Часть вторая
1
– Герман, друг мой, подойди ко мне, – позвал Александр Александрович.
Высокий, нескладный, с печатью отрешенности на аскетическом лице, Герман сделал несколько шагов и остановился, не решаясь подойти ближе. На его худой фигуре черный плащ с вышитой алой восьмиконечной звездой, смотрелся дешевой подделкой с плеча клоуна, служащего в балагане. В руках он держал подсвечник. В бронзовых витых гнездах оплывали свечи.
– Да, – Александр Александрович кивнул, отвечая на свои мысли, – трех свечей будет достаточно.
– Ваше сиятельство, – Герман нервничал. Подсвечник в его руках дрожал. – Я хотел бы выразить вам свою признательность. За рекомендацию. В тот раз…
– Позже, мой друг, – Александр Александрович ласково улыбнулся, поощряя молодого человека. – У тебя будет время выразить свою благодарность. Позже.
– Да-да, я понимаю. Такая честь для меня, такая честь…
Холеное лицо Александра Александровича снова осветилось отеческой улыбкой.
– Настанет такой день, мой друг, когда я почту за честь пожать тебе руку.
От такой откровенной лести лицо Германа дрогнуло, словно он подавился. Взгляд его торопливо перебежал с Александра Александровича на дверь и обратно.
– Ммм, – еле слышно промямлил он.
Развивать тему Александр Александрович не стал. Существовала опасность, что нервный Герман от переизбытка чувств упадет в обморок.
Его сиятельство, господин граф достал из кармана длинного плаща ключ. Вставил его в замочную скважину и повернул. Потом с ожиданием посмотрел на молодого человека. Тот понял намек, сорвался с места, едва не задев плечом его сиятельство, подскочил к двери и распахнул ее.
– Да, друг мой, позже, – думая о своем, повторил Александр Александрович.
Лестница, по которой ему не раз доводилось спускаться, вела глубоко под землю. Сырость, вечная спутница подземного мира оставила узорчатые следы на стенах. Спертый воздух кое-кого заставил бы сморщить нос, но Александр Александрович вдохнул его полной грудью.
Под землей царствовала тьма.
Сама мысль о сокрытых в подземелье тайнах, заставляла кровь быстрее бежать по жилам. Свет легок. Все светлое: помыслы, добрые дела, чувства, – все устремлялось наверх, в небесные чертоги. Эфемерная легкость не имела никакого отношения к сильным страстям, наполненным чувственными эмоциями.
Иное дело – тьма. Плотская любовь, ненависть, злоба – тяжелые субстанции. Им не подняться. Исполненные силы они опускались все ниже и ниже. И поверхность земли, разве являлась для них препятствием? Тьма оседала здесь, под землей, копилась, заполняя пустоты. Пропитанное ядом подземелье – лекарство для сильных духом и отрава для слабых.
Себя Александр Александрович относил к сильным мира сего. Способным оказать сопротивление, может показаться? Отнюдь. Как можно противостоять тьме? Достаточно пропустить ее через себя, впитывая то, что она может дать человеку знающему.
Другое дело Герман.
Александр Александрович отвлекся от мыслей и первым ступил с лестницы на каменный пол.
– Этот ход строился по распоряжению моего отца, – сказал он.
– …ца…ца, – тотчас подхватило послушное эхо.
Для того, чтобы разглядеть детали, Герман поднял подсвечник. На стенах заплясали тени. От переизбытка чувств Герман цокнул, восхищенно озираясь по сторонам.
На взгляд Александра Александровича, восторгаться тут было еще нечем. В любом случае, ему доставил удовольствие неподдельный восторг, отразившийся в глазах молодого человека.
– Предполагалось, что назначение хода – нужды ордена. Но судьба распорядилась иначе. Подземный ход строили долгие годы. – Его сиятельство, заложив руки за спину, величаво пошел дальше. – Те, кто его строили, были так заняты, что практически не выходили на поверхность. Они остались здесь… навсегда.
– Простите, ваше сиятельство, я не понял…
– Что ты не понял, мой друг? – Александр Александрович обернулся на ходу. – Они остались здесь навсегда. Их помыслы, чувства, ощущения. Камень, – он коснулся рукой стены, – плохо впитывает легкие субстанции, зато тяжелые хранит вечно.
– Интересная теория. А вот у Мириха сказано…
– Друг мой, станем ли мы вспоминать труды Мириха здесь, в этих стенах? Ему дано одно познание, нам другое. Которое истинно?
– Истинно само познание.
– Это так, друг мой. Истинен процесс, а результат… Результат вполне может оказаться ложным.
Александр Александрович остановился возле двери, окованной железом. С легкостью открыл ее.
Герман поднял подсвечник, освещая путь. Когда молодой человек подошел ближе, он в изумлении открыл рот: прямо посреди тесной комнаты стоял небольшой сундук.
Не дожидаясь, пока Герман закроет рот, Александр Александрович вошел в комнату и остановился возле сундука.
– На днях ты был посвящен в тайны Ордена «Звезды», – торжественно начал он. – Я счел возможным, учитывая твое рвение, посвятить тебя еще в одну тайну.
– Это честь… я не знаю… достоин…
– Поставь подсвечник, мой друг, и подойди.
Герман засуетился. От полноты чувств он не мог выбрать угол, в который ему поставить подсвечник.
Александр Александрович терпеливо ждал.
– Открой крышку сундука, мой друг.
Герман упал на колени, словно ноги отказались ему служить. Дрожащими руками он поднял тяжелую крышку.
Александр Александрович жадно наблюдал за тем, как вытянулось у молодого человека лицо, как пробежала судорога, искажая и без того лишенные привлекательности черты.
Теплый свет, падающий от свечей, играл на алмазных гранях венца. Золотой блеск приковывал внимание, очаровывал, манил. От него невозможно было оторваться.
– Это, – сдавленно выдавил из себя Герман, – венец…
– Ты прав, мой друг. Это тот самый венец, который император Август возложил на голову усопшего Александра Македонского. Помнишь, как у Светония? «И осмотрел он тело Великого Александра, гроб которого вынесли из святилища. И в знак преклонения он возложил на его чело золотой венец и усыпал тело цветами». Венец власти, венец скорби и познания. Вечный скиталец, венчающий головы царей. Многие ныне здравствующие цари, отдали бы все – и это не преувеличение – за право им обладать… Можешь его коснуться, мой друг, я позволяю.
– Честь… честь… для меня?
– Pourquoi pas, mon cher, pourquoi pas?*
С великой осторожностью, Герман взял священную реликвию, поднял, извлекая на свет из сундука. Восьмиконечная звезда сияла. Блики света заскользили по стенам.
– Чувствуешь, как остры его грани? Осторожно, мой друг, ты порезался. Путь познания тернист.
Герман его не слушал. Его глаза блестели. Приоткрытый рот исторгал восхищенный шепот. Из пореза на пальцах выступила кровь – черная в неярком свете свечей. Герман не обращал на нее внимания. Его взор приковывал венец. Венец императоров, венец царей.
– Довольно, друг мой, – мягко попросил Александр Александрович. – Теперь положи его на место. Иначе, он лишит тебя жизни.
Молодой человек вскинул на него отрешенный от происходящего взгляд и осторожно положил венец на груду золотых тетрадрахм, с высеченным на них профилем Александра Македонского. Потом, не дожидаясь дальнейших указаний, аккуратно закрыл крышку.
В комнате потемнело.
– Да, мой друг, в твоих глазах я вижу невысказанный вопрос. Разве здесь, под землей, должна находиться реликвия? Отвечу тебе. Человечество не готово принять такой подарок. Время сильных царей не пришло. В наши дни цари слабы, люди легкомысленны. Проведя долгое время здесь, венец напитается темной субстанцией, которая опускается под землю. И обретет власть, соединив два мира. Все, что мы можем – дать венцу достойных стражей и атмосферу… Ты плохо себя чувствуешь, мой друг?
– Да. Горло… пересохло. Я…
– Ты присядь.
– Но, – Герман огляделся по сторонам.
– Опустись на камни, мой друг. Я подожду, пока ты придешь в себя, – тихо сказал Александр Александрович.
Герман не мог возражать. Даже, если бы и захотел. Силы оставили его. Он упал на каменный пол как подкошенный. Голова его с неприятным стуком ударилась о стену. Но глаза… глаза удивленно смотрели на Александра Александровича.
– Что поделать, мой друг? У священной реликвии должны быть стражи. Так сказано в стародавних трудах основателей Ордена. Ты посвящен недавно. Однако давал клятву, что отныне жизнь твоя, заполненная служением, принадлежит Ордену. Так радуйся, она понадобилась. Ты отдашь больше, чем многие из нас.
Удивление в глазах Германа сменилось выражением ужаса. Он захрипел, но не смог выдавить из себя ни слова. На губах его выступила пена.
– И два стража – человек, наделенный душой и бездушное создание – женщина, займут место свое у трона… Ты не будешь одинок, страж.
Александр Александрович окинул взглядом стены, словно приглашал их в свидетели, переступил через длинные ноги Германа, взиравшего на него с безумной мольбой и открыл еще одну дверь.
Света, падающего от свечей, хватило на то, чтобы разглядеть нишу, выбитую в стене и тело девушки, лежащей на животе, без сознания. Затылок ее был мокрым от крови. Худенькая, сплошные кожа и кости – девушка дышала. Дыхание ее было хриплым и неровным.
Александру Александровичу не составило труда подхватить на руки хрупкое тельце и внести в комнату. Он едва не споткнулся о ноги Германа, вытянутые в проходе.
Его сиятельство нашел взглядом намертво вбитые в стену цепи. Он вздернул тело девушки и вдел ее правую руку в наручник. С удовлетворением услышал, как щелкнул хитрый замок. То же самое он проделал с левой рукой девушки. Когда она повисла на цепях, Александр Александрович отошел и издали оценил результаты своих усилий.
Девушка тихо застонала. В тон ей в голос завыл Герман.
– И не будет света, и не станет тьмы. Канут в небытие и добро, и зло. Объединятся вечные враги, сольются воедино, чтобы обрести истинную силу и истинную власть… Будь спокоен и величественен, страж, отдавая себя служению – ты вносишь малую лепту в основание храма будущего. Да будет так.
Александр Александрович повернулся, взял подсвечник и вышел. Мысли его были далеки от темной комнаты, где остались умирать два человека.
Завтра он прикажет замуровать вход в подземелье и тайна будет похоронена.
Навсегда.
*Pourquoi pas, mon cher, pourquoi pas? – (франц.) почему бы нет, мой друг, почему бы нет?
