60

Около двери Марго он задержался. В номере было тихо. Ему столько надо сказать ей, столько объяснить, да просто хотелось видеть эти чародейские глаза, которые вытягивали из него все желания. Вдруг на ум ему забрела шальная мысль: а ведь он ее совсем не знает. Все, что известно, – с ее слов. Никаких подтверждений, никаких документов, особенно касательно истории про упавшее с неба наследство. Буквально – ничего. Одни чувства, которые заслонили разум.

Что там все время бубнила логика, а он отмахивался, как от надоедливой мухи? Что так тщательно не замечал? На что закрывал глаза?

Сейчас Ванзаров не готов был спорить с собой. Это как остаться без тыла в самый ответственный момент боя. Который вот-вот начнется. Нельзя никому не верить, кроме психологики, так с ума сойдешь…

И все-таки намерение сменил. Да и чай его уже никому не нужен. Он повернулся к лестнице на свой этаж, когда в спину ударил холод.

– Наконец-то нашел вас!

Доктор был взволнован.

– Опять процедуру кому-то устроили? – спросил Ванзаров.

– Какие процедуры! – возмутился Могилевский. – Идемте скорее, покажу кое-что любопытное…

Известной дорогой доктор вел к боковому крылу курзала. Шел он быстро и уверенно, как будто не собирался умирать, только пар валил. И все торопил Ванзарова.

За углом дома издалека виднелась туша Кабанихи. В подступавших сумерках она казалась куда страшней, чем при свете дня. Страх любит тьму. Корявой кочергой своей во тьме шевелит он воображение человека, распаляя его жарко так, чтоб мелкая тень разрослась ужасным видением. Нет от него спасения, только цыкнуть и прогнать.

Между тем Кабаниха стояла неподвижно, как часовой. Могилевский подбежал, бесцеремонно оттолкнул ее и пригласил взглянуть.

В снегу что-то темнело. Стоило опуститься пониже, чтобы темное пятнышко оказалось аптечным пузырьком размером с палец, в каких держат микстуры. Бока темного стекла чисты от провизорского ярлычка. Крышка плотно сидит. Внутри, кажется, пусто. Или жидкость сливается со стеклом.

– Поздравляю с находкой, доктор, – сказал Ванзаров, поднимаясь и отряхивая коленки от снега. – Меткий глаз – залог здоровья…

– Это не я, это она, – Могилевский показал на Кабаниху.

Ванзаров выразил Катеньке благодарность. Она густо выдохнула, потопталась и затихла.

– Приходит ко мне, мычит, значит, за собой зовет, – торопился доктор. – Я подумал, глупость какая-то по хозяйству, мысли совсем другим заняты… Погнал ее, она не уходит, настаивает по-своему. Что тут делать? Пошел, приводит сюда, в снег показывает. Я поначалу не разобрал, что это, а пригляделся – так ведь это же склянка для лекарства, причем не наша, не санаторская… А теперь хотите сюрприз?

– Почему же нет. Сегодня сюрпризов что-то мало было, – согласился Ванзаров.

– Это емкость не нашего выдува. Не немецкого, у нас его много… – Доктор нарочно сделал паузу, чтобы оглушить окончательно. – Она вообще непонятно откуда!

– Великолепно. Что дальше?

– Подумал: а если в этом пузырьке американский негодяй держал яд, который налил нам в вино? Может, смогу определить, что это, и найти противоядие? Это же проще, чем винную бутылку исследовать!

– Хорошо, что сначала позвали меня, – сказал Ванзаров.

– Почему же?

– Сейчас могли тихо лежать в снегу или у себя в кабинете на столе.

– Ну, это уж слишком…

– Другое интересует: где книги регистрации пациентов за последний год-два?

– В главной конторе.

– Помещение закрыто, добраться невозможно, если только не взломать дверь… Ваши акционеры и начальство сильно обидятся, если мы с вами взломаем дверь и проберемся в контору?

Скандал от начальства был куда страшнее неминуемой смерти. Могилевский наотрез отказался в этом участвовать. И Катеньку не отпустит. От блестящей идеи пришлось отказаться.

– У вас еще остались перчатки для целебных грязей? – спросил Ванзаров.

Доктор обещал найти, если нужно.

– Нужно, – согласился Ванзаров. – Надеваете перчатки, берете любую большую емкость и крупный пинцет. Пинцетом хватаете склянку, кладете в емкость, плотно закрываете крышкой. И прячете как можно дальше от себя… Вам все ясно, доктор?

Могилевский обиженно буркнул, что согласен. Он так старался, а в результате получил нагоняй. Эти душевные метания Ванзаров замечать не стал. Куда больше интересовала Кабаниха. Страшное чудовище, исчадие кошмара, оказалось умнее и наблюдательнее образованного доктора. Она поняла, что надо позвать его, и не прикоснулась к находке. Вывод только один.

– Катенька, ты видела, кто бросил эту склянку в снег? – спросил Ванзаров, четко произнося каждое слово.

– Нашли, кого спрашивать, – возмутился доктор.

– Идите за пинцетом, прошу вас…

Доктор демонстративно развернулся, даже спина его выражала несправедливую обиду. Ванзаров подождал, пока он отойдет подальше.

– Ты везде ходишь, все видишь, не бойся, говори, Катенька, – ласково просил он.

Кабаниха затопталась, как будто ответ поднимался из самых глубин души, замерла и протяжно завыла. От воя этого мурашки побежали по руке. Катенька так хотела помочь, так старалась, у нее было доброе и чистое сердце. Только она никого не видела.

Она не знала, что для Ванзарова это не имело большого значения. Куда важнее, что она вообще заметила стекляшку в снегу. Как раз рядом с дверью, что вела в процедурную лечебных грязей и ингаляцию. Доктор Могилевский сюда выходил покурить. Окурок его папиросы виднелся из сугроба.

– Катенька, если что еще приметишь, сразу дай знать, беги ко мне, – сказал Ванзаров. – Ты большая умница, я благодарен тебе.

И он поклонился уродице.

Она была человек, и человек куда лучше тех, что боялись умереть в ближайшие часы.