Глава 7
Брызги крови и ДНК

Кровь… Это ключ к жизни. Без нее мы умираем. Это связующая нить истории, передающая достояние и власть от поколения к поколению. С древнейших времен человек понимал кровь и как знак племени, и как знак личности. В некоторых обществах наследование осуществлялось не от отца к сыну, а от отца к сыну сестры, поскольку у сына твоей сестры в жилах та же кровь, что и у тебя. Ты точно знаешь, что его бабушка – твоя мать, но не можешь гарантировать, что у твоих сыновей твоя кровь.

А сколько крови пролито в детективах! Когда доктор Ватсон впервые видит Шерлока Холмса, тот возится у лабораторного стола, совершенствуя тест на гемоглобин. Ватсон не сразу понимает важность открытия, вызывая раздражение у сыщика: «Господи, да это же самое практически важное открытие для судебной медицины за десятки лет. Разве вы не понимаете, что это дает возможность безошибочно определять кровяные пятна? Подите-ка, подите сюда!» Он укалывает иглой свой палец и с помощью полученной капли крови показывает действие теста.

Он объясняет: «Раскрытие преступлений всегда упирается в эту проблему. Человека начинают подозревать в убийстве, быть может, через несколько месяцев после того, как оно совершено. Пересматривают его белье или платье, находят буроватые пятна. Что это: кровь, грязь, ржавчина, фруктовый сок или еще что-нибудь? Вот вопрос, который ставил в тупик многих экспертов, а почему? Потому что не было надежного реактива. Теперь у нас есть реактив Шерлока Холмса, и всем затруднениям конец!»

Название рассказа Конан Дойля «Этюд в багровых тонах» идет от слов Холмса, обращенных к доктору Ватсону, о сути детективной работы. «Убийство багровой нитью проходит сквозь бесцветную пряжу жизни, и наш долг – распутать эту нить, отделить ее и обнажить дюйм за дюймом». В данном случае «багровая нить» начинается в пустынном доме на Брикстон-роуд. Кстати, на месте преступления Ватсону становится не по себе: немного странно со стороны врача, отслужившего в Афганистане. Но ведь и я описываю кровь и увечья, а вида крови не переношу…

Однако вернемся к книге. Мужчину, лежавшего в постели, закололи ударом ножа в левый бок, причем нож попал в сердце. «Из-под двери вилась тоненькая красная полоска крови, она пересекала пол коридорчика и образовала лужицу у противоположной стены». На сей раз нужды в новом реактиве нет. Холмс выслушивает мнение полицейского инспектора о неизвестном убийце. Инспектор высказывает версию: «Он, должно быть, ушел из комнаты не сразу после убийства – он ополоснул руки в тазу с водой и тщательно вытер нож о простыню, на которой остались кровавые пятна».

Воссоздание событий по крови, найденной на месте преступления, называется анализом брызг крови (Bloodstain Pattern Analysis). При всей своей богатой фантазии Конан Дойль даже близко не мог представить себе, о чем пролитая кровь способна рассказать экспертам. За два года до «Этюда в багровых тонах» Эдуард Пиотровский, ассистент из Института судебной медицины в Польше, сделал первые шаги в этой области, написав доклад об интерпретации брызг крови при насильственных действиях под названием «О происхождении, форме, направлении и распределении брызг крови после ранений головы, вызванных ударами» (1895).

Пиотровский сажал живого кролика перед стеной, оклеенной обоями, разбивал ему голову молотком и просил художника запечатлеть получившуюся кровавую картину. Вид аккуратно выполненных иллюстраций в его докладе вселяет ужас. Других кроликов он забивал камнями и топорами, меняя свое положение и угол атаки, чтобы выяснить, как это повлияет на форму и локализацию брызг крови. Мы не знаем, что испытывал ученый во время своих экспериментов, но в докладе он подчеркивал благородство замысла: «В судебной науке чрезвычайно важно уделять внимание брызгам крови, найденным на месте преступления, поскольку они могут пролить свет на убийство и объяснить важные детали происходящего».

Тем не менее новаторские исследования Пиотровского оставались почти незамеченными до середины ХХ века. Решающим стало одно дело в 1955 году: миловидного врача по имени Сэмюэл Шеппард осудили за то, что он забил до смерти свою беременную жену в доме на берегу озера Эри (штат Огайо). По словам самого Шеппарда, на его жену напал «косматый бандит» (а ему самому нанес удар в шею, что слишком сложно сделать самому.)

И на суде, и на повторном слушании дела в 1966 году криминалист Пол Кирк из Калифорнийского университета в Беркли выступал на стороне защиты: «Когда бьют по окровавленной голове, кровь разлетается в разные стороны радиально, подобно расходящимся спицам колеса». Кирк показал суду фотографии чистой поверхности на стене с той стороны кровати, где стоял убийца, наносивший удары миссис Шеппард. «Несомненно, – сказал он, – на убийцу попала кровь, причем испачкаться должна была вся его одежда». Когда полиция впервые прибыла в дом, Шеппард был без рубашки, в состоянии шока. Единственное пятно крови у него нашли на брючине на уровне колена. Он не помнил, как оказался без рубашки: «Может, она понадобилась человеку, которого я видел. Не знаю». Впоследствии у дома Шеппарда отыскали разорванную футболку того размера, какой носил Шеппард, и крови на ней не было. Убедительные выкладки Кирка на повторном слушании способствовали оправданию Шеппарда. Шеппард вышел на свободу после более чем 10 лет тюремного заключения.

А через пять лет американские власти издали первое современное руководство по анализу следов крови «Траектории полета и образцы пятен человеческой крови» (Flight Characteristics and Stain Patterns of Human Blood, 1971). Эта книга, проиллюстрированная 60 цветными фотографиями, показала экспертам, что по кровяным следам можно понять, как, с какой стороны и каким оружием был нанесен смертельный удар, какие пятна крови могут быть на убийце, был ли ранен сам убийца, перемещали ли труп и двигалась ли жертва перед смертью.

Полиция использует анализ брызг крови и в наши дни, раскрывая с его помощью тысячи преступлений. Однако кардинальные перемены в изучении следов крови наступили в 1980-е годы, с появлением генетической дактилоскопии, давшей возможность узнавать не только «что», «где» и «когда», но и «кто». Еще в начале ХХ века криминалисты научились определять группу крови по образцу крови или семени. Но этот метод можно использовать лишь в качестве подспорья: уж очень много людей имеет одну группу крови. Анализ ДНК вывел экспертизу на совершенно иной уровень.

В течение 32 лет Вэл Томлинсон исследует следы крови на местах убийства и ДНК в лабораториях. Сначала, с 1982 года, она работала в Британской судебно-экспертной службе (СЭС), пока та не закрылась в 2011 году, а затем в компании LGC Forensics. Это мягкая и доброжелательная женщина, внешность которой никак не вяжется с ее «кровавым делом»: изучением характера движения крови, химической структуры и информации, которую она несет. Поражает и ее глубокое понимание генетических кодов, лежащих в основе каждой человеческой жизни. «В ДНК есть логика. Но, как ни странно, работа на месте происшествия ближе к искусству, чем к науке».

Вэл появляется на месте происшествия с чистым блокнотом в руке: обычно после того, как каждый квадратный дюйм заснят на пленку и на видео экспертами. «Сколько раз мне доводилось препираться с полисменом у двери! Мол, и зачем вы это зарисовываете, миссис Томлинсон? Только лишняя морока». Однако Вэл как художник-пейзажист хочет не только увидеть, но и прочувствовать обстановку. «Гуляя в выходной день, можно сделать хоть 200 фотографий. И потом они лежат мертвым грузом. А если стоишь и зарисовываешь, то чувствуешь конкретные детали. Очень медленно я выстраиваю картину, устраняя все несущественное. А несущественными могут оказаться любые детали, кроме одной. Ей я и уделяю внимание. Фотография просто показывает все, что лежит на столе. На ней не выделен, скажем, перевернутый или испачканный кровью предмет, кружка с кофе».

Вэл проводит на месте преступления «часов пять или шесть», мысленно упорядочивая все детали и выстраивая логическую связь между ними. Тем самым процесс зарисовки важнее самого рисунка. «Даже если я не получу все ответы, я могу со знанием дела доложить об увиденном и о возможной последовательности событий». Свои выводы она излагает старшему следователю, а впоследствии суду, где использует свои зарисовки, «пожалуй, не реже, чем фотографии, поскольку присяжные могут подержать их в руках и увидеть наиболее важные детали, не отвлекаясь на второстепенные».

Более всего на месте преступления Вэл интересует кровь. Как и любая другая жидкость, кровь подчиняется законам физики. Если она падает на пол под прямым углом, получается круглое пятно, часто потому, что медленно капает с тела или предмета. А если не под прямым углом – допустим, человека ударили кулаком или тупым орудием – пятно имеет эллиптическую форму. Чем длиннее и тоньше эллипс, тем острее угол падения. Если кровяные пятна на поверхности расходятся «подобно спицам колеса», вероятно, они появились в результате одного или нескольких ударов, нанесенных в одно место. Эксперты могут вычислить, под каким углом падала каждая капля, а потом по линии этого угла протянуть струны. Там, где струны сходятся, и был нанесен удар. Если полученная точка расположена близко к полу, жертва не стояла на ногах во время удара. Фотографии «модели со струнами» демонстрируются в суде. Однако все чаще и чаще для расчета траекторий эксперты пользуются компьютерной программой (в частности, No More Strings). Эта программа создает трехмерную модель ударов, нанесенных жертве.

Причина смерти не всегда загадочна: при избиении или ударе ножом ситуация может быть ясной, и в этом случае выводы Томлинсон помогут следствию больше, чем аутопсия, проведенная патологоанатомом. Ограничена ли зона распространения брызг крови? Если да, значит, жертва сразу упала на пол. Или жертва оставалась на ногах, пытаясь оказать сопротивление? В этом случае часть крови могла попасть на одежду. Не оттаскивал ли убийца тело в другое место, так что волосы волочились по полу за телом, а одежда присборилась? Тогда на полу мог остаться кровавый след. Не перекрещены ли лодыжки? Если да, возможно, тело переворачивали. Ответы на эти вопросы способны дать ценную информацию о действиях преступника и о событиях, связанных с гибелью жертвы.

Следователи хотят как можно скорее выяснить, сильно ли испачкался кровью убийца. «Вот недавний случай: море крови в старинном викторианском доме с множеством комнат. Было видно, где шел убийца, поскольку на дверях остались пятна везде, где их касалась его одежда. Впоследствии выяснилось, что одежду сожгли. Но даже на обугленных остатках одежды были следы крови».

Полиция ведет гонку на время: нужно как можно скорее найти убийцу, пока он не избавился от важных улик. Однако от пятен крови, как и от многих других вещественных улик, так просто не отделаться. Вэл иногда вызывают не на место преступления, а в дом подозреваемого, чтобы она исследовала двери и одежду. «Обычно преступники стирают вещи. Поэтому мы смотрим содержимое стиральной машины». Криминалисты не так легко опускают руки в попытке найти улики (как пришлось убедиться Джону Гарднеру, когда он пытался уничтожить важные следы после убийства своей жены в 2004 году; см. ниже).

Однако свидетельство экспертов по крови не всегда может быть полезным, особенно если у них есть лишь пять-шесть часов на изучение места преступления. «Я слышала ужасные истории про то, как экспертам говорят: "Посмотрите на брызги крови, и хватит с вас", – рассказывает Вэл. – А в таких случаях жди беды. Нам нужна полная информация». Бывает, что эксперты дают показания в суде, даже не побывав на месте преступления. Так случилось в трагическом и сложном деле, которое началось 15 февраля 1997 года в прибрежном городке Гастингс (Восточный Суссекс).

Был конец дня. Тринадцатилетняя Билли-Джо подкрашивала дверь, выходящую в сад, а Шон Дженкинс, ее приемный отец и заместитель директора соседней школы, отправился с двумя собственными дочерями в хозяйственный магазин. Когда они вернулись, одна из девочек пошла на террасу поприветствовать Билли-Джо и вскрикнула. Билли-Джо лежала на животе с размозженной головой. Шон потянул ее за плечо, чтобы получше разглядеть лицо, и увидел, как из ноздри показался, а затем лопнул кровавый пузырек. Он немедленно вызвал скорую помощь, но врачи констатировали смерть.

Неподалеку от террасы полицейские нашли металлический колышек для палатки, размером 46×1,5 см. Аутопсия показала, что по черепу Билли-Джо было нанесено как минимум 10 зверских ударов. На следующий день эксперты отыскали и брызги крови на стене возле террасы, а также на внутренней поверхности дверей террасы и на полу столовой.

Когда ребенок умирает при подозрительных обстоятельствах, полиция, как правило, проверяет всех, кто с ним непосредственно связан. Поэтому на экспертизу отослали не только колышек, но и одежду Шона Дженкинса. А 22 февраля специалисты нашли на его брюках, пиджаке и туфлях 158 кровяных пятен: совсем крошечных и незаметных для невооруженного глаза. Откуда же взялись эти пятна? Попали на его одежду, поскольку именно он убийца? Или умирающая Билли-Джо обрызгала его, испустив последний вздох, когда он склонился к ней?

Через несколько дней эксперт заключил, что кровь на одежде Дженкинса может выдавать в нем убийцу, однако полной уверенности в этом нет.

Полиция арестовала Дженкинса 24 февраля, а 3 июня начался судебный процесс. Эксперт, выступавший со стороны обвинения, выпускал пузырьки из пипетки, наполненной кровью так, чтобы они лопались рядом с белой поверхностью. Брызги разлетались вниз и вбок на расстояние до полуметра, но отнюдь не вверх. Затем он наполнил свиную голову кровью и колотил ее таким же колышком для палатки, какой нашли возле Билли-Джо. Тогда он весь оказался в крови.

Эксперт, выступавший со стороны защиты, проделал другие эксперименты. Он набрал немного собственной крови в нос и сделал выдох над белым листом бумаги, который держал на расстоянии вытянутой руки. Опять же бумага оказалась в брызгах.

Обвинение доказывало, что Билли-Джо была уже мертва к тому моменту, когда Дженкинс тронул ее за плечо, а потому не могла дышать. Педиатр Дэвид Саутолл заявил на суде: «Любой человек, который стоит возле задыхающегося ребенка, поймет, что ребенок дышит, а значит, еще жив. И сообщит об этом, поскольку это очевидно». Однако неврологи не пришли к единому мнению о том, в какой момент мозг должен был быть поврежден настолько, чтобы дыхательная система не могла продуцировать еще один выдох. Патологоанатомы, выступавшие со стороны защиты, полагали, что Билли-Джо дожила до возвращения своего приемного отца и выдохнула на него. В ходе перекрестного допроса два эксперта, представленные защитой, не исключили, что брызги на одежде Дженкинса могли быть обусловлены контактом с колышком для палатки.

Шон Дженкинс заявлял о своей невиновности, но 2 июля 1998 года его обвинили в убийстве и приговорили к пожизненному заключению. Одни радовались приговору. Другие были потрясены малым количеством улик, на которых он строился, и считали, что полиция необоснованно полагалась на версию, что убийца был из числа домашних. В предыдущие два года поступило 85 сообщений о бродягах и подозрительных личностях неподалеку от дома Дженкинса в Гастингсе. Журнал New Statesman возмущался: «У полиции был готовый подозреваемый: человек, который состоял на учете у психиатров и совершал жестокости по отношению к детям. Несколько человек видели, как он слонялся поблизости в день убийства. Когда полиция отправилась к нему, чтобы допросить его, возникло впечатление, что он зачем-то избавился от большей части своей одежды… Но кто бы ни был преступником, сейчас, после странных выходок британской полиции, у него есть возможность убить еще чью-нибудь дочь».

В 2004 году Шон Дженкинс опротестовал свой приговор. Патологоанатом, выступавший на стороне защиты, представил новые данные о состоянии легких Билли-Джо. Первоначальная аутопсия показала, что легкие были сильно раздуты: значит, нечто (возможно, кровь) мешало выходу воздуха. Патологоанатом же заявил, что если верхние дыхательные пути были заблокированы, то независимо от того, была ли Билли-Джо в этот момент жива, воздух мог внезапно прорваться и вызвать брызги, запачкавшие одежду Дженкинса. Последовало два повторных слушания дела, причем дважды присяжные не смогли вынести вердикт. Наконец, в 2006 году Дженкинса оправдали. А в июле 2011 года он получил докторскую степень по криминалистике в Портсмутском университете. Сейчас он работает с инициативными группами, пытаясь, в частности, добиться того, чтобы в судах выступали эксперты опытные и непредвзятые. Настоящего убийцу Билли-Джо так и не нашли.

В 1984 году Алек Джеффрис находился в своей лаборатории в Лестерском университете, когда испытал, как он говорил впоследствии, «момент озарения». Рассматривая рентгеновские снимки ДНК членов семьи своего лаборанта, он вдруг понял, что нашел способ выявлять уникальные особенности ДНК любого человека. С тех пор ДНК-профилирование (или, как это иногда называют, генетическая дактилоскопия) стало «золотым стандартом» криминалистики. Изобретя свой тест на гемоглобин, Шерлок Холмс гордо говорил: «Этот реактив, похоже, действует одинаково хорошо, независимо от того, свежая кровь или нет. Если бы он был открыт раньше, то сотни людей, разгуливающих на свободе, давно бы уже расплатились за свои преступления». Не прошло и сотни лет с момента публикации этих слов, как реальные сыщики смогли выяснять, чью кровь они нашли на месте преступления. Такая информация может служить как доказательством вины, так и, что не менее важно, доказательством невиновности. Допустим, на месте изнасилования найдена кровь, которая не принадлежит ни жертве, ни подозреваемому. Значит, там был еще кто-то. Быть может, это и есть преступник… В одних лишь Соединенных Штатах 314 человек, томившихся в тюрьме, а подчас и в камере смертников, были оправданы на основании анализа ДНК.

Генетическая дактилоскопия поразила умы еще больше, чем обычная дактилоскопия. Многие считают ее данные более важными, чем прочие вещественные доказательства. Криминалист Ангус Маршалл вспоминает «знаменитое дело в Штатах, когда присяжные вернулись к судье и сказали: "Не нужен нам анализ брызг крови, а нужен анализ ДНК". Ситуация была прозрачной, а они не верили. Смех да и только».

Как видим, появление ДНК-профилирования не всегда считалось бесспорным достижением. Но когда Алека Джеффриса спросили в 25-ю годовщину его изобретения, доволен ли он плодами генетической дактилоскопии, он ответил: «Стали ловить больше преступников. Оправдали невинных, подчас отсидевших более 30 лет за решеткой. Воссоединились многие семьи иммигрантов… По-моему, хорошего намного больше, чем плохого».

Чтобы понять достоинства и недостатки генетической дактилоскопии, вспомним первое преступление, раскрытое с ее помощью. Совершено оно было в старой и спокойной деревушке Нарбро в Лестершире. 21 ноября 1983 года возле тропинки нашли задушенную и изнасилованную 15-летнюю Линду Манн. Нижняя часть ее тела была обнажена, а лицо в крови. Биологи установили, что образец семени, взятый с ее тела, принадлежит человеку с типом крови А и с особым типом секреции ферментов: комбинация, присущая лишь 10 % мужчин. Однако в отсутствие других следов следствие застопорилось.

Через три года, 31 июля 1986 года, пропала 15-летняя Дон Эшуорт. Тело нашли в тех же краях, рядом с Тен-Паунд-лейн. Ее тоже изнасиловали, задушили и бросили лежать полуобнаженной.

Основным подозреваемым оказался 17-летний Ричард Бакленд, признанный плохо обучаемым и работавший санитаром. Его видели неподалеку от места преступления, а на допросе выяснилось, что ему известны детали относительно убийства и тела жертвы, неизвестные широкой публике. В убийстве Дон он вскоре признался, но яростно отрицал, что тремя годами ранее убил Линду.

Между тем следователи полагали, что обеих девушек убил один и тот же человек. Они обратились к Алеку Джеффрису, благо, что до него было рукой подать: он работал километрах в семи от Нарбро, в Лестерском университете, а недавно его имя упоминали в местных новостях в связи с «генетической дактилоскопией». Исследовав образцы семени, он пришел к выводу, что полиция права: действительно, оба убийства совершил один человек, но не Ричард Бакленд. Поэтому, несмотря на признание в убийстве, Бакленд был оправдан: первый человек, оправданный на основании ДНК.

Теперь полиция располагала ДНК-профилем убийцы, но потеряла единственного подозреваемого. Всех 5000 взрослых мужчин из Нарбро и окрестностей попросили добровольно сдать кровь и слюну на анализ. У 10 % добровольцев показатели крови и секреции ферментов оказались такими же, как и у убийцы, и по каждому из них Джеффрис составил полный ДНК-профиль – труд колоссальный и беспрецедентный. Однако даже спустя полгода, невзирая на большие финансовые затраты, преступника не нашли. Дело снова застопорилось.

На следующий год одна женщина случайно услышала разговор в местном пабе. Человек по имени Иан Келли хвастался друзьям, как заработал 200 фунтов, выдав себя за Колина Питчфорка. Питчфорк, декоратор тортов, – человек тихий, но склонный к вспышкам гнева, – попросил Келли, своего сослуживца, сдать за него пробу ДНК. Якобы в прошлом ему инкриминировали появление на публике в непристойном виде, и сейчас он хочет избежать неприятностей с полицией. Объяснение не самое правдоподобное, но 200 фунтов отбили у Келли охоту задавать лишние вопросы. Полиция же, получив эту информацию, арестовала Питчфорка и взяла образец его ДНК. Все сошлось. Наконец у следствия был ответ.

В 1988 году Питчфорк получил пожизненное заключение за оба убийства. Между тем органы правопорядка и ученые по всему миру взяли случившееся на заметку. Джил Талли в ту пору изучала биологию в Кардиффском университете. У нее дух захватывало при мысли о том, что такое зверское – и с виду нераскрываемое – преступление можно распутать с помощью этого изощренного научного метода. Получив свою первую ученую степень, Джил взялась за диссертацию в Судебно-экспертной службе, а впоследствии пошла туда работать. Так она стала заниматься очень необычными разработками в те времена, когда Великобритания была в авангарде генетических исследований. К моменту прихода Джил в СЭС Вэл Томлинсон уже работала там лет шесть. Она вспоминает атмосферу тех дней, когда ДНК еще не использовали:

«Многое делали вручную. Личные защитные средства еще не изобрели. Даже перчатками пользовались редко. Чтобы выявить наличие пятен семенной жидкости, проверяли, насколько жестка ткань на ощупь. У нас не было и отдельных кабинетов. Рабочий стол – вот и весь офис. На нем доклады писали на тех же самых столах, на которых рассматривали какие-нибудь грязные штаны или окровавленные вещи.

Забавно вспоминать о временах, когда мы начинали делать ДНК-профилирование. Все было очень доморощенно, с массой химии, соляных растворов и радиоактивными веществами. А для получения ДНК-профиля требовалось кровавое пятно размером с десятипенсовик, если не больше.

Когда-то, на заре моей карьеры, официальных курсов обучения не существовало, кроме самого базового. А потом тебя прикрепляли к опытному специалисту, который брал тебя с собой, и ты занимался всем, начиная от анализов крови на алкоголь, исследования пятен семенной жидкости, волос и волокон. Были дела и о фазаньих перьях, и о браконьерской ловле семги, и о луке-порее».

Когда Джил пришла в СЭС стажером, еще не окончив Кардиффский университет, большинство генетиков относились к работе с энтузиазмом, но не понимали, какую революцию осуществляют. «За кофе говорили больше о том, хватит ли пончиков с повидлом», – грустно улыбается Джил. Хотя дело Колина Питчфорка показало, сколь полезен анализ ДНК, «мы думали, что это лишь для редких, особо резонансных дел».

Однако с годами любая инновация расширяла применение ДНК. «Каждый раз думаешь: "Вещь хорошая, но изо дня в день ею пользоваться дороговато. Разве только в виде исключения, если попадется очень серьезное дело". А многие из этих методов стали настолько дешевыми и повседневными, что сейчас их применяют даже при расследовании квартирных краж».

Переход исследований ДНК на более солидный уровень во многом обязан Кэри Муллису, калифорнийскому серфингисту и энтузиасту ЛСД, который впоследствии получил Нобелевскую премию по химии. В 1983 году Муллис ехал по автостраде 128, и его посетило озарение. Если добавить фермент, называемый полимеразой, к ДНК, то ДНК может «воспроизвести чертовски много самой себя». Используя полимеразную цепную реакцию (ПЦР), Муллис мог взять ничтожное количество ДНК и получить точно такую же ДНК в количестве, достаточном для анализа. В скором времени ученые стали использовать ПЦР для раскрытия уголовных дел, которые висели десятилетиями, а также для диагноза наследственных заболеваний и изучения остатков динозавров и погребенных царей.

Когда Джил Талли начала работать в СЭС, только она и ее руководитель занимались усовершенствованием и внедрением ПЦР. По ее словам, ей «сильно посчастливилось быть там с самых первых дней». Традиционно генетическая дактилоскопия опиралась на телесные жидкости и волосы, но к 1999 году команда, в которую входила Джил, стала применять ПЦР для разработки более чувствительного метода, известного как «низкокопийное ДНК-профилирование» (low copy number – LCN). Чтобы получить ДНК-профиль таким способом, требуется лишь несколько клеток. Идет ли речь о частичке мертвой кожи, или поте на отпечатке пальца, или высохшей слюне на почтовой марке, для анализа нужен образец размером не с десятипенсовик, а с миллионную долю крупинки соли.

Низкокопийное ДНК-профилирование оказало колоссальное воздействие на британскую криминалистику. Однако приняли его не сразу. Противоречивые результаты, получаемые при его использовании, вызывали критику со стороны судей и комментаторов, в ответ на которую судебным генетикам приходилось отстаивать и перепроверять свои методы.

Доверие судов к низкокопийному ДНК-профилированию существенно возросло после судебного процесса, которым закончилось дело о взрыве бомбы в Северной Ирландии. 10 апреля 1998 года было подписано Белфастское соглашение (Соглашение Страстной пятницы), призванное положить конец кровопролитию между республиканцами и юнионистами. Однако 15 августа 1998 года Подлинная Ирландская республиканская армия взорвала бомбу в центре города Ома (графство Тирон). Реагируя на предупреждения о взрыве в здании местного суда, полиция в ходе эвакуации привела людей как раз туда, где и произошел взрыв в центре города. Погибли 29 человек, включая несколько детей и двух нерожденных близнецов. Более 200 человек получили ранения. Мо Моулем, статс-секретарь Северной Ирландии, назвала случившееся «массовым убийством».

Через три года за взрыв осудили и приговорили к 14 годам тюремного заключения строительного подрядчика Колма Мерфи. Однако это было лишь начало долгого, изматывающего юридического процесса. В 2005 году приговор был отменен: выяснилось, что следствие подделало протоколы допросов. А еще через год полиция арестовала племянника Колма Мерфи, электрика по имени Шон Хоуи. Во время судебного процесса версия обвинения строилась на анализе образцов, найденных на таймере бомбы: по заявлению судебного генетика, вероятность того, что они принадлежат Шону Хоуи, в миллиард раз больше, чем вероятность, что они принадлежат какому-либо неизвестному человеку. Однако в отсутствии показаний очевидцев и других убедительных улик Хоуи признали невиновным.

Вынося свой вердикт 20 декабря 2007 года, судья Уир выразил недовольство тем, что низкокопийное ДНК-профилирование было положено следствием в основу доказательств, а не использовано как ключ к поиску серьезных улик. По его мнению, полиция и некоторые криминалисты действовали «тяп-ляп». Хуже того, пытаясь добиться осуждения, полиция прибегла к «сознательному обману» и «подтасовала» улики. Он отметил, что опубликованные материалы, отстаивающие юридическую силу низкокопийного ДНК-профилирования, написаны его изобретателями в СЭС. В конечном же счете Уир счел метод слишком непривычным и рекомендовал срочно переосмыслить отношение к нему. Неудачный конец для расследования, которое обошлось государству в 16 миллионов фунтов стерлингов!

На следующий день Служба уголовного преследования временно отказалась от низкокопийного ДНК-профилирования и занялась проверкой его надежности. А ведь с 1999 года оно использовалось в раскрытии 21 000 уголовных дел, особенно «глухих», в Великобритании и других странах. Было приказано пересмотреть все текущие дела, в которых используется эта технология. Одно из них касалось братьев Дэвида и Терри Рид из Тиссайда на северо-востоке Англии.

12 октября 2006 года друг бывшего боксера Питера Хоу получил по голосовой почте четырехминутное послание с нью-эйджевской музыкой Майка Олдфилда. Однако, прокрутив его в обратную сторону, он различил сдавленные стоны: Хоу истекал кровью от пяти глубоких колотых ран в гостиной своего дома в Эстоне под Мидлсбро… Полиция арестовала и обвинила двух братьев Рид – Дэвида и Терри. Дэвид, старший из братьев, завидовал Хоу, имеющему репутацию крутого парня. А в суде брат Хоу утверждал, что убийство было еще и местью за потасовку в пабе несколькими днями ранее: «Они пошли домой к моему брату и убили его, так как Дэвид не мог этого стерпеть».

В гостиной Питера Хоу преступники не оставили следов своей крови, но Вэл заметила два кусочка пластика. «Это сплошь и рядом бывает при поножовщине. Рукоятка ножа не выдерживает давления и вибрации лезвия и ломается». В лаборатории Вэл изучила кусочки внимательнее, и опыт подсказал ей, что это обломки дешевых ножей. Также на них обнаружились следы ДНК. Низкокопийное ДНК-профилирование указало на братьев Рид.

На судебном процессе защита вызвала видного специалиста по пластмассам, «милого человека из Ньюкаслского университета», который привез из Аргоса дешевый нож с пластиковой ручкой. Он вложил нож в аппарат, который медленно сгибал нож, пока тот не сломался. А в суде доложил о результатах: человеческому запястью не под силу оказать такое воздействие на нож. Стало быть, кусочки пластика отломились не в результате ножевого удара. Вэл вспоминает: «Я слушала его и думала, как он неправ. В то время у нас в лаборатории по другому делу было четыре ножа. Три из них были сломаны у рукоятки точно таким же образом».

Эксперт изучал схватку жизни со смертью – сталь о кость, пластик о плоть – в лабораторной обстановке: контролируемой, но нереалистичной. Вэл же понимала некорректность этого сценария. «Убийство невозможно воспроизвести в ходе эксперимента. Каждое по-своему уникально».

Хотя братья упорно твердили о своей невиновности, они были приговорены к 18 годам тюремного заключения. Когда их увозили из зала суда, они ухмылялись и благодарили судью, а Морин, мать Хоу, рыдала.

Тем временем вскоре после вынесения вердикта судья Уир оправдал Шона Хоуи по делу о взрыве в Оме, и метод низкокопийного ДНК-профилирования был подвергнут пристрастному анализу. Хотя в январе 2008 года Служба уголовного преследования снова признала метод, все же сомнений оказалось достаточно для того, чтобы 20 октября 2009 году братья Рид предстали перед Апелляционным судом. Их адвокат пытался доказать, что на первоначальном судебном процессе Вэл Томлинсон слишком много на себя взяла, рассуждая о том, как ДНК братьев попала на кусочки пластика, найденные на месте преступления.

На суде в октябре 2009 года выступил криминалист Брюс Бадоул, бывший сотрудник ФБР. Он заявил, что низкокопийное ДНК-профилирование ненадежно, а его результаты не всегда воспроизводимы. «Непонятно, насколько ему можно доверять», – сказал Бадоул. Он согласился с тем, что кусочки пластика отломились от ножей убийц, однако ДНК Ридов могла быть следствием вторичного переноса: братья могли дотрагиваться до человека, который затем взял в руки эти ножи.

Криминалист должен учитывать не только новейшие теории, но и собственный профессиональный опыт. Джил Талли рассказывает: «В последнее время Апелляционный суд принял несколько интересных решений, призывая экспертов основываться на опыте, а не на статистической оценке. С научной точки зрения это странно. Однако решения судей по-своему понятны». Вспомним слова Шерлока Холмса: «Все злодеяния имеют большое фамильное сходство, и, если подробности целой тысячи дел вы знаете, как свои пять пальцев, странно было бы не разгадать тысячу первое». Высказываясь о поломке ручек ножа и следов ДНК на них, Вэл полагалась на многолетний опыт. Это были факты и мнения, искусство и наука. И в конечном счете суд ей поверил: хотя и вынес рекомендации о внешней проверке, но в итоге счел метод солидным и надежным. Три судьи, рассматривавшие апелляцию братьев, согласились, что косвенные улики серьезны и не оставляют разумных оснований для сомнений. Поэтому приговор остался в силе. Что касается профессионального мнения Вэл о следах ДНК на пластике, судьи сочли ее версию «не только возможной… но определяющей».

Однако если дело против Шона Хоуи основывалось почти исключительно на низкокопийном ДНК-профилировании, против братьев Рид имелись важные дополнительные улики. В частности, недели за две до убийства Питер Хоу задел самолюбие Дэвида Рида, с легкостью свалив его с ног. Таким образом, относительно роли ДНК в расследовании преступлений был вынесен важный урок, что это важный элемент в деле, но всего лишь элемент. Дальнейшие уроки были впереди.

В 2011 году в манчестерском парке Плант-Хилл была жестоко изнасилована женщина. Образец ДНК, полученный из мазка, позволил связать с преступлением Адама Скотта, 19-летнего молодого человека из Плимута. Его арестовали и поместили в камеру для насильников и педофилов. Он натерпелся оскорблений от сокамерников, но твердо стоял на своем: в Манчестере никогда не бывал, а в ночь преступления находился за сотни километров оттуда, в Плимуте.

В тюрьме Адам Скотт просидел четыре с половиной месяца, пока не выяснилось, что он стал жертвой перекрестного загрязнения в лаборатории. За несколько месяцев до ареста Скотт оказался участником «инцидента с плевками», после чего полиция взяла у него образец слюны. Эксперты поместили образец в пластиковую емкость в лаборатории LGC, которую затем использовали для образца с тела манчестерской жертвы. Между тем данные с мобильного телефона Скотта подтверждали, что в момент изнасилования аппарат находился в Плимуте.

Эндрю Реннисон, представитель органов надзора, заявил: «Причиной загрязнения стала ошибка лаборанта. Он не удосужился соблюсти элементарные правила обращения с пластиком, использованным в ходе экстракции ДНК». Как не вспомнить странную историю «призрака из Хайльбронна», неуловимой женщины-убийцы, чью ДНК находили на местах грабежей и убийств в 1990-х и 2000-х годах в Австрии, Франции и Германии. В 2009 году эту ДНК обнаружили на сгоревшем теле мужчины-беженца в Германии, и следствие заключило, что «призрак» был следствием лабораторного загрязнения. Для сбора ДНК были использованы непригодные для этой цели ватные палочки. ДНК же принадлежала одной из работниц фабрики, изготавливавшей эти палочки.

Генетическая дактилоскопия, как и обычная дактилоскопия, не должна быть единственной основой для обвинения. Джил говорит: «ДНК не лжет. Это важнейший ключ и сильнейшая улика, но все-таки с ДНК работают люди. Поэтому, как ни мала вероятность ошибки, полностью она не исключена… Анализ ДНК не означает, что следствие можно вести спустя рукава».

Если в некоторых случаях ДНК служит опорой для полиции, то во многих других она стала возможностью приложения сил, поскольку дала шанс раскрыть многие старые и новые дела. Теперь, если ДНК, обнаруженная на месте преступления, не отражена в национальной базе, это еще не конец. Кровь способна рассказать больше, чем просто историю одного человека.

Идея поиска преступников по ДНК их родственников пришла в голову сотруднику СЭС Джонатану Уитакеру, когда он перепроверял глухое дело многолетней давности. В 1973 году под Порт-Толботом на юге Уэльса были изнасилованы, задушены и брошены в лесу три 16-летние девушки. Полиция допросила 200 подозреваемых, но никого не арестовала. А в 2000 году Уитакер использовал образцы, взятые с места преступления 28 лет назад, чтобы составить ДНК-профиль подозреваемого. Сверка этого профиля с национальной базой ничего не дала. Но через год Уитакера посетила интересная идея. А что, если в базе данных есть родственник преступника: человек с похожим профилем? Получив разрешение на поиск, Уитакер нашел вариант, на 50 % совпадающий с искомым. Этот профиль принадлежал одному угонщику автомобилей. Однако Уитакер был убежден: семейное древо скрывает намного более опасного злодея. Главным подозреваемым стал отец вора Джозеф Кэппен, скончавшийся 10 годами ранее от рака легких. Была проведена эксгумация, после чего Уитакер изучил образцы ДНК, полученные с зубов и бедер. Все сошлось. Наказывать преступника было поздно, но тройное преступление было раскрыто.

А первое текущее дело, которое раскрыли данным методом, подоспело к 2004 году. Майкл Литтл вел грузовик под эстакадой. Кто-то бросил сверху кирпич, который пробил лобовое стекло и ударил Литтла в грудь. Из последних сил Литтл вывел грузовик на запасную аварийную полосу, после чего ему стало плохо с сердцем, и он умер. Результаты низкокопийного ДНК-профилирования образца, взятого с кирпича, не позволили экспертам найти полностью идентичный вариант в базе данных, но поиск через родственников привел к Крейгу Харману, который сознался в содеянном и получил шесть лет за непредумышленное убийство. Как считает старший инспектор Грэм Хилл из полиции Суррея, это был единственный способ доказать вину: «У меня нет ни малейших сомнений, что без новаторской технологии преступление осталось бы нераскрытым».

После обвинения Хармана Алек Джеффрис сказал, что поиск преступников по ДНК их родственников ставит «потенциально острые» вопросы, связанные с гражданскими свободами. Метод расследования должен быть адекватен преступлению. Нужно соблюдать равновесие между правами человека и необходимостью найти преступника. В большинстве стран запрещено вести уголовные расследования подобным образом. В США это разрешено только в Калифорнии и Колорадо, хотя родственный поиск по ДНК, полученной с недоеденного кусочка пиццы, видимо, помог вычислить «Грим Слипера», который держал в страхе Лос-Анджелес с середины 1980-х до начала 2000-х годов. В Великобритании так расследуют только убийства и изнасилования. Со времен судебного процесса над Харманом поиск через ДНК родственников привел полицию к подозреваемым в 54 серьезных преступлениях и позволил отправить 38 преступников за решетку.

Все же вопросы этики стоят ребром. Трой Дастер, социолог из Нью-Йоркского университета, отмечает: поскольку в США чернокожих арестовывают в восемь раз чаще, чем белых (по социально-политическим причинам, включая, возможно, расизм), поиск по ДНК родственников с наибольшей вероятностью будет сосредоточен на чернокожих преступниках. В британскую базу данных ДНК занесены сведения на каждого четвертого чернокожего и на каждого десятого белого. В США около 40 % ДНК-профилей в федеральной базе данных принадлежат афроамериканцам, составляющим около 12 % общего населения. Согласно прогнозам, сходная картина скоро возникнет с ДНК-профилями латиноамериканцев (13 % населения): главным образом вследствие преступлений, связанных с иммиграцией.

Что же делать? Один из выходов – делать ДНК-профили для всех жителей. Уже сейчас Национальная база ДНК Великобритании содержит более 6 миллионов профилей, охватывая больший процент населения (10 %), чем в любой другой стране мира. В этой базе содержались данные на всех лиц, подвергавшихся аресту (не только впоследствии осужденных), пока в 2008 году Европейский суд по правам человека не изменил правила. В 2012–2013 годах из базы данных были удалены профили 1,7 миллиона невинных людей. Алек Джеффрис призывал к этому еще в 2009 году: «Моя точка зрения очень проста… невинным людям не место в этой базе. Считать их будущими преступниками – не самый лучший способ борьбы с преступностью».

Поскольку многие преступления совершаются рецидивистами, национальная база данных – мощное орудие в руках полиции. В 2013 году 61 % ДНК с места преступления нашел совпадения в базе. Министерство внутренних дел не фиксирует, сколько из этих случаев привели к осуждению преступника, однако можно констатировать: у полиции есть важное подспорье в работе. Некоторые сотрудники уголовного розыска даже выступают за обязательное ДНК-профилирование. Впрочем, есть и другая точка зрения: с этим надо осторожнее, тем более что для составления ДНК-профиля достаточно мизерного количества вещества. Ведь зачастую люди оставляют свою ДНК на месте преступления по самым невинным причинам.

Одним словом, опасения налицо. А если добавить соображения неприкосновенности личной жизни и колоссальные издержки на ДНК-профилирование 60 миллионов человек, весь этот проект если и состоится, то в далеком будущем. Еще некоторые боятся, что преступникам легче будет подставлять невинных людей. Вэл Томлинсон услышала об этом на суде от адвоката, который пытался доказать, что образец ДНК его клиента был специально оставлен на месте преступления реальным виновником. Развивая свою точку зрения, адвокат задал гипотетический вопрос:

– Если бы вы захотели свалить вину на другого, как бы вы это сделали?

– У меня бы ничего не вышло, – ответила Вэл.

Как показывает опыт Вэл, преступники, пытающиеся подставить другого человека, не учитывают самые базовые вещи. «Знаете, как дети, которые перебарщивают, пытаясь скрыть проступок. Скажем, преступники оставляют слишком много крови. Или через неделю после преступления находишь кусок ткани, а он весь в осколках стекла вместо пары мелких осколков». Конечно, ДНК, как и любое мощное оружие, можно использовать во вред. Однако, как всегда, важно не только собрать данные (скажем, выяснить, кому принадлежит ДНК), но и осмыслить их. И здесь многое упирается в профессионализм экспертов. Это должно защитить невинных. И обычно защищает.

Иногда люди не скрывают, что именно они нарушили закон. Скажем, если преступление совершают политические борцы и террористы, они ставят мир в известность. После взрывов в мадридских поездах (см. главу 6) ДНК и политика сразу оказались в центре внимания. Неслучайно было выбрано и время теракта: за три дня до парламентских выборов. Вскоре после трагедии власти заявили о возможной вине баскской сепаратистской организации ЭТА: вероятно, надеялись прекратить разговоры о том, что взрывы – ответ на участие Испании в войне с Ираком. Однако через три дня ответственность взял на себя самозваный «военный представитель „Аль-Каиды“ в Европе» Абу Дуджана Ал-Афган. «Это ответ на преступления, которые вы совершили на планете, особенно в Ираке и Афганистане… Вы любите жизнь, а мы любим смерть».

Еще через месяц полиция начала захват квартиры, в которой находились семеро подозреваемых. Нескольким удалось бежать, а четверо взорвали себя. Вместе с ними погиб офицер спецназа. Следы ДНК террористов, найденные на месте происшествия (в том числе на зубной щетке), попали в руки экспертов, которые использовали низкокопийное ДНК-профилирование. Однако по этим ДНК-профилям не удалось найти совпадения в национальных базах данных. И судья постановил, что с помощью ДНК нужно выяснить, какое происхождение имеют подозреваемые, гуляющие на свободе: североафриканское или европейское. Это помогло бы следствию установить, кто же все-таки виновен в теракте: «Аль-Каида» или ЭТА.

Однако браки между южноевропейцами и североафриканцами по обе стороны Средиземного моря делали невозможной дифференциацию между теми и другими с помощью такой технологии. Судебный генетик Кристофер Филипс разработал новую методику и обнаружил, что один из ДНК-профилей, не принадлежавший никому из погибших или арестованных, «почти наверняка» принадлежит североафриканцу. Позже следователи применили поиск через ДНК родственников и постепенно вышли на алжирца Уана Дауда. Его отпечаток пальца также был найден на неиспользованном детонаторе в автомобиле Renault Kangoo неподалеку от места взрывов.

В ходе исследований Кристофер Филипс также определил «с вероятностью около 90 %», что ДНК с шарфа из фургона, использованного при подготовке терактов, принадлежит человеку с голубыми глазами. Таким образом, с помощью ДНК ученые способны узнавать все больше и больше подробностей о внешности подозреваемых. Следы, оставленные на месте преступления, способны описывать внешность преступника почти так же точно, как и очевидцы.

Все началось с рыжих волос. В начале 2000-х годов в СЭС выяснили: у ребенка рыжие волосы, если у обоих родителей выключен ген рецептора меланокортина-4. Джил Талли осторожно относится к этическим аспектам ДНК-профилирования, но в целом считает: «Так можно ускорить расследование. Когда мы разрабатывали тест на рыжие волосы, позвонили детективы из Шотландии и говорят: „У нас стреляли. По данным баллистики мы знаем, из какого окна стреляли. Неподалеку найдены окурки со следами ДНК. Кроме того, очевидец наблюдал, как из здания выбегал рыжеволосый мужчина. Но прежде чем брать образцы ДНК у многих людей, хотелось бы выяснить, выкурены ли сигареты рыжеволосым человеком“. Тогда нам было сложно дать четкий ответ. Но это хороший пример того, как можно, не посягая на этику, помочь расследованию и сэкономить деньги, если окурки не имеют отношения к делу и брошены много месяцев назад».

Генетическая дактилоскопия – мощное указание на вину или невиновность, крупнейший прорыв в криминалистике с тех пор, как Уильям Гершель и Генри Фулдс изобрели веком ранее обычную дактилоскопию. Ведь в судебной науке многое зависит от субъективной интерпретации: как мы объяснили в главе о дактилоскопии, эксперты подчас усматривают идентичность там, где ее нет, люди вообще субъективны. Для следователя важно не забывать о субъективном факторе и констатировать его в суде.

Но хотя ошибки подстерегают человека всегда, в своем простейшем виде ДНК-профилирование позволяет не попасть в ловушку субъективности. Оно оценивает эмпирические данные, используя объективные вероятности, которые уточнялись в течение 30 с лишним лет. Если есть не смешанная ни с чем ДНК с места преступления и она совпадает с ДНК подозреваемого, Джил может с чистой совестью заявить, что «вероятность наличия такого же профиля у другого человека составляет один случай на миллиард. Это заниженная оценка, но она понятна среднему присяжному. А разговор о триллионах будет пустым звуком». Однако жизнь есть жизнь, и криминалистика – сложная штука. Если, отмечает Джил, «как часто бывает, смешаны ДНК двух человек, надо по каждому конкретному участку смешанных пиков смотреть вероятность подтверждения гипотезы обвинения или гипотезы защиты».

Конечно, судебная наука многого не знает о ДНК. В настоящий момент Вэл и Джил нужно менее 1 % ДНК человека, чтобы понять, занесен ли он в национальную базу данных. По мере того как технологии становятся быстрее и дешевле, «можно задуматься об анализе всего генома». Возможности здесь безграничны, «но прежде чем ими заниматься, необходимо ответить на очень важные этические и практические вопросы. Нехорошо, если на основании ДНК-профилей станут говорить о предрасположенности тех или иных людей к преступлениям». Сама мысль об этом вызывает тревогу. А ведь уже открыли, скажем, «ген воина», представленный по большей части у мужчин, который связан с жестоким и импульсивным поведением в условиях стресса. Не хочется из XXI века возвращаться к Чезаре Ломброзо (с его «преступным человеком») или к френологии, дисциплине викторианских времен, которая определяла преступные наклонности по шишкам на черепе. Как бы то ни было, сценарий кошмарный…

Но если подходить к делу разумно, перспективы генетической дактилоскопии обнадеживают, а не пугают. Некоторые методы позволяют исследовать ДНК менее чем за полтора часа. Таким образом, ДНК-профиль подозреваемого можно сверить с базой данных, прежде чем отпускать его из-под стражи. И если сверка покажет, что эти следы ДНК были оставлены на местах нераскрытых преступлений, станет ясно: в руках полиции – опасный рецидивист. Джил объясняет: «Воры-рецидивисты иногда понимают, что ДНК выдаст их с головой. Поэтому, когда их выпускают под залог, они совершают новые ограбления, чтобы обеспечить семью на то время, пока они будут сидеть. А потом просят принять эти правонарушения во внимание и отбывают наказание за них по совокупности приговоров. Были случаи, когда можно было предотвратить беду: полиция арестовывала людей, потом они выходили и совершали серьезные преступления. А если бы полиция сразу получила анализ ДНК, об освобождении под залог не было бы и речи».

Обычно на месте преступления находят лишь незначительное количество ДНК, которую за полтора часа не исследуешь. Однако «наступит время, когда можно будет не только идентифицировать подозреваемого, но и оказаться у него дома прежде, чем он сбудет краденое. Тогда пострадавшие смогут сразу получить назад украденные у них вещи, особенно ценные для них лично. И такая возможность не за горами. Она совсем близко». Преступники, берегитесь.