В скважину 10В опустили камеру, микрофон и динамик, за процессом наблюдали президент Чили, министр Голборн и прочие официальные лица. Здесь же присутствовал и психолог, Альберто Итурра, которого очень беспокоило, в каком состоянии шахтеры после семнадцатидневного пребывания в подземном плену, поскольку, согласно лучшим (и приватным) расчетам правительства, им давно полагалось быть мертвыми. Так что почти наверняка они страдают той или иной формой измененного состояния сознания, и Итурра испытывал нешуточное раздражение, поскольку руководители спасательной операции отвергли его здравый и разумный совет. А состоял он в том, что, по мнению психолога, первым шахтеры в подземелье должны были услышать знакомый голос с поверхности, и Итурра предложил на эту роль Пабло Рамиреса, закадычного друга Авалоса, который заодно приятельствовал и со многими из пленников шахты. Но чиновники отклонили его предложение, поскольку, дескать, здесь находится сам президент и он хочет лично обратиться к ним от лица чилийского народа, а разве можно отказать президенту? Шахтерам сейчас уже ничего не угрожает, весь мир жадно ловил последние новости о великом чуде, случившемся на шахте «Сан-Хосе», и несколько лучиков славы неизбежно должны были упасть и на недавно избранного президента Пиньеру. Теперь, когда драма готова была смениться хеппи-эндом, не грех добавить к несомненным бескорыстию и альтруизму, проявленным спасателями и официальными лицами на месте работ в «Сан-Хосе», еще и капельку политики и тщеславия. «Вдруг стали уделять повышенное внимание чести мундира и собственным персонам. Да взять хотя бы собственно камеру, громкоговоритель и микрофон, как раз в эту минуту спускавшиеся к заблокированным людям внизу. Между чилийским флотом и «Коделко» разыгралась настоящая, пусть и маленькая, бюрократическая война по поводу того, какое именно правительственное учреждение доставит сюда аппаратуру и операторов, которые будут ею управлять. Флот располагал превосходными камерами для подводных спасательных работ, но и у «Коделко» наличествовала собственная технология, и в конце стало ясно, что победу одержала «Коделко», «присвоив» себе скважину», – заметил Итурра и сухо добавил: – Но вот Шахтеры (именно так, с заглавной буквы) собственностью «Коделко» не являлись. На Шахтеров предъявило права Министерство социального обеспечения Чили». Психолог средних лет, и сам не лишенный тщеславия (он признавался, что в юности его называли математическим гением и будущим светилом инженерной мысли), был уверен, что у микрофона или, по крайней мере, в непосредственной близости от него должен был находиться он сам. Но его безжалостно оттеснили на задний план, и камера «Коделко» начала спуск в шахту, передавая на поверхность изображение бесконечной трубы, врезанной в массив серого диорита, кромки которого выглядели влажными и мясистыми, как если бы камера путешествовала по внутренностям гигантского каменного червя. Но вот она достигла дна и изображение мгновенно расфокусировалось и погрузилось в темноту.

У дыры, в которую бесконечным потоком лилась вода из ствола, ведущего на поверхность, несли вахту Дарио Сеговия, Пабло Рохас и Ариель Тикона. Они хотели первыми увидеть, что будет дальше, и вот наконец вверху показался серый электрический свет. По мере приближения он становился ярче, и троица подняла крик.

– Что-то опускается к нам! Быстро все сюда!

Столпившись вокруг дыры, тридцать три шахтера увидели стеклянный глаз на каком-то шарнирном устройстве. Луис Урсуа решил, что перед ними – горнорудный сканнер, применение которого ему уже приходилось видеть ранее в ходе изыскательских работ, но потом еще кто-то из шахтеров констатировал очевидное:

– Это камера.

– Лучо, ты же босс, поговори с нею! Да покажись ей!

Урсуа вплотную подошел к камере, спрашивая себя, имеет ли она встроенный микрофон (она его имела, но он не работал: Урсуа даже не подозревал, что к ним обратится сам президент Чили).

– Если вы меня слышите, покачайте камерой вверх-вниз, – попросил Урсуа.

Камера начала двигаться – по кругу. Урсуа пошел за ней следом, словно в смешном и нелепом хороводе, пока она вновь не повернулась к нему «лицом» и не остановилась.

А там, на поверхности, президент, Андре Сугаррет и целая группа чиновников и технических специалистов наткнулась на взгляд пары глаз, глядящих на них с черно-белого экрана. Эти глаза показались им какими-то потусторонними и нереальными. Психолог Итурра тоже увидел их, потом разглядел источник света над ними, а затем и остальные лампы на касках шахтеров, перемещающихся на заднем плане. Всего ламп оказалось семь штук. Он еще подумал: Что ж, по крайней мере среди них есть семеро, кто поможет нам управиться с остальными двадцатью шестью – если дело дойдет до этого.

Тем временем внизу радость оттого, что их наконец нашли, быстро улетучилась. «Мы очень голодны, – писал Виктор Сеговия в своем дневнике. – А гора вокруг по-прежнему трескается и грохочет». В течение нескольких следующих часов спасатели работали наверху над шахтой. «Единого мнения нет. Настроение подавленное». Марио Сеговия затеял спор с механиками-подрядчиками Хуана Карлоса Агилара. Как выразился потом сам Сеговия, это было «недоразумение». Поначалу шахтеры пытались угадать, какую еду получат первой. Бутылочку кока-колы или плитку шоколада, быть может? А что еще может пролезть в такую трубку? Пиво! В трубу диаметром в пятнадцать сантиметров можно втиснуть массу великолепных и питательных пищевых продуктов и напитков, но в данный момент ее выходное отверстие источало лишь капающую нескончаемым потоком грязную воду – причем столько, что вскоре им придется сооружать водосток.

– Что там происходит? Почему они так долго не дают нам еды?

Наконец, в 14:30 пополудни, то есть более чем через 32 часа после первого прорыва бура, в шахте появился новый объект. Это оранжевая запечатанная пластиковая трубка, внутри которой что-то было. Она напоминала пасхальное яйцо-переросток, только вытянутое в длину. К трубке зачем-то прикреплен болтающийся провод. «Тут какой-то провод, позовите Эдисона», – крикнул один из шахтеров, потому что Эдисон Пенья – электрик. Вскрыв трубку, Эдисон обнаружил внутри телефонный провод и трубку мобильного телефона.

Армия спасателей насчитывала множество экспертов и техников самых разных специальностей, и в тот момент чилийское правительство вело консультации со многими странами и организациями со всего мира, включая НАСА. Но телефон, опущенный в трубу, представлял собой аппарат, собранный из частей бывших в употреблении мобильных устройств. Соорудил это чудо инженерной мысли тридцативосьмилетний бизнесмен из Копьяпо, Педро Галло. Возглавляемая им компания предоставляет услуги связи окрестным шахтам и рудникам, а сам он обретался в районе «Сан-Хосе» еще с 6 августа. Он то и дело пытался предложить свою помощь и ноу-хау, но кое для кого превратился в настоящего зануду, и нашлись официальные представители «Коделко», которые посоветовали ему не лезть не в свое дело. Родственников среди пропавших шахтеров у Галло не было: как и многие другие, он пришел сюда, потому что понимал – на его глазах на этом продуваемом всеми ветрами горном склоне разворачивается эпическое действо. И он остался на шахте в надежде сыграть свою роль в этой драме, даже несмотря на то, что жена настойчиво звала его домой – она была на седьмом месяце беременности. Наконец, утром 23 августа, он получил свой шанс. «Вы нужны нам, чтобы протянуть ту телефонную линию, о которой столько говорили», – заявил ему один из управляющих «Коделко». И уже через сорок пять минут, воспользовавшись частями старых аппаратов, куском пластиковой формовки и несколькими сотнями метров выброшенного за ненадобностью провода, он соорудил телефонный приемник и передатчик.

В 12:45 пополудни под пристальным надзором министра Голборна, Карлоса Барры и множества других глаз телефон Галло начал спуск к оказавшимся в подземной ловушке людям. Присоединенный к телефону провод состоял из девяти отрезков, соединенных между собой весьма грубо, с узлами, замотанными изолентой, и в какой-то момент министр даже задал ему вопрос: «Что это за штуки? Это передатчики?» – на что Галло ответил: «Нет, Señor Ministro, в этих местах я соединил провода между собой». Через пятьдесят минут телефонная трубка опустилась на глубину в 703 метра и достигла дна. Последний отрезок провода Галло соединил с самым обычным дешевым телефонным аппаратом, который можно найти в миллионах офисов по всему миру.

Подняв трубку, Голборн произнес несколько слов в соответствии с шахтным протоколом, который предложил ему связист.

– Внимание, шахтная смена, – сказал министр. – Здесь поверхность.

– Здесь шахта, – ответил ему Эдисон Пенья. – Вы меня слышите?

– Да, я вас слышу, – отозвался министр, и после этих его слов пара дюжин людей, столпившихся вокруг телефона на поверхности, разразилась криками и аплодисментами.

Внизу, в шахте, Эдисон слышал все происходящее наверху с неожиданной отчетливостью, и в динамике звенели громкие, полные сил и надежды голоса живых людей из внешнего мира: «Я хорошо слышал всю эту ораву. (La colectividad de esta gente). А когда до меня долетел этот твердый и решительный голос… я сломался», – после восемнадцати дней в темноте, после долгих часов тишины, когда он жил в обнимку со смертью и мыслью о том, что никто к нему не придет, Эдисона захлестнули эмоции. От звуков этих незнакомых голосов он заплакал. «Я просто не мог говорить».

– Это министр горнодобывающей промышленности, – представился министр.

Кто-то забрал у Эдисона трубку со словами, что передаст ее начальнику смены.

– Да, jefe de turno, так будет правильно, – согласился министр и включил внешний динамик, чтобы его слышали все вокруг.

– Говорит Луис Урсуа, начальник смены.

– Нас здесь двадцать человек, готовых оказать вам немедленную помощь, – заявил министр. – Как у вас дела? Как вы себя чувствуете?

– Хорошо. У нас все хорошо. И мы в прекрасном настроении, ждем, когда вы нас спасете, – поспешно и неуверенно ответил Урсуа, пожалуй, даже слишком поспешно.

Министр сообщил, что вскоре спасатели опустят в шахту питьевую воду и еще некоторые жидкости с инструкциями врача.

– Мы здесь пьем воду, – сообщил ему Урсуа. – Но на данный момент то немногое, что было в Убежище, мы уже съели.

Министр заверил его, что вскоре передаст трубку врачу, который и будет отвечать за их питание. Мужчины внизу пришли в неописуемое волнение, им ужасно хотелось выбраться, но во время этого первого разговора они так и не получили объяснения, как и когда их начнут спасать. Вместо этого Голборн, обуреваемый самыми разными чувствами, решил дать понять шахтерам, сколь много значит для всего Чили их освобождение.

– Я хочу, чтобы вы знали: эти последние семнадцать дней за поисками следила вся страна. И вся страна принимала в них участие, – пояснил он. – А вчера Чили праздновал. На всех площадях и во всех уголках люди искренне радовались тому, что мы установили с вами контакт.

Теперь уже шахтеры внизу пришли в восторг, и их крики и хлопки в ладоши жестяным комариным писком доносились из динамика. Полуобнаженным людям, едва не умирающим от голода, эти известия показались чем-то из области фантастики. Как выяснилось, пока они в темноте и одиночестве медленно умирали внутри этого каменного мешка, вся страна молилась за них, думала о них и работала над тем, как вызволить их из подземного плена. У них возникло ощущение, словно из темного, мрачного склепа они шагнули в волшебный мир сказки.

Когда крики понемногу смолкли, кое-кто из шахтеров начал подавать знаки Урсуа. Они хотели, чтобы начальник смены узнал насчет Рауля Вильегаса, водителя, который в момент катастрофы поднимался из шахты на поверхность.

– Я могу задать вам вопрос? – проговорил в трубку Урсуа.

– Sí, – ответил министр.

– В момент аварии один наш товарищ как раз поднимался к выходу из шахты, – начал Урсуа. – И мы не знаем, выбрался ли он наружу.

– Все выбрались живыми и здоровыми, – успокоил его министр. – Никто не пострадал и не погиб, оплакивать некого.

Все тридцать три шахтера вновь разразились аплодисментами. Еще один фрагмент чуда под названием «шахта Сан-Хосе» встал на свое место, а министр тут же добавил в него новых красок.

– У подножия горы ваши семьи разбили лагерь, – сообщил он.

Их семьи ждали их и молились за них, добавил он, и шахтерам показалось, будто кто-то сдернул саван одиночества и боли, накрывший их с головой. Люди, которые их любят, ждали наверху, прямо над ними, собравшись вокруг дыры, в которую они отправились на работу восемнадцать дней назад.

Немного погодя трубку взял руководитель спасателей, Андре Сугаррет. Он посоветовал шахтерам держаться подальше от плиты, которая перегородила Пандус и заблокировала дымовые трубы.

– Потому что она может скользнуть еще глубже, – согласился Урсуа.

– Правильно, – подтвердил его слова Сугаррет.

На линию вышел Кристиан Барра, президентский чиновник по особым поручениям, он обратился к горнякам со словами:

– Передаю вам искренние пожелания всего самого лучшего от президента. Он был здесь уже четыре раза сегодня.

Совсем недавно они были никем, а теперь сам президент передает им saludos. В конце концов, первый телефонный разговор между шахтерами и поверхностью завершился тем, что они спели национальный гимн. Оператор правительства снимал на видео, как спасатели слушают их пение по внешнему динамику. В тот же день видеозапись была передана средствам массовой информации вместе с телегеничным изображением министра Лоуренса Голборна в официальной красной куртке, который с сияющей улыбкой вслушивается в голос Луиса Урсуа. В многочисленных выпусках новостей по всему миру фотография Урсуа сопровождала аудиозапись его голоса, и его начали именовать не иначе, как лидером шахтеров. Но кто же на самом деле руководил там всем? Итурра, психолог, готовился задать этот вопрос каждому горняку, но не прямо, а исподволь, а спасатели в это время уже начали опускать в шахту первые припасы тридцати трем попавшим в ловушку мужчинам.

Но то, что в следующей запечатанной трубке опустилось им в шахту, трудно было назвать пиршеством, как и вообще чем-либо хотя бы относительно съедобным. Вопреки ожиданиям, горняки получили тридцать три прозрачные бутылочки с несколькими унциями желатинированной глюкозы. Не у всех осталось достаточно сил, чтобы помочь разгрузить столь необычный груз. «Они буквально засыпали на ходу от слабости», – вспоминал об этом впоследствии Йонни Барриос. Посему в разгрузке «грузового лифта» принимали участие сам Йонни, Клаудио Акунья, Хосе Охеда и Флоренсио Авалос. Согласно приложенной спасателями инструкции, гель не следовало пить слишком быстро. Но, разумеется, почти все горняки проглотили его одним глотком, а некоторые даже начали испытывать желудочные колики. Кроме того, все хотели знать, когда они получат настоящую еду. И вот опустилась очередная трубка, но в ней оказались не продукты питания, а бланки анкет. Правительство Чили желало, чтобы каждый из попавших в подземный плен шахтеров представил свои антропометрические данные (рост, вес, возраст, размер обуви, наличие болезней в анамнезе), а заодно ответил и на несколько вопросов о своем нынешнем физическом состоянии: «Когда вы ели в последний раз? Вы можете мочиться?» Но самое главное требование бюрократов, чью заботу теперь ощущали на себе все горняки, – а чилийская бюрократия недаром считается самой неутомимой и безжалостной во всей Латинской Америке – была просьба предоставить РНН, или Регистрационный Номер Налогоплательщика, который одновременно является и номером паспорта каждого чилийца с момента рождения. «Разумеется, мы должны были представить им свои РНН, – с оттенком сухой иронии вспоминал Хуан Ильянес. – Должны же они были удостовериться, что там, внизу, действительно мы? Не имея номера РНН, ты для Чили не существуешь, и даже у Карлоса Мамани был свой».

В самом низу анкеты значился вопрос, добавленный туда по настоянию психолога Итурры. Он звучал следующим образом: «Quién la lleva?», что в весьма приблизительном переводе означало: «Кто у вас там всем заправляет?»

– Мы специально не хотели спрашивать прямо: «Кто у вас главный?» – признавался Итурра. Все уже и так знали, кто внизу босс, с формальной точки зрения. Вот только действительно ли босс там всем заправлял?

Глядя на вопрос, Хуан Ильянес застыл, озадаченный. Как и несколько других шахтеров. Ну, и что мы здесь должны написать, обратились к нему сразу несколько товарищей, потому что под землей он считался главным законником и должен знать все. Может, всем заправляет Марио Сепульведа? На третий или четвертый день после обрушения Виктор Замора открыто предложил назначить Марио главным на место Луиса Урсуа, но против выступил Хуан Карлос Агилар. Подрядные механики выполняли именно его распоряжения: быть может, тогда и писать нужно его? А можно написать и Флоренсио Авалоса, чья энергия и спокойная уверенность заслужили всеобщее уважение. Собственно говоря, если подумать, то никто конкретно тут ничем не заправлял – они все делали сообща. Но тем, кто обратился к нему с подобным вопросом, Ильянес ответил: мол, пишите Луиса Урсуа, он здесь босс. Ильянес ответил именно так, даже несмотря на то, что в данный момент «власть Дона Лучо висела на волоске. Не поддержи мы (механики подрядчика) его, Марио Сепульведа с легкостью отодвинул бы его в сторону. Формальная власть, равно как и ее атрибуты, имеет большое значение в жизни рабочего чилийского человека, так что в конце концов большинство горняков, оказавшихся в подземном плену, на вопрос; «Quién la lleva?» – ответили одинаково, написав «Луис Урсуа». (Впрочем, Хуан Карлос Агилар остался при своем мнении и ответил: «Все в равной мере».)

Как оказалось, в тот самый момент Луис Урсуа взял на себя решение одного очень важного, хотя и чисто технического аспекта спасательной операции. Он сидел на переднем сиденье своего пикапа, который всегда служил ему чем-то вроде передвижного офиса, и что-то писал. Он готовился навести на цель других бурильщиков, потому что, насколько он мог судить по звукам, к ним приближался еще один бур. Спасателям понадобится точная карта рудника с новыми обрушениями, чтобы добраться до запертых под землей горняков, а для составления ее нужно было заново провести все подземные замеры. Вот Луис и готовил подобные сведения для спасателей, работая так, как привык, – быстро и безошибочно, не поднимая из-за этого никакого шума. Но он никогда не был и не мог быть единственным «лидером», способным руководить и направлять тридцать двух других рабочих, оказавшихся с ним в одной подземной лодке, образно говоря. Подобная задача вообще не была по плечу кому-то одному. К тому же предполагались изрядные осложнения благодаря событиям, которые разворачивались прямо сейчас на поверхности, – к шахте «Сан-Хосе» катил черный «хаммер».

Леонардо Фаркас – известный всему Чили денди, и на рудник он прибыл во всем блеске портновского великолепия, выйдя из своего «хаммера» в длинном двубортном костюме с небесно-голубым галстуком и носовым платочком в тон, сверкая запонками на крахмальных отложных манжетах, равно как и позвякивая прочими драгоценностями на запястьях. Он был хорошо сложен и явно следил за собой. Его длинные светлые волосы искрились в лучах солнца, завершая производимое им странное и совершенно неповторимое впечатление. Будто греческий бог перевоплотился в успешного южноамериканского антрепренера. Фаркас был мультимиллионером, к числу инвестиций которого относился и близлежащий рудник. Кроме того, он давно уже стал неотъемлемой частью системы телевизионной благотворительности в Чили. В «Сан-Хосе», собственно, он и прикатил для того, чтобы наделить нуждающихся толикой того счастья, одарить которым может только уверенный в себе и состоятельный человек. Он пожертвовал каждому из шахтеров по 5 миллионов чилийских песо (около 10 000 долларов). Прибытие черного «хаммера» Фаркаса транслировало в прямом эфире чилийское ТВ. А вот его последующее совещание с членами семей шахтеров было уже мероприятием приватным. Хотя немного погодя Фаркас, ничтоже сумняшеся, разместил видеоотчет о нем на принадлежащем ему канале YouTube.

После того как его помощники раздали полосочки бумаги с магическими цифрами, составлявшими примерно годовой заработок среднего чилийского рабочего, Фаркас направился к небольшой сцене. Кое-кто из членов семей начал скандировать его имя: «Фаркас! Фаркас!»

– Мне нужно знать имя лица, его РНН и номер банковского счета, – начал Фаркас. – Тем, у кого нет собственного счета, Государственный банк поможет открыть его у себя бесплатно. Но ошеломляющий дар – это только начало, – продолжал Фаркас. – Давайте сделаем так, чтобы каждый чилиец смог стать участником нашей кампании. Ведь каждый может отдать одну тысячу песо, пять или десять тысяч.

Фаркас часто жертвовал крупные суммы Ежегодному чилийскому телемарафону, который собирает средства на лечение детского церебрального паралича и других инвалидностей, возникающих вследствие порока развития, и сейчас он говорил о шахтерах так, словно они тоже были нуждающимися детьми. По его словам, он намерен собрать по одному миллиону долларов для каждого из оказавшихся в каменной ловушке тридцати трех мужчин.

– Давайте мечтать по-крупному. Я научился этому еще в детстве. Давайте надеяться, что перед тем, как выйти на поверхность, у каждого из них уже будет по одному миллиону долларов на счету.

Фаркас явно принадлежал к тем, кому нравится общественное обожание, которое может принести ему его деньги, и сегодня днем одна из многих волн теплых чувств и радости, накрывших «Сан-Хосе», ласково щекотала ему пятки.

– Gracias, Señor Farkas!

Но случилось так, что эта огромная сумма денег, вместе с более скромными пожертвованиями от других людей, равно как и обещание последующих миллионов, породили проблемы в отношениях между пропавшими на руднике мужчинами и их семьями.

Для некоторых семей лишние деньги принесли с собой тот вопрос, который возникает неминуемо, если посчастливилось заполучить их: а кто будет их тратить? На кого прольется золотой дождь из рук шахтеров? Некоторые из горняков женаты и живут отдельно от своих жен, но не разведены. Чили стала последней страной в Западном полушарии, легализовавшей разводы, причем сделала это всего пять лет назад, и большинство чилийских рабочих попросту еще не поняли, что отныне они могут и должны заплатить своему адвокату за то, чтобы тот разорвал их брак. Теперь же, когда де-факто разведенный шахтер внезапно превратился в миллионера (в местной валюте), то кто получит контроль над столь внезапно обретенным состоянием, пока сам герой событий остается в подземной ловушке, – его законная, но не любимая супруга или новая спутница жизни и их дети?

Дарио Сеговия пока не подозревал о том, что стал миллионером. Иначе он наверняка бы уже начал строить планы на будущее или хотя бы платить по счетам. Пока же его спутница Джессика Чилла решила, что не желает иметь ничего общего с такой заоблачной суммой, и попросила брата Дарио распорядиться полученными от Фаркаса деньгами. Она предчувствовала, что шальные деньги еще сильнее настроят противоположные лагеря семьи Дарио друг против друга. Правда же заключалась в том, что еще до того, как Дарио вместе с остальными его товарищами был найден живым, многие его дальние родственники уже полагали его мертвым «…и для большинства основополагающим становился лишь вопрос денежной компенсации», – признавалась Джессика. Жизни шахтеров больше не принадлежали им самим; самое главное заключалось в том, сколько они стоят. До появления чудодейственной записки некоторые члены семей уже втайне подсчитывали на поверхности суммы компенсаций по случаю смерти кормильца и страховые платежи, который Хуан Ильянес производил внизу. Теперь же, когда мужчины оказались живы, да еще с 5 миллионами Фаркасовых песо на счету у каждого, все чаяния и надежды, обуревавшие людей, которых горняки любили и привели в мир, можно было выразить открыто и непосредственно. Еще до того, как он встретил тебя, я страдала рядом с ним… Я уже был его сыном, когда вы с ним еще даже не были знакомы… Разве не должен он позаботиться и о нас тоже? «Эти сумасшедшие деньги переполошили весь курятник родственников, и семьи буквально перессорились друг с другом», – говорила Джессика.

В последующие часы члены семей тридцати трех горняков начали писать первые письма своим мужчинам внизу. Некоторые, подобно самой Джессике, решили, что в настоящее время ее мужу совсем необязательно беспокоиться еще и из-за денег. Говорить о них – значит, искушать судьбу или же глумиться над Господом: ведь жизни их по-прежнему грозила опасность в каменном капкане в шестистах метрах под землей. А вот остальные, например Вероника Киспе, жена Карлоса Мамани, устоять перед искушением не сумела. С двумя маленькими детьми эмигрантам вечно недоставало денег. И вдруг эта неподъемная тяжесть буквально свалилась у них с плеч, унося извечное беспокойство, из-за которого, собственно, мужчины и шли на работу под землю. Такие новости не могли не радовать, поэтому уже в одном из своих первых писем мужу она написала: «Слава Богу, Карлос, ты жив. Мы очень сильно беспокоились о тебе здесь, наверху, но теперь мы счастливы и у нас все хорошо. И еще одно. Благодаря Леонардо Фаркасу мы стали миллионерами».

Той же ночью, 23 августа, к туннелю, в котором были заперты шахтеры, подошел второй бур. Спасатели с поверхности попросили Луиса Урсуа провести необходимые замеры и показать на карте место выхода первой скважины, но он уже располагал всей необходимой информацией: отверстие находилось в 7 метрах от одной из маркшейдерских отметок на шахте, под номером А40. Они предупредили Луиса, что новая скважина должна выйти примерно в 1,5 метрах от второй. Кроме того, спасатели попросили Урсуа более подробно описать физическое состояние его людей. Он ответил, что некоторые крайне исхудали, что все очень истощены, но что серьезного вреда здоровью не испытали. Врачи попросили Урсуа запретить его людям пить грязную воду: «…мы отправим вам столько чистой воды, сколько нужно…» – и не употреблять в пищу содержимое двух банок консервированного тунца, которые у них еще оставались. Сугаррет же сообщил Луису, что эвакуация планируется через третью скважину, в которую сможет протиснуться взрослый мужчина. Скорее всего, она будет пробита в мастерской, расположенной дальше по горизонту. Урсуа позволил себе выразить удивление: он-то рассчитывал, что их будут снабжать всем необходимым через две новые шахты до тех пор, пока спасатели не расчистят путь наверх по одной из венттруб: «Никогда бы не подумал, что они будут эвакуировать нас через пробуренную скважину».

О результатах своих переговоров Урсуа рассказал остальным, чем привел в ярость кое-кого из них. «Ты не должен был говорить им, что у нас все хорошо. Мы далеко не в порядке. Мы голодны, мы устали, мы хотим выбраться из этого проклятого места, – бросали ему обвинения в лицо шахтеры. – Если ты убедил этих парней из правительства, которые возглавляют спасательную операцию, что у нас «все в порядке», они провозятся целую вечность, прежде чем вытащат нас отсюда».

Примерно в 6 часов пополудни в галерею пробился второй бур, проделав отверстие на расстоянии около 1,3 м от первого. Три дня спустя, 26 августа, третья скважина достигла галереи рудника – в мастерской на отметке 135; в спасательной операции ей отведена главная роль. Вторая скважина превратилась в «систему коммунального хозяйства», по которой и были протянуты электрические и оптоволоконные кабели; что касается первой, то через нее в пластиковых трубках, получивших название «palomas», или «голубок», по-прежнему должны были поставляться продовольствие и медикаменты. Начали прибывать бутылки с чистой водой, лекарства и желатинированный гель для питья. Чтобы следить за скважиной жизнеобеспечения и разгружать постоянно прибывающие припасы, шахтеры разделились на три рабочие смены по восемь часов каждая. Одна из них, состоящая из механиков-подрядчиков, выбрала своим начальником Рауля Бустоса, живчика, пережившего цунами. Вторая и третья, представленные почти исключительно теми, кто спал в самом Убежище или в непосредственной близости от него, предпочли двадцатисемилетнего шахтера Карлоса Барриоса и бывшую футбольную звезду Франклина Лобоса, соответственно. Шахтеры первой смены несколько воспрянули духом и оживились, у них появилась новая цель. После восемнадцати суток кризиса Луис Урсуа вновь решил предстать в роли босса, для чего символически надел белую каску.

Двадцать третьего августа, вместе с paloma-партией зубной пасты и щеток, шахтеры получили и первые письма от родных и близких. Многие узнали те же новости, что и Марио Гомес; это могло бы даже показаться странным, учитывая, что смерть ходила с ними совсем рядом, но они тем не менее помогли горнякам сохранить спокойствие: счета оплачиваются, мы не задолжали за аренду или что-либо еще, так что не волнуйся. Хорхе Галлегильос прочел слова поддержки от сына, с которым поссорился много лет назад; Эдисон Пенья получил предложение пожениться от своей подружки; Карлос Мамани узнал о том, что стал миллионером. Виктора Сеговию порадовала весточка от дочерей, с которыми он на протяжении восемнадцати дней вел переговоры в своем дневнике. «Читая их письмо, мне пришлось несколько раз делать паузы», – написал он впоследствии у себя в журнале.

На следующий день, 24 августа, около полудня в шахту вновь опустилась телефонная трубка. «Подождите минуточку, – попросил чей-то голос. – Мы соединяем вас с Ла-Монеда, Президентским дворцом в Сантьяго».

Президент Себастьян Пиньера вернулся в свой офис в столице Чили, и его междугородный вызов через самодельный телефон Педро Галло был перенаправлен на отметку 94 шахты «Сан-Хосе». В разговоре с Луисом Урсуа он попросил начальника смены передать своим товарищам, что правительство делает все возможное, чтобы освободить их из подземного плена. Среди прочего правительство приняло помощь от многих стран мира. Поддержку выразили премьер-министр Испании и президент Обама, сообщил Пиньера. Вспоминая о том, что ранее наговорили Луису разозленные товарищи, шахтер поблагодарил президента за усилия, но потом без перехода поинтересовался, когда же спасатели смогут вытащить их из «этого ада». Este infierno.

К 18 сентября мы освободить вас не успеем, ответил президент, и это стало настоящим ударом для тридцати трех мужчин, потому что День независимости считается самым большим светским семейным праздником в календаре страны. Он немного похож на Четвертое июля и День благодарения, вместе взятые, а нынешнее 18 сентября обещало быть особенно торжественным, поскольку приходилось на 200-ю годовщину основания Чили.

Но с Божьей помощью, добавил президент, мы постараемся вытащить вас к Рождеству.

Урсуа шутливо попросил президента напомнить спасателям, чтобы те не забыли прислать им сюда бутылочку вина, дабы и они смогли отметить 200-ю годовщину своей страны. После того как разговор закончился, а телефонная линия уползла обратно к поверхности, несколько горняков впали в глубочайшую депрессию.

«Они думали, что нас вытащат отсюда буквально на следующий день, – рассказывал впоследствии Урсуа. – Но выяснилось, что мы, не исключено, застряли здесь еще на четыре месяца». Начальник смены окинул товарищей по несчастью внимательным взглядом. Похоже, больше всех убит новостями Джимми Санчес, самый младший из шахтеров, всего восемнадцать лет, – он вообще не имел права легально работать на руднике. Многие из горняков едва-едва набрались сил, чтобы встать на ноги, но сообщение о том, что ожидание растянется на долгие месяцы, вновь вернуло угрюмое и утомленное выражение на их покрытые потом и копотью лица. Рудник вокруг по-прежнему вздрагивал и глухо рокотал, и новое обрушение в любой миг могло уничтожить спасительные пятнадцатисантиметровые шахты, связывающие их с поверхностью. А четырехмесячное ожидание в этой удушливой жаре запросто способно унести жизни одного, двух, а то и трех человек из тех, кто ослабел больше остальных.

Четыре месяца! Несколько шахтеров буквально выкрикнули эти слова Урсуа в лицо. Они не могут и не хотят ждать до декабря, заявили они. Они должны сами выбраться. Через Яму, предложил кто-то. Как только мы окрепнем достаточно, то сами найдем выход. В воздухе вновь запахло бунтом, и тогда слово взял Марио Сепульведа.

– Быть может, вы думаете, что мне не хочется выбраться отсюда? – начал он. – Если бы я мог, то ухватился бы за канат, на котором они опустят нам следующую посылку, и по нему вылез бы отсюда. Но я не могу, потому что слишком толст.

Перри произнес эту речь скрипучим, полубезумным и ироничным говорком, который был так хорошо известен его товарищам. Таким голосом мог бы говорить тот, кто отчаянно любит жизнь, но вынужден прозябать в темнице, тот, кто способен шутить насчет смерти, насчет того, что съест другого человека или протиснется в двух с половиной сантиметровое отверстие. Нет, единственный для них вариант – ждать, продолжал Марио, и вскоре и остальные уравновешенные и сильные мужчины, которые еще оставались среди тридцати трех несчастных, подхватили его слова. Tranquilos, niños. Именно это вы говорите двоим парням, которые собрались затеять драку в баре. Tranquilo. Нужно набраться терпения и не выходить из себя, сказал Хуан Карлос Агилар, который твердил это постоянно, начиная с 5 августа. Мы должны поблагодарить Бога за чудеса, которые свершились на наших глазах, подхватил Хосе Энрикес. А еще мы должны быть готовы жить в этой дыре до декабря, если придется, заключил Марио Сепульведа.

Вскоре после этого у Луиса Урсуа состоялся его первый – по телефону и приватный – разговор с Итуррой, психологом.

– Впереди вас ждет, – сообщил ему психолог, – самое тяжелое испытание.