56
Опережая неминуемое, доктор выставил руку.
– Я говорил! Я возражал! Я отказывался! – торопливо сообщил он. – Господин Веронин не хотел слушать никаких резонов… Я и господина Стрепетова пригласил, чтобы…
– Чтобы был свидетель, – закончил Ванзаров за него.
Могилевский затушил папиросу о ручку кресла, украшавшего холл.
– Почему свидетель… Ну, свидетель, Иван Иванович тоже изъявил желание принять ингаляцию.
– Перед смертью не надышитесь.
Пословица пришлась как нельзя кстати. Стрепетов помрачнел, а доктор принял самый независимый вид.
– Я не могу противиться желаниям пациентов, – заявил он. – В конце концов за это заплачено. Тем более вы говорили, чтобы процедурную не открывать, так она не открыта. Ингаляция у нас в другой комнате…
Действительно, из двух соседних дверей одна была плотно заперта. Ванзаров распахнул другую.
Комната для приема ингаляций мало чем отличалась от грязевой процедурной. Такой же белый кафель на стенах и на полу. Вместо кушетки здесь располагался аппарат для нагнетания целебных растворов. Состоял он из баллона кислорода под давлением, выкрашенного в белый цвет, и двух емкостей поменьше, в которых булькал лечебный раствор. Кислород выталкивал теплые пары, которые по резиновому шлангу поступали в широкую маску для дыхания, в виде широкой чашки. Пациент вдыхал смесь чистого кислорода с лекарственным настоем и уходил не только оздоровленным, но и веселым. Чему способствует вдыхание кислорода.
Пациент Веронин тоже был счастлив по-своему. Он мирно сидел в плетеном кресле, откинув голову назад. Шланг зажимал в левой руке, маска лежала у него на коленке. Из ее зева поднимался слабый парок. Веронин никуда не спешил. Широко открытые глаза глядели в потолок.
Ванзаров захлопнул дверь.
– Где выключается аппарат?
Доктор указал на рукоятку, зажатую в медных пластинах, от которых тянулись к потолку электрические провода.
– Выключайте немедленно!
Могилевский повиновался, не понимая, что происходит, рубильник отключил ток. Наконец он спросил, для чего вся эта суета: осталось еще пять минут процедуры.
– Господина Веронина кашель больше не беспокоит, – сказал Ванзаров, подпирая спиной дверь.
– Это мне решать, – возразил доктор. – Одного раза недостаточно.
– Такой ингаляции хватит и одного раза.
– Да с чего вы взяли? – вконец возмутился Могилевский. – Позвольте пройти, меня пациент ждет…
– Стойте где стоите, – последовал приказ, которого трудно было ослушаться. – Раньше надо было беспокоиться. Он мертв.
Доктор обменялся взглядом со Стрепетовым. Оба мало что поняли.
– Кто мертв?
– Ваш пациент, Веронин.
– Что, яд уже подействовал?! – Могилевский схватил себя за запястье, проверяя пульс.
– Яд подействовал, – согласился Ванзаров. – Только это фокус почище, чем распилить живую барышню на глазах публики.
– Да какой фокус?
– Заставить человек взять чашку, предназначенную именно для него.
– Их же вынесли на подносе все вместе, – заметил Стрепетов. – Каждый брал какую хотел…
– В том-то и фокус, – сказал Ванзаров.
– Да поясните же наконец! – не выдержал доктор.
– Фокус в том, что фокуса нет, – последовал ответ. – Человек поступает так, как велит ему характер. Вот и весь секрет…
– Я ничего не понимаю! – вскричал Могилевский. – Это какой-то нескончаемый ужас… Еще один мертвец! Хоть бы скорее конец!
– Вместо того чтобы кудахтать, как… – Ванзаров вовремя поймал бешенство за хвост, два фейерверка в один день – это чересчур. – Надо было исполнять то, что вам сказано: никого не пускать в процедурную. А вы что?
– Как я мог! Он же просил…
Пора было с этим заканчивать. Счастье, что Могилевский и Стрепетов до сих пор живы. Если это так, значит…
– Извините, доктор, мою резкость, – примирительно сказал Ванзаров. – День сегодня нелегкий. Всему виной психологика…
– Что, простите?
– Веронин повел себя не из-за жадности…
– Не понимаю, о чем вы, – сказал Могилевский, ощупывая себя.
– Логика поведения карточного шулера, – продолжил Ванзаров думать вслух. – Он думает, что два туза в одной сдаче не повторяются, а снаряд два раза в одну воронку не летит. Это логика покера. Вот что это такое…
Стрепетов незаметно показал на висок: дескать, бедняга в уме помешался от страха ожидания смерти. Доктор не готов был спорить на этот счет. Поведение Ванзарова показалось бы ему чрезвычайно странным. В любой другой день. Но в этот, с третьим трупом в санатории и грядущим всеобщим концом, граница странности отодвинулась к новым горизонтам. Главное, пульс в норме и признаков агонии у него не наблюдается.
– Что прикажете делать? – спросил доктор.
– Все лечебные процедуры отменить. Купания, растирания, даже физическую гимнастику, от греха подальше. Здесь запереть на амбарный замок, а лучше заколотить досками.
– А с этим… – Могилевский указал на закрытую дверь… – что делать?
– Пусть сидит там, хуже ему не будет…
– Но ведь…
– Будет сидеть, – жестко сказал Ванзаров. – До прихода полицейского криминалиста туда никто не войдет. Заодно пусть проветрится…
Доктор не скрывал своего неудовольствия.
– Ну, если вы так желаете…
– Да, я так желаю… – И Ванзаров обратился к месье Стрепетову, старательно делавшему вид, что его здесь нет: – Забирайте жену из курзала, сидите в номере и нос оттуда не высовывайте.
– Но позвольте… – попытался возразить Стрепетов.
– Не позволю. Если хотите встретить Рождество, выполнять мои распоряжения. Еще есть возражения?
Возражений не было.
Ванзаров подождал, пока доктор все закроет, и забрал себе ключ. Он был возбужден чрезвычайно и не мог поручиться, что совладает с эмоциями. Да что там эмоции – с бешенством, так будет честнее. Причина была проста и малоприятна: противник обыгрывал его на его же поле. Позволить такое было невозможно, но и сделать он мог немного…
