Ветер. Дул сильный ветер, освобождая душу от всего ненужного. Пустая душа не болит – в ней нечему болеть.

Запретив себе думать о прошлом, Герц сосредоточился на настоящем. Для начала он поднялся на девятый этаж, к соседке. У нее на всякий случай оставался запасной комплект ключей. Основной забрал Санитар, вполне возможно, с собой в могилу.

С сыном Тамары Ивановны Герц учился в одном классе. Сердобольная соседка терпеливо выслушала историю, оправдывающую ранний визит. Покивала головой, мол, всякое бывает и вручила связку ключей, напоследок мягко отчитав Герца за рассеянность.

Войдя к себе в квартиру, Герц достал с антресолей вместительную сумку. Набивая ее вещами, которые могут понадобиться, он думал о том, сколько дней у него в запасе, если взять за основу худший вариант.

Он рассчитывал решить вопрос с отъездом из страны в ближайшее время. Сюда, в квартиру он больше не вернется. Неделю можно пожить у тетки в деревне, а там – ищи ветра в поле. Если Маугли его обманул и на замороженном объекте появятся люди – в последнюю очередь они поинтересуются содержимым бетонной клетушки.

Герц застегнул молнию на сумке. Сколько нужно времени, чтобы два ублюдка без еды и питья отправились на тот свет? Максимум, неделя. Надежда умирает последней, а Герц предпочитал надеяться на лучшее.

Покидая квартиру, диггер остановился на пороге, окидывая прощальным взглядом все, что приходилось оставлять.

В это время и раздался телефонный звонок. Пережиток прошлого – монстр, от которого не было времени избавиться, издал писк. Сработал автоответчик. Герц оставил сумку и направился в комнату. О неприятных новостях лучше знать заранее.

– Знаешь, Сережа, – знакомый голос заставил Герца замереть на месте, – я все-таки тебя люблю…

Звонок с того света прервался. Послышался неясный шум, который через несколько секунд сменился короткими гудками.

Герц стоял, тупо разглядывая определившийся номер. Потом он стер все сообщения. Подхватил сумку и вышел из квартиры.

Двигатель завелся с полуоборота. Герц машинально включил СиДи-проигрыватель. Диск, который там стоял, он менять не стал. «The Prodigy» – лучший фон для поездки в неизвестность.

Четкий, жесткий ритм подчинил себе дорогу за окном, капли дождя, стекающие по лобовому стеклу, смену сигналов светофоров.

Герц бездумно вел машину. У него не возникало желания как-то объяснить себе телефонный звонок.

Перед ним, подрезав его слева, остановился у светофора «Мерседес». Герц нажал на тормоза. Раздражения он не испытывал. В другое время он непременно обложил бы водителя матом.

Герц сбросил скорость, вписываясь в поворот. Он въехал в арку, повернул налево. Дождавшись, пока выедет раздолбанная девятка «Жигули», занял ее место у мусорного бака. Потом Герц заглушил двигатель и вышел из машины. Перед этим, он вынул из бардачка и положил в карман так пригодившийся ему нож.

Диггер свернул в арку, из которой только что выехал. Его гулкие шаги потревожили кошку. Она метнулась ему под ноги. Вскользь Герц отметил, что была кошка не черной, а многоцветной. Почему-то эта мысль показалась ему забавной.

Он вышел из арки на оживленный проспект. Прошел вдоль дома и свернул за угол. Герц пересек небольшой, уютный дворик и остановился у входной двери старинного дома, построенного в начале прошлого века. Набрал цифры на кодовом замке и вошел в подъезд.

На лестнице было тихо. На одном дыхании Герц одолел лестничные пролеты до четвертого этажа. Ключей от квартиры Софии у него не было. Он не представлял себе, что будет делать, если ему никто не ответит. Более того, все происходящее казалось ему неправдоподобным. Неправильным. Но чтобы подтвердить это, ему требовался последний визит.

Герц потянулся к звонку и тут только заметил, что дверь не закрыта.

Полный нехорошего предчувствия, он аккуратно приоткрыл дверь. За первой дверью была вторая. Вот она как раз и была закрыта. Только не на замок. Насколько Герц знал, София никогда ее не закрывала – у нее не было ключа от второй двери. Он толкнул ее и она бесшумно открылась. Герц скользнул в знакомую прихожую.

– …что поделать. Такова жизнь, София, и не нам с тобой ее менять.

Мужской голос, спокойный и негромкий, доносился из гостиной.

Герц слышал каждое слово. Он стоял за шкафом-купе и не мог понять, что происходит, и главное – как ему следовало себя вести. Пока он раздумывал, мужчина все говорил и говорил.

– Ты рано очухалась. Еще несколько минут и все было бы кончено. А так – сама виновата, пришлось с тобой повозиться. Твоя мать тоже не хочет понять очевидных вещей. Бизнес – вещь жесткая. Особенно в Америке и особенно сейчас. И если вовремя не сделать вливание капитала, можно потерять все. Можно было – видит бог – все решить мирным путем. И ты была бы жива, и мы… в порядке.

Послышалась возня и Герц, воспользовавшись шумом, быстро заглянул в комнату.

Слева, в кресле, сидела София. Живая. С кляпом во рту и связанными руками. Она не пыталась освободиться. Сидела с прямой спиной и смотрела прямо перед собой. У Герца сложилось впечатление, что она не слышит того, что пытался до нее донести мужчина.

У шкафа, в пол-оборота к Герцу, возился приземистый лысоватый человек.

– Да, – человек повернулся, но Герц уже отпрянул. – Этих ста тридцати тысяч долларов хватило бы на то, чтобы снять тебе квартиру и сделать вливание в бизнес – в наш семейный бизнес, кстати. А через год – два… разве это срок? Мы снова купили бы тебе квартиру. Но твоя мать уперлась рогом. Если в ближайший год денег не внести, бизнес заглохнет. А я не готов на старости лет или возвращаться ни с чем, или жить на пособие. Я сделаю тебе укольчик, ты уйдешь во сне. Так и случилось бы, если бы так рано не очухалась. Кому нужна была эта склока? Зато мать твоя теперь возражать не станет – зачем ей квартира, если дочь единственная умерла, для кого беречь? А что касается всех этих посланий по компьютеру… Хотел пошутить, но, знаешь, самого заинтересовало… Увлекательная чертовски штучка. И была, конечно, мыслишка. Не скрою, была. Довести тебя до точки. Чтобы плюнула ты на все и приехала к нам, в гости. А у меня для тебя уже и погребок в подвале, за шкафом приготовлен. Мать твоя ничего о нем не знает. Но долго все это… долго. Уже и у меня нервы не выдержали. Да… укольчик… И все пройдет. Передоз, знаешь. С вами, с девочками, такое случается. Любопытные вы все… А что по голове тебя приложил, так вон, у тебя ссадины везде, пусть в милиции потом разбираются: откуда что взялось. Одной больше… одной меньше…

Герц дальше не слушал. После того, как до него дошло, что мужчина не относится к знакомым печальной памяти Евгения Аркадьевича, Герц заглянул в соседнюю комнату, стараясь делать это бесшумно. Он хотел убедиться, что в спальне и кухне не прячется кто-либо еще. Там никого не было.

Не найдя ничего предпочтительней тяжелого табурета, Герц подхватил его за ножку.

В тот момент, когда Герц, с табуретом наперевес возник на пороге гостиной, мужчина, упивавшийся собственной речью, вдруг обернулся. Пожилой, невысокий, он стоял посреди комнаты. В его глазах застыло безграничное удивление. Он не пытался сопротивляться, когда табурет обрушился на голову. В последний момент Герц сдержался. Он не вложил в удар всю силу – убийство не входило в его планы.

С приоткрытым от изумления ртом и закатившимися глазами мужчина рухнул на ковер. Из обессиленной руки выпал шприц, наполненный мутной жидкостью.

Грязная, в разорванной блузке, с кровоточащей царапиной на шее, София сидела в кресле, еще не до конца понимая, что произошло.

Когда Герц освободил Софию и вытащил кляп из ее рта, она не могла говорить. Она потянулась к Герцу, вцепилась в рукав его куртки и что-то беззвучно шептала. По щекам текли слезы. Девушка закрыла лицо рукой. Из только подсохших ран выступила кровь.

– Ну же, девочка, ну же, – тихо заговорил Герц, гладя ее по вздрагивающей спине. – Все кончилось, все кончилось, – повторял он, понимая, что до хэппи-энда еще далеко.

– Это… отчим, – сквозь слезы шептала София. – Это же Николай Васильевич. Он не мог… Как он мог… как он мог… Деньги… квартира. А мама… мама как же все это время…

У нее задрожали губы. Она не смогла договорить.

– Большинство преступлений происходит именно из-за денег, София.

– Сережа, Сережа. Так же нельзя. Это же не на улице где-то, незнакомый человек. Я же его знала. Я с ними прожила столько лет… Он растил меня… Как же можно сравнивать: деньги и жизнь?… Надо же что-то делать. Я должна позвонить маме, потом в полицию… наверное.

– Нет, милая, – Герц отстранился. – Пока мы никуда звонить не будем. Послушай меня. Сейчас ты соберешь необходимые вещи и мы с тобой уедем на некоторое время. Вместе.

Она хотела возразить, но магическое слово «вместе» успокоило ее.

– Вместе… с тобой. Хоть на край света. Сережа, мне столько надо тебе рассказать…

– После расскажешь, – мягко заметил он. – И документы не забудь.

– Тебе разве неинтересно?

– Нет, София, мне очень интересно. Ты даже не представляешь, насколько. У нас с тобой мало времени.

– Мало? Полчаса у меня есть?

Он кивнул, искренне на это надеясь.

На ковре, неловко подогнув руки, ногами к двери лежал пожилой человек. На лбу с залысинами наливалась алым свежая ссадина. Из расстегнутого на груди ворота толстовки свесился на цепочке золотой крестик. Человек был без сознания. Он тяжело дышал. И в такт его дыханию качался крестик.

Герц скользнул по мужчине равнодушным взглядом. Еще один любитель поживиться за чужой счет. Жаль. Жаль, что нельзя присоединить его к тем двум, что остались в подвале.

Как только девушка вышла из комнаты, Герц обыскал мужчину. Ничего кроме ключей от квартиры, он не нашел. Герц переложил ключи к себе в карман.

Когда София появилась на пороге, Герц не сдержал восклицания. Она переоделась в широкие штаны и короткий свитер. Чисто вымытые волосы лежали на плечах. Он смотрел на нее и никак не мог до конца осознать, что видит ее живой и невредимой. Ему бы радоваться, а вместо этого в душе ворочался червь сомнения, пытающийся всему найти логическое объяснение. Если бы София не морщилась всякий раз, когда ворот свитера касался царапины на шее, и на руках ее не белели свежие бинты, сквозь которые проступили пятна крови, то можно было подумать, что там, в подвале сидела с повязкой на глазах какая-то другая девушка. Когда от мыслей стала раскалываться голова, Герц попросту отодвинул их в сторону. Он вернется к ним позже, когда послушает то, что расскажет ему София.

– А Николай Васильевич… Мы что, оставим его здесь? Сережа? А что с ним делать?

– Я бы с большим удовольствием сделал бы ему укольчик. Тот самый, который он обещал тебе.

– Нет. Я не могу. Это будет убийство. Что я скажу маме?

– А что по-твоему, он хотел сделать с тобой?

София смотрела на него, не моргая.

– Все равно не могу. Этот груз мне не унести. Пусть мама решает сама. Я не могу.

Герц отвернулся. Он слишком хорошо знал, что такое это «я не могу».

– Хорошо. Давай поступим так. Я вынесу его к мусоропроводу. Пусть там очухается, а дальше как знает. Кстати, ты уверена, что мать поверит тебе, а не ему?

– Уверена, Сережа. Он говорил об этой квартире еще до отъезда, но мама, действительно, ни в какую. Она и сюда отчима не прописала. Доченьке, говорила, пусть остается… внучатам, – у Софии перехватило горло.

Мужчина был без сознания, когда Герц перенес его к мусоропроводу. И в ту же секунду забыл о его существовании. На первый план выступили другие проблемы.

Герц подхватил сумку, которую протянула ему София. На белых бинтах пятна крови были слишком заметны. Тогда она, шипя от боли, натянула сверху тонкие кожаные перчатки.

– Я так устала, Сережа, – сказала она, когда они вышли из квартиры, – если бы ты знал.

– Я знаю, милая. Я отвезу тебя туда, где ты отдохнешь.

София кивнула, даже не спросив «куда».

Они спускались по лестнице. В одной руке Герц нес сумку. Ко второй, согревая ее своим теплом, прижималась София, воскресшая из мертвых.