает со стула.

А-а-а-а! Фу ты! Как напугали. Чуть действительно не повесился. Интересно, кто бы это мог быть?

Звонок повторяется.

Неужели Оксана? Только у неё такой требовательный звонок, как у пионеров, которые пришли за макулатурой. Что же делать? Открыть? Или повеситься? Или сначала повеситься, потом открыть? Нет, если я повешусь, то открыть мне уже, наверно, будет трудно. (Спускается со стула, предварительно поправив галстук, чтобы видна была петля. Идёт открывать дверь.)

Входит Елена Владимировна. Быстро проходит на середину комнаты.

Елена Владимировна. Ты что не открываешь?

Андрей. Я занят был.

Елена Владимировна (замечает стул на столе). Ты что, люстру протирал?

Андрей. Да. Решил перед сном квартиру прибрать.

Елена Владимировна открывает чемодан и начинает разбирать вещи.

Ты чего делаешь?

Елена Владимировна. Не видишь, что ли? Вещи разбираю.

Андрей. Зачем?

Елена Владимировна. Чтобы не помялись.

Андрей молчит. Елена Владимировна вынимает вещи, кое-что относит в другую комнату, возвращается.

Это такое безобразие, как у нас автобусы ходят. Представляешь? (Продолжает раскладывать вещи.) Пришла на остановку, стою, жду автобуса, думаю о приятном, как тебе невмоготу будет одному. На душе радостно, хорошо… А автобуса нет и нет. Я уже замерзать стала. Но всё равно, стою, жду, продолжаю думать о приятном. Как ты мучиться будешь, когда заболеешь. Ты ведь, как и все мужчины, болеть не умеешь. Вспомнила, как в последний раз ты болел, я поздно домой с работы вернулась, а ты пытался сам себе на спину горчичники поставить. И хоть бы такси какое-нибудь проехало. Словом, так я к тому времени замёрзла, когда про горчичники вспомнила, что решила домой вернуться, хоть немного отогреться. Только дошла до старушки Фроловны, которая всегда у парадной вечером сидит, вспомнила, что тебя сейчас увижу, и обратно к автобусу повернула. Дошла до остановки, а он уже ушёл! Опять стою, мёрзну, думаю: я же так снова в больницу попаду. Вспомнила, как я лежала в больнице. И ты. ты… Словом, бегом, чтобы согреться, домой. Фроловна снова меня увидела, говорит: «У тебя чего, вещи в чемодане ворованные, что ты туды-сюды с ними носишься?» (Смеётся весьма натянуто.) И знаешь, я вспомнила, как года три назад, в дооксанин, так сказать, период, – на этом месте ко мне хулиганы пристали, я закричала, ты через двадцать секунд на улице был. В одной руке молоток, в другой – красное удостоверение, что ты почётный железнодорожник. Вот и всё! Помоги, кстати, чемодан на место положить. Всё-таки ты его снимал, ты его и клади обратно. (Протягивает ему чемодан.)

Андрей (не берёт). А как же этот?

Елена Владимировна. Который?

Андрей. А у тебя их что, несколько?

Елена Владимировна. Знаешь, Андрюша, я всегда думала, как я поведу себя, когда точно узнаю, что у тебя кто-то есть. Зареву? Устрою скандал? Дам пощёчину? Но я никогда не думала, что буду носиться с чемоданом туда-сюда… Ну бери же…

Андрей (не берёт). Хочешь, поедем с тобой летом в Крым?

Елена Владимировна. С тобой? В Крым? Только за двадцать тысяч! Да бери же! А я пока галстук сниму.

Пауза.

Меня, наверное, многие женщины обвинят, не поймут. Наверно, я не права, я знаю. Но знаешь, как бы это сказать. В общем. Но. В общем, это такое безобразие, до чего редко у нас автобусы ходят! Понял?

Андрей (берёт чемодан). Знаешь, я никогда тебе не говорил, но если честно, от это. Ну. Как бы то ни было. В общем.

Елена Владимировна. Повтори-ка, что ты сказал? Это так непривычно – от тебя правду слышать.

Андрей. Да я хотел просто, чтобы ты это. Как-то. Не знаю. Конечно же. Не получается чего-то. Я, может, потом, а?

Елена Владимировна. Ты опять нелепо смотришься с пустым чемоданом. Пойди-ка, прогуляйся немного. А я пока чай вскипячу… Пирог ещё не остыл, наверно. Теплится, как и наши отношения. Попробую его разогреть. Всё-таки двадцать лет сегодня! Юбилей!

Андрей. Там у меня. бутылочка шампанского есть.

Елена Владимировна. Знаешь, Андрюша, если б ты Оксане и про больницу рассказал, и про забор, через который ты меня перебрасывал в зимнем пальто и вьетнамках, я бы замёрзла насмерть, но ни за что не вернулась.

Андрей. У меня знакомый врач есть. Он за бутылку любую болезнь найти может. Хочешь, я. я. Я сам теперь в больницу лягу. И ты меня будешь через забор перебрасывать.

Елена Владимировна. Иди уж. А то ещё немного – и тебя придётся не в больницу класть, а в сумасшедший дом. А там забор слишком высокий.

Я тебя через него не перекину. И не смотри на меня так. А то мне страшно, что это выражение ты тоже у зеркала репетировал. Лучше иди и возвращайся скорее, пока пирог действительно не остыл. И как говорила тебе в детстве мама, подумай… Всё-таки это наша с тобой последняя попытка. Ещё на одну у нас в жизни просто времени не хватит. (Уходит на кухню.)

Андрей кладёт чемодан на антресоли. И направляется к двери. Звонок. Опять настойчивый, долгий. Андрей в испуге отскакивает от двери, прижимается к стенке спиной, видимо, касается выключателя. Свет верхний гаснет. Остаётся включённым один торшер. Дверь медленно открывается. Появляется силуэт мужчины.

Силуэт. Извините, тут было открыто. Вы Андрей Васильевич?

Андрей (мотает головой). Нет… Не знаю… То есть, извините, да, я. По-моему.

Силуэт. Очень приятно. А я Пьер Филиппович.

Андрей. Очень приятно. Но я вас не знаю.

Силуэт. Понимаете, я очень люблю вашу жену. И готов (разводит руками) отдать за неё всё-всё, что у меня есть.

Андрей (кричит). А-а-а-а! (Отскакивает от стены.)

Свет на мгновение гаснет полностью, потом резко включается. Силуэт уже исчез. Вбегает перепуганная Елена Владимировна.

Елена Владимировна. Что? Что случилось? Что с тобой?

Андрей. Тут этот. Ну. Твой Джон Иваныч. Приходил. Предлагал за тебя (разводит руками) во сколько!..

Елена Владимировна. У тебя что, Андрюшенька, крыша поехала? Нет у меня никого. Это же я всё специально придумала, тебе наврала… А то у тебя, думаю, есть, а у меня нет. Нечестно получается. Вот и придумала. Ну успокойся, успокойся. Вон, опять вены на лбу вздулись. Оксаны нет. Полотенце намочить некому. Это тебе померещилось. Ты переутомился, видать. Так что иди, подыши свежим воздухом. Ну иди, иди же. Проветрись!

Андрей уходит. Елена Владимировна включает магнитофон. Звучит всё та же её любимая мелодия. Залезает на стул. Снимает галстук, потом – стул со стола. Берёт тряпку, протирает ею стол. Присаживается на стул, о чём-то задумывается. Как бы повторяется начало пьесы. Её лицо, которое на протяжении всего вечера было спокойным, начинает дрожать. Она пытается сдержать подступающие слёзы. Но не может справиться с ними. И начинает горько-горько плакать. Берёт себя в руки, перестаёт плакать. Вытирает слёзы. Вздыхает.

И снова спокойно смотрит в зал. Звучит музыка. Во весь экран на заднике появляется постепенно, словно в сознании Елены Владимировны, картина. Тёмный, синий лес. Сквозь него вдаль уходит тропинка…Там, вдали, светло. По тропинке, удаляясь от нас, идут двое стариков. Они идут под руку медленно, словно опираясь друг на друга. Мелодия звучит ещё энергичнее. Свет гаснет.